Hiraeth

Столица, август 2000г.

      Во дворе эхом раздались звуки приближающихся шагов, будто кто-то ковылял в деревянных башмаках по каменной дорожке.       — Да иду, иду, — раздраженно причитал мужской голос. — Прекратите мучить звонок, я не глухой.       Рей взглянула на часы: ей открывали двенадцать минут.       Жара стояла невыносимая, а прогнозы обещали еще аномальное повышение температуры. Рей взмокла, ее сарафан в горошек прилип к бедрам от пота. Должно быть, она кошмарно выглядела после часа в переполненном автобусе. Пришлось достать бумажную салфетку и аккуратно протереть лицо, стараясь не смазать макияж.       Белые летние облака будто давили сверху, душили столицу, от треска сверчков и запаха пожелтевшей травы кружилась голова. Воздух был таким насыщенным, вдыхать его было тяжело, как воду. В висках застучало. Нет, только бы не упасть здесь в обморок, — подумала Рей. Только не это. Ей разрешат войти.       Рей оглянулась. Она впервые приехала в северный пригород. Поселение было крайне бедным, но дома с голыми кирпичными стенами и старыми черепичными крышами были густо населены. В палисадниках валялись детские игрушки, велосипеды стояли привязанные к сетчатым заборам, на веревках сохло белье. Пара ботинок висела на проводах между двумя столбами линий электропередач, покрытыми выцветшими объявлениями: продавался дом, пропала собака, гадали на таро, кофейных гущах, хиромантия, курсы английского и математики для школьников. Между трещинами в асфальте проросла трава, а в воздухе все сильнее прослеживался животный запах, вроде смеси мускуса, навоза и мокрой шерсти. Скорее всего, кто-то держал скотину.       Кто мог по своей воле переехать сюда жить?       Скрипучая калитка открылась, перед Рей появилась грязная футболка, густая борода и пара прищуренных голубых глаз.       Мужчина попятился назад, осмотрел ее с головы до ног, зацепился взглядом за значок на ее сумке и поморщился. Он узнал логотип сопротивления — поднятый кулак.       Рей и рта не успела раскрыть, как он закатил глаза.       — Пошла вон отсюда!       И просто захлопнул калитку перед ее носом.       Удар был такой силы, что она вздрогнула. Рей проморгалась. О нет, она не отступит.       — Мистер Скайуокер! — Она снова нажала на кнопку звонка и долго не отпускала. — Мистер Скайуокер, пожалуйста!       Деревянные башмаки удалялись. Слышались проклятия, довольно замысловатые, если Рей правильно разобрала слова.       — Мистер Скайуокер?!       Она стала стучать изо всех сил, будто пыталась снять ворота с петель. В соседнем доме залаяла собака, женщина выглянула на улицу, посмотреть, что случилось.       — Пожалуйста! Здесь очень жарко! Можете хотя бы дать мне стакан воды?       Башмаки остановились.       — Один стакан воды — и я пойду вон!       Судя по тишине, Люк Скайуокер думал, что делать. Рей убрала руку от звонка — лишний раздражитель был ни к чему. Соседка вышла на улицу, довольная зрелищем. Пришлось досчитать до десяти, чтобы не послать ее куда подальше.       Наконец калитка снова открылась.       — Поверить не могу, что ты решилась на уловку «помогите умирающей от жажды», — ворчал Люк Скайуокер. — Это дешево и коварно. Ладно. И правда очень жарко.       Он отошел в сторону, кивнул на каменную дорожку, ведущую к дому. Ей удалось. Прежде, чем Люк успел передумать, Рей зашагала во двор.       Повсюду было ожидаемо грязно и запущено. Сухая трава по пояс, белые одуванчики, пластиковые стулья, поплывшие на жаре, порванный пляжный зонтик, странное железное ведро, обильно вымазанное бог знает чем. К дому был пристроен деревянный забор, доходящий до сарая с другой стороны. Вот откуда был тот запах!       Между штакетинами просунул голову козел.       Белый. Тощий.       Сраный козел.       