Цвет души маджента

      Взгляд направлен в потолок, а голова освобождена от мыслей. Бездумно смотря вверх, я ощущала себя смертницей, которая всю ночь билась в истерике, а наутро ее ведут на эшафот — все чувства исчерпаны мыслями за, казалось бы, бесконечную ночь в ожидании своего приговора. Хорошо, что я живу в двадцать первом веке, где смертная казнь сохранилась лишь в определенном списке стран.       Спустя пару минут мое сознание окончательно отбросило отголоски прошедшей ночи, и я начала вспоминать недавний сон, боясь, что с каждой секундой он будет искажаться, а потом окончательно исчезнет из памяти и бесследно растворится в бездне. Я должна запомнить каждый миг, чтобы прийти к чему-то. Даниэль, Андри и моя обездвиженность в чужом теле…       И тут я задумалась: точно ли нахожусь в своем доме?       Скинув с себя одеяло, мигом встала с кровати, после чего в глазах потемнело, и мне пришлось, придерживаясь об угол кровати, подождать пару секунд, пока эффект быстрой смены положения не прошел. Сердце бешено стучит, отдавая каждым ударом в голову. Не свалиться бы в этот момент в обморок.       Зато сейчас я полностью ощущаю себя в своем теле и могу им контролировать по своему желанию. Пяти секунд хватило, чтобы зрение восстановилось, а сердце постепенно успокаивалось, сокращая темп ударов до нормы в состоянии покоя. Вдох, выдох, и теперь я могу спокойно стоять без опоры. Торопливо обойдя кровать, я встала перед зеркалом и, увидев отражение, спокойно выдохнула. В нем я увидела себя, как и должно быть всегда. Мои объемные рыжие волосы, беспорядочно свисающие, спутываясь на концах, темно-карие круглые глаза, прямые невыраженные брови, круглогодичные веснушки, мелко разбросанные по моим щекам и носу, круглое лицо и большие щеки. Да, вот она я, не та девушка, Андри, а я — Рени Мюрай. Никогда не осознавала, насколько комфортно может быть в родном теле. Никогда, не ощутив на обратном примере.       В отражении было не лишним увидеть и знакомый интерьер комнаты, который обустраивала самолично по своим желаниям и вкусам. Небольшая кровать с коричневым постельным бельем, махровый круглый ковер под ногами, рабочий стол, на котором, как обычно, беспорядочно разбросаны вещи, составляя нужную мне композицию, множество дешёвых картин, что согревали сердце, и гриф лежащей гитары.       Только спустя пару минут разглядывания себя в зеркале, ощупывая каждый сантиметр кожи на лице, чтобы точно удостовериться в правильности своего нынешнего тела, я заметила, что заснула в одежде. На мне до сих пор та же вчерашняя коричневая толстовка, те же джинсы и носки. Одежда вместе с моим лицом были помяты, как скомканный лист бумаги.       Я спокойно выдохнула. Я дома, и это главное. Или… всегда была дома?       Сейчас мне в голову пришло осознание, что один из дней жизни Андри, который я прожила, будучи скованной в ее теле, был ничем иным, как сон. Сплошная очередная фантазия, которую спроецировал мой мозг. Копаясь в своих мыслях, я безраздумно опустилась на кровать. Всё выглядело таким реальным, что я позволила себе забыть о невозможности таких вещей, как переселение душ, особенно в занятые тела. Забыла также о возможностях сновидения, контролируемым моим разыгравшемся воображением. Но в том месте я ощущала довольно правдоподобные эмоции, которые во снах, уверена, ощутить невозможно, особенно так красочно. Сцены с матерью, Даниэлем и чувствами Андри, которые ощущались как мои собственные.       На самом ли деле это сон? Будь так, то и размышлять, выдумывая грандиозные разгадки, не стоило. Но что-то не давало мне покоя и до сих пор оседало неприятной дымкой на сердце.       Встав с кровати, снова подошла к зеркалу и начала беспрерывно вглядываться в отражение, пытаясь найти что-то, что пока неизвестно мне, недоступно для глаз. Я никогда не была глупой, так пускай мой разум поможет отыскать ответ. Рукой то и дело провожу по щеке, всматриваясь в глаза, волосы и веснушки.       