***
Фэш сжал ключ в руке и криво, почти болезненно ухмыльнулся. Маленькая серебряная вещица пульсировала, будто живая, стягивала к себе нити. И обжигала руку — холодом, светом, смертью… Кинжал бы сковать из этого серебра, а не ключ! Он закрыл глаза и упал — в нити, в звенящую пустоту, в собственные воспоминания — и, выбрав одну из нитей, потянул за неё. Потянул слегка, не приложив и десятой доли обычной силы — но этого оказалось достаточно. Зеркало разлетелось вдребезги, осколки брызнули во все стороны, оцарапали ему руки и оставили красный след на щеке. Фэш засмеялся — и продолжал смеяться, залечивая царапины и отматывая время назад. Сколько же силы в этом ключе?! …И почему так больно и холодно?..***
— Бронзовый…***
Миракл проводил Яриса взглядом. Умный мальчишка: достаточно амбициозный для того, чтобы согласиться следить за всем Часовым Кругом в обмен на право встать на него; достаточно тихий и наблюдательный для того, чтобы справиться со своей ролью; и, что самое важное — достаточно понятливый для того, чтобы молчать об их разговоре. Миракл был доволен, и оставаться в стороне от этой игры точно не собирался. Как удержаться, если среди ключников — и выкормыш бывшего ученика, и дети лучшего друга, и воспитанница любовницы… Как не вмешаться, если все параллели изменяются здесь? Изменяются — и, изламываясь и переплетаясь, тянутся к часовне старого замка, туда, где венчаются на царство Короли Времени. …Миракл дождался, пока Ярис скроется за поворотом длинного коридора; удостоверился, что никто не наблюдает за ним и только после этого сбросил иллюзию. Он любил играть — и оставаться в стороне; будет лучше, если даже сам Ярис будет уверен, что получил ключ — забавную безделушку — от Мандигора… Не самого сильного часовщика, которого Миракл собирался одурманить и использовать в качестве источника информации. Если же получится подставить его — ещё лучше. В РадоСвете стало многовато Непростых в последнее время.***
— И золотой…***
Елена отослала Марка взмахом руки. Его влюблённый взгляд раздражал — возможно, лишь потому, что она понимала, что сама выглядит так же каждый раз, когда смотрит на Нортона. Влюблённость — желание — обожание — отчаяние — безнадежность. Марк был полезен, он выполнял все её поручения, прибегал по первому зову, как выученная собака, и был счастлив ей помогать… …Но разве она сама не была счастлива от одного взгляда? И не была ли жестока — так же жестока как тот, кого она боготворила? Елена дёрнула плечом. Взглянула в зеркало — поправила длинные чёрные рукава вечернего платья, накинула сверху плащ. Нортон велел ей прийти к нему — засвидетельствовать передачу ключа и обсудить что-то перед переговорами; она, конечно, не отказалась: подумаешь — один урок отменить… …Может, она и была жестока — но разве не такой она и должна была быть? Марк сам выбрал себе судьбу — жаркую, огненную, ослепляющую судьбу ЗлатоКлючника — и судьба эта была жестокой, кровавой и восхитительной. Он мог стать королём Времени, — и Елена знала, как отчаянно он хотел этого. Так пусть привыкает! Любовь — это слабость, и у королей не бывает любви. «А у королев?» — шепнуло что-то внутри, заставив Елену вздрогнуть. «И у королев!» — отрезала она. «Тогда тебе никогда не быть королевой…»***
— Будут соперничать между собой… — Василиса запнулась, и Фаина распахнула глаза, подбодрила её одним взглядом. Девочка, смутившись, покраснела и опустила взгляд, но продолжила, — Железный откроет Цветения тайну…***
