Hiraeth

Столица, апрель 1999 г.

      — Опять? — спросил Ди Джей по телефону хриплым голосом. Связь была ужасная. — Это какой, третий раз?       Его заикание волшебным образом прекращалось, когда речь шла о деньгах.       — Третий раз, да, — кивнула Рей, глядя на осколки стекла на полу, отражающие оранжевые огни. — Двух недель не прошло.       Он не знал, что сказать, тихо бормотал проклятия, вроде бы сетовал, что Рей могла бы до утра подождать.       Но Рей его не разбудила.       Весь город не спал.       — Ч-ч-что ты хочешь, чтобы я сд-сделал? — Он был раздражен. — Я могу завтра вставить стекла, но они снова разлетятся в клочья. Эти ублюдки не остановятся в ближайшее время.       Не остановятся. Но Рей не отступала:       — Вы хозяин квартиры. Я плачу вам аренду. Долбаные окна — ваша проблема.       — Единственный способ что-то сделать с окнами, — фыркнул Ди Джей, — сбивать долбаные самолеты! И так как этого не будет — или соб-бирай вещи и съезжай к друзьям, пока все не утихнет, или привыкай жить без окон!       Рей сжала челюсти. У Финна было еще хуже. Он жил рядом с военным аэродромом — основной целью. Стекла там выбиты были давно, вместо рам стояли фанерные листы. Штукатурка сыпалась с потолка каждый раз, когда тряслась земля. Вчера вечером он сказал, что по стене пошла трещина, но Рей плохо его слышала из-за взрывов на фоне. Можно было съехать к По, он бы позволил, но они с Эмилин постоянно ссорились последнее время, не хотелось попасть в эпицентр боевых действий. Пейдж посадила Роуз в автобус до их родного города, оберегая сестру от опасности и стресса.       А больше вариантов у Рей не было.       — Мне некуда идти, — сказала она, скручивая телефонный шнур.       — Не повезло, — хихикнул Ди Джей. — Я зайду завтра, посмотрю, что можно сделать с окнами. Н-но на твоем месте я бы не питал надежд. Будь благодарна, что хоть погода хорошая.       Рей бросила трубку, выругалась.       С Ди Джеем она познакомилась год назад, когда пришла по объявлению о сдаче квартиры в аренду. Рей не захотела переезжать в общежитие колледжа с вахтером, двухъярусными кроватями и соседями по комнате. Сразу было понятно, что этот человек — подонок. Нарочитый дефект речи, лживое обаяние и поношенная одежда могли производить безобидное впечатление. Обязанности домовладельца он понимал однобоко — с удовольствием собирал оплату, но не был готов помочь с обслуживанием.       Только вот Рей нравилась эта квартира.       Крошечная, обшарпанная, на пятом, последнем, этаже без лифта. В подъезде воняло кошачьей мочой, стены были исписаны граффити — имена с оскорблениями, тексты песен, лозунги. Одна надпись особенно выделялась: «Боже, пожалуйста, дай мне побыть нормальным хоть один день». Район был скромным, тихим, недалеко от вокзала, зеленым, даже тенистым. Дорогих магазинов и кабаков здесь не было, люди на улицах обычно спешили на работу или с работы, вечно уставшие. Но это был центр города — пара остановок до главной площади.       С балкона Рей могла видеть центральный рынок, небоскребы финансового квартала, рельсы, ведущие к вокзалу, и реку вдалеке.       Это место выглядело живым, могло бы стать уютным, как настоящий дом. Но все решила цена вопроса. Рей могла потянуть аренду, сложив стипендию и зарплату за неполный рабочий день в магазине на копировальном аппарате.       Так она поселилась здесь.       Год назад она понятия не имела, как все обернется.       Ужасная ирония.       Она жила прямо в середине. В самом центре кружка мишени. Справа от ее дома в двух кварталах было красивое, как на открытке, здание правительства с купольной крышей и витражами. Дальше — министерство обороны во дворце из красного камня. В другую сторону через квартал и парк — министерство внутренних дел, темное, крепкое здание, через дорогу от которого стоял полицейский участок с автозаками и броневиками, перекрывающими проезд.       Они — цели. Они — мишени.       Бомбили каждый день. Каждый.       Конца и края было не видно.       Рынок, финансовый квартал приоритетными целями вроде бы не были. Так говорили, это гражданские объекты, бомбежки им не грозят.       Пока не грозят.       Но когда мишени закончатся, обстрел затянется?       