Я начала замечать то, что казалось невозможным: свою схожесть с Андри Эванс. С той, которую никогда не знала в жизни. Не имела даже малейших представлений, что где-то в Англии проживает девушка с таким именем и с окрашенными волосами, увлекающейся машинами и поддакиванием матери, скрепя зубами от обиды и невозможности вступить в конфликт, отстаивая свои желания, но с искренне поддерживающим другом. Мы с ней живем в разных мирах, начиная от окружения и заканчивая модой. Разные миры или разные времена? Несхожие поры года и города — у нее лето и Брайтон, а у меня весна в Гавре. А календарный год у нас один?       — Дорогая, пора вставать, — произнесла мама, заходя в комнату без стука. Она не ожидала увидеть меня, которая во время подъема уже бодрствует, кружась напротив зеркала. А я, в свою очередь, смутившись от удивленного взгляда мамы, совсем забыла про время, не ожидая ее прихода. — Я не удивлюсь, если сегодня взойдет две луны, — в изумлении сказала мама, осматривая меня как достопримечательность.       В голову пришла мысль, а впоследствии образовался вопрос, который я решила озвучить, совершенно не заботясь о последствиях спонтанного интереса. Всегда можно будет всё спихнуть на глупый сон.       — Мама, скажи мне… — неуверенно начала я, подбирая правильные слова. — Может, у меня есть сестра?       Аннет уж точно не ожидала этого, поэтому тихонько посмеялась, предполагая, что этот вопрос не более, чем обычная неудавшаяся шутка с утра пораньше. Она взглянула на меня, подмечая, что мой взгляд довольно серьезен, а я не настроена шутить. Мама напряглась, принимая такое же серьезное лицо, как и у меня.       — Что ты, Рени, — округлились глаза у матери, выражая немое удивление от моего достаточно странного вопроса ранним утром. Мама молчит — мои слова застали ее врасплох? Но затем ее лицо расслабилось, и на нем образовалась нежная улыбка, которой Аннет пыталась отогнать все мои сомнения — она всегда так делает, когда не знает, какой ответ стоит выдать, чтобы он удовлетворил мое любопытство. Улыбка, сглаживающая всю напряженность ситуации. — Будь у тебя сестра, не думаешь ли ты, дорогая, что знала бы о ней?       — Да, ты права. Просто… — я остановилась, рассуждая о том, что будет правильнее сказать или, наоборот, о чем смолчать, и мама заметно насторожилась, но улыбка не сходила с лица. — Ты меня накрыла одеялом? — всё же сменить тему будет наилучшим вариантом сейчас.       — Да, заходила перед сном. Ты как поднялась в комнату, так больше и не появлялась весь вечер, — мама, не подавая виду, обрадовалась новой теме. — Как твой ушиб, дорогая? Он так сильно разболелся, что не было сил встать и переодеться? Почему ты мне…       Но я ее нагло перебила, не желая выслушивать последующий длинный монолог на тему «Мы же договаривались»:       — Всё хорошо, мам! Он болит только если до него прикоснуться, а я, на твою радость, не мазохист, — впервые пошутила за это утро, но моя шутка встретилась с недовольным взглядом маминых глаз. Видимо, ей не понравилось мое чувство юмора. Вот и как шутить здесь, где нет свободы слова шуткам! — Всё, мама! Мне надо переодеться, — отбросив всю комедию утреннего спектакля, я начала подгонять маму, чтобы та покинула комнату и оставила меня одну.       — Да, а то в пижаме идти в лицей… — Аннет хотела, по всей видимости, продлить утреннюю комедию своей шуткой, но договорить я ей не дала, прекрасно понимая, что после окончания предложения мои уши покраснеют от доли правды в ее словах.       — Мама!       — Ушла, ушла.       Она вышла в коридор, закрыв за собой дверь, и я снова опустилась на кровать. Мама что-то точно знает, так зачем она скрывает это от меня? А известно ли папе то, что решила утаить мама? Похоже, придется поиграть немного в полицейского на допросе.                         ***       Попросив папу вернуться сегодня с работы пораньше, я пришла с учебы и заметила своих родителей на кухне. Он что-то слишком рано освободился, если, конечно, не весь день дома просидел, по-детски придумав отмазку, чтобы не появляться на работе. Казалось бы, уважаемый и ответственный человек, директор коллежа как-никак. Но внутренний ребенок папы живет до сих пор, сколько бы лет ему не исполнялось. Ведь каждый взрослый — большой ребенок с горой ответственности на плечах.       Я уверена, мама уже успела провести беседу с папой, ведь с ее надзором никакая дисциплина не смеет нарушений, конечно, не беря в расчеты мелким шрифтом написанный пунктик с исключениями. В моих словах о его прогуле он не нуждается, ведь папа — взрослый человек, который не пожелает выслушивать нотации от своего же ребенка. Его гордость будет опущена до самого низкого уровня моря. Мне не следует вмешиваться в это, ведь, признаться честно, сама была бы не прочь пропустить монотонный день, коротая время дома, если бы мне такое, конечно, предложили. И даже при условии, что на следующий день меня одолеют печальные домыслы о зря потраченном времени.       Мама, как обычно, копошилась на кухне, мечась от холодильника к раковине. Сегодня ее ярко-рыжие волосы были убраны в обычную, незамысловатую косу. Поверх ее платья, открывающего вид на белые носки в домашних тапочках, был накинут узорчатый фартук. Отец сидел за обеденным столом, раз в несколько секунд отпивая из кружки, вероятно, горячий кофе. Мой папа любитель кофейных напитков, особенно если те приготовлены из натуральных зерен.       Я зашла на кухню и помедлила, прежде чем начать беседу, раздумывая, как стоит начать. Стоит ли вообще? И всё из-за какого-то глупого сна и маминого замешательства утром. Уже стоя наготове к, возможно, серьезному разговору, я начала искать пути отхода и причины, почему всё же не стоит воплощать эту идею. Боюсь ли я узнать правду? Возможно, если такова, конечно, имеется.       Они — моя семья, тогда почему я так боюсь, словно признаюсь в любви перед главным красавцем лицея, точно зная, что ответ будет отрицательным? Где вся моя утренняя уверенность и решимость? Они так резко погасли во мне, как свеча в беспощадную бурю.       Следует только начать, а дальше я не смогу увернуться от этого и буду вынуждена закончить миссию. Когда, если не сейчас?       — Мам, пап я хочу спросить у вас, — собрав всю волю в кулак, начала я со всей оставшейся решимостью, которую наскребла внутри себя и собрала в ладонь. Сердце предательски забилось, но я не отступлю, ведь не напрасно я так долго решалась. Мой разум требовал выпытать всю информацию, что может быть доступна, и я повинуюсь ему.       — Нет, милая, завтра придется пойти в лицей, — на автомате ответил отец, читая сегодняшнюю газету. Неужели какой-то клочок бумаги интереснее, чем мой вопрос? И вообще, почему он решил, что мой вопрос будет связан с прогулом? Я же не маленькая девочка, которая надеется денек отлежаться дома. Всё равно такие хорошие дни в родных стенах пролетают за мгновение, а потом тоска к текущему на огромной скорости времени. И ни один камень не способен остановить это течение, даже если взять десять или двадцать огромных валунов.       Мама домыла посуду, вытерла насухо руки о полотенце и повернулась лицом ко мне с отцом, не сводя свой взгляд с нас. Она ничего не говорила, только ее голубые глаза выпытывали всё. Иногда у меня закрадывается сомнение, что они могут углядеть истину, прячущуюся глубоко в сердцах.       — В общем… Этот вопрос может показаться странным, но скажите правду! — подходила всё ближе и ближе к решающим словам. Какая будет у них реакция? Не хотелось бы, но совсем скоро я увижу своими глазами.        — Ничего кроме правды, милая, — перелистнул страницу отец, поправив очки с прямоугольной оправой, которые он носит только дома. Я требовательно посмотрела на него, а он искоса кинул взгляд. Моя взяла, и отец отложил газету.       