Hiraeth

      — Как тебе?       Рей пыталась жевать. Вкус был не очень насыщенным, сырая рыба почти таяла во рту, сливочный крем удачно с ней сочетался. Рис был сладковатым, контрастировал с соевым соусом. По подбородку потекло.       — Я эм-м… мне нравится. — Она вытерла соус салфеткой. — Даже не похоже на рыбу.       — Моя умница. — Армитаж улыбнулся. — Полегче с васаби. Выглядит как пластилин, но он очень острый. Переборщишь — польются слезы, дохнешь огнем, все будут пялиться, а мне будет более неловко, чем обычно, когда я тебя выгуливаю.       Перед ними стояло красивое блюдо. Белый рис, розовая, красная, белая рыба, этот зеленый пластилин. Черная глянцевая тарелка была украшена цветами. Желтые георгины. Выглядело дорого. Ресторан был роскошным — шелковые скатерти, приторно вежливые официанты, идеально начищенная керамическая плитка в туалете, минималистичный японский интерьер.       Быстрым движением Армитаж подхватил круглый кусок суши, лежавший прямо перед Рей. На рисе лежало что-то светлое, с маленькими присосками с одной стороны, скорее всего, разрезанное щупальце.       — Обрати внимание на лосося и тунца — идеально для новичков. — Он энергично пережевывал что-то жесткое. — С остальным поэкспериментируешь позже.       — Ты бывал в Японии? — осторожно спросила Рей, надеясь, что он не уточнит, с чего такой интерес.       — Нет. — Армитаж выгнул бровь. — Самое далекое место, куда я ездил, — Вена. Странный город, знаешь ли. Как музей. Заметно, что его строили как столицу гигантской империи, со всем положенным великолепием и монументальностью, но, вот засада, в наше время это всего лишь столица крошечной европейской страны, которую люди часто путают с Австралией. А Моцарткугель — сплошное разочарование. Слишком много сахара. Кошмар диабетика.       Он помолчал, покрутил палочками в воздухе, будто выбирал, что взять.       — Империя. Звучит величественно. Не находишь?       — Я никогда не была за границей. — Рей пожала плечами.       — Знаю. — Его выбор пал на тунца. — И все равно хочешь быть частью мира. Помню, вы это писали на плакатах в бытность протестов. Такой дешевый и глупый лозунг, что было даже мило.       Иногда Рей задавалась вопросом, почему она вообще с ним общается.       — Не смотри на меня так, мы здесь не за тем, чтобы дуться друг на друга. — Его улыбка походила на извинения. — По крайней мере не по этому поводу.       Рей взгромоздила целую шапку зеленого пластилина на суши с лососем.       — Ты хочешь что-то мне сказать? — спросила она.       — Ты должна была выстрелить. — Армитаж кивнул.       — Он… — Рей с трудом проглотила недожеванный кусок. — Он рассказал тебе?       Армитаж смиренно склонил голову, будто страдал от избытка информации.       — Я бы помог тебе замести следы. — Трудно было сказать, шутил ли он. — После всего адового дерьма, через которое мы прошли с Реном, я стал экспертом в таких вопросах.       — Я… эм-м… — От горечи заслезились глаза. — Я не смогла.       Он взглянул на нее с жалостью, пониманием и презрением, положил зеленый кусок со своей стороны блюда ближе к Рей.       — Не смогла? Или не захотела? Это разные вещи, моя дорогая.       Мудозвон проклятый.       — Я не… не такая, как он, Армитаж. Я не способна хладнокровно застрелить человека. — Ее руки затряслись, Рей положила палочки. — Не каждый может убить. Ты должен знать. Он сказал, ты никогда не мараешь руки.       Он устало вздохнул, потер переносицу. Наверняка жалел, что не взял очки.       — Я восхищаюсь тобой, моя дорогая. Как ты это делаешь? Можешь и меня научить?       — Чему? — не поняла Рей.       — Самообману. — Армитаж равнодушно пожал плечами. — Ты лжешь сама себе. В надвигающемся кошмаре это умение будет полезным. Помоги сделать мою жизнь проще.       — Я не понимаю, — солгала Рей.       — Моя дорогая. — Армитаж фыркнул. — Ты вообще задумываешься о том, идут ли твоя одержимость демократией и вся деятельность сопротивления во благо, или ты просто упрямо пытаешься доказать себе, что ты лучше, чем твой долбанутый любовник, что бухает, как черт, и убивает людей налево и направо, и у которого только одна цель жизни — война? Я бы задумался на твоем месте.       Он разделил оставшиеся суши, отдав Рей на кусок больше. Она взяла палочки, чуть не сломала их, сжав слишком сильно. Проницательный сукин сын заметил ее замешательство, меланхолично улыбнулся.       — Не хмурься, моя дорогая. Я тебе нужен. Только я могу сказать тебе напрямую то, что никто больше не посмеет, — высокомерно произнес Армитаж. — И тебе это необходимо.       Рей пришлось кивнуть, взять суши с белой рыбой. Скумбрией, наверное.       — Знаешь, про тебя можно сказать то же самое, — возразила Рей. — Когда мы встретились в первый раз, ты казался мне ловким манипулятором, умником на стороне победителя, готовым немедленно разбогатеть или умереть, лишь бы быть на три шага впереди всех в игре. Прошли годы, и вот ты сидишь передо мной — уставший, несчастный, вынужденный работать на поехавшего психа, тратишь целое состояние на роскошный ужин со мной, просто чтобы сказать мне то, что я уже знаю. Что же случилось?       Удивительно, но Армитаж засмеялся. Так искренне, будто они были друзьями.       — Тушé. Жизнь нас обоих поимела, моя дорогая, без презерватива и смазки. Ты уверена, что не хочешь разделить со мной бутылочку вина? Оно пойдет тебе на пользу, а я обещаю не садиться за руль пьяным.       — Ты же знаешь, я не пью. — Рей слабо улыбнулась.       Армитаж закатил глаза, открыл меню на странице с десертами, показал Рей варианты.       — Как предвыборная кампания? — неожиданно спросил он.       — Ты пойдешь голосовать? — Рей не хотелось ему ничего говорить.       — Возможно. — Он ткнул пальцем в бледно-зеленый торт с чем-то из зеленого чая, Рей кивнула. — Я пока не решил, за кого.       — Правда? Я думала, что весь Первый Орден обязательно должен голосовать за действующего президента.       Армитаж перестал улыбаться. В помещении будто потемнело и сгустились тучи.       — Я же сказал, надвигается кошмарная буря, — грустно сказал он. — Поэтому иди домой к своему монстру, выеби его хорошенько, пока еще можешь наслаждаться своей трагической созависимостью. Кто знает, что будет завтра. Жизнь коротка и быстротечна.       Больше острых тем они не поднимали.       Армитаж расплатился наличными. Рей сказала, что домой пойдет пешком.       Хотелось побыть одной, проветрить голову. Да и ужин был слишком плотным.       — Как хочешь. — Армитаж пожал плечами и направился к машине. — Только будь осторожна, не разговаривай с незнакомцами, не переходи улицу в неположенном месте. Рен меня убьет, если с тобой что-нибудь случится. А я слишком молод и красив, чтобы умирать.       Она пошла в обход, длинной дорогой, не торопясь, по пешеходной улице с кафешками под открытым небом. Все спешили извлечь выгоду из неожиданно теплого бабьего лета. Свежий воздух и безветренная погода идеально подходили для легких жакетов и сарафанов. Ее юбка струилась по ногам, почему-то Рей чувствовала себя красивой. Бары были забиты — люди заняли все стулья, курили, смеялись, болтали друг с другом. Звенели пивные бокалы, произносились тосты, звучала зарубежная попса, исполнители противно пели что-то про море.       Рей сто лет не танцевала.       Некоторые посетители баров были одеты в фиолетовые футболки. Хорошо. Они пойдут голосовать.       