Рей показалось, что вдалеке заревел самолет, потом что-то зашипело. Может и нет. Сверхмалые истребители-бомбардировщики НАТО должны быть незаметными. А вот последующий взрыв раздался громко и ясно. Земля затряслась, осколки на полу зазвенели, оконные рамы дрогнули, но стекол не было, биться было нечему. Рей засмеялась. Сначала от каждого взрыва она падала на пол, забиралась под стол, но теперь привыкла, научилась передвигаться, как пьяный пират по кораблю, сохраняя равновесие.       Повалил дым, густой и черный, воняло горелым пластиком, плавленым металлом и углем. Легким было больно, глаза слезились. Рей дышала через рот. Небо стало багряным, огонь взмыл в облака, освещая пламенем ночь, все горело, летел пепел.       Типичный вторник.       Рей опустилась на колени и стала собирать осколки, ожидая отбоя воздушной тревоги. ***       Все началось 25 марта, в прекрасный весенний день. Было тепло настолько, что на улицу можно было выйти без пальто. Облегчение после долгой зимы. Пушистыми белыми шапками в парках цвели сливы, пахло пыльцой, солнцем и свежей зеленью. Но все перестало иметь значение в одночасье. Ровно в 19:00 по всем телеканалам запустили трансляцию, прервав вещание. Экстренные новости. Худощавый мужчина в сером костюме, на удивление, не политик, встал на фоне национального флага и дикторским голосом объявил, что страна официально находится в состоянии войны.       Конечно, не этими словами. Он сказал не так.       Их страна стала жертвой агрессии, трусливого проявления насилия коварными странами НАТО, — объяснил он. Североатлантический альянс наконец раскрыл свою преступную сущность путем нападения на суверенное государство без одобрения Совета Безопасности ООН. Это была смерть международного права, — сокрушался мужчина, — рождение нового мирового порядка, начало долгой ночи, которая отбросит тень на грядущие годы, и сильные мира всегда найдут предлог, чтобы растоптать праведных и слабых, в угоду своим интересам.       Безумие какое.       У Рей была спутниковая тарелка, потрепанная, грязная от птичьего помета и сухих опавших листьев. Зарубежные каналы она смотрела нечасто из-за качества картинки, но радовалась, что могла включить CNN в любое время. В американской студии собралась группа экспертов. Все мужчины выглядели серьезно и торжественно в двубортных пиджаках, узких галстуках и очках с золотыми оправами. Они кивали головами, обсуждали южную провинцию, что правительство злоупотребляло этническими чистками, как они это называли, затем восхваляли инициативу благородной гуманитарной интервенции. По их словам, это была вершина военной тактики. Бомбардировки стратегических целей несомненно сломят силу воли правительства и поставят диктатора на колени. В зале раздались аплодисменты, когда проектор транслировал прямой эфир, где истребитель взлетел с военной базы где-то в Италии, возле города, который напомнил Рей марку минеральной воды.       Она набрала номер Финна.       — Ты видел? Включи новости!       — Сестренка, они месяцами угрожали бомбардировками, это был только вопрос времени, — сдержанно сказал он. — Но они ударят по югу, по провинции. Там все дерьмо творится. Даже чертово НАТО не настолько отбитое, чтобы бомбить европейскую столицу. Они цивилизованные люди.       Финн звучал разумно, Рей сделала вид, что ей стало легче, когда повесила трубку. А ночью сигнал воздушной тревоги сотряс столицу в первый раз. Упали первые бомбы, и Рей провела первую бессонную ночь в слезах. Она слушала новости, подметала осколки и задавалась вопросом, что он такого сделал там, на юге, чтобы они заслужили все это. ***       — У меня ночью выбило стекла. — Утром Рей позвонила Финну. — Опять.       Она сама не верила своим словам.       — Уже третий раз, да? — устало уточнил Финн, вероятно, тоже не выспался. — Твой заикающийся хиппи собирается с этим что-то делать?       — Да смысла нет ставить новые. — Рей вздохнула. — Ты же знаешь.       — Могу приехать и забить фанерой, как у меня, — после паузы предложил Финн.       — Не хочу жить в темноте.       Ей не следовало говорить ему, он стал волноваться.       — Сестренка, — твердо начал Финн, будто воспитывал ребенка. — Нельзя жить без стекол. Это, блядь, опасно. Мусор летит во все стороны, он может убить. У меня на районе девочка так умерла: осколок мины залетел в ванную через разбитое окно.       — Финн, если в мой дом полетят осколки, фанера меня не спасет.       Рей почти улыбнулась воображаемой сцене, как бетон в замедленной съемке крошится, сметая все на своем пути, а она стоит у окна с приветственно поднятыми руками.       — Все равно не хочу жить в темноте, — сказала Рей. — Я позвонила просто чтобы услышать твой голос. Мне пора собираться, а то опоздаю.       Она повесила трубку, заварила крепкий черный кофе. Затем медленно наносила макияж. Красноватые тени подчеркивали цвет глаз. Надела ботильоны, топ с открытыми плечами — лучший выбор в такой солнечный день, и пошла пешком на работу. Глупо было тратить час на общественный транспорт в такую погоду.       Мелочи, — повторяла себе Рей. Главное — мелочи, рутинные дела. Только они могли помочь не сойти с ума.       На улице она специально не смотрела в сторону с обугленными кирпичами, развороченными кусками стали и бетона. В крыше здания правительства появилась дымящаяся дыра, осколки витражей валялись на тротуаре. ***       Бомбили всегда ночью.       Дни казались чудовищно нормальными. Рей ходила на работу. Копировальные услуги были востребованы, как никогда. Колледж поменял график — лекции не читались, раз в неделю профессора собирали студентов, давали домашнее задание, проводили тесты по пройденному материалу и отпускали домой. Рей встречалась с друзьями, посещала пабы и кофейни, сидела в парках на свежем газоне, усыпанном ромашками и незабудками, ходила за покупками. Брендовые магазины устраивали массовые распродажи, внезапно Рей могла позволить себе вещи, которыми раньше она лишь любовалась в витринах.       Она купила себе громоздкие наушники с шумоподавлением. Необходимая покупка.       Дни были нормальными, даже приятными, жизнь текла медленно, весна вступала в свои права. А ночью включались сирены и начинался ад.       Как в сказке, — думала Рей. Давным-давно был проклятый город. Днем люди жили в нем обычной жизнью, некоторые из них были даже счастливы. Но, как только солнце садилось, из тьмы выползали монстры и хватали людей без разбора, рушили город по крупицам.       Рей перестала смотреть телевизор. Ложь правительства была уже невыносима. В перерывах между новостями дети пели патриотические песни, а непонятные старики озвучивали бредовые теории заговора. Сноук бы озолотился. Президент обращался к нации через день, уверял, что они выдержат агрессию. От его голоса по коже бежали мурашки. Она пыталась переключить на другие каналы, узнать, что происходит на самом деле, но становилось только хуже. CNN показывали ее город в руинах, стены в дыму, разрушенные дома. Ведущие злорадствовали, задорно и оптимистично поздравляли себя с точностью ударов и восхищались боевым духом. В эфир дали трансляцию из кабины бомбардировщика. Пилот пролетал над железнодорожным мостом на юге, недалеко от города По, пустил ракету, нажав красную кнопку, как в видеоигре, мост взорвался, он засмеялся.       Засмеялся.       Рей проводила вечера запоем пересматривая фильмы, скрываясь от шума за наушниками. Она избегала боевиков, блокбастеров, драм, всего, где стоило сопереживать чужой боли. Оставались романтические комедии — чем глупее, тем лучше. Ее любимые — когда сильная и независимая героиня влюблялась в негодяя с золотым сердцем, и отказывалась от всего во имя светлой любви. Счастливые финалы даже не были отвратительны. ***       — С днем рождения! — поздравил Финн, сжимая ее в медвежьих объятиях.       Они не виделись несколько недель, но ежедневно говорили по телефону. От его тепла заслезились глаза.       — Я принес шампанское!       Рей никогда не пробовала алкоголь. Но бутылка была такой красивой, с блестящей фольгой и розовой этикеткой, что она решила рискнуть.       — Венгерская контрабанда. — Финн с глухим хлопком открыл пробку. — Скорее всего, на вкус как крысиная моча, но, эй, это же шампанское!       Вкус и правда был странным — шипучий, как газировка, кислый, как виноград с истекшим сроком годности. Они пили из кофейных кружек, сидя на диване Рей в гостиной без стекол. Через некоторое время пришло головокружение, приятный гул в голове. Это притупляло чувства и делало мир не таким страшным. Вот откуда начинается привыкание.       