Это самец, по крайней мере, он пах, как самец. У него были крупные рога и неприятный взгляд. Шерсть на голове напоминала нахмуренные брови, он удивленно поднял уши, будто не доверял незнакомцам, но не переставал жевать пучок сухостоя.       Рей смотрела, не отрываясь.       — Это Георг, — представил козла Люк Скайуокер. — Не пялься, это грубо. Он может обидеться.       Рей кивнула, не зная, как еще реагировать.       Это будет сложнее, чем она рассчитывала.       — Меня зовут Рей, — сказала она, заходя в дом.       — Твое имя не имеет значения. — Люк Скайуокер пожал плечами. — Я точно знаю, кто ты.       — Знаете? — удивилась Рей.       — Ты — новый проект моей сестры. — Он указал на значок.       — Прошу прощения? — Рей непроизвольно сжала челюсти.       Борода скрывала самодовольную ухмылку, но это была дьявольски знакомая их семейная черта.       — Ты одна из тех обаятельных молодых людей, в которых она видит блестящие перспективы, и воспитывает из них будущих лидеров демократической утопии, которая, по ее мнению, скоро наступит. — Он усмехнулся. — Я прав?       Лея ее предупреждала: «Не пугайся, он иногда ведет себя, как осел. Это из-за добровольного изгнания». Рей тогда кивнула, делая вид, что пригород и правда способен менять людей.       Однако к таким откровениям она была не готова.       Люк был пугающе конкретен. Слова били точно в цель.       — Как тот пацан, Дэмерон. — Он упивался ее смущением. — Претенциозный взгляд, улыбка до ушей, пробивной характер. Было приятно послать его на хуй.       Люк с вызовом вздернул подбородок.       Это он специально.       Рей поначалу хотела запротестовать. Если сраный козел мог быть обидчивым, то почему ей нельзя?       Но потом она вспомнила, что много лет именно этот мужчина был единственным, кто терпел мальчика по имени Бен.       Лопоухий, очень высокий, не обаятельный, постоянно расстроенный, юный Бен никак не походил на будущего лидера демократической утопии. Но дядя Люк взял его к себе, выносил его истерики и блэкауты, показал ему мир от Нью-Йорка до Японии.       А потом обозвал ненормальным и предрек, что он повторит судьбу деда.       Рей внимательно рассмотрела нос Люка. Он был кривоват, будто когда-то его серьезно сломали.       — Ну, — сказала она, — бывают деньки, когда я тоже хочу послать По Дэмерона на хуй.       Люк Скайуокер засмеялся, с непривычки грубовато. В уголках глаз собрались морщинки, Рей поняла, что очко было в ее пользу.       — Заходи.       В доме был приглушенный свет, окна задернуты плотными шторами, на стенах были пятна от дыма. Не сигаретного, пахло не табаком. Сигары, возможно, или трубочный табак, что-то сладковатое, насыщенное. В гостиной ступни Рей утонули в пушистом толстом ковре. На нем был экзотический рисунок — персидские воины на лошадях скакали сквозь поля бордовых роз. Скорее всего, Люк привез его из дальнего путешествия и дорого заплатил. Интересно, его помогал нести мальчик по имени Бен?       Сверху крутился потолочный вентилятор, гоняя пыль, по телевизору остроухий герой со стрижкой под горшок в космическом корабле приветствовал инопланетянина с резиновым лбом, поднимая ладонь с раздвинутыми пальцами: «Живите долго и процветайте». Рей проглотила смешок. Люк ни коем образом не был похож на поклонника космоопер.       — Как она? — спросил Люк по пути на кухню.       — По-прежнему. — Рей пожала плечами. — Упрямая.       Он быстро вернулся со стаканом ледяной воды из-под крана, все еще мутной. Рей проглотила ее так жадно, что по спине побежали мурашки. Вкус отдавал металлом и старой сантехникой.       — Ладно, проектная девочка. — Люк поднял руку, посмотрел на часы. На запястье у него был рваный шрам от открытого перелома. — У тебя тридцать секунд, чтобы убедить меня послушать мою сестру.       Рей нахмурилась. Тридцать секунд?       Разумеется, она была не готова. Она не коммивояжер, что повторяет заученные фразы в надежде продать простофиле какое-нибудь барахло.       