На руинах министерства обороны висел плакат с их кандидатом на нейтрально-бежевом фоне с надписью: «Кто говорит от нашего имени?» Кандидат был хмурым, торжественным и серьезным. Будто он вообще никогда не улыбается. Рей вспомнила, что По был в студии во время фотосессии, и он ни разу не смог нормально улыбнуться, как бы ни старались маркетологи. Однако, вроде бы, его серьезность импонировала избирателям.       Кто их разберет?       Домой Рей вернулась к полуночи.       В гостиной работал телевизор. Приятным голосом с американским акцентом диктор читала новости: лидер бирманской оппозиции взят под домашний арест, заседание ООН в Нью-Йорке закончилось декларацией о том, как сделать мир лучше, палестинский кризис продолжается, Южная Корея не против размещения американских войск, добыча нефти повышена до 800 000 баррелей в сутки. И ни слова про их страну.       — Ты смотришь CNN?       В голубоватом свете от экрана Кайло лежал на диване, поджав ноги. Его рубашка была расстегнута, на подлокотнике стояла пачка апельсинового сока. Это правило — никакой водки в ее квартире.       Что он хотел увидеть в новостях?       — Мне было скучно. Уже поздно. Я тебя ждал. — Кайло сразу понял, как обвинительно прозвучал, поэтому сменил тему. — Как там мудозвон?       — Как обычно. — Рей стала ходить по комнате, собирать его разбросанную одежду и обувь. — Было вкусно, но ты скажешь, что настоящие суши подают только в Японии.       — Я покормил рыбку, — вместо язвительных комментариев сказал он. — И купил продуктов.       — У тебя есть что постирать?       — Я уже постирал. — Кайло дерзко улыбнулся. — Разобрал по цветам.       Рей посмеялась, наклонилась над диваном и поцеловала его в лоб. Кайло потянулся, обнял ее за плечи.       — Ты устала, любимая?       Наверное. Да. Очень устала. Убежать бы куда-нибудь, где ее никто не знает, танцевать, забить на мир, которой надо спасти.       — Все в порядке. — Рей поцеловала его в шею. — Пойдем. Примем душ вместе.       Они занялись любовью в ванной, не в силах ждать ни минуты, горячая вода хлестала Рей на спину, пена стекала по ногам. Приходилось вставать на цыпочки, чтобы получилось. Керамическая плитка казалась слишком холодной, когда она прижималась к ней лбом, пока он толкался в нее сзади, такой отчаянный и ненасытный. Ему было мало, как всегда, Рей почувствовала укус у себя на затылке. В ванной стоны раздавались громче. Кайло потянул ее за волосы, потом переместил руки между ее ног, Рей чуть не упала от стремительно нахлынувшего оргазма, выгнулась так, что он вошел глубже.       — Скажи это, — хрипел он. — Позови меня.       — Кайло, — прошептала она. Не то. — Монстр.       Он вытащил, струйки горячей спермы утекли в слив. Хорошо, что засосы на затылке легче спрятать.       В ванной был армагеддон. Вода была повсюду.       — К утру высохнет, — отмахнулся Кайло.       — Нет, помоги мне убрать.       После они лежали обнявшись в темноте, Кайло нежно гладил ее волосы. Это успокаивало.       — Нам нужна кровать побольше, — поразительно нормально сказал он.       Рей проглотила смешок. Нам.       Он должен был задержаться только на один день. Но неужели он бы смирился? Да и Рей была слишком наивна, раз думала, что от него легко избавиться.       Ее взяли в плен, оккупировали ее территорию. В коридоре стояла его спортивная сумка с одеждой. Полка в шкафу уже занята его джинсами, в ванной появилась вторая зубная щетка. Им легко было делить обязанности. Кухня — на Кайло, Рей — стирает и гладит рубашки до хруста воротничков, как ему нравится. Она составляет списки, он — ходит за продуктами. Убирают оба. Он может вытирать пыль со шкафов, не вставая на табуретку. Забавно. Так естественно. И так странно. Не хватало только черно-белой фотографии деда, но, возможно, он прятал ее где-то в шкафу между статуэтками индийских богов и книг, что она взяла у Люка.       — Ты не скучаешь по своей квартире?       — Мне здесь нравится. — Он пожал плечами в темноте. — Мой дом там, где ты.       Он не спрашивал про сопротивление, она не упоминала Первый Орден.       До 24 сентября оставалось шестнадцать дней.       В кабинет Эмилин переехала Лея. Собственно, раньше это был ее кабинет, до болезни. Молодые волонтеры были в замешательстве. Все вокруг цитировали Эмилин, с чего теперь им подчиняться хрупкой женщине в парике? Рей качала головой — Леи не было слишком долго. Многие никогда не слышали ее речей.       Было странно днем видеть генерала, а вечером возвращаться домой к ее сыну. Они были похожи — изгибом губ, хмурыми гримасами, но Рей предпочитала об этом не думать.       Лее было нельзя кофе, врачи запретили, поэтому Рей заваривала мятный чай. Не особо хороший — перемолотые в пыль листья в пакетиках, но Рей нашла для генерала красивую фарфоровую чашку с позолоченным ободком и нарисованными вручную божьими коровками, которые прятались среди роз. В такой посуде подают напитки в костюмированных драмах, где все говорят с британским акцентом, катаются на лошадях и боятся остаться старыми девами. Интересно, не была ли чашка из какого-нибудь сервиза, реликвией давно минувших дней, когда Лея была принцессой коммунистической партии и росла в особняке с бассейном и шеф-поваром? Разбивал ли мальчик по имени Бен какой-нибудь бесценный чайник или блюдце из этого набора? Рей как наяву видела сморщенный лоб, потухшие глаза и божьих коровок на осколках фарфора.       Она постучала в дверь Леи.       — Рей, дорогая, по тебе часы сверять можно.       Лея выглядела элегантно в фиолетовой футболке и жакете в стиле 80-х с золотым принтом. Старомодные широкие подплечники скрывали ее худобу. Она смотрела запись предвыборного митинга на такой высокой громкости, что Рей заподозрила у нее проблемы со слухом. Лея делала это часами, оставляла заметки в блокноте или просто смотрела на экран. Трудно было сказать, что она думала на самом деле, жалела ли она, что сама не может участвовать в агитационных турне, или «бродячем цирке», как она их называла.       По уехал колесить по стране. Сразу после похорон. Иногда он присылал сообщения про разбомбленные дороги, бедные поселения, про отчаянных, злых людей, что ждали перемен. Все было таким серым и ржавым, с его слов, что даже простые призывы к справедливости вызывали аплодисменты. Дэмерон обещал, что олигархи заплатят сполна, когда добро победит.       Лея остановила видео на полуслове.       — Ты любишь кошек, Рей?       — Кошек? — Она думала, что ослышалась. — Э-э… нет. Я собачница.       Чашка заняла свое место на столе, запахло мятой. Лея потянулась к ней, зеленые капли расплескались по ее записям.       — Мистер Сердитое Лицо любит кошек. — Лея вздернула подбородок. — У него их несколько.       — Я не понимаю. — Рей присмотрелась к кадру на видео.       — Власти ищут компромат, — сказала Лея. — Они пытаются оклеветать его, выставляют сумасшедшим кошатником, которому плевать на людей.       — Оу, — красноречиво прокомментировала Рей, Лея хихикнула.       — Забавно, если подумать. Никаких темных делишек и следов коррупции они не нашли, обвинить его в том, что он американский шпион, не получилось. Но нужно найти хоть что-то, чтобы бросить тень на нашу кампанию. Худшее, что они смогли придумать: человек любит кошек. Уморительно. — Лея притворно рассмеялась.       — А вам вообще… нравится наш кандидат?       