Рей пообещала себе больше никогда не пить, допивая игристое до дна.       Когда полетели первые бомбы, она хихикнула.       — Идите на хуй, люди, у меня сегодня день рождения! — кричала она в потолок. — Мне сегодня двадцать лет! Вы не можете сделать перерыв на один день?       В ответ прогремели взрывы, как гром в облаках.       — Однажды ты будешь хвастаться своим детям, что вся страна отмечала твой день рождения фейерверком. — Финн отсалютовал кружкой.       Рей посмеялась, потом поплакала, они обнялись, а комнату заполнили дым и пыль.       — Сестренка. — Финн убрал прядь волос с ее лица. — Серьезно, нужно что-то придумать с этими окнами. ***       Иногда она думала о нем.       Глупо. Бессмысленно и неправильно. Никакой пользы — только саму себя мучить.       Ночами от непрошеных мыслей было никуда не деться.       Если бы она была другим человеком — жадной, эгоистичной и бессовестной, беспринципной настолько, что согласилась бы с чужими планами. Она бы послушала Армитажа, пока не стало поздно. Сноук был бы жив, Кайло работал бы в подозрительной коммерческой организации «Первый Орден», а не служил бы в правительственных войсках, не сеял смерть на передовой, не устраивал бы бойни в провинции. НАТО не подняла бы в воздух свои самолеты. И ничего этого бы не случилось.       Нет.       Это тупость.       Провинция всегда была бомбой замедленного действия, с Кайло или без. Он не единственный пес войны. Стороны бы воевали и без него, с тем же исходом — несопоставимое применение силы и этнические чистки. Ничего бы не изменилось, НАТО слишком хотела указать стране ее место.       Любое ее решение закончилось бы бомбежками.       Но иногда она думала о нем. ***       Правительство организовало антивоенные протесты.       На главной площади проходили концерты — рок-группы и поп-звезды выступали вместе с утра до ночи, заглушая вой воздушной тревоги. Тысячи людей приходили подпевать толпе. Все они несли один и тот же знак: белый лист с черными кругами, стилизованными под мишень. Прикалывали их к одежде, к головным уборам. На их транспарантах красовались смешные лозунги и карикатуры Билла Клинтона, Моники Левински и других лидеров НАТО. Детей катали на плечах, маленькими ручками они тоже размахивали мишенями, подростки залезали на деревья, вешали национальные флаги. Люди танцевали и грозили кулаками небу.       Рей бесилась.       Они как будто присвоили себе что-то красивое и аутентичное, исказили цели сопротивления, сделали их вульгарными, неряшливыми и оскорбительными.       Хуже всего то, что ее друзья из колледжа, коллеги с работы, соседи — нормальные, разумные люди, никогда раньше не поддерживающие власти, выходили на акции протеста, носили мишени и оскорбляли НАТО и их самолеты.       — Я не понимаю, — как-то пожаловалась Рей Эмилин, пока они искали, где им выпить чашечку кофе. — Как они могут? Они же поддерживают президента!       Эмилин поправила дизайнерские солнцезащитные очки, выгодно подчеркивающие ее овал лица.       — Ты не думаешь, что это логично — злиться на людей, что сбрасывают бомбы им на голову уже пять недель? — Она выгнула бровь.       Рей замялась, стараясь не смотреть на идущих по улице людей с бумажными мишенями. Эмилин грустно улыбнулась.       — По мыслит так же. Вы думаете, если сказать вслух, что вы против бомбежек, значит, вы одобряете действия режима на юге.       Сравнение с По не было комплиментарным, учитывая, сколько раз они ругались в последнее время. Рей хотела возразить, но не нашла слов. Кровь прилила к щекам, наверняка, она стала красной, как свекла.       — Они наперебой просят его дать интервью, — сказала Эмилин. — Иностранная пресса. Звонят каждый день. Но он молчит, как парализованный. Он не знает правильных ответов, и это сводит его с ума.       Рей прикусила губу.       — А они вообще есть — правильные ответы?       — Боюсь, все, что у нас сейчас есть, — только правильные вопросы. — Эмилин невесело усмехнулась.       Они шли молча в сторону главной площади, маневрируя между протестующими. Людей выходило с каждым днем все больше и больше. От черно-белых листовок с мишенями кружилась голова, как от гипнотизирующих кругов. Рей подняла взгляд к небу.       