Hiraeth

      Он дерьмово выглядел.       Отросшие волосы свисали сальными прядями, жесткая неухоженная борода выглядела гуще, чем раньше. Его лицо было мокрым от пота, бледным, с красными пятнами вокруг носа и губ, родинки сильно выделялись, как пятна чернил, что вот-вот растекутся. У него появился шрам через правую щеку, припухший, плохо заживший, зловеще-розового цвета. Когда он пытался улыбнуться, шрам натягивал кожу неровными шишками.       Судя по темным кругам под глазами, он не спал несколько дней. Но взгляд его так и остался восторженно-напряженным, как раньше.       Рей должна была испугаться, но нет.       — Давно не виделись, — сказал он.       Типа того. Три года, да.       Когда-то она размышляла, где бы он мог быть. Монстр так резко покинул ее, ни случайных встреч, ни попыток выйти на контакт, никаких угроз даже. Он просто исчез. Его не было три года, а Рей спокойно жила без него.       Она надеялась, что он умер. Застрелен в голову на фронте и закопан в безымянной могиле вместе с его модным пальто.       Это был бы хороший конец. Если бы он умер, однажды Рей могла бы рассказать о нем. Друзьям на вечеринке, на манер пересказа кинофильма, она поведала бы о своей первой любви, а история стала бы потом назидательной сплетней, вызывая жалостливые вздохи.       Но этому не суждено было случиться.       Почему он вернулся? Почему через три года, когда она была так счастлива?       Рей придумала ему много обидных оскорблений. Подлая змея, сукин сын. Она репетировала, раз за разом меняя тон банального «иди на хуй» или «да как ты мог», чтобы эффектно крикнуть ему прямо в лицо. Но вот монстр стоял перед ней, а она только дрожала и мямлила.       — С тобой все в порядке?       Кривая улыбка Кайло стала шире, а лицо наоборот — грустнее.       — Ты про это? — он коснулся шрама. — Царапина. Я… в аварию попал.       Рей кивнула и рассмотрела внимательнее. Лицо у него было истощенным, а плечи стали сильно шире. Мышцы, что ли, он нарастил? Он был похож и не похож на человека из ее воспоминаний, как отражение в кривом зеркале. Как несбывшаяся мечта.       Она растерялась.       — Мне пора, — Рей попыталась сбежать от гнетущей тишины.       — Да, знаю. Чуть яйца себе не отморозил, пока тебя ждал.       То есть, ему что-то было нужно.       Рей понятия не имела, о чем с ним говорить. Лучше б она была в ужасе.       — Если я опоздаю, комендант не пропустит меня домой, — спокойно сказала она.       Но он не позволил бы ей уйти. Просто хотелось немного отсрочить момент, когда он скажет, зачем пришел.       — Пропустит, не беспокойся, — кивнул Кайло. — Я договорился.       От его манер хотелось смеяться.       Глаза побитой собаки и незаживший шрам все равно не отменяли того факта, что Кайло Рен — роковой суперзлодей, который уверен в том, что ему богом дано право вмешиваться в жизни людей. Она начинала злиться, и это было очень и очень хорошо.       Больной ублюдок.       — В смысле «договорился»? Угрожал прострелить кому-нибудь из его близких колени, если меня не пустят домой посреди ночи?       — Подергал за ниточки. — Он пожал плечами, будто в таких методах воздействия не было ничего плохого. — Без жести. Я, вообще-то, присматривал за тобой.       Да чтоб тебя.       Все это время, когда она пребывала в полной уверенности, что прошлое осталось в прошлом, и у нее теперь новая жизнь, Рей была в опасности.       Из-за этой жуткой мысли она сделала шаг назад.       Оглянулась. Если убежать сейчас, смог бы он догнать? А если закричит, пришел бы кто-нибудь на помощь?       Или он всех дергал за ниточки?       — Нам нужно поговорить, — с тоской в голосе, которую Рей ненавидела, сказал Кайло. — Не смотри на меня так. Я не причиню тебе вреда.       — А ты так можешь? — Она вздернула подбородок. — Не причинять вреда.       Он сунул руки в карманы резким движением, стало страшно — что он мог оттуда вытащить? Но Кайло лишь дрожал, и она поняла, что он попросту замерз, продрог от сидения на тротуаре в проклятом декабре.       Хоть бы он подхватил пневмонию.       — А ты жестокая, — мягко констатировал Кайло, заставляя злиться еще сильнее. Как у него язык только повернулся? — Хорошо. Как хочешь. Спрашивай.       — Что спрашивать? — не поняла Рей.       — Сама знаешь. — Он склонился. — Он мне рассказал. Когда той ночью постучал в мою дверь. Он рассказал, откуда узнал, где я живу.       Пошел ты, Кайло.       Его слова выбили весь воздух из ее легких.       Она так много работала над собой. Было тяжело и заняло много времени. Попытки систематизировать, учесть все мелочи, наконец, противопоставить тотальное чувство вины железному аргументу, что это произошло бы в любом случае. Она возводила стены камень за камнем, хваталась за каждую соломинку, раз за разом убеждая себя, что, несмотря ни на что, имеет право просыпаться по утрам, есть, пить, строить планы на будущее. Старалась перестать корить себя, это не она, это не ее вина, это не она нажала в итоге на спусковой крючок.       Он не имел никакого права рушить эти стены.       — Рей, не надо, — внезапно сказал Кайло. — Это сделал я. Не ты. Так что, спрашивай.       Такого она не ожидала.       Она в изумлении смотрела на его слишком широкие плечи, будто не узнавала.       Неужели она поверит его словам? Живот скручивало от уверенности, что он в самом деле хотел поговорить об этом. Объясниться, облегчить душу? Или сильнее ее запутать?       Как его понять?       А ведь когда-то Рей считала его своей родственной душой.       — Ты… — Она старалась владеть голосом. — Почему ты так ненавидел отца, что…?       — Никакой ненависти не было, — перебил он, дождавшись нужного вопроса.       И смысла тоже не было.       — Тогда почему ты… Почему… — Она не могла закончить фразу.       — Да потому что я монстр. Помнишь? — Кайло зловеще улыбнулся.       Его голос чуть дрожал от скорби, и злость внезапно испарилась.       — Теперь можем поговорить?       — Чего ты хочешь, Кайло? — вздохнула Рей.       Вышло грубовато, но это к лучшему.       — Завтра… — сказал Кайло. — Завтра не ходи на протест.       Она подозревала, что его появление в ее жизни не сулит ничего хорошего, но не была готова к категоричному приказу.       — Что…?       — Херня, которой ты занимаешься целыми днями. Листовки, транспаранты дебильные. Не ходи на марш.       — Почему это? — Рей задала бессмысленный, банальный вопрос, потому что была удивлена и оскорблена одновременно. — Тебе ли не похер, чем я занимаюсь?       — Есть… есть причина не выходить протестовать завтра. — Он поерзал от холода. — Мне не все говорят, но я многое знаю. Не ходи. Пообещай мне.       Рей молча пыталась переварить его слова.       — Девушка в очках и ее сестра уехали из города, с ними все будет в порядке, — продолжил он, а Рей запаниковала. Он так много знал, черт, откуда он все это знал? — Предателю, если хочешь, тоже скажи. Позови его в гости, или типа того. Ему все равно плевать на сопротивление, и он гондон, но он много значит для тебя, так что пусть будет рядом. А остальные… Хочешь — расскажи им, но сомневаюсь, что чертов Дэмерон или эта женщина прислушаются к голосу разума.       По спине пошел холодок, стало тошно.       — Кайло, — аккуратно позвала Рей. — Что должно случиться?       — Я же сказал, не знаю подробностей, — он повысил голос. — Не выходи из дома. Пообещай. Не заставляй меня искать способ держать тебя взаперти, ты знаешь, я могу это сделать.       Он шагнул вперед, поджал губы, будто сдерживал рычание, как в тех снах, в которых у него были желтые глаза.       — Знаю, ты хочешь, чтобы я ушел, но я не уйду, пока ты не пообещаешь. Так что, давай.       Рей сглотнула.       — Я, э-э, я… я останусь дома, — она запнулась, опасаясь его взгляда. — Обещаю.       Она сказала бы что угодно, лишь бы он ушел. Ужасно, но это было действительно так.       Некоторое время он смотрел на нее, не моргая.       — Хорошо.       Он развернулся, чтобы уйти.       Рей не могла поверить, что легко отделалась. Как и три года назад.       Но тогда он не исчез, получается? Он наблюдал за ней все время, или, как только ее лицо попало на камеры журналистов, снимающих протесты?       Жуть какая. Долбаный сталкер.       — Я увижу тебя снова? — Она удивила саму себя.       — А тебе бы хотелось? — Кайло остановился и оглянулся.       Хотелось думать, что ей удалось донести до него, что желательно, чтобы он ушел навсегда. Рей молчала, не придумав, что ответить.       — Я так и думал. — Он накинул капюшон, спрятал волосы. — Прощай, Рей.       Ковыляя на окоченевших ногах, он уходил в ночь, будто нес на плечах тяжкое бремя.       Только когда он скрылся из виду, Рей начала дрожать.       Она забежала в общежитие, комендант отпер дверь и впустил ее без комментариев.       В ту ночь впервые за долгое время ей снился Хан.       Они сидели на берегу моря. Рей никогда не была на море, но много слышала из рассказов Хана. Во сне была вроде бы Ривьера из фильмов о Джеймсе Бонде, с чайками, кабриолетами, коктейлями с трубочками, женщинами в темных очках, все говорили по-французски. Она была моложе, чем сейчас, и в платье. На террасе ресторана они играли в карты. Хан смеялся и звал ее малышом, жульничал, пользуясь неопытностью соперника. Рей выпали дама червей, четверка треф, туз и восьмерка. Она проиграла.       — Несправедливо, — разнылась Рей, хоть никогда так не делала.       — Жизнь вообще несправедлива.       У Хана были черные волосы и прическа, как у сына.       Рей проснулась поздно, на мокрой от пота подушке и с чудовищной головной болью. Как будто у нее была температура. Хоть причина не выходить на улицу появилась.       Около полудня, проиграв угрызениям совести, она пошла в приемную общежития и попросила телефон, чтобы позвонить Роуз, сама не понимая, почему солгала. Рей дождалась, пока ее оставят одну, и набрала номер кафедры психологии философского факультета.       Ей потребовалось по очереди просить четверых человек позвать к телефону По Дэмерона.       — Что ты хотела, солнышко?       — По, слушай, я… я тут узнала… — Трубка в руке стала слишком тяжелой. — До меня дошли слухи…       — Девчонки болтали, что я лучший любовник на свете? Кто бы что не говорил, все это правда!       Она не считала это забавным.       — По, прошу тебя. До меня дошли слухи. Говорят… я думаю, сегодня на акции протеста произойдет что-то плохое.       На другом конце провода повисла пауза.       — Солнышко, такие слухи ходят каждый день, — сухо сказал По. — Даже несколько раз в день. Ничего страшного, поверь. И не беспокойся об этом.       Рей не знала, как заставить его прислушаться, она сама была не уверена, о чем именно предупреждает.       — Они из надежного источника.       Он устало вздохнул, Рей представила, что он потер ладонями лицо, сидя за офисным столом.       — Что за источник?       Блядь. Рей накручивала телефонный шнур на палец. Как ему объяснить?       — Знаешь, солнышко, мне пора. — По не дождался ответа. — Вот что я тебе скажу. Ты молодая, у тебя нет опыта работы с пропагандистскими сплетнями. Ты нервничаешь, это нормально. Давай ты сегодня останешься дома? Ты много трудилась, заслужила выходной. Давай, отдохни хорошенько, наберись сил перед Новым годом. И не волнуйся. Все будет хорошо.       Он повесил трубку, не дав ей договорить.       Рей почувствовала себя идиоткой. Она порывалась перезвонить и попросить профессора Органу, но быстро поняла, что никто генерала звать не будет.       Возможно, По был прав. Слухи и правда могли ходить постоянно. А больной ублюдок мог просто солгать.       Стоило позвонить Финну и попросить его приехать, но Рей не готова была отвечать на его вопросы. К тому же, без нее Финн на протест не пойдет.       Обычно в пять вечера Рей была в институте, но сейчас она все еще не встала с постели.       Вновь и вновь она прокручивала в голове встречу с Кайло, пока воспоминания не превращались в надоедливый белый шум.       Он ужасно выглядел. Напугал ее. Угрожал ей. Он был в отчаянии, разваливался на части, хотел поговорить о своем отце, признался, что он монстр. Он следил за ней.       Но он верил, что все, о чем он пришел предупредить ее, — правда, он ушел только когда убедился в ее безопасности. Он не пытался насильно вторгнуться в ее жизнь.       Рей дрожала. С одной стороны, если она никуда не пойдет, это будет похоже на поражение, подчинение монстру. С другой — она сдержит обещание Финну не делать глупостей. Ничего страшного, если она пропустит один день протестов.       Кроме того, именно это велел ей сделать По Дэмерон.       Она бездельничала, разгадывала кроссворды, убирала в шкафу, читала забытый Роуз любовный роман, но швырнула его через комнату, когда главная героиня встретила загадочно-красивого темного рыцаря.       Лучше бы позвонила Финну. Она отвыкла быть одна.       Вечером, когда небо потемнело до тусклого оттенка индиго, Рей заметила, что что-то не так. Хоть стены общежития и были толстыми, а окна — утеплены ватой и газетами между рам, в комнате было невероятно тихо. Так тихо, что даже тревожно.       Не было вообще никакого шума.       Живот скрутило, Рей бросилась к радиоприемнику. На первой же волне репортер в панике неразборчиво что-то кричал, а на фоне гудели полицейские сирены.       В этот момент она все поняла.       Больной ублюдок был прав.       Рей стиснула зубы, с трудом сосредоточилась на бессвязном крике журналиста, пытаясь понять, что произошло.       Когда марширующие дошли до центрального моста, их путь перегородил ОМОН. Протестующие отказались расходиться, полиция вмешалась.       Видимых причин для стычки не было. Сегодняшний протест ничем не отличался от вчерашнего или любого другого — те же лозунги, свистки, революционные песни. Даже тот же маршрут через проклятый мост. Но власти применили силу. Репортер говорила торжественно и испуганно, описывая полицейские сапоги, дубинки, каски и пуленепробиваемые щиты, а также испуганных протестующих, которым некуда было деваться с моста. Она говорила про водометы и броневики, про вертолеты в зимнем небе. Говорила, что от слезоточивого газа болели глаза, было больно дышать, а она с трудом следила за происходящим. Голос становился хриплым. Она видела, как людей толкали с моста, как полиция теснила толпу, люди падали на асфальт или прыгали в ледяную воду, спасая свою жизнь. Река замерзала. Проклятый декабрь.       Рей с радиоприемником забралась под одеяло.       «На тротуаре кровь» — сказала журналистка. Судя по звукам, она бросилась бежать в поисках безопасного места. — «Конфликт обостряется» — тяжело дыша, продолжила она. — «Они дошли от моста до улиц. Я уже вижу разбитые витрины магазинов, везде осколки стекла. Люди вытаскивают вещи с витрин. Не понятно, они собираются бросаться ими в полицейских, или воруют? В глазах жжет. Со стороны митингующих кричат громкоговорители: «Никакого насилия, никакого насилия! Если вы дадите отпор, вы дадите им предлог стрелять на поражение!»       Она должна была быть там, — думала Рей. Лежать среди осколков и истекать кровью. Но она была так глупа, что позволила монстру отобрать у нее это право.       В дверь постучали, она чуть не уронила приемник.       — Рей?       Одна из немногих не уехавших на каникулы девочек позвала ее из коридора.       — Тебе звонят. — сказала она. — Какой-то мужчина.       У Рей перехватило дыхание.       Разумеется. Чего она ожидала?       Рей спрятала радио под подушку — глупо, но это заставляло чувствовать себя в безопасности. Она босиком пошла в приемную, скользя носками по линолеуму.       Вот сейчас она прокричит все отрепетированные оскорбления в трубку.       — Сестренка! — закричал Финн. — Ты в порядке! Я так волновался!       — Финн? — Она растерялась.       — Да, мать твою! Как ты? Ты не на марше, как я понял, а… — Финн запнулся. — А почему? Что случилось?       — Утром была температура. — Рей сомневалась, правда ли это. — По сказал сидеть дома.       — Почему ты мне не позвонила?       Рей молчала. Она так и не придумала причину, почему этого не сделала. В ее ушах все еще трещало радио.       — Сестренка, — с пониманием продолжил Финн. — Ты правда в порядке?       — Я должна была быть там. — После паузы ответила Рей. — Я должна была быть на мосту.       — Рей. — Финн редко звал ее по имени. Только когда злился. — То, что случилось сегодня, — несправедливо и ужасно. Но, если бы ты была там, получила бы только проломленную голову, которую бы сейчас зашивали врачи. Бросай истерить и успокойся. Сиди дома. Я бы приехал, но дороги перекрыли. Завтра будет новый день. Посмотрим, что изменится, и чем ты сможешь помочь.       Рей вздохнула, размышляя, а не сказать ли ему правду. Еще один уродливый, темный секрет им не повредит. Но Финну все же удалось ее немного утешить.       — Говоришь как Маз.       — Ты так говоришь, будто это что-то плохое. — Хохотнул Финн, разрядив обстановку. — У каждого в жизни должна быть Маз. Ладно. Если серьезно, слава богу, что тебя там не было. Никуда не выходи. Будь умницей. Утро вечера мудренее.       Рей хотелось поговорить еще, но Финн пообещал завтра приехать и отключился.       Когда она положила трубку, то заметила, что в приемной кроме нее никого нет.       Было тихо, жутковато и немного холодно.       Серо-зеленые стены, которые обычно настраивали на учебный лад своей расцветкой, выглядели мрачно, по ним на Рей как будто надвигались тени. Удушающе пахло сосновым освежителем воздуха.       Одиночество снова накатило волной.       Рей смотрела на телефон перед собой: старый потрепанный аппарат со cтершимися цифрами и перемотанной изолентой трубкой. Она могла бы ее починить. Рей поставила телефон на колени. Сосчитала до десяти, до двадцати, до пятидесяти.       Лучше было бы положить телефон на место, уйти в комнату, залезть под одеяло и дослушать новости. Она думала о разбитых головах, сломанных костях, выбитых зубах и слезоточивом газе, раздирающим легкие, о людях, мокрых от водомета в проклятом декабре.       А вдруг кто-то умер?       Она не уходила.       Почему? Она не знала.       Рей подняла трубку. Руки даже не дрожали. Пластиковый диск трещал, пока она набирала номер, который до сих пор помнила наизусть.       Она прижала трубку к уху: пошел гудок.       Один.       Два.       Три.       Никто не отвечал. Скорее всего, он съехал из квартиры, но телефон не отсоединили, и сейчас он звонил в пустоту.       И тут в трубке щелкнуло.       — Армитаж?       Блядь.       Она была не готова.       Глупо. Нужно было повесить трубку.       Но, боже… Три года прошло, три долбаных года спустя монстр проводил вечера в одиночестве в той квартире, где столько всего случилось. И Армитаж — по-прежнему единственный человек, кто ему звонил.       — Армитаж, хули тебе надо?       Так грустно. Это было душераздирающе.       Рей молчала, слова так и не шли.       Следовало положить трубку.       — … Рей?       Он прошептал ее имя, по спине побежали мурашки. Как всегда.       Она бросила трубку так резко, что пластик треснул в ее руке.       Всю ночь Рей не выходила из комнаты, куталась в одеяло, слушала по радио, что погромы прекратились, но полиция патрулирует улицы, и чинила сломанную телефонную трубку.       Уснуть так и не удалось.