***
— Послушай, — Марк подошёл к нему, и осторожно сел рядом — не слишком близко, но Фэш всё равно напрягся и прислушался к нитям. …И обжёгся о ледяную, искристую, болезненную вспышку СреброКлюча. Он поморщился, потянулся к ключу, сжал его так, что острые грани впились в кожу, царапая до крови. Марк смотрел с сочувствием, и это пугало: неужели все они сражались со своими ключами? Неужели никто не мог им помочь? — Нам надо поговорить. — Марк выглядел слишком серьёзным. — О ключах. Фэш молча выгнул бровь. — Они просыпаются, — продолжил Марк, но в его голосе не было ни радости, ни предвкушения власти, — И, кажется, РадоСвет не собирается нам помогать. Фэш кивнул медленно, с удивлением и даже с опаской. Это были не те слова, которых он ожидал от Марка, но те, которые действительно могли его заинтересовать. — Нам придётся разбираться самим, — закончил Марк. — Да. Фэшу хотелось бы, чтобы его голос не звучал так глухо, почти отчаянно. — Нам стоит делать это вместе. — Возможно. Ему не хотелось спорить и отрицать это: шанс выжить вместе действительно был выше. А если учесть, что ему самому некому было прислать инструкции, то отказываться от предожения было бы самоубийством. — Мы всё ещё не союзники, — уточнил Фэш, — но я согласен. — На большее я и не рассчитывал, — усмехнулся Марк. Ключ снова обжёг его холодом, но Фэшу было уже почти наплевать.***
Фаина вышла из перехода, поправила жемчужно-серый плащ, идеально лежавший на плечах, огляделась. Её встречали. Кто-то из юных учеников Астрагора — она не спрашивала имён, а они не представились; молча проводили до нужной двери, открыли её с поклоном и так же молча исчезли. Фаина вошла. Ей впору было бы сравнить себя с кроликом, добровольно идущим в пасть к удаву, только вот вряд ли кролики чувствуют именно это. Азарт. Восторг, смешанный с яростью. Нити, трепещущие на кончиках пальцев. Она уже давно не чувствовала себя настолько живой. — Добро пожаловать, — он встал, приветствуя её, и Фаина поймала взгляд цепких чёрных глаз, отбила его так, как если бы он был настоящим ударом; она чувствовала, как дрожат вокруг нити и сама себе казалась такой же нитью. Нет, всё-таки тетивой. Она села в кресло, приняла бокал вина из его рук, но пить не стала; молча рассматривала самого опасного Духа Осталы, чувствовала на себе его взгляд. Астрагор не был красив. Старость уродовала чужие тела сильнее, и правильные, пусть и резкие черты давно исказили морщины. Она видела точные, аккуратные движения, гордую осанку и жёсткую, полудовольную усмешку лишь мельком, потому что не могла отвести взгляда от его глаз. Ей казалось, она смотрит в своё искажённое, тёмное отражение: застывший, пристальный взгляд, чуть отстранённый и при этом очень тяжелый; она тянулась к нитям — и знала, что он сейчас делает то же самое. …Тёмная сталь клинка, и сладкий аромат яда, и лес, встающий за плечами, прорастающий скволь кожу и ломающий кости… …Звенящая тетива, шорох шёлка, вспышка молнии и грозный весенний гром, горький запах полыни… Что-то вздрогнуло и разорвалось, зазвенев; нити отпустили её, позволили выдохнуть, и ощущение давящей, душащей чужой силы исчезло. Фаина улыбнулась. — Для чего вы добивались встречи со мной? — Хотелось познакомиться с наследницей Софии Сайенты. Фаина подалась назад и приглашающе развела руки. — Знакомьтесь. Астрагор усмехнулся. Скользнул по ней взглядом — изучающе, спокойно, почти лениво; продолжил: — Ваша наставница была очень умной женщиной. — «И заключила договор с духами». — Её за это убили. И пусть сделали это астроградские часовщики, войну начали духи. — Вам это не грозит. — «Я смогу защитить вас». Фаина слышала подтекст, фальшь в бесконечном полотне нитей; чувствовала сладость невысказанных обещаний и полынную горечь правды, стоявшую