Люк закатил глаза, дав понять, что время пошло.       — Мистер Скайуокер, — начала Рей. — Вы уже знаете, что мы подходим к решающему этапу в борьбе за нормальную жизнь в стране. В сентябре выборы президента, что дает нам возможность изменить положение дел в лучшую сторону мирным, законным путем, если мы сплотимся в едином порыве. Но нам нужен подходящий кандидат и сильная предвыборная кампания, и ваша сестра предложила…       — Нет. — Он протянул руку, чтобы забрать у нее пустой стакан.       — Вы не дали мне договорить, — возмутилась Рей. — У меня осталось десять секунд.       — Я не собираюсь тратить десять секунд своей жизни на твою пропагандистскую чушь, — усмехнулся Люк. — Я прекрасно понимаю, что предложила моя сестра. Давай, на выход.       Рей стиснула зубы. Вот же упрямец! Глаза б не видели его бороду, его разваливающийся дом и его ебучего козла.       Особенно козла.       Она не отступит.       В панике Рей оглядела комнату, желая любым способом продлить свое в ней пребывание. Сзади была многоуровневая полка, без следа пыли. Несомненно, ему были дороги стоявшие там вещи, от тяжести которых аж доски прогибались. Проглядывающие сквозь шторы солнечные лучи падали на плотные ряды виниловых пластинок.       Кто бы сомневался.       — Вы коллекционер?       — Нет. — Люк пошел к двери, ожидая, что она последует за ним, но остановился, увидев, что Рей не сдвинулась с места. — Коллекционеры — пафосные придурки, которые тратят уйму денег на вещи, которыми потом не пользуются, с единственной целью — произвести впечатление на других таких же коллекционеров. А я просто люблю музыку.       Рей кивнула, присмотрелась, чтобы прочесть названия групп и альбомов.       На полке было много классики — Боб Дилан, известный Рей в основном по кавер-версиям, Rolling Stones, Beatles, Led Zeppelin, Genesis и Pink Floyd, Зигги Стардаст с обложки альбома Дэвида Боуи, которого Рей любила как короля гоблинов в облегающих кожаных штанах. Целая полка была выделена под джаз. Майлз Дэвис был на слуху, но большинство исполнителей не так популярны — американские имена, даже индийские. Пако де Лусия. Кажется, парень пел фламенко. Большинство картонных обложек были старыми и потертыми, а имена и вовсе не знакомыми, «При дворе багрового короля» вообще напоминал иллюстрацию к фильму ужасов. И тут Рей заметила их. Blue Öyster Cult. Кайло рассказывал истории про них, а она смеялась до икоты, не понимая, как можно было выбрать такое название.       — Этих парней я знаю. — Рей провела пальцем по обложке. — Тот автор фентэзи, что ненавидел Толкиена, писал им тексты. Да?       Люк прищурился, будто впервые ее видел. Гудел вентилятор.       — Майкл Муркок, — после паузы сказал Люк. — Они сотрудничали только один раз. И прежде чем обзывать кого-то хулителем отца-основателя фентэзи, прочти сначала его книги. Он явно не заслуживает того, чтобы его звали «автором, который ненавидел Толкиена».       Рей громко рассмеялась. Люк держался из последних сил, хоть уголки губ у него приподнялись.       — А у вас есть его книги?       — Может быть, — уже мягче сказал Люк. — Но я подумал, что ты больше интересуешься музыкой.       Рей не знала, что ответить. Ее улыбка погасла.       Давным-давно маленькая девочка в детском доме считала, что музыка — самая важная вещь в жизни. Она обладала судьбоносной силой, объединяющей людей, и ее никто не мог забрать.       А сейчас у нее дома даже не было никакого проигрывателя.       — Я что-то не так сказал? — В его голосе слышалось беспокойство.       Странно, выставлять ее за порог он неуместным не считал, а вот беседы о музыке, по его мнению, нарушали личные границы.       — Да, — откровенно сказала Рей. — Вы напомнили мне, что жизнь — та еще сука.       Люк не извинился, хоть следовало — это у них семейное — но тактично отошел от двери.       — Все в порядке, — добавила Рей. — Воспоминания полезны. Время от времени.       Он согласно кивнул, взял пульт и выключил телевизор.       — Ты когда-нибудь слушала Blue Öyster Cult?       — Точно не знаю, — призналась Рей.       — Тогда садись.       Диван скрипнул, напоминая о счастливых временах. Люк достал пластинку, аккуратно протер мягкой тканью, неторопливо и церемониально установил ее в граммофон.       — Вот что я тебе скажу: компакт-диски — полная херня. — Он поднял иголку и поставил ее на пластинку. — Неправильно воспроизводят басы. Басы — сердцебиение музыки.       Винил затрещал, синтезаторы заиграли грустный мотив.       — Расслабься, проектная девочки. Закрой глаза и просто послушай.       Рей вдохнула, зажмурилась и растворилась в музыке.       Два часа спустя она вышла из старого кирпичного дома в пригороде с сумкой, полной книг на английском языке. На обложке верхней седовласый молодой человек воздел к небу украшенный рубинами меч. Его глаза светились розовым, как у девчонки. Книги были тяжелыми, ремешок врезался в плечо, но это была победа. Трофей.       Рей пообещала вернуть книги через неделю, а Люк — что она может заходить в любое время, но говорить они будут только о музыке и книгах; упоминать сопротивление, выборы и политические игры запрещено.       Хорошо. Это было начало.       Рей неплохо провела время, даже успела забыть, зачем тащилась в пригород в логово отшельника.       В автобусе по пути обратно она страшно потела. До самой остановки ей казалось, что от волос и одежды пахло козлом.       Оказавшись на месте, Рей первым делом достала телефон — старую Nokia, доставшуюся ей по наследству от Эмилин. Трубка постоянно скатывалась на дно сумки. Она нашла По в списке контактов.       — Солнышко! — Дэмерон взял трубку сразу — как купил телефон, он вообще отказывался выпускать его из рук. — У тебя получилось?       Рей говорила на ходу, держа аппарат между плечом и подбородком, и лавируя между людьми.       — Ну, в отличие от некоторых, меня хотя бы пригласили в дом, — улыбнулась она.       В трубке слышались посторонние шумы, По не отвечал — искал укромное место. Лея сказала, что чем меньше людей будет знать, тем лучше. Судя по эху, По зашел в уборную.       — Так что? Он с нами?       — Нет, — сказала Рей.       По разочарованно фыркнул.       — По, а мы уверены, что это хорошая идея? — поспешно уточнила Рей, пока Дэмерон не вставил свои комментарии. — Человек добровольно живет у черта на рогах с козлом и днями напролет смотрит повторы «Стартрека». Он не хочет к нам. Не лучше ли оставить его в покое?       — Генерал сказала… — начал По.       — Знаешь, Лея не всегда права, — перебила Рей.       — Рей, — мягко позвал По. — Перестань.       Рей прикусила губу. Ладно.       Она перестанет.       С минуту они молчали в трубки, Рей слышала его ровное дыхание. Тяжелая сумка при каждом шаге ударяла по бедру. Она перешла проезжую часть по зебре, щурясь от солнечных зайчиков, что пускали стекла машин. Ей нужны темные очки.       — Солнышко, — наконец подал голос По. — Ты придешь в офис?       — Нет, не могу, — обтекаемо ответила Рей. — Я встречаюсь кое с кем.       — Оу, — игриво воскликнул По. — Кто-то особенный?       Рей почти засмеялась. Если б он только знал.       — Можно и так сказать. Особеннее некуда.       — Тогда веселись, — пожелал По. — Увидимся завтра. Сообщу Лее, обдумаем дальнейший план действий.       Рей отключилась, положила телефон в сумку, он тут же упал на дно.       В городе повсюду были знаки сопротивления — поднятый кулак. Черной краской через трафарет его рисовали на стенах домов, воротах, заборах, парковых скамейках, трамваях, газетных киосках, мусорных баках и автобусных остановках. Иногда рядом дописывали: «сопротивляйся» по советам отдела маркетинга. Символ выглядел одновременно сильным и устрашающим.       