Лея перестала смеяться, подула на чай, поправила парик. Скорее всего, было невыносимо носить целыми днями тяжелую, щекочущую копну чужих волос.       — Терпеть не могу этого парня. Никогда мне не нравился. Но он наш лучший вариант.       Рей понимающе кивнула.       — Что говорят опросы? — спросила она.       — Ничья. Пока что. — Лея взяла со стола распечатанную диаграмму, в которой было непросто разобраться.       По-хорошему, из пяти кандидатов только двое имели шансы. Рей посмотрела на экран телевизора. Мистер Сердитое Лицо, любитель кошек, застыл, подняв ладонь.       — Бродячий цирк делает успехи. Наши люди посещают каждый город, каждую деревню, жмут руки, целуют детей, и все такое. Каждый голос имеет значение. Митинг — просто кульминация, возможность собрать много людей. — Лея сделала многозначительную паузу. — Кстати, По — настоящая звезда. Я хорошо его обучила.       В ее глазах мелькнул задорный огонек, она наклонилась, изучая реакцию Рей.       А Рей думала лишь о том, что Лея ничего не знала.       Даже не подозревала.       Безумно хотелось выложить все как есть, все его тайны. По не спал ночами, ел только после напоминания, ненавидел футболки, но продолжал улыбаться в камеры. Рей не могла уделять ему достаточно внимания — у нее отняли дом, добросовестно накрывали там ужин, затем тушили свет и отправляли в постель. Угадайте, кто?       Вы знаете, почему все еще живы?       Момент был неподходящий. Нельзя раскрывать свои и чужие секреты только ради того, чтобы стереть чью-то улыбку.       — Вы будете говорить речь? — спросила Рей.       — Да, в столице. На финальном митинге. Я не могу путешествовать, Рей. — Лея постукивала пальцами по столу, сразу задала встречный вопрос: — Ты собираешься навестить моего брата?       — Да, скоро. Нужно вернуть ему книги. — Рей уже собиралась уходить, но остановилась.       Лея опустила глаза, стала убирать невидимые ворсинки с пиджака. У нее была просьба, — решила Рей. Она хотела убедить брата бросить козла и пойти с ней в бой.       Однако Лея только пожала плечами и взяла пульт. Видео возобновилось громкими лозунгами и обещаниями светлого будущего. Раздались овации.       Когда Рей возвращалась поздно домой, Кайло спрашивал о матери. Ничего личного, ничего идеологического, только: «как она?», на что Рей просто кивала. Ему было достаточно.       Они вообще больше занимались любовью, чем разговаривали. Кайло приставал к ней, пока они смотрели кино, прижимал ее к кухонному столу после ужина, или приподнимал на руки в ванной, снова заливая все вокруг водой. Они всегда продолжали в постели — медленнее, нежнее, уделяя внимание всем нужным местам, комкая простыни и дразня друг друга, кто продержится дольше. Их тяга к физической близости была сродни голоду. Они не могли оторваться. Иногда Рей думала, чувствовала ли подобное ее мать, когда стягивала жгут вокруг своей руки, наблюдала, как вздуваются вены, и игла исчезает под кожей.       Но иногда они беседовали.       — Ты прекрасна, — сказал Кайло как-то ночью, целуя веснушки на ее плече.       — С чего вдруг такое признание? — Рей хихикнула.       — Не знаю… Мне кажется… Ну… — В свете прикроватной лампы было видно, что он покраснел. — Думаю, я не так часто говорю тебе комплименты, как должен. Ты красивая.       — Правда?       — Да. — Его улыбка была уязвимой. — Я иногда наблюдаю за тобой… ну, знаешь… когда ты делаешь макияж, или читаешь, или спишь. Когда ты в моих объятиях. Я смотрю на тебя и вижу, какая ты невероятно красивая, и ты моя. Ты выбрала меня. Тогда я думаю, что я так счастлив, что не могу этого вынести.       Рей приподнялась на локтях, убрала прядь волос с его лба.       — Но ведь мы… — начала она, но Кайло прижал палец к ее губам.       — Нет, любимая. Не сейчас, не надо. Позволь мне быть счастливым.       Слушая его размеренный храп в темноте, Рей размышляла, счастлива ли она. Иногда она верила, что да. Иногда она успешно забывала, что их идеальный мир может схлопнуться, как мыльный пузырь.       Что за жизнь?       Бабье лето закончилось, наступил сезон дождей. Тучное небо и желтые деревья засыпали тротуар дождем и листьями. Ночи стали холодными, город пах мокрой шерстью и резиной, стал коричневым с серыми оттенками. Рей нравилось наблюдать за школьниками, меряющими лужи, за вереницей разноцветных зонтиков, как в том дрянном старом мюзикле. Она убрала всю легкую одежду, все платья с коротким рукавом. В шкафу стало больше места для вещей Кайло.       Каждое утро она просыпалась с болью в суставах и пояснице. Кайло вставал раньше, готовил завтрак, заваривал черный кофе, как ей нравилось.       Они так и не купили новую кровать.       До 24 сентября оставалось двенадцать дней.       Как-то во вторник, вернувшись домой раньше времени, Рей наблюдала, как капли дождя скользили по оконным стеклам. Окна запотели, можно было рисовать на них смайлики, или писать неприличные слова, как это делают дети. По телевизору беспрерывно шли дебаты, было слишком холодно, чтобы гулять, так что она просто ждала Кайло. Каждый вторник он посещал спортзал.       Внезапно раздался звонок в дверь.       Рей вздрогнула.       Кто это? Ди Джей никогда не приходил без предупреждения, Кайло открывал своими ключами. Что это за жизнь, когда приходится дергаться от каждого звонка?       Рей подошла к двери, позвонили еще раз.       — Кто там?       Вдруг это просто соседка, зашла собирать деньги на какую-нибудь разбитую лампочку в подъезде.       — А как ты думаешь, раз спрашиваешь таким тоном?       Рей посмотрела в глазок.       — Финн?       Он стоял вплотную к двери, его лицо было искажено линзой. Он выглядел бы как герой комедийного шоу, если бы так не хмурился. Ох, он не был хмурым. Он был в бешенстве. Последний раз он так злился, когда Рей исчезла на пять дней в январе 1997 года, а потом явилась пред его очи с коробкой конфет.       Черт.       Финн буквально ворвался в ее квартиру.       — Ты должен был позвонить. — Рей отошла в сторону, стараясь казаться радушной. — Вдруг меня не было бы дома.       — Чтобы ты снова послала мне сообщение, как сильно ты занята? — Он плюхнулся на диван, задрал ноги на журнальный столик. — Я знал, что ты дома. Я сначала поехал в логово фанатиков и оппозиционеров, там мне сказали, что ты рано ушла. Это здорово. Вселяет надежду, что ты не ринулась с головой в работу, сестренка.       Он набрал вес, — заметила Рей. Рубашка сидела слишком тесно, пуговица на животе грозила оторваться. Семейное счастье хорошо на него влияло. Он бросил курить по просьбе Роуз, пристрастился к пиву и жареной картошке.       Это было не важно. Лишь бы он был счастлив. Тогда будет счастлива и Рей.       Только странно, что он вторгся в ее владения после нескольких месяцев отсутствия.       — Это что такое? — беззлобно спросил Финн.       — Рыбка. — Рей проследила направление его взгляда. — Никогда рыб не видел?       — Нет, просто… — Он замялся. — Я не ожидал, сестренка. Золотая рыбка?       — А что? — Рей присела на диван. — Может, я устала жить одна.       Зря она это сказала. Финн недоверчиво осмотрел комнату. Поперек стула висели джинсы, явно большие и с толстым мужским ремнем.       Проклятье.       Финн не прокомментировал.       — Ты что-то хотел? — резко бросила Рей.       — Мне нужно хотеть что-то определенное, чтобы повидаться с тобой? — С обидой в голосе спросил Финн. — Черт, сестренка, я волнуюсь за тебя! Ты не отвечаешь на звонки, целыми днями пропадаешь с политиками и пиарщиками, ты была очень привязана к Эмилин Холдо.       