Я набрала побольше воздуха в легкие, пытаясь совладеть с биением сердца, и озвучила главную часть сегодняшней беседы:       — У меня есть сестра?        Молчание заполнило кухню. Настолько было беззвучно у нас, что моторы проезжающих машин были слышны из закрытого на кухне окна. Становится душно или я себя накрутила?       Я заметила, как отец взглянул на маму, а мама — на него. У обоих был озадаченный взгляд: они были готовы ко всему, но не к этому вопросу. Я ощущала себя третьей лишней в их зрительном контакте, в котором, казалось, они читали мысли друг друга, обсуждая и подбирая всевозможные ответы. Неужели все мои подозрения подтвердятся? Из губ отца донеслось тихое: «Пора уже, милая…», а мама отрицательно закивала головой из стороны в сторону, отказываясь.       — Мы же… утром с тобой… поговорили на эту тему, почему ты… — мама не знала, что сказать, запинаясь чуть ли не на каждом втором слове.       — Ты…       — Не умеешь скрывать свои истинные эмоции и чувства, дорогая, — закончил за меня папа, прекрасно зная, что я хотела сказать, и он попал в точку. — Рени, присядешь?       Папа отодвинул стул рядом с собой, приглашая меня присесть. Разговор будет не из легких. Я, повинуясь, опустилась на стульчик, внимательно смотря то на папу, то на маму. В моих мыслях всё окончательно спуталось — помогут только ножницы. Казалось, что маму сейчас настигнет истерика, когда папа оставался спокойным. Или делал вид, что невозмутим, а внутри, возможно, происходит всё, что угодно, начиная с самого опасного тайфуна.        — Почему ты подняла этот вопрос? — серьезным тоном озвучил отец, смотря прямо мне в глаза.       — Ну… Это… — отец выгнул одну бровь, услышав от меня неуверенность в голосе. — Мне написала девушка, и она сказала, что моя сестра, — в мой сон никто не поверит, поэтому надо брать варианты, которые возможны в нашем мире.       — Как ее… зовут? — дрожащим голосом откликнулась мама, решив поучаствовать в беседе.       — Андри Эванс, — несмело буркнула я, опустив взгляд на свои колени. Мрачные мысли настигли мой разум: этот вопрос был большой ошибкой. Мне становится неизмеримо сложно, когда в нашем семейном уюте я ощущаю далеко не комфорт родных, учитывая, что такое происходит крайне редко в нашем доме. Спокойствие покинуло кухню, и здесь поселилась тревога и переживание каждого из члена семьи. Я не должна была задавать его, но сделанного не воротишь и назад повернуть не удастся, ведь не в моих силах управлять потоком времени, и мне придется дойти до конца, каким горьким он бы ни был. Мама подошла поближе и переспросила, не расслышав, и я, подняв голову, чуть громче повторила: — Андри. Эванс.       Впервые ощущаю себя тревожно в своем доме. Особенно по своей же глупости.       — Андри… — повторил папа, словно пробуя на вкус имя. А потом серьезно взглянул на маму, еле заметно кивнул головой и стал ожидать тех же действий от Аннет, но она, словно статуя, неподвижно замерла, будто время замерло для нее, и только одна единственная слеза покатилась по правой щеке. — Не думал, что ошибки прошлого всплывут когда-нибудь в нашей семье.       Он не опроверг, но и не подтвердил поставленный мной вопрос; я думаю, его слова можно принять за положительный ответ. Может ли быть так, что этот сон приснился мне не случайно? Разве такое возможно в нашем мире? Но, оказывается, удивлять мир умеет. Много ли еще тайн, скрытых от глаз людских в нем? А ведь мне говорил голос, или Даниэль, о какой-то тайне. И всё в какой-то степени связано с Андри. С моей сестрой.       