Погода для начала мая была чудесная.       — Южная провинция — проблемный регион. Кто бы им ни управлял — они несут жестокость. Это ужасно. В этом никогда не сомневайся, — внезапно сказала Эмилин. — Но у Запада было много возможностей предотвратить катастрофу. Они могли поддержать нашу оппозицию, примирить политиков, придать им веса. Но они этого не сделали. Они решили сделать вот это.       Она указала на небо.       — Просто потому, что могли… И хотели. Так что это совершенно нормально быть сбитым с толку, чувствовать себя преданным. Злиться. — Эмилин кивнула. — Да, злиться.       Рей склонила голову, чтобы не видеть толпу. Хотелось кофе, или просто в укромное место, где можно посидеть и привести мысли в порядок.       — Как там Лея? — Она сменила тему.       Эмилин нахмурилась, подняла ладонь, вдохнула, чтобы что-то ответить, но замерла. Ее лицо было усталым и печальным. Она не знала, с чего начать. ***       Есть один суд в Нидерландах.       Его создали с целью расследовать геноцид, военные преступления во время вооруженных конфликтов. Например, в их стране, в большой стране, которую так любил Хан.       Бомбардировки шли седьмую неделю, а суд в Нидерландах представил целый пакет обвинений. Они наблюдали за ситуацией на юге до того, как НАТО решила вмешаться. На удивление, местным газетам разрешили тиражировать эту новость. Но в статьях из каждого предложения несло пропагандой. Показательный суд для них — доказательство мирового заговора против родной страны, потому что героев, сражающихся с террористами, объявили военными преступниками. Президент был первым обвиняемым, затем премьер-министр, львиная доля правительства. Суд был намерен преследовать и военную верхушку — на фотографиях генералы, полковники, майоры выглядели торжественно в своей парадной форме.       Как и он.       Бен Соло, — читала Рей. Известный как Кайло Рен, 1969 года рождения, командир Первого Ордена, обвиняется в преступлениях против человечности — в убийствах, депортации, преследованиях, нарушении военных конвенций.       Что ж.       Этого следовало ожидать.       Они напечатали фото. Он постарел. Теперь он зачесывал волосы назад, длинные, больше не вьющиеся. Он больше не носил бородку, лишь небольшую щетину. Два шрама превратились в тонкие линии, будто ретушер специально подрисовал их, чтобы придать портрету больше свирепости, как беглому каторжнику из объявлений о розыске. Он мрачно и неловко смотрел в камеру, между бровями четко прорезалась морщина.       Он недоволен, Рей это видела.       Она вырвала газетную страницу и спрятала в ящик стола. Как напоминание себе о том, какой он монстр, только и всего.       Вовсе не потому, что это единственная его фотография, которая у нее была. ***       К концу мая ситуация изменилась. Бомбить начали объекты инфраструктуры. Мосты. Дороги. Однажды даже госпиталь — но НАТО винила устаревшие карты. Заводы. Фармацевтическую фабрику сравняли с землей, мотивируя это тем, что она может производить химическое оружие. Как-то ночью снаряды упали на нефтеперерабатывающий завод на окраине города. Его бомбили тщательно, по полной программе, на следующий день вся столица задыхалась от бензинового смога.       Под удар попало здание местного телевидения. НАТО объявила, что включили его в стратегические цели за распространение правительственной пропаганды, одобрение кровопролития и разжигание гражданской войны. В ту ночь погибло много людей. Технический персонал, операторы, звукорежиссеры, гример. Бедняги умирали под завалами, пожарные сгорали заживо, пытаясь их достать. НАТО объявила, что количество жертв так велико из-за того, что власти вовремя не эвакуировали сотрудников, это их вина.       Рей надеялась, что президент уступит и остановит это безумие, но в очередной речи он снова пообещал, что не сдастся.       Ракеты прилетали разные. Так называемые кассетные бомбы, формально запрещенные международными договорами, но почему-то бывшие на вооружении. Их легко было опознать по звуку. Бомбы с обедненным ураном, хотя, возможно, это были просто сплетни. Слишком безумно, чтобы быть правдой, говорили, что через двадцать лет все умрут от рака.       