Диара впустила воспитанницу и заперла за ней дверь. Она чувствовала её испуг и предвкушение, азарт и тревогу, напряжение и щекочущий, солнечно-искристый восторг. В левой руке Диара сжимала ключ. Тяжёлый, — невероятно тяжёлый для своих размеров, — холодный, отдававший в руку неприятной ноющей болью. Оружие, по прихоти Эфларуса обернувшееся ключом, недовольно гудело. Когда Лисса выбирала, кому доверить Железный ключ, Диара умоляла её передумать. Не обрекать на это её девочку, её ученицу… Не толкать Диану на столь опасный путь! Но нет же! Лисса злилась, Диара ранилась этой злостью, плясали на сапфирах кровавые, закатные блики. «Она может стать Временем!» «Это плохая судьба!» …Но разве смела Диара ослушаться свою королеву? Не смела. И, произнося клятву дарения, она как никогда сильно ненавидела свой дар, заставлявший её ощущать радость Дианы. Ей хотелось крикнуть, что это неправильно, что нельзя ставить на Часовой Круг настолько юных, что это слишком опасно… …Что Диара любит её, как дочь, и сейчас ей наплевать, кто станет Временем — лишь бы Диана была в безопасности и в порядке… Но этого она сказать не могла. Но могла обнять Диану, крепко прижимая к себе, и прошептать: — Пожалуйста, будь осторожна. Диана вздрогнула, а её наставница со странной смесью боли и радости поняла, что её услышали и поняли — не полностью, конечно, но хотя бы на какую-то часть.***
— Расколотый замок укажет Хрустальный…***
Хрустальный ключ казался Елене красивым. Чудесным, звёздным, сияющим — никому бы не отдавала, оставила бы у себя и любовалась бы вечно! Нельзя. Но если уж отдавать — то только Маришке, любимейшей, лучшей из её учениц. Такой же сияющей, как ключ, и хитрой — почти как Елена. Кому же выбирать эту удивительную судьбу, как не ей? И кому — если не её девочке — садиться на трон? Она была достойна, более чем достойна! На мгновенье Елена представила это: своих лучших учеников, Маришку и Марка, в праздничных одеждах, склоняющих головы перед тем, как надеть Короны… Но в ту же секунду эта картинка сменилась другой, гораздо более сладостной, несбыточной и печальной. Там она сама примеряла венец, а рядом был Нортон — её Нортон, только её Нортон. …Но Нортон никогда не будет её. Впрочем, пока он ничей, пока он никого не любит по-настоящему — у неё есть шанс. Не на любовь, конечно, но хотя бы на благосклонность… И ради этой благосклонности Елена была готова на всё.***
— Рубиновый ключ все секреты расскажет…***
Нортон Огнев был горд. Три ребёнка — и все на Часовом Круге! Норт, молодец, получил Рубиновый ключ — и заслуженно, у него первая степень… …Да и разве не про него сказал Астрагор, что «рубиновый ключ признает только вашу кровь, огненную?» Так кому же владеть им, как не наследнику этой огненной крови? Дейла уродилась больше похожей на Ниру: такой же спокойной, болезненной и бескрылой. Ну ничего, с обязанностями смотрителя она справится. …Если уж даже сынка Лазарева посчитали достаточно способным для этого… Ну а вторая дочь… Василисе прочили трон Времени — как и самому Нортону; предсказывали зачасование отца и появление часового флера… Нортон не любил её, да что там, он почти ненавидел Василису за то, чего она ещё не сделала — но сделает, сделает обязательно, потому что Астрагор никогда не ошибается, не предрекает неверно. …Но если у неё будет часовой флёр, и если она действительно окажется способной стать Временем, Нортон сделает всё, чтобы помочь ей — и помешать дедушке сделать её очередной пешкой. Хватит ему игрушек. Нортон старался не думать о том, что и он сам, наверное, был для Родиона лишь пешкой — полезной, удобной, недостаточно хорошей для главной роли. Сотни, тысячи раз он слышал одно и то же: «позор семьи», «бездарность», «что-то не так»… У него, единственного за много поколений их семьи, не было флера. Нортон слишком хорошо помнил того, с кем он мог забыть об этом — хотя бы на время. Не амбициозную, талантливую Лиссу, не Миракла… Но в эти воспоминания лучше было не лезть. Елена вошла тихо, остановилась у двери — но Нортон её заметил. Подозвал кивком головы, накинул эферы — и спросил: — Как думаешь, чего он потребует?***
