ХайКаве сборник

      Возвращаясь назад, Альхайтам мог бы сказать, что Каве сразу ему (не) понравился. Популярный, яркий и шумный, так громко и уверенно говорил о своём мнении, настолько отличном от мнения Альхайтама. Поначалу приветливость Каве казалась Альхайтаму навязчивой, а его лицо неестественно красивым: оно было слишком хорошо сложено, идеальные пропорции. В целом Каве производил неприятное впечатление, Альхайтаму не хотелось быть в его поле зрения, но это только потому, что Альхайтам не был готов и не рассчитывал на социальные связи, ему хотелось исключительно учиться и читать книги, и наслаждаться каждой секундой тишины и покоя между этими занятиями. С другой стороны, когда Альхайтам привык, то Каве показался ему — в противовес первому впечатлению — очаровательным: у него был острый и пытливый ум, быстрый язык и возвышенный взгляд на вещи (ошибка, по мнению Альхайтама). Они стали общаться из прихоти и не сходились во мнении по любому поводу, в каждой из областей, но в этих спорах уже было что-то интригующее. В конце концов, Альхайтаму не так уж и часто встречались люди его интеллектуального уровня, кто мог бы наравне обсуждать сложные материи, и тем более — с такой страстью.       Альхайтаму удавалось держаться на расстоянии, пока в один день Каве не принёс наушники после ремонта (Каве предложил помощь, и Альхайтам не нашёл причины отказаться). Каве блистательно улыбался, а его щёки розовели, когда он говорил: «Смотри, что я сделал для тебя. Я помню, что тебя напрягает шум и всё такое, поэтому я усовершенствовал кое-что в этих наушниках, и теперь с этой кнопкой ты не будешь вообще ничего слышать!» Очевидно, он гордился своей работой, а Альхайтам почему-то злился. Он ведь просил проверить простые вещи и не просил добавлять какие-то новые функции, однако концепция интриговала. Альхайтам надел наушники, нажал кнопку и погрузился в прекрасный мир глухого, очень тихого белого шума. Каве что-то сказал, но Альхайтам не услышал и улыбнулся этому факту. Он смутился тотчас, как понял, и тут же вернул обычное выражение лица, снял наушники. «Спасибо, это очень к месту». Каве снова просиял улыбкой, это было чудесное выражение на его лице, которое делало его ещё красивее. Каве вытворял такое несколько раз: подарки для Альхайтама, о которых он не просил, но которые оказывались как раз кстати. О наушниках Каве тоже пару раз поинтересовался, после того, как они снова стали разговаривать после долгой разлуки, и, когда взял их проверить, добавил ещё несколько фишек, конечно. Альхайтам проворчал, потому что зачем ему звуковая дорожка с щебетанием птиц, но после несколько раз засыпал под этот умиротворяющий звук, когда Каве в соседней комнате работал над проектом (громко).       Это происходило не один раз, так что Альхайтаму не стоило бы удивляться, но он всё равно на пару секунд замялся с ответом, когда Каве принёс на кухню подставку для книг.       — Она умеет ещё переворачивать страницы и запоминать момент, на котором ты остановился. Можно ещё делать заметки, но ты это в уме делаешь, я знаю.       Помедлив, он добавил: «Чтобы есть было удобнее». Альхайтам сказал только скупое «угу» и глотнул ещё кофе, он не хотел снова говорить, что затея кажется ему странной — у него уже есть руки, и раньше не было много проблем с тем, чтобы читать за столом. Но потом Альхайтам использует эту штуку каждый день. Это правда удобнее, и Каве делал её специально для него — это очевидно, это бросается в глаза, от функционала до внешнего вида. Альхайтам покрывал счета Каве, когда тот выходил из бюджета, а Каве спонтанно приносил такие подарки, которые странным образом вписывались в жизнь Альхайтама и после неразрывно с ним следовали. Они в расчёте, верно?       Альхайтам не спрашивает себя всерьёз, потому ли ему так хочется баловать Каве и оставлять мору в мебельном за вещи, в которых он видит минимум смысла, и приглашать его в таверну раз в неделю, и тратить свой выходной на то, чтобы бродить с Каве по базару, пока он ищет правильный казан, чтобы один или, может, пять раз приготовить какое-то хитрое блюдо (у них на кухне уже столько сотейников и сковородок, что Альхайтам даже не пытается разобраться). Каве засматривается на вазу, но не берёт её в руки и не тащит рассчитываться — Альхайтам говорит: «Возьми, некуда цветы поставить». Это ложь, у них уже достаточно ваз, но Каве не фокусируется на этом факте, он изгибает брови и смешно дует щёки, когда спрашивает: «Какие ещё цветы?» Альхайтам сам подхватывает вазу и придумывает на ходу: «Которые я куплю себе сегодня вечером». Он представляет, каким будет лицо Каве, когда Альхайтам пренебрежительно скажет у цветочного: «Что из этого красиво выглядит и будет смотреться в гостиной?». Он ждёт, когда Каве серьёзно скажет: «Это же цветы для тебя, они должны тебе нравиться, это главное!» Тогда Альхайтам спросит, что нравится Каве, и это они и возьмут. Альхайтам придумывает всю эту чепуху, чтобы не оставаться в долгу и не чувствовать себя глупо. Как и во всём с Каве, с самого начала: Альхайтам фыркает и спешит отказаться, а потом оказывается, что Каве дарит ему самое важное. Каве — сокровище, без которого жизнь Альхайтама была бы так же размерена и нетороплива, и во многом комфортна, но без страсти, без внимания, без этой странной непрошеной заботы, которая делает слабые зоны жизни лучше и приятнее. Альхайтам не обманывается на этот счёт: он никому не позволяет заботиться о себе, потому что справляется сам. Он самодостаточный человек, которому от других ничего не нужно, но Каве… От Каве он примет подарок и заботу с благодарностью.