Наконец, графитовые бомбы. Они не смертельны, лишь выводят из строя электрические сети. Они падали чаще всего. Красивые разряды пурпурного цвета выглядели, как горизонтальные молнии, оставляли без света целые кварталы. Рей больше не могла ходить на работу. Копировальные машины нуждались в бесперебойном электричестве.       Жаль. Магазин работал на полную загрузку. Последние недели Рей копировала множество личных бумаг: свидетельства о рождении, о браке, о праве собственности, банковские выписки, медицинские карты. Их приносили пачками. Люди пытались подать документы на получение иммиграционных виз. Каждый день сотни автобусов покидали столицу, везли людей на север, в Венгрию. На границах собирались очереди из отчаявшихся соотечественников с кипами макулатуры и надеждой, что им позволят въехать. Неважно, куда, подходила любая европейская страна. Однако большинство застревало в Венгрии, растратив свои сбережения.       Она могла быть в Канаде, — думала Рей.       Единственный положительный момент в отключении электроэнергии — прекратились чертовы концерты. ***       Рей несколько минут смотрела на телефон, после того, как повесила трубку. Даже час, она не была точно уверена. Начинало темнеть, значит скоро завоют сирены.       Проклятье.       Она пересела на пол, взяла телефон на колени.       Когда читаешь о подобном в газетах — это просто статистика, а когда это происходит с твоими близкими — есть специальное выражение. Косвенный ущерб. Типа, ошибка. В смысле, ой, ну, мы не хотели.       Слезы были бы правильной реакцией. Но как ни странно, когда дело приняло по-настоящему серьезный оборот, глаза Рей были сухими.       Она набрала номер Финна.       — Сестренка! — радостно ответил он. — Рановато ты сегодня.       Обычно люди как-то подготавливают собеседника к подобным новостям, смягчают удар. У Рей не было сил.       — Роуз звонила, — прямо сказала она. — Пейдж мертва.       Возникла логичная пауза. На улице стих почти весь шум. Люди попрятались в ожидании авианалета.       — Что? — наконец спросил Финн дрожащим голосом. — Как?       — Она была в том поезде, который попал под удар. Ты, может быть, слышал? В полдень. Она ехала в свой город. Обычно они ездили на автобусе, но люди говорили, что поезда безопасней. Она так сказала Роуз перед отъездом. — Рей изъяснялась с трудом, глотая воздух.       Она покрутила шнур, выждала время. От заходящего солнца по стене ползла длинная тень.       — Это была случайность. По их словам. Поезд задержался, пути должны были быть пустыми в то время. Никто не ожидал, что они надумают бомбить железную дорогу средь бела дня. Вот так.       Сказать больше было нечего. Финн тяжело дышал в трубку. Прошло пару минут.       — Как Роуз?       — В шоке, — вздохнула Рей. — Ей очень плохо. Едва могла говорить.       Судя по затянувшейся паузе, Финн о чем-то размышлял. Молчание было будто торжественным, он собирался сказать нечто, что Рей могло не понравится.       Волосы на затылке встали дыбом.       — Я пойду собираться, — наконец заявил Финн. — Утром первым рейсом поеду в эту сраную дыру. Роуз не должна сейчас быть одна. Кто-то должен быть рядом и держать ее за руку. И, блядь, сестра. Это должен быть я.       Желудок Рей скрутило. Возможно потому, что она боялась за него.       — Финн. Путешествовать опасно.       Он горько рассмеялся, а потом закричал:       — Опасно?! Знаешь, что еще опасно? Жить в самом центре бомбежек без ебучих стекол в окнах!       У Рей зазвенело в ушах. Она отдалила трубку, ожидая, пока Финн успокоится.       Было восемь вечера. Самолеты полетят в любой момент. Рей приказала себе дышать ровно.       — Финн?       — Сестренка, — ответил он вновь мягким тоном. — Обещай мне, что уберешься оттуда. Обещай.       Рей сглотнула.       Она должна была попытаться убедить его не ехать. Или попросить его взять ее с собой.       Но у нее не было сил.       — Обещай, — повторил он.       — Хорошо. Обещаю.       Рей заплакала, услышав его вздох облегчения. Потом долго сидела, шмыгая носом и утирая глаза манжетами. Когда наконец завыли сирены, она и глазом не моргнула.       Боже, пожалуйста, дай мне побыть нормальным хоть один день.       Смешно. Теперь это была новая норма. ***       Первой ее мыслью было, что ключ не подойдет. Что он сменил замки.       Однако ключ повернулся, дверь открылась.       Еще вчера она думала, что ноги ее не будет в этом месте.       Что у нее случится паническая атака, она ударится в слезы или в воспоминания, руки будут дрожать.       Но Рей чувствовала себя спокойной, даже безмятежной.       Это было не возвращение домой. Вовсе нет.       Она прошла в гостиную. Все одновременно изменилось и было по-прежнему.       Вся мебель осталась — диван, журнальный столик, бежевый палас, те же белые, безликие стены. Исчезли только телевизор, колонки, видеомагнитофон. Наверняка он разбил их в день их расставания и растоптал осколки. От коробок по углам также не осталось и следа, одна паутина.       Грустно. Серо. Одиноко.       Черно-белая фотография в рамке больше не стояла на столике, должно быть, он взял ее с собой. Не выбросил же.       Привычного запаха в квартире не чувствовалось, только сырость и пыль, будто помещение давно не проветривали.       Спальня была почти пуста, никакой одежды, продуктов в холодильнике тоже не было, в шкафах стояли только тарелки и специи. Судя по всему, он отсутствовал около года.       Хорошо. Она ожидала, что его не будет.       Он на юге, там, где нужен. Там, где война.       Или он уже умер. Разорван на куски бомбой НАТО, части тела обуглены, даже похоронить нечего. Прямо как Пейдж. Звоните в суд в Нидерланды! Разбирательства не будет.       Рей усмехнулась. Могла ли она сердцем почувствовать, что его больше нет? Типа, возмущение в силе? Боль потери второй половинки?       Когда-то давно Эмилин сказала, что так бывает только на страницах любовных романов.       Вечером завыли сирены, отключилось электричество. В этой части города все было по-другому. Земля не дрожала от взрывов, их вообще было еле слышно. Все окна были целы, плотно закрыты.       По привычке Рей надела наушники и залезла на диван под одеяло.       Было хорошо. Безопасно.       Пойти в постель Рей не смогла себя заставить. Только не туда, где они спали вместе. Дивана было более чем достаточно. ***       Время шло. Наступил июнь.       Перебои с электричеством стали ежедневными, а воды не было вовсе — не работали насосы. Из крана можно было только послушать бульканье труб. Но в район приезжал грузовик с цистерной питьевой воды каждое утро, в остальном — Рей перешла на обтирание влажными салфетками, пахнущими хлопком и лемонграссом. Могло быть и хуже.       Телефоны работали, но дозвониться куда-то было почти невозможно. Финн еще был у Роуз. В последнем их разговоре он упомянул, что не знает, когда вернется. Рей сказала ему, что остановилась у коллеги с работы, он был доволен. По и Эмилин друг с другом не разговаривали, но это было не надолго. Ди Джей сказал, что аренду за месяц можно не платить. Как щедро. Про окна он ничего не сказал.       Новости она слушала по старенькому радиоприемнику на батарейках, что остался у нее со школы. Он хрипел, но работал. Понять, что происходит, было не сложно: обстрелы продолжаются, и в ближайшее время не прекратятся, президент не уступит. Ходили слухи о начале ковровых бомбардировок столицы, о наземном вторжении, но точно никто ничего не утверждал.       Начало лета было прекрасным. Светило солнце, пока не такое горячее, легкий ветерок доносил запах липы в цвету.       Рей читала, спала, тренировалась в гостиной. Ничего особенного, простые упражнения, зарядка, чтобы тело не забыло, как двигаться. Она выходила на улицу, но ненадолго.       Вечером она зажигала свечи и сидела в окружении десятков маленьких огоньков, мерцающих, как светлячки. От красоты дыхание перехватывало.       Мелочи. Мелочи важны. Они помогают выжить.       Она много спала.       По идее, она должна была чувствовать себя неловко, из-за того, что неправомерно заняла чужое жилище, но неловко ей было из-за того, что никакой неловкости она не чувствовала.       Иногда она представляла, что дверь открывается, и он возвращается домой. Грязный, потный, в камуфляжной форме, прямо с фронта. Заходит и видит ее, свернувшуюся калачиком на его диване в окружении горящих свеч. Что бы он сделал? Накричал на нее и выгнал? Был бы счастлив ее видеть? Был бы рад, что она в безопасности именно в его доме?       Что бы сделала она? Цивилизованно бы с ним поговорила? Удивилась бы, что он еще жив? Сказала бы, что ей больше некуда идти? А может, она накричала бы на него? Вывалила бы все оскорбления, которые придумывала годами, но так никогда и не сказала, что он больной ублюдок, убийца, псих. Что это его вина, он виноват в сиренах, взрывах, смоге, оранжевом небе, разбитых стеклах. Он виноват в протестах, бумажных мишенях, автобусах, едущих на север, в отключении электричества и водопровода. Это из-за него Роуз пришлось хоронить пустой гроб!       Время шло, а он не возвращался.       Она стала спать в кровати. Ведь так удобнее. ***       Бомбардировка закончилась 10 июня. Она длилась 78 дней.       Новость Рей услышала утром по радио. После нескольких неудачных попыток, переговоры наконец привели к успеху. Властная верхушка была сыта по горло навалившимися проблемами и настояла, чтобы все закончилось. Компромисс был найден, подписано мирное соглашение и принята резолюция Совета Безопасности. По новым правилам, армия, полиция и муниципальные администрации обязаны были покинуть провинцию и передать власть под контроль Организации Объединенных Наций. Но независимость провинции предоставлена не будет, по крайней мере, официально.       На этом все.       В обращении к нации президент провозгласил историческую победу: маленькая страна успешно противостояла злобной агрессии крупнейшей в мире военной коалиции в течение 78 дней — это доказывало, что справедливость, упорство и мужество в конце концов вознаграждаются и что Давид всегда победит Голиафа. Рей закатила глаза и переключилась на английскую радиостанцию с трансляцией пресс-конференции НАТО. Там сказали, что для них это историческая победа Североатлантического альянса, выдающееся достижение современного подхода к ведению военных действий. Они принесли мир туда, где он был крайне необходим, спасли множество жизней и показали, что гуманитарная интервенция действенна и разумна.       Медали раздавали налево и направо, все друг друга поздравляли.       Какая интересная война, — подумала Рей. Обе стороны вышли победителями.       Не смотря ни на что.       Она так устала от каждодневного стресса, что залезла под одеяло и накрыла голову подушкой. Главное, что все закончилось. Все прошло. Все. Приходилось повторять это вслух, чтобы поверить.       Только вот, что дальше?       Она позвонила Роуз. Связь пока была ужасной, она еле прорвалась. Ответила ее мать, выслушала соболезнования и пошла звать Финна.       — Ты слышал новости? — стараясь имитировать веселье, спросила Рей, но радостно это не прозвучало.       — Ага, — ответил Финн и замолк.       — Ты вернешься?       Он ничего не говорил пугающе долго, у Рей скрутило живот.       — Да, эм-м… Мы с Роуз вместе вернемся. Через пару дней. — Его тон был сдержанным, скорее всего, он был не один в комнате, и был не готов рассказать подробности.       Было ясно, что Финн сам хотел остаться подольше, побыть в кругу семьи, побыть с Роуз.       Это хорошо.       Рей должна была радоваться за них, но нижняя губа предательски задрожала. Эти бомбежки сделали ее такой сентиментальной.       — Сестренка? Ты в порядке?       — Все хорошо, — прошептала Рей. — Передай привет Роуз. Позвони, как сможешь.       Она повесила трубку, огляделась, будто впервые поняла, где именно находилась.       Пора убираться оттуда.       Рей собрала вещи, протерла ванную и кухню салфетками, заправила постель, аккуратно сложила белье на место. В минуту слабости она хотела оставить след своего пребывания — огарок свечи на журнальном столике, еду в холодильнике, пижаму на полу, грязные тарелки в раковине. Он все равно не разрешал ей мыть посуду.       Но она этого не сделала.       Рей заперла за собой дверь и сунула ключи в карман. Они вряд ли еще понадобятся, но она сохранит их.       На улице пришлось щуриться от яркого света. Солнце согревало кожу, скоро ее нос покроется веснушками.       Рей сделала глубокий вдох.       Все закончилось.       Будущее казалось таким неопределенным, непредсказуемым и бесцельным, что сердце сжималось от страха перед ним.       Рей пошла домой, гремя колесиками чемодана.       Пора чинить проклятые окна.