Лисса осталась одна. Диару она только что отослала, Фаина была занята, а все остальные только помешали бы ей. Сомнения душили ядовитым, цепким вьюнком, рассыпались по полу сапфирами и бриллиантами. Что толку от камней, если не можешь защитить собственную дочь? Если ключ приходится отдавать Нортону, если Василиса теперь смотрит только на Фаину, мать будто б не замечая, если одна мысль о предстоящих переговорах пугает до дрожи, замораживает кровь, останавливает сердце лучше любого яда?.. Лисса никого не боялась так, как своего учителя. Годы шли, а тёмный, пустой и колючий, жуткий в своей невозмутимости взгляд не стирался из воспоминаний. И насмешливый тон, которым он сказал, что у неё появится дар — тоже. Память о страшной, самой страшной в жизни ошибке будет преследовать её вечно, казалось ей, и за дело — все равно она не получила того, чего хотела, даже за такую огромную цену… «Променяла дочь на горстку камешков…» Сейчас Лиссе казалось, что Нерейва была права.***
— А Чёрный — путь к самому сердцу укажет… Василиса достала кинжал из ножен, положила на стол. Провела по нему самыми кончиками пальцев, погладила яркие, сияющие сапфиры. Ключ дрожал под её пальцами, сиял холодом, растекался густой ночной темнотой… Она с трудом отвлеклась и, сосредоточившись, повторила пророчество про себя. — Серебряный, бронзовый, золотой, железный, рубиновый, хрустальный и чёрный… Получается семь ключей — верно? Но ты говорила, что на Часовой Круг встанут двенадцать часовщиков. Фаина кивнула. — Ещё три смотрителя — от часовщиков, мастеров и лютов. Мастера выбрали Ника, от часовщиков пойдёт Дейла… Кого выберет Нерейва, не знаю, но несколько мыслей есть. Василиса чуть нахмурилась. Ник ей понравился, но вот Дейла… Ладно, переживёт как-нибудь. — А ещё двое? — Тайные наблюдатели. Их назначит тот, кто будет встречать вас после обряда… Астрагор — если Цветок распустится на Остале, то есть, скорее всего он; если же нет — зависит от того, в какую часть Эфлары вы попадёте. В любом случае, вы узнаете, кто это, только в момент Цветения. Василиса снова прикоснулась к ключу. Она сама не знала, чего ей хочется больше: остаться на Эфларе, под крылышком у госпожи Сагитты, или вернуться — пусть ненадолго — в привычный, понятный мир… Ей показалось, что часоводы на ключе сверкнули чуть ярче обычного — но она не обратила на это внимания.***
Константин отпустил руку Лиссы сразу же, как только переход завершился. Отступил из центра гостиной, кивком поприветствовал собравшихся, коротко поклонился Астариусу… В доме Огнева он никогда до этого не был, но обстановка его не удивила: вкусы бывшего друга он знал даже слишком хорошо. Лисса же, дернув плечом, села на диван, как можно дальше отодвинувшись от Елены — та поморщилась и отвела взгляд. Кого же не хватает? Диара уже здесь, кланяется своей королеве; Нерейва, усевшись на подоконник, о чём-то беседует с Астариусом, слишком тихо, чтобы остальные могли услышать; Мандигор чуть не прячется за Огневым, и взгляд у него какой-то непонятный, рассеянный… Будто откликнувшись на его мысли, сгустилась дымка: туманно-жемчужная, плотная, окутавшая на мгновенье центр гостиной и исчезнувшая. Фаина, поклонившись Лиссе, улыбнулась легко и, будто бы не замечая направленных на неё взглядов, опустилась на диван между Еленой и Лиссой. — Прошу простить меня за опоздание, — она наконец соизволила обратить на них внимание, — что-то не так? «Вот так посмотришь на них — и не поймешь, кто тут королева…» — подумал Константин.***
Фаина улыбнулась уголками губ. Она хорошо играла; они видели её в белых придворных платьях, в серых вечерних, ловили скромные взгляды, и, наверное, всё же смогли поверить в то, что она лишь тень Лиссы, верная советница и никто больше. …Но здесь и сейчас она была не советницей. Покровительницей чёрной ключницы — возможно, самой важной из семерых. Они ждали Астрагора; все понимали, что Цветок, скорее всего, вырастет на Остале и хотели заранее заручиться его поддержкой; никто не знал, чего он захочет взамен. И каждый из них знал, что от этой встречи зависит будущее Эфлары. Фаина на мгновенье прикрыла глаза. Увидеть опаснейшего Духа Осталы и показаться ему неважной? Остаться на вторых ролях, снова спрятаться, позволить Астариусу решать все за них и играть судьбой Василисы? Нет. Ни за что. Никогда больше. Поэтому сегодня она изменила своему обычному стилю. На несколько минут позволила себе вспомнить, что она вообще-то принцесса… Надела платье, жемчужно-сизое, с воротником-стойкой и длинными рукавами; оно струилось, спадая почти до пят, облегало, притягивало взгляды. Вдоль застежки шла синяя с серебром вышивка — часовые стрелы, диковинные цветы, пламенеющие перья невиданных птиц… Те же узоры, повторялись и в украшениях — украшениях, доставшихся ей от матери, законной королевы Чародола. Не обратить внимания на Фаину было нельзя. Она помнила, что должна играть, что должна быть тихой и действовать исподтишка, но сейчас она поддалась тщеславию, захотела, чтобы они — все они! — с ней считались. Она позволила Астариусу ввязать Василису в игру; позволила ему считать, что она ни на что не способна, верить, что она давно сдалась, проиграла… Но сегодня начинались новые игры — и рождались новые шансы. И законная наследница Белого трона знала, что делает.***
Астрагор заранее знал, что скажет им. Что будет говорить только с Родионом, что потребует чашу Цветка, что напомнит о бесконечном разрыве… Он будто бы видел все это: бывшего друга и бывшую союзницу, двух орденцев, двух бывших учеников: Нортона, то ли почти друга, то ли недоврага, и испуганную, несчастную Лиссу. Разве не забавно, что почти все они когда-то полностью доверяли ему? А сейчас сидят, важничают, пытаются строить из себя политиков, дипломатов, переговорщиков… Только вот говорить там стоит только с Родионом. Все остальные — пыль, пешки, не более, чтобы они не думали о себе. Он шагнул в гостиную, усмехнулся, оглядел их… На мгновение замер. Взглянул в серые, острые, как наконечник стрелы, глаза. Узнал украшения — старинную, тонкой работы парюру, сделанную лучшими остальскими ювелирами, подаренную Белой королеве в день заключения мира… Заставил себя отвести взгляд. Он остался, и говорил с Астариусом при всех, и даже — из чистой вежливости, — не называл его Родионом. Прислушивался к нитям, трепетавшим под пальцами, сверкавшим, словно молнии и звеневшим, как первый весенний дождь. Чувствовал, как сладко и ядовито распускается внутри почти позабытое чувство опасности; как лезет на лицо ненужная, лихорадочная усмешка — предвкушение хорошей игры. Уже уходя, он позволил себе снова взглянуть на неё. Не спросить имя, — он мог бы его вспомнить, — не показать интереса… Просто почувствовать, как в густом напряжении и душном страхе присутствующих дрожит, сияет нить азарта и ненависти. …На мгновенье ему послышался звон; металлический, опасный и острый: так звучали бы сталкивающиеся на дуэли клинки… Так звучала бы стрела, отбитая прочным кинжалом. Так звучала бы смерть. «Сразу видно, кто тут настоящая королева…»