Моя сестра... Никогда не задумывалась о том, что было бы, будь я не единственным ребенком в семье. Наверное, это круто? Ты всегда сможешь поделиться с сестрой тем, о чем скажешь родителям лишь в крайнем случае, а она, если имеются дружеские отношения, а не жестокая борьба за право жить в одном доме и получать любовь семьи, поддержит и подскажет. Мои глаза слегка приоткрылись, и мысленно я представила себя с Андри на одной кровати, проводя время вместе. Я могла бы ездить к ней в Брайтон, а она к нам — в Гавр, вместе путешествовали и веселились. Она бы стала моей лучшей подругой, и как удобно, что мы ровесницы!       Я замечталась, представляя совсем иные будни вместе с сестрой. Родители напряглись от моего молчания, и мне пришлось вернуться из мира фантазий в реальность, от которой сейчас хотела бы убежать. Прокашлявшись, серьезным тоном, настраиваясь узнать каждую мелочь, упрятанную родителями от меня, спросила:       — Когда вы собирались рассказать мне о ней?       — Мы думали, — сразу ответил папа, — станешь старше, сможешь понять. Годиков, так, через пять.       Мои радостные мысли о столь приятном обретении сестры мигом превратились в прах, когда я свежим взглядом окинула лица родителей и осознала обстановку.       Мама молчала, не проронив ни слова. Говорил лишь отец. Этот диалог сильно ударил по Аннет; мне становится не по себе, когда я смотрю на ее обреченное лицо. Почему? Я уверена, невозможно позабыть о своем втором ребенке и стереть его факт существования из своей памяти, но мама никогда не казалась мне настолько опечаленной, как сейчас. Она смирилась, но в этот момент… Ей больно говорить об этом? Принять ситуацию — это одно дело, а обсуждать с кем-то — совсем иное. Хочу прекратить всё сейчас и увидеть привычное спокойное и добродушное лицо матери, не хочу видеть ее с папой настолько подавленными и истерзанными воспоминаниями.       Это не моя ошибка, не мое прошлое, но мне также тоскливо.       — Это… — запнулась я, посчитав свое последующее слово неприемлемым в обращении к решению родителей, но и оставить всё без своего мнения не смогла. И решила выразиться менее грубо, иначе я не могу утверждать, какой будет результат от моих слов: — Глупо.       — Да, Рени, мы с мамой виноваты, что ты узнала всё не от нас, а от… — отец притих, снял очки и продолжил с другой темой: — Расскажи, она… Андри рассказывала тебе что-нибудь про свою жизнь? Как она? Должно быть, замуж вышла и матерью стала…       — Замуж? Дети? — я, конечно, всё понимаю, подростки в наше время совершают много необдуманного и спонтанного, но Андри… Я верю, моя сестра не поступила бы так, особенно под контролем той страшной женщины, как выяснилось, опекуна. — Она же еще молодая…       Последующие слова отца повергли меня в сильнейший шок.       — Ей должно быть тридцать три года.       Тридцать три года. Она не моя ровесница. Я впала в ступор, пытаясь трезво оценить всю ситуацию. В каком же году я видела ее? Теперь мне стало понятно, почему ее наряд показался мне довольно-таки странным для нынешнего времени. Мои мечты о сестре ровеснице канули, но старшая сестра ведь не менее здорово? Какая же она сейчас? Наверное, окончила Кембриджский университет вместе с Даниэлем и живет счастливо, ежедневно пополняя свой баланс на пару сотен тысяч футов, а по ночам разъезжает по городу на самом крутом автомобиле. Всё так хорошо сложилось в моей голове, что теперь я не сомневаюсь в правильности моих размышлений о жизни Андри. Хочу познакомиться с ней и подружиться. Будет ли она воспринимать меня как сестру? Мы поладим, иначе быть не может, ведь нет человека, которому я бы не понравилась.       Ступор сошел на нет, когда я распланировала жизнь Андри как свою собственную. И сейчас меня интересует история родителей, как и почему сестра далеко от нас.       — Расскажите, почему Андри не с нами и где она?       Отец выдохнул, казалось бы, выпуская всю напряженность из себя. Надеюсь, его рассказ будет полным, не упуская ни малейшей важной детали, но также исключит все ненужные вставки и фрагменты прошлого.       — Всё случилось случайно…