В его глазах мелькнула грусть. Он осуждал ее за то, что она вновь делала глупости.       — Поговори со мной, сестренка. Ты в порядке?       — Лучше всех.       Финн цокнул языком.       — Ты злишься на меня? Что я такого сделал?       Можно было ответить по-разному. Например: ты сидишь, сложа руки, пока остальные сражаются за свободу и демократию, пытаются обеспечить счастливое будущее, Финн, а потом врываешься ни с того, ни с сего, и указываешь, как мне жить. Или иначе: вы с Роуз такая милая пара, что мне неловко с вами тусоваться, пока вы выдумываете друг другу новые нежные прозвища.       Рей выбрала третий вариант, стараясь не смотреть на джинсы.       — Я просто очень занята, Финн.       — Сестренка, — грустно сказал он. — Пожалуйста, не делай этого. Ты сгоришь, поверь.       Финн потянулся, взял ее руку. Его ладонь была теплой, Рей соскучилась по его прикосновениям, по их объятиям под колючим пледом, по попкорну на двоих, по семье. Хотелось убрать руку.       — Сестренка, я чемпион мира по глупостям, я прилагал много усилий, — продолжил он. — Только у меня не получилось. Никогда не получается заполнить душевную пустоту работой, независимо от того, насколько важным ты считаешь свое дело. Ты съедаешь саму себя. Я не могу на это спокойно смотреть.       Было больно.       Рей сжала его руку. Ее коричневый лак был того же тона, что и его кожа.       — Ты пойдешь голосовать, Финн?       — Правда, сестренка? — Он недовольно усмехнулся. — Ты упряма, как ослица. Да, я пойду голосовать за вашего чокнутого собирателя кошек. Я понимаю, что каждый голос имеет значение. Тебе легче?       Рей кивнула.       — Пожалуйста, пообещай мне, что будешь заботиться о здоровье. Ты выглядишь… уставшей. Ты хорошо спишь?       Нет. С той ночи ни разу нормально не спала.       Они ничего не ответила.       — Приезжай в гости на выходные. Роуз скучает по тебе. Посидим, как в старые добрые времена, — продолжил Финн. — И его тоже приводи.       Он указал на джинсы.       — Не знаю, кто он, хочу пообщаться с ним, посмотреть, как он к тебе относится. Единственное, что могу сказать точно: это не Дэмерон. Джинсы слишком велики.       Финн засмеялся, Рей насторожилась.       Он заметил ее реакцию, сузил глаза.       Твою мать.       Было легко представить сцену: Кайло своим ключом открывает дверь, ставит спортивную сумку на полку для обуви, тяжело вваливается в комнату…       Рей даже хотела, чтобы он пришел. Это было бы облегчением.       Неясно, что думал Финн.       — Я очень занята, — повторила Рей.       — Понял, сестренка. — Финн кивнул. — Я скоро уйду. Просто будь осторожна.       Он не мог догадаться, — убеждала себя Рей, когда закрывала за ним дверь.       Без шансов.       Однако шальная мысль все же пришла ему в голову.       Лежа поздней ночью в объятиях Кайло, Рей поняла, что не может молчать. Она скопила столько секретов и лжи, что порой было сложно дышать. Это как зуд. Чем больше она скрывала свои чувства, тем очевиднее была ее отрешенность. Ей казалось, что дружба с Финном подошла к своему финалу, они перестали проводить время вместе, он ее раздражал, она его избегала, чем сводила с ума. В целом, раньше тоже так было, и их это устраивало. Был шанс начать все сначала.       Однако сегодня Рей поняла, что этого не случится.       Больно, но не настолько, чтобы лишний раз об этом беспокоиться.       — Финн приходил сегодня.       — Как дела у предателя? — непринужденно спросил Кайло.       Рей обняла его крепче, как всегда делала, когда трудно было выразить свои мысли.       — Хорошо. Набрал вес. Бросил курить. Он живет с моей подругой Роуз, они встречаются. Помнишь Роуз? Девушка в очках. Ты следил за ней одно время.       Да. В 1996 году он их обеих преследовал.       — Однажды Армитаж ее здорово напугал. — Рей хихикнула. — В тот день, когда ты убил Сноука.       Со временем стало легко говорить о таких вещах. Кайло не знал, что сказать. Он выпил, было понятно по его дыханию, но он не приносил водку домой.       — И ты… эм-м… рада за них?       — Нет, — с облегчением сказала Рей. — Хотелось бы сказать, что да, но, черт, Кайло, я не настолько благородный человек. Мы были лучшими друзьями, теперь они вместе, а я одна.       — У тебя есть я.       Верно. Ее монстр. Ее навсегда.       Но у них нет отношений, выборы через одиннадцать дней, буря надвигалась.       Рей поцеловала его в ключицу, потерлась носом об щетину на щеке. Кайло прижался ближе.       — Думаю, они поженятся. — Рей не могла остановиться. — Определенно. Они идеальная пара: познакомились в юности, готовы провести вместе всю жизнь. Уверена, скоро и дети появятся.       Темы детей они избегали всегда.       Рей старалась контролировать процесс, но абсолютно уверенной не была.       Иногда такие мысли назойливо лезли в голову.       — Кайло, а как… как ты думаешь… мы… думаешь, мы достаточно осторожны?       — Да.       Он ответил слишком быстро и однозначно.       — Всякое случается. — Рей засомневалась, страшный ли кошмар это для нее, или светлая надежда.       Ребенок. Мальчик. С большими глазами, оттопыренными ушами, копной густых волос. Она бы хорошо его воспитала. Он стал бы добрым, любопытным и умным, хоть и склонным к вспыльчивости и задумчивости.       Она бы научила его не быть монстром.       — Я не сделаю этого с тобой, любимая, — сказал Кайло. — Может, я и ненормальный, но не настолько. Я бы никогда не заставил тебя пройти через это.       Он задержал дыхание, а потом продолжил дрожащим голосом:       — Миру… миру не нужен еще один я. И ты не заслуживаешь того, чтобы пройти через ад, как моя мать.       Упрямое рвение с примесью ненависти к себе. Не найдя слов, Рей еще раз поцеловала его в шею, Кайло тихонько посмеялся. Жаль, в темноте не было видно его лица. Рей устроилась поудобнее.       Когда они так лежали, в кровати даже было достаточно места.       — На улице дождь. — Рей зевнула.       — Сейчас все время дождь.       Время шло. По утрам уже дул ледяной ветер, от которого покалывало кожу, вставать с кровати становилось труднее. Кайло стал приносить ей завтрак в постель. Она начала ездить в офис на общественном транспорте. Люди толпились в переполненных автобусах в своих пальто, пахнущих нафталином, вода с мокрых зонтов капала на пол. Все говорили о выборах.       По писал ей откуда-то с юга, что бродячий цирк едет в его родной город. Он нервничал, не мог спать. Лея между чашками мятного чая готовилась к митингу в столице. Обещала беспрецедентное зрелище, но Рей не была уверена, что Лея в состоянии что-то подобное обещать.       Пригород, в котором жил Люк Скайуокер, был практически непроходим. Дожди затопили улицу, вода лилась между камнями брусчатки во дворе, а пластиковые стулья стояли на том же месте, что и летом. Георг выглядел несчастным, из-за мокрой шерсти вонял еще сильнее.       — Долбаный сезон улиток, — ворчал Люк.       У него дома было холодно и сыро. Рей разулась, чтобы не пачкать персидский ковер. Даже с распахнутыми занавесками, в комнате было слишком мало света. Как всегда, работал телевизор, фоном шел какой-то черно-белый фильм. Еще играл замысловатый, быстрый джаз. Трубы немного скрашивали серость погоды.       — У меня для тебя кое-что есть. — Люк протянул ей тонкую книжку с лесом на обложке. