***
Родион был зол. Зол яростно, нехорошо, почти безумно; для него, холодного, почти ледяного, это было неправильно — но тем не менее он злился, и эта злость горела внутри, жалила, убивала, заставляла путаться мысли. Как она смела?! Смела забыть свое место, обнаглеть, вести себя так, как будто она королева, а не фрейлина, важная фигура, а не жалкая пешка. Нет, нет; тогда бы он так не злился. Она вела себя так, как будто имела право играть наравне с ними — но это не было правдой. Он знал, какая судьба ждёт Фаину, и знал, что ничего великого не было в этой судьбе. Надо успокоиться; и перед Мааром — одаренным мальчиком, умеющим слушать сердца, — предстать таким же, как раньше. Идеалом, достойным восхищения. Не-человеком. …Почти получилось. Маар сидел напротив, хмурился; Нерейва стояла рядом. Родион говорил: о Часовом Круге, о роли смотрителя, о важности Цветения и обряда… Маар слушал. Потом только спросил: — Мне казалось, вы готовили меня на роль ЧерноКлючника?.. Пришлось ответить. — Да, — Родион кивнул, — Но возникли некоторые… Обстоятельства. Маар не переспросил, какие. Он задумался на несколько секунд, пожал плечами, кивнул. — Хорошо. Как скажете. Это всё? Родион чуть улыбнулся. Хорошо. Пока всё идёт по плану. — У нас есть одна небольшая просьба, — это сказала Нерейва; села рядом, заглянула Маару в глаза, посмотрев спокойно и серьезно, так, что он почувствовал себя взрослым и важным; Родион знал — она хорошо умеет вот так вот смотреть. — Какая? — в голосе мальчишки звучал интерес. — Ты будешь наблюдать за всеми ключниками, мы знаем; но нам нужно, чтобы на двоих из них ты смотрел ещё внимательнее. — На кого? — На серебряного ключника и черноключницу. Маар улыбнулся — коротко, резко, — и на мгновенье стал похож на хитрого кота; блеснули ярко-зеленые глаза, смешливые и серьёзные. — Хорошо… Кхм. Как скажете, Ваше Величество. Я присмотрю за ними. Хороший мальчик, все понял правильно. Нерейва, конечно, многовато ему рассказала — но ничего, ничего… Главное, что он понимает: нельзя оставлять борьбу за Корону без внимания, нельзя доверять случайности… И, разумеется, нельзя позволить Драгоцию — никому из этой семейки, но особенно — лучшему ученику Астрагора — стать Временем. Никогда.***
— Ещё одна пешка на вашей доске? — Пожалуй, что так. Астрагор на мгновенье прикрыл глаза. Кто-то внутри — кто-то рыжий, хитрый и вспыльчивый, — захлебывался недодавленным криком. «Пешка?! Вы слепые, вы не видите очевидного, вы даже не смотрите, не хотите увидеть! Она играет вами, смеётся, а вы верите ей! Улыбаетесь и целуете руки!» Он заставил крик утихнуть, и заговорил, не изменив тона: — Я хочу, чтобы вы узнали про неё всё, что сможете. Ты понял меня, Нортон? — Да, господин. Астрагор отпустил его жестом и позволил себе откинуться на спинку кресла. Пешка… Нортон был слишком самонадеян, он смотрел на всех свысока — особенно на женщин. Астрагор думал, что именно это бывшего ученика и убьёт. Мысли снова вернулись к Фаине. Са-гит-те, стреле, направленной прямо в сердце. «Твоя наставница была на редкость проницательной женщиной — пожалуй, лучше имени не найти». Он закрыл глаза и наконец разрешил себе услышать правду. «Она никогда не будет пешкой», — сказала та его часть, которую Астрагор предпочитал не называть по имени, — «Она будет сидеть за доской. А если нет — что ж. В любой колоде карт она будет джокером, В шашках станет дамкой, добравшейся до края доски, А в шахматах она будет ферзём. Королевой…» «Королевой», — подумал Астрагор и слово пронеслось горящей стрелой, молнией, оставившей после себя запах озона. «Это будет интересная игра. Пожалуй, одна из лучших».***
Миракл проскользнул в гостиную, кивнул Нортону, прошёл вдоль стены и опустился на диван рядом с Фаиной, почти приобнимая её. Зодчий Круг обсуждал переговоры — но ему было интересно другое. — Зачем ты всё это устроила? — Почти мурлычащая интонация, нежная и опасная; и такой же нежный, но всё же угрожающий взгляд, скользивший по ожерелью. Она переоделась, но не сняла его, оставила, сделав острым напоминанием для всех них. — Захотелось, — Фаина пожала плечами, усмехнулась, разворачиваясь к нему. На мгновенье Миракл почувствовал фальшь: лёгкую неправильность интонации, тень неуверенности во взгляде, — но это ощущение тут же исчезло. Сейчас она была похожа на хищницу, от неё пахло опасностью — и ему оставалось только склонить голову, признавая её право играть.***
Елена впустила гостью и сразу же заперла дверь. У всех здесь были свои секреты — маленькие и страшные, грустные и тяжёлые, бессмысленные и очень, очень, полезные… Она собирала их так, как некоторые собирают марки и старинные монеты — или бабочек, насаживая их на булавки. Одним из её секретов была Фаина. Все знали, что Елена ненавидит фей; так что это было невозможно: чтобы она сидела тут — с феей — и разливала по бокалам вино. …Но это всё же происходило. Она уже и не помнила, когда это началось, когда они впервые оказались наедине. Прорывалось что-то иногда, всполохами: усталая усмешка, скинутые туфли, почти неслышное бормотание: «как же они все достали…» Тогда Елене показалось, что у неё начались галлюцинации, потому что Фаина не могла себя так вести; а потом она поняла что у них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. И сейчас они сидели, пили вино, разговаривали; сначала — о пустом, блеклом, неважном; потом, подбираясь к сути шаг за шагом, будто танцуя; и, наконец, Фаина поставила бокал, облокотилась о стол, подалась вперед: — За что ты так ненавидишь Василису? — Она её дочь, — «не моя». Елена нахмурилась, дёрнула плечом, поджала губы. Что говорить об этой девчонке? — Она моя ученица, — Фаина чуть наклонила голову набок, — Ты больше её не тронешь. Елена качнула головой. Она знала: узы ученичества ещё более священны, чем кровные; и если она не хочет потерять эту хрупкую, невозможную дружбу — а она ой как не хочет — ей придётся смириться.***
— На каких условиях вы договорились? — спросила Чиэсе, представительница Японии на Совете, одна из тех немногих за этим столом, кого Астрагор действительно уважал. — Ключники загадают бесконечный разрыв, — ответил он, — и отдадут нам чашу Цветка. Шёпот, переглядывания. На мгновенье над залой Совета повисла неспокойная, шероховатая тишина: они уже получили все, чего хотели, и спрашивать дальше нечего. Или?.. — Среди тех, кто говорил с тобой, был кто-то, кроме старшего Огнева, кто заслуживает внимания? — иногда Астрагор обожал её за умение задавать правильные вопросы; иногда — в такие дни, как сейчас, — за это же ненавидел. Он помолчал несколько мгновений, раздумывая, рассказывать ему о Фаине или нет; потом, негромко и медленно, осторожно подбирая слова, произнёс: — Покровительница черноключницы — Фаина Сагитта — воспитанница Софии Сайенты, бывшей королевы фей… — ему не было нужды об этом напоминать: это имя здесь помнили, — и она показалась мне… «Невероятно опасной». — …достаточно сильной. Снова шёпот, снова взгляды и шорохи: духи помнили, что София, подстать своему имени, была мудрой. Помнили, как тонко она держала нейтралитет в первую войну, как пыталась сделать то же самое во второй раз — но не вышло, и она стала для них полезнейшей из союзниц; скорбели о её смерти. …И если её названная дочь хотя бы вполовину так же сильна, и предана Астариусу в четверть того, как София была предана своему народу — все их планы в опасности. …Но узнать, что творится на душе у Фаины им ещё представится случай; а пока — пока нужно было заняться совсем другим.***
Василисе казалось, все видят, как она нервничает. Как сжимает ключ дрожащими руками, как сжимается и вздрагивает, как отводит глаза. Они все собрались тут: Марк и Маришка, Ник, Фэш и Диана, двое незнакомых мальчишек, Норт и Дейла… И она сама. Несколько секунд — и начнётся. Они останутся одни — Фаина говорила, Цветок вряд ли распустится на Эфларе… А ещё она говорила, что где именно — выбирать ей, Василисе. Но где бы она хотела оказаться? Здесь, рядом с Фаиной? Было бы хорошо, наверное… А если всё же на Остале? Точно не в родном городе. Что ей там делать? Кошек гладить? Нет уж. Но вот Лёшку увидеть… Черт, они же не виделись ни разу с тех пор! Как она могла?.. Даже позвонить не попробовала! Он же волнуется там наверняка, с ума сходит… Осознание накрыло её резко и сильно, так, как будто она нырнула в тёмный ледяной океан — или как будто океан сам пришёл к ней и поглотил, затянул внутрь своего бурлящего холода. Она вообще не вспоминала о доме. Не тревожилась, не волновалась, не думала о тех, кто остался там — да и о себе самой тоже не думала. Бегала за Фаиной, разинув рот, впитывала часодейную науку… Василисе захотелось закричать, кинуться к ней, спросить: это ты меня зачаровала? Зачем?! Обещала ведь не причинять никакого вреда! Или не она?.. Когда это началось? Когда она перешла на Эфлару? Чуть раньше? Тогда, когда она, не зная зачем, полезла в часовой переход? Это пугало. Василиса вспомнила, что ей говорила Фаина: Часовой Круг не терпит ни иллюзий, ни дурмана… И если на ней и был морок — то развеялся. …А может, никаких эферов на неё не накладывали? И она сама оказалась готова забыть обо всём, что связывало её с прошлой жизнью?.. Ладно. Не сделаешь уже ничего. С этим она будет разбираться потом, а сейчас… Пусть она окажется рядом с Лешкой. Вот и всё. Вот и всё. Металл под ногами вздрогнул и завертелся — быстрее, быстрее, быстрее. Золотые платформы отделились от него, подлетели к центру. Василиса протянула руки: одну подхватил Фэш, другую — сипатичный светловолосый парень, кажется, смотритель от лютов. Гудящее, звонкое часодейство пробирало до костей, дымкой вставало перед глазами. Нет, не дымкой — непроницаемым чёрным куполом, мерцавшим и тоже звеневшим, сплетенным, сотканным из тысячи разных нитей… Она засмотрелась на них, вглядываясь в черноту, пока не закружилась голова, и потеряла сознание; но даже тогда она продолжала их видеть, и чувствовать, и слышать тихий, серебристо-сияющий звон. …А потом она открыла глаза.***
Астрагор почувствовал перемещение задолго до того, как получил письмо от Родиона с двумя жетонами внутри — для наблюдателей. Сильный толчок, лёгкий ветер, вздрогнувшие под пальцами нити. Хорошо; значит — достаточно близко. По крайней мере, в его владениях — не придётся договариваться с кем-то ещё. Он подождал немного, чувствуя, как колебания медленно стихают, оставляя после себя лишь лёгкое эхо; потянулся сначала к метке — когда Фэш сбежал, Родион помог ему спрятаться, заблокировать её; но сейчас, на своей земле, Астрагор легко мог снять эту защиту. Он почувствовал отзвук эмоций Фэша — страха и злости. Конечно, бывший ученик понимал, что Астрагор может убить его в любой момент… Но он не собирался этого делать. Всего лишь дотронуться, почувствовать, куда занесло ключников. Конечно, точные координаты так не получишь, но хотя бы направление и расстояние… Да, хорошо. Надо бы позвать Рока и Захарру, отдать им жетоны. Выбор был очевиден — Рок самый старший, и действительно сможет присмотреть за ключниками; а Захарра — весёлая и шебутная — узнает про них побольше. А ещё — она лучше всех ладила с Фэшем, и это можно будет использовать. Астрагор ненадолго задумался, снова взвешивая все варианты. Да, пожалуй так и правда будет лучше всего…***
Фэш вздрогнул, зашипел от боли, чуть не упав с кресла. Автобус полз по неровной, сельской дороге, и сейчас он попал в очередную яму, дернулся так, что Фэш стукнулся головой — но было не больно. Болела метка, ледяными иглами впиваясь в шею, прорастая сквозь кости в самую суть души; ему казалось — учитель убьёт его сразу. …Но этого не случилось. И Фэш прижался лбом к стеклу, выдохнул, чувствуя, как мерзко промокла футболка. Он вспотел не от боли — от страха, и от этого тоже было мерзко. Нити гудели, серебряный ключ на шнурке холодил грудь, под колёсами автобуса мелькала земля — их земля, его земля, готовая поделиться силой, — но Фэша это не радовало. Хотелось снова заснуть.