По местам

Арсений не то чтобы ненавидит свою жизнь, – у них просто как-то не складывается. То Фортуна задом повернётся (чему он был бы не против, будь та не Фортуна, а Фортун), то Фатум хером постучит по очередному накрывшему его ожидания медному тазу. Вот и сейчас стоит Арсений и даже не вздыхает над своей тяжёлой печальной судьбой, – а смысл? То, где он сейчас, – результат исключительно его собственных опрометчивых решений и чересчур импульсивных действий. «Внимание, проходящий автобус Самара-Краснодар прибывает на пятую платформу». Арсений всё же вздыхает, притянув огромный чемодан цвета фуксии ближе к бедру, и морщится: ну и за каким рожном Сергей забрался аж в Краснодар? Там же жарко и влажно, как у чёрта под мошонкой. Что сам Арсений делает в не меньшем Подзалупинске – Самаре – история, к сожалению, не умалчивает: очередная «любовь всей жизни», за которой он с лёгкостью бабочки упорхал из родного Омска. И всё вроде идёт прекрасно – общий быт, своя (его) квартирка, жаркий секс чуть ли не каждый день, мысли о совместном, непременно счастливом будущем, – да только в один „прекрасный“ день эта «любовь всей жизни» решает вдруг показать, кто из них альфа, и поднимает на Арсения руку. Вещи Арсений собирает в тот же вечер, пока «любовь» лежит в глубоком нокауте. Желание убраться из его дома настолько яростное и всепоглощающее, что Арсений тут же созванивается с Сергеем – другом сначала по переписке, а потом и в реале, – который совсем недавно перебрался из Армавира в Краснодар. Сергей, благослови господь его радушную душу, сразу смекает, в чём дело, и зовёт гостить к себе, – о возвращении домой речи идти не может: отец отказывается от Арсения сразу же, как тот заявляет о своей ориентации. Разумеется, билетов ни на самолёт, ни на поезд по столь востребованному летом направлению не оказывается, но Арсений каким-то невероятным везением вырывает у судьбы последний билетик на проходящий автобус. Чему он сначала безумно радуется, а теперь, стоя под палящим солнцем с огромным баулом вещей и глядя на эту пусть и огромную, навороченную, но всё же консервную банку с семьюдесятью с хуем потными телами на борту, хочет орать матом и всё же дождаться следующего свободного авиарейса в каком-нибудь хостеле. Первой отъезжает дверь, напрямую связанная с кабиной водителя, и Арсений машинально дёргается к ней, упрямо таща за собой чемодан: во-первых, чтобы поскорее укрыться от июльского безжалостного солнца, а во-вторых, чтобы позорно не передумать. Он, конечно, вызвал Белому скорую, даже оставил записку, но одна мысль о том, что тот будет рыскать (а он точно будет) в его поисках где-то поблизости, вызывает у Арсения неприятный мороз по коже. – Э-э, куда, парень? – водитель до ужаса гундосый, а голос ещё и прокуренный. С другой стороны, Арсений не осуждает: ему и в кошмаре не приснится двадцать с хером часов за баранкой автобуса, где кому-то вечно то холодно, то жарко. Даже несмотря на то, что водители друг друга сменяют, труд это адский и несправедливо недооценённый, поэтому Арсений послушно замирает на месте. – Жди объявления о посадке и контролёра, – водитель окидывает его скептическим взглядом, а затем наклоняется обратно в кабину. С тихим шипением отъезжает дверца багажного отсека. – Баул свой можешь пока сунуть. Только я чот не уверен, что там есть куда, – он многозначительно хмыкает и летящей походкой удаляется в сторону туалета автовокзала. Арсений вздыхает ещё раз. Смотрит на отвратительно розовое чудовище в своих руках. Материт Матвиенко ещё раз - не со зла, а собственной храбрости ради. – Ждать сказал, да? – слышится тихий, несмелый голосок позади, и Арсений поворачивается к ещё одной бедолаге (или счастливице, как посмотреть). Светлые, красиво окрашенные волосы, собранные в аккуратную простую причёску, робкая улыбка на тонких губах и невероятно тёплый взгляд карих глаз, – Арсений мгновенно улыбается в ответ, машинально отмечая, что кроме мягкого укола какого-то домашнего уюта в душе девушка ничего в нём не вызывает: милая, но ничего особенного. Ну и она – девушка, что тоже как бы важно учитывать. – Да, – Арсений неловко проводит взмокшей от жары ладонью по коротко стриженному, почти бритому виску. – Но разрешил положить вещи! Хоть что-то, верно? Девушка улыбается чуть шире и протягивает ему узкую ладонь. – Я Катя, – Арсений на пожатие отвечает осторожно, представляется сам. – Можно вас попросить? Давайте, если будет возможность, сядем вместе? – на вопросительно вздёрнутую бровь Катя мило рдеет мягкими щеками. – Не подумайте чего лишнего, просто, ну. Сами понимаете. Она красноречиво кивает себе за спину, и Арсений только сейчас понимает, что за своим монологом с водителем совершенно не заметил открывшуюся заднюю дверь, из которой на волю и (относительно) свежий воздух ринулись остальные пассажиры. Первое, что понимает Арсений: дорога будет долгая. Второе: поспать он точно не сможет – тревожность не позволит. Третье: зелёный всё-таки очень красивый цвет. От обилия пёстрого, постоянно шевелящегося камуфляжа рябит в глазах. Солдаты разбегаются, кто куда: кто-то дымит, как паровоз, кто-то уже пытается побыстрее купить как можно больше беляшей и воды, кто-то побежал выкуривать из туалета унитазных зевак и уже заебавшегося водителя. Арсений сочувственно кривится: на улице почти тридцать градусов, а бедолаги в сапогах – этот звук он ни с чем не спутает. Да и глаза его не подводят. Арсений тихо радуется, что надел футболку подлиннее: обычно он нейтрально относится к форме на мужчинах, но ему, видимо, предстоит почти сутки ехать с целым отрядом молодых поджарых военных, а это было что-то из разряда запароленного на ноутбуке порно. – Да, конечно, – Арсений кривовато улыбается девушке, стараясь не провожать взглядом очередное мелькнувшее симпатичное лицо. «Любовь» гаснет в его сердце так резко, что Арсению самому от себя тошно, но загнаться на этой почве он решает в тёплых руках Серёжи под его холодненькую домашнюю чачу. – Без проблем. Они стоят в слегка неловкой тишине: Катя с кем-то активно переписывается, изредка кидая на Арсения оценивающие взгляды (как будто пытается понять, кто опаснее: автобус, полный то ли призывников, то ли, упаси господь, дембелей, или он), а сам Арсений скучающе перекатывается с носка на пятку, лениво рассуждая, как бы ему чемодан хотя бы поднять. – Тебе помочь? – чуть хрипловатый явно от сигарет голос за спиной заставляет Арсения подпрыгнуть на месте. – Тих-тих-тих, спокойнее, я не кусаюсь, – негромко смеётся парень, успокаивающе коснувшись плеча Арсения. – Давай, пристроим вашу кладь, будущие соседи. Солдат (или военный? Как Арсению его называть? Он в этом ни черта не смыслит) шагает вперёд, и Арсений мысленно тихо и обречённо стонет. Высокий, даже выше самого по себе далеко не низкого Арсения, с какой-то красивой коричневой сигаретой в длинных пальцах сухих, жилистых рук, с пушистой копной русых кудрей, почему-то не сбритых (а ведь Арсений искренне верит, что стрижка «под ноль» обязательна для всех военных), а задорно торчащих во все стороны, с травянистыми глазами и оливковой загорелой кожей – даже не будь он в камуфляже, чёрт бы его кто разглядел на рельефе по-июльски зелёной местности. Незнакомец улыбается тепло, довольно щурясь на палящее солнце, выдыхает остатки дыма носом, а Арсений кончается как гей и начинается как самый настоящий гомик, у которого вот-вот задрожат колени. – Если не сложно, – блеет в ответ Арсений, даже не пытаясь прочистить горло и произвести хотя бы нейтральное впечатление. – Антон, – с готовностью представляется вояка, зажав сигарету в зубах и протянув узкую ладонь для неожиданно осторожного пожатия. С той же осторожностью он пожимает руку Кате, принимая её дорожную сумку тоже. Обе клади Антон решительно громоздит поверх уймы тактических рюкзаков, аккуратно сложенных практически на весь багажник, совершенно те не жалея, но с заботой опоясывая жёсткий пластик чемодана лямками, «чтобы не покоцался». Стоит ему закончить и отмахнуться от чужих благодарностей, Антон довольно потягивается, наклоняется в стороны, разминая затёкшие в пути мышцы, зажигает очередную сигарету, даже предлагает Арсению закурить тоже перед тем, как тактично отшагнуть от них в сторону, чтобы «не дымить на даму». Арсений отказывается, даже успевает успокоиться: табло автовокзала сообщает, что до посадки остаётся всего десять минут, а значит, он сейчас сядет, заткнёт уши и попробует всё же проспать всю дорогу, просыпаясь только на остановках, и не будет ему никакого дела до этих вояк. В конце концов, Арсений не такой уж «кричащий» своим видом о своей ориентации гей, да и вообще взрослый мальчик – ему, вообще-то, тридцать исполнилось – чай умеет держать себя в руках рядом с супер горячими мужчинами. Возможно, вся загвоздка состоит именно в том, что Арсений чаще всего как раз и держит себя в руках рядом с супер горячими мужчинами. Пространные размышления прерывает глухой топот чужих сапог: из проёма заднего прохода появляется сначала рука с манжетой «ВП», а затем недовольное нахмуренное лицо с горбатым носом. Лицо недовольно бурчит что-то себе под нос, цепким взглядом рыская по посадочной площадке и, видимо, не найдя никого лучше, рявкает Антону: – Шастун, – неожиданно звонко, даже высоко кричит этот военный, – почему без головного убора? Антон, судя по всему, Шастун, весь подбирается, выпрямляя спину, расправляя широкие плечи (и, к позорному полузадушенному писку Арсения, становясь разом как-то ещё больше), но шутливо шаркает ножкой, улыбаясь ещё шире обычного. – Виноват, товарищ Стас, – браво кричит он в ответ; Стас снова что-то бурчит себе под нос, закатив глаза; Арсений тихо смеётся в ладошку, ловя на себе такой же смешливый прищуренный взгляд Антона, а затем давится вздохом: этот Шастун достаёт из глубокого кармана брюк краповый, мать его, берет, аккуратно фиксирует его чуть кривовато на левую сторону прямо на копне кудрей, становясь неуловимо похожим на Че Гевару, а Арсений с внутренним стоном понимает, что попал. Стас снова исчезает в проёме автобуса; внутрь потихоньку начинает стягиваться остальной народ. Антон неспешно докуривает, кажется, третью сигарету. – Спецназ, значит, – как можно спокойнее бросает Арсений, потому что внутри него бурлит всё и разом и спокойствия там нет ни капли. Он наспех вспоминает все дыхательные техники, но все они шлют Арсения к чертям, оставляя его дышать чуточку тяжелее с каждой секундой. – Угу, типа того, – Антон меланхолично пожимает плечами, оглядывается в поисках урны и со вздохом складывает окурки в карманную пепельницу. – Мы с Димоном…. – он осекается, виновато поджав губы. – Да, в принципе, не важно. Ты не боись, – вдруг совершенно солнечно и беззаботно, не по-военному улыбается он, хлопнув Арсения по плечу, – солдат ребёнка не обидит, – и… подмигивает? Антон подмигивает Арсению?.. Или его всё же жахнуло солнышком? – Какой я тебе ребёнок, мне тридцать, – машинально скалится Арсений, украдкой вытирая мокрые ладони о джинсы и не рискуя снова смотреть на Антона. Ах, если бы он боялся – страх куда проще побороть, подавить, пережить. С возбуждением, в случае Арсения, куда сложнее. Нет, он плевать хотел на камуфляж (хотя, конечно, как дизайнер он ценит некоторые его варианты – песочный ему очень нравится, например), на погоны-эполеты, на береты в частности. От чего его колошматит, как осатаневшего, скручивает внутренности в пружину и ёбает до желания скулить, так это от осознания того, что перед ним лучший в своём роде: специалист высшего уровня, компетентный, уверенный в себе и доказавший на практике свою исключительность мужчина. От Антона едва уловимо пахнет кремом для обуви, сигаретами и силой, от которой у Арсения глаза закатываются так, что кружится голова. Антон комично задирает брови, растерянно трёт кончик носа с очаровательной родинкой. – Выглядишь куда моложе, – говорит тихо, мягко, елеем льётся Арсению прямо в душу. – Я бы и двадцати пяти не дал. «Я тебе дам гораздо больше», – орёт либидо Арсения, но тот стоически подавляет резкий позыв встать перед ним на колени прямо на посадочной площадке. – А тебе сколько? – давит из себя Арсений, отрешённо провожая взглядом пышнотелую женщину-контролёра, бодро шагающую к их автобусу. – И мне тридцать, – снова улыбается Антон, и в уголках его красивых глаз собираются ещё более красивые морщинки. Арсений удивлённо присвистывает; Антон неожиданно звонко смеётся. – А не рановато тебе краповый берет? – вырывается у Арсения, и лицо Антона меняется так резко, что тот с усилием давит в себе желание попятиться. – Мы через такое прошли и такое видели, – тихо отвечает Антон, смотря куда-то сквозь Арсения, – что этот берет руками выжимать можно. Арсений с трудом сглатывает, заламывая пальцы. – Прости, я как-то не подумал… – он бездумно протягивает километровый билет с паспортом контролёрше. Отрешённо замечает, что Катя уже нырнула в автобус. Антон грустно улыбается, на мгновение легонько сжав его плечо пальцами, и слегка подталкивает ко входу в автобус. – Всё нормально, Арс, не загоняйся. Заходят они внутрь друг за другом; Катя сидит одна и ярко светит ему радостной улыбкой, но рядом с ней – какая досада – зависает Антон, начиная копаться в засунутых на верхнюю полку, видимо, своих вещах. Второе свободное место оказывается в самом конце автобуса, у окна рядом с каким-то парнем (мужчиной?) в точно таком же камуфляже и, что удивительно, в очках. В отличие от Антона, военный выбрит почти под ноль, но улыбается Арсению ни капельки менее дружелюбно. – Дима, – коротко представляется он, пожимая крепко руку и вдумчиво смотря Арсению прямо в глаза. Только устроившись в кресле, Арсений замечает на себе взгляд по-прежнему стоявшего в проходе Антона; автобус уже тронулся, и почему-то от этой картины Арсению не жаром, но теплом давит на грудь. Когда Антон мягко пружинит от своего сидения и движется в их сторону, Арсений давится воздухом. Когда Антон слегка наклоняется к ним и, блестя какими-то чертятами в глазах, предлагает Диме поменяться местами, Арсений в принципе забывает как дышать. – Арс, ты как, не против? – тихо спрашивает его Антон, стреляя глазами лукаво из-под кудрявой чёлки. – Мы вроде как познакомились уже, не чужие люди. А Диман храпит так, что его только хэви-метал перебьёт. Дима на это только фыркает, закатив глаза. – Я… нет, конечно, не против, – чуть дрожащим голосом отвечает Арсений, когда понимает, что тишина затягивается из-за него. – Хотя я сам в автобусах сплю всю дорогу. Вдруг тоже храплю? – Переживу, – фыркает Антон. Дима спешно выдёргивает шнур питания из спинки сидения, хватает телефон и, бурча что-то про «ну кто в своём уме место с такой девушкой упустит» ретируется в сторону Кати. Антон фыркает чуть громче. Арсений чувствует, как краснеет, и отворачивается к окну. – Дмитрию лучше быть джентельменом, иначе придётся мне отстаивать Катину честь, – бурчит, чтобы чем-то заполнить тишину и не думать про жар чужого бедра, который чувствует через два слоя одежды. – Обижаешь, – почти что мурлычет Антон, отчего по спине Арсения бегут честные мурашки. – Но если что, я первым ему нос сломаю. – Очень на это надеюсь, я как-то в себе не сильно уверен, – тянет Арсений, с опаской (и лёгким возбуждением) окидывая взглядом затылки разной степени волосатости. Антон заливисто смеётся; к удивлению Арсения, никто к ним даже не оборачивается. – Я же сказал, не бойся, – на контрасте тихо отвечает Антон, на секунду сжав запястье Арсения сухими крепкими пальцами. – Всё будет хорошо, – Арсений заторможенно кивает; перед глазами всё подозрительно кружится. – Приятной дороги, Арс. Арсений поднимает глаза на светящегося Антона, не сдержавшись мажет взглядом по улыбающимся пухлым губам и сразу отворачивается, невидяще уставившись в окно. – И тебе, Антон. Прошёптанное в ответ «да у меня уже» Арсений предпочитает игнорировать.