за ними. — Мне нечего бояться. — «По крайней мере, пока». Она думала, ей будет страшно, страшнее, чем в ту, первую встречу. Но вместо этого что-то изменялось внутри, разбивался лёд, давая дорогу бурной горной реке, и Фаина находила в себе достаточно сил для игры — и ни одной капли страха. — Чего вы хотите? — Астрагор смотрел на неё с интересом, и Фаина чувствовала отзвук азарта, расходящегося по нитям. — Покоя и мира. — «Ничего того, что вы могли бы мне дать». Это не было правдой. Фаина хотела власти, настоящей власти, а не той, что приходилось забирать у Лиссы украдкой; хотела править, а не стоять за троном и пытаться удержать королеву от неверных решений; хотела многого — но понимала несоразмерность цены и не собиралась идти на сделку. И всё равно почему-то пришла сюда. — Вы только что отказали мне, — Астрагор чуть подался вперёд, не отводя от неё взгляда. — Да. — Почему же вы не дрожите? — Мне не холодно. — Почему не бледнеете? — Я не больна. — Почему не хотите согласиться со мной? — Я не глупа. Он откинулся на спинку и коротко качнул головой. — Это правда. Фаина позволила себе улыбнуться. Встала, повела плечом, кивнула, почти прощаясь; услышала в спину: — Надеюсь, мы ещё встретимся. — Когда бы? — откликнулась она, но не обернулась, — Вы запретили покровителям ключников появляться на Остале, не так ли? — Для вас я сделаю исключение. Фаина обернулась, снова поймала его взгляд и усмехнулась; она видела себя в зеркале и удивлялась лукавости и даже почти кокетству, проскользнувшему в её движении. — Почему же? — Считайте это авансом. Нити снова зазвенели: шорохом листвы, весенней капелью, достойной игрой. — Благодарю вас.***
Лисса ждала. Она ненавидела ждать, но не могла ничего сделать: если она хотела, чтобы Фаина вернулась — а у неё не было выбора, — ей нужно было поговорить с Фаиной самой. Извиниться… Нет, это неподходящее слово для королевы. «Приказать вернуться» — самое то. Лисса сидела в гостиной, глядела то на часы, то на зеркало для переходов; Фаины все не было, и Лисса не знала, где она могла быть. Вокруг блестели камни: сапфиры, бриллианты, рубины… Последних было немного. Но стоило ей подумать о Василисе… Зеркало зазвенело. Фаина вышла из перехода, аккуратно придерживая подол роскошного платья; Лисса никогда не видела её в таких нарядах до тех самых переговоров… Или нет, видела. Воспоминание пробилось сквозь время, затуманило взгляд: ещё до войны, до того, как мир болезненно изломался… Мама, Нерейва, принимает гостей, и они с Нортоном разглядывают прибывших. У королевы белых фей такое уставшее лицо, и такая красивая корона, а за её правым плечом — Фаина, почти такая же, как сейчас, и в очень похожем платье, но всё же более скромном. Лисса недовольно нахмурилась, и новые бриллианты рассыпались по ковру. Чем-то царапнуло её это воспоминание, что-то в нём было неприятное, неправильное… Что-то, что хотелось забыть. — Добрый вечер, Ваше Величество, — Фаина сделала реверанс, — чему обязана счастьем видеть вас в своём доме? Лиссе чудилась издёвка в этих словах. — Ты вернёшься в Чародол, — бросила она, и каждое слово сочилось холодом. — Как скажете, Ваше Величество. Фаина села в соседнее кресло, уголки её губ дрогнули, так, как будто она хотела улыбнуться. Что-то отвлекало её, что-то, что было важнее и Лиссы, и Чародола, и должности фрейлины; Лисса верила своей интуиции — и чувствовала опасность. — Где ты была? — спросила она резче, чем стоило бы. Фаина посмотрела на неё, поймала взгляд, чуть улыбнулась и наклонила голову набок; помолчала несколько секунд так, как будто выбирала — или придумывала — ответ. — У старого знакомого, — наконец откликнулась она, — Вам не о чем беспокоиться. Лисса так не считала.***
Астрагор стоял у окна, по старой привычке рассматривая пейзаж, мало изменившийся за последние девять веков. Или ему так казалось?.. Если смотреть каждый день — перемен не заметишь. А вот если встретить ту, которую не видел тринадцать лет… …Встречей он был доволен. Астрагор не ждал, что Фаина согласится на сделку: у него были хорошие зодчие, и все они утверждали, что ни в одной из параллелей она не переходит на его сторону; но он всё равно хотел увидеть её. Он сказал Мираклу, что ставит на королеву — и это было правдой; несколько лет назад, когда Фэш, так похожий на юношу на портете, был его учеником, Астрагор сказал бы, что ставит на короля. Сейчас всё было иначе. Он помнил девушку на портрете, девушку, похожую и на Нортона, и на Лиссу; он знал, как её зовут, и знал, что очаровать девочку будет несложно — не сложнее, чем Фэша. Ему ведь даже не нужен Договор — просто уважение и пара капель доверия; этого будет достаточно для того, чтобы ставка сыграла. Но Астрагор знал и другое. У Фаины тоже были права на трон Времени — пусть, кажется, она сама про это не думала, — и достаточно силы, чтобы занять его. И это было опасно. Но и на неё тоже можно было влиять, в том числе через ученицу. Он сказал Мираклу, что ставит на королеву — и это было правдой; кто станет этой королевой — он не сказал. Астрагор считал слишком глупой идею ставить на одного человека. Он на мгновенье прикрыл глаза. Ему бы готовиться к встрече с ключниками, инструктировать Захарру и Рока… А он всё думает, всё считает шансы — свои и нежданной противницы; ему бы жалеть, что не вышло её переманить — а хочется играть и играть дальше; ему бы желать ей смерти — а хочется увидеть ещё. «Самый худший расклад», — сказал ему когда-то Эфларус, — «это тот, при котором ты сам не знаешь, хочешь ли победить». Астрагор не знал, какого это, и надеялся никогда не узнать.***
Фаина проводила — выпроводила — Лиссу и налила себе чая. Ей хотелось выпить, но ясная голова была важнее; ей хотелось забыться, но было нельзя. Она и так в последнее время ведёт себя странно. Фаина устала; она знала, что долго не проживёт, что скоро на поле Старочасов станет на одну спящую фею больше… Она была готова: это значило бы свободу от Астариуса и всей этой жизни; ей казалось, терять уже нечего. Она думала, Лисса и Диара справятся с Чародолом вдвоём. Так почему же она учит Василису, и встречается с Астрагором, и хамит Лиссе, и ведёт себя так, как будто не согласна ни проигрывать, ни умирать? Что изменилось в тот день, когда она впервые увидела Василису? Когда подумала, что эта девочка станет очередной пешкой… Как будто что-то изломалось внутри, сместилось, треснуло — и сквозь многолетнюю скорлупу просачивалось всё то, о чём она заставила себя забыть; как будто просыпалась внутри неё та, прежняя Фаина, принцесса и королевская ученица. И с каждым днём трещина расширялась. Фаину пугало то, что она больше не способна себя контролировать, что маска, почти приросшая к коже, отваливается кусками; что она больше не знает, кого видят те, кто вокруг неё, и где кончается игра и начинается правда. Фаина почти забыла, какой на самом деле была — и теперь приходилось вспоминать. И учиться быть самой собой заново. Она уже сама не знала, сколько у неё сил; с чем она способна справиться, с кем может играть… …Она не знала даже, кто сейчас смотрит на неё из зеркала: принцесса? Фрейлина? Королева? Кто? Фаина опустила голову на руки, выдохнула устало. «Что же мне делать?..» Меньше часа назад, на переговорах, всё это не имело значения. Была только она, и нити, и звенящее ощущение силы, опасности и азарта; счастье надвигающейся грозы. Фаина потянулась к своим дарам — и почувствовала, как заблестели нити и зашумел ветер; улыбнулась. По крайней мере, они оставались с ней. И, может, она сумеет соткать себя заново.