Его распространение поручили самым юным участникам движения. С их подачи начали выпускать банданы и толстовки с кулаком, в которых сопротивленцы выглядели как отдельная субкультура. Это напоминало Рей о крутых ребятах с музыкального рынка много лет назад. Но ребята были слишком молоды, почти все школьники. На выборах в сентябре они еще не смогут голосовать. Однако их миссия была важна. Бравые отряды граффитистов — хитрая идея Леи. Ведь если их задержит полиция, никакого наказания они не понесут, как несовершеннолетние.       Просто дети.       Рей свернула к набережной. У нее был запас времени, можно было не торопиться. По пути встретились развалины, оставшиеся после бомбежек НАТО. Раньше там базировалась штаб-квартира правящей партии, но они переехали. Даже на полуразрушенных стенах красовались граффити кулаки.       Через год после окончания бомбардировок лидеры первых протестов собрались в пабе однажды в среду, чтобы дежурно поругать действующую власть, и договорились до формирования нового протестного движения, что оперативно арендовало солидный офис в центре города, наняло маркетинговое агентство для разработки стратегии и завербовало сотни единомышленников по всей стране. Люди, которые носили эмблемы с кулаком, — «сила, с которой нужно считаться», как говорил По в интервью, — голос демократии и двигатели перемен, они стояли выше интересов политических партий. В ожидании сентябрьских выборов взгляды всего мира были прикованы к сопротивлению, ожидая, что они сыграют решающую роль в свержении адептов темной стороны.       У них было полно работы.       Рей тихонько напевала песню Blue Öyster Cult про психические войны, ясно осознавая, что неверно расслышала английские слова.       Река была мутно-коричневого цвета, как корка хлеба или гнилое яблоко. Воняло бензином и грязью, но запах был таким утешающе знакомым, что Рей почти нравилось. Несколько мужчин ловили рыбу, прислонившись к забору, надвинув соломенные шляпы на глаза и крепко сжимая удочки в мозолистых руках. Они олицетворяли воплощение терпения, ожидая поклевки в такую жару. Было интересно, это у них хобби такое, или они в самом деле надеялись выловить из грязной реки что-то к ужину? Потушат с перцем чили, будет здорово.       Она пришла на несколько минут раньше. Хорошо.       Ресторан почти не изменился. Все те же парчовые скатерти и серебряные подсвечники, модные официантки. Только стены стали чуть светлее. Красивая девушка проводила Рей до столика. Больше не было того ужасного чувства, будто ей здесь не место, как в прошлый раз.       Рей села, расслабилась под кондиционером, поставила сумку на пол. На плече осталась красная полоса от тяжести, она надеялась, что это скоро пройдет. Рей достала карманное зеркальце. Подводка смазалась, кончик носа блестел. Хорошо, что было достаточно времени, чтобы все исправить, даже добавить блеск для губ.       Макияж может быть и доспехом, и оружием, — учила ее Эмилин, — он часто ставит мужчин в неловкое положение.       Он опаздывал.       Когда наконец Рей увидела его, идущего между столами, будто он хозяин заведения, у нее перехватило дыхание. За три с половиной года он совсем не изменился. На нем была светло-голубая рубашка с длинными рукавами, несмотря на жару. Цвет ему очень подходил. На лбу не было ни капли пота, будто лето его не касалось, он не снял солнцезащитные очки, хоть в ресторане был тусклый свет.       — Давно не виделись, Рей. — Он улыбнулся, кивнул. — Выглядишь как взрослая.       — А ты по-прежнему злоупотребляешь лаком для волос, — усмехнулась Рей.       Армитаж рассмеялся и наверняка закатил глаза за очками. Он присел напротив, а Рей пыталась вспомнить, сколько раз за эти годы она представляла, что говорит с ним.       И вот он здесь, а она не знала, с чего начать.       Подошла официантка. Аппетита не было, Рей согласилась, когда Армитаж предложил только выпить лимонада с мятой и огурцом. В горле пересохло настолько, что было больно глотать. Стакан прохладного напитка был бы в самый раз. Они начали со светской болтовни, пока ждали заказ, обсудили палящий зной и проблемы с парковками, как старые друзья. Но, как только девушка удалилась, замолкли.       Армитаж откинулся на спинку стула, отложил меню, предоставляя ей право говорить. Рей медлила.       — Не спросишь, как он? — Армитаж достал тонкую сигарету.       — Если бы я хотела знать, как он, то позвонила бы ему, а не тебе.       — А, то есть мы в эту игру будем играть? — Он изогнул бровь.       — Господи, Армитаж, — усмехнулась Рей. — Мне даром не нужны твои игры.       Он кивнул, ловко открыл зажигалку Zippo, выпустил облако ванильного дыма ей в лицо.       Некоторые вещи никогда не меняются.       — Он все тот же жестокий монстр, но нынешнее положение вынуждает его контролировать темперамент. Насколько это возможно, — начал Армитаж. — Он даже может сойти за нормального, если попытается — ты бы удивилась. Он до сих пор живет в этой ужасной двухкомнатной халупе, хотя может позволить себе жилье гораздо лучше, там все еще стоит тот уродливый диван, на котором он трахал тебя несчетное количество раз. Он по-прежнему мучительно, ужасающе одинок — ты знаешь его, вечный холостяк. И последнее, но не менее важное: он все еще не хочет тебя видеть.       Он указал на нее сигаретой, жест выглядел странно обвинительным.       — Я пытался, много раз пытался. Говорил ему: «Давай пошлем кого-нибудь проведать нашу дорогую Рей, нанести визит вежливости в память о былых временах, может быть, сделать фото, и, если одно из них окажется удачным, ты сможешь носить его у себя в бумажнике». Но он так сердился всякий раз, когда я упоминал о тебе, и я быстро усек, что, если мне жизнь дорога, лучше избегать этой темы. — Армитаж театрально развел руками. — Вот так, моя дорогая. Коротко о том, чего ты не хотела знать.       Какой же он все-таки был мудозвон.       Рей медленно кивнула, отпила лимонада. Кубики льда были красиво уложены с огурцами и листьями мяты. Армитаж не сказал ничего удивительного. Она предполагала и готова была нечто подобное услышать.       Пришло непрошеное воспоминание: она свернулась калачиком на диване в окружении горящих свечей, за окном гремели взрывы, а дверь все не открывалась, и он не возвращался, чтобы выслушать все обидные оскорбления в свой адрес. Он так и не пришел.       — А он… он пьет?       — А как ты думаешь? — усмехнулся Армитаж.       Рей подавила подступающую панику.       — Но стало лучше, если честно. — Он выпустил целое облако ванильного дыма. — Не сильно лучше, но уже прогресс. Таких людей сейчас называют функционирующие алкоголики. То есть, он может выпить бутылку водки, но идти прямо, связно вести беседу, или стрелять между глаз с идеальной симметрией.       Рей постаралась рассмотреть его взгляд за очками. Армитаж улыбался, казалось, он совсем не изменился за эти годы, у него была масса самомнения, которое он использовал и как доспех, и как оружие. Удивительно, что он вообще согласился встретиться с ней. Просто хотел рассказать ей то, что она не хотела знать? Может, он скучал по ней?       — А у тебя как дела? — спросила Рей.       — Ты же меня знаешь, дорогая, — после паузы сказал Армитаж. — Беру от жизни все.       Он снял очки, и Рей поняла, насколько сильно ошиблась. Он очень сильно изменился. Вокруг глаз были морщины, ресницы стали совсем бесцветными, а веки — наоборот ярко-красными, будто он страдал от сухости глаз. Возможно, у него была хроническая бессонница. Мог ли он пристраститься к алкоголю? Вряд ли. Армитаж ненавидел терять контроль над ситуацией, максимум — мог выпить бокал виски. Терпеть, выживать, играть на стороне победителя.       — А как там было, на юге, во время обстрелов? — Рей не хотела спрашивать. Но не сдержалась.       — Как на курорте. Лучшие три месяца моей ебаной жизни, — горько усмехнулся Армитаж.       — Знаешь, это была не моя вина. — Рей опустила глаза, покрутила стакан. Кубики льда звенели.       Армитаж поерзал на стуле и надел очки обратно, будто чувствовал себя неодетым.       — Дорогая моя Рей, когда бомбы падали мне на башку, а Рен заставлял выполнять приказы один кошмарнее другого изо дня в день, единственная мысль согревала мое бедное сердце: как бы паршиво мне ни было, я был уверен, что тебе с Реном во сто крат хуже. — Он хихикнул, выпустил дым между зубами. — Вы двое натворили дел, отчаянно пытаясь быть вместе. Ты рассказала про Сноука, он пошел заключать сделку. И именно это разлучило вас. Вы все потеряли. Просто великолепно. Пиздец какая ирония.       Он глубоко затянулся, наслаждаясь никотином, выдохнул через нос.       — Как подумаю, что у нас могло бы все быть по-другому…       Он никогда не перестанет это повторять.       Быть может, Рей это заслужила. Упустила единственный шанс быть счастливой. Только вот хитроумный план не сработал бы. Не с Кайло. Не с ней. Не в этой стране. Именно Армитаж сказал ей, что жизнь — та еще сука, и мы не всегда получаем то, что хотим.       Лимонад закончился, но в горле еще было сухо.       — Так, ладно. Что я могу для тебя сделать, моя дорогая? — Армитаж сменил тему, пока беседа не стала слишком печальной. — Полагаю, тебе что-то нужно.       Рей облизала губы, почувствовала вкус блеска. Когда она репетировала это в голове, слова давались проще. Но заготовленные фразы не годились, они были сухими и слабыми, а играть с Армитажем в игры она не хотела.       — Давай, Рей, у тебя получится, — подразнил он. — Сомневаюсь, что ты позвонила мне ни с того ни с сего после всех этих лет только потому, что тебе не хватало моей очаровательной компании. У тебя есть просьба.       Он наклонился через стол и приспустил очки, позволяя рассмотреть злорадство в его налитых кровью глазах.       — Я тебе помогу. Начни с «пожалуйста». Вежливость всегда уместна.       Рей сопротивлялась желанию сорвать его очки.       — Пожалуйста.       Он удивился. Погасил сигарету, едва не опалив пальцы. Потом грустно улыбнулся, будто обеспокоенный, но сказать наверняка было сложно, потому что это же Армитаж.       — Да. У меня есть просьба.       — Разумеется. — Он кивнул.       Рей подняла сумку, открыла молнию.       — Я знаю, он не хочет меня видеть. Это нормально. Я тоже не хочу. Если это возможно, я предпочту продолжить общение через тебя. Поэтому я позвала тебя сюда.       — Что случилось? — участливо спросил Армитаж, стараясь оставаться собранным.       Рей долго рылась в сумке. Надо было подготовиться заранее, но она не хотела, чтобы он заметил раньше времени. Эмилин бы ее поняла, она всегда выступала за прагматичные решения. По осудил бы, поэтому был не в курсе. А Лея… Лея бы ее убила.       Никто из них не знал.       Но кто-то должен был хоть что-то делать.       — Вот. — Рей положила на стол листок бумаги. — Это список.       Армитаж взял листок, шепотом начал читать длинные названия, его лицо потемнело.       — Мы… у нас есть связи, — начала Рей. — Мы подергали за все ниточки, до которых дотянулись. Только теперь… этого недостаточно. Здесь их не найти, мы все проверили. Но можно достать за границей. Даже в Венгрии. Мы можем попросить кого-нибудь… или сами съездить… они стоят целое состояние… Вот только нам нужны стабильные, долгосрочные поставки. И без связей в правительстве их наладить невозможно.       Она ожидала снисходительной колкости, но ошиблась.       — Это лекарства? — спросил Армитаж.       Рей кивнула.       — Скажи ему…       Рей вздохнула, уняла дрожь в голосе, бестактно схватила стакан Армитажа и залпом допила его лимонад. Капля потекла по подбородку за шиворот.       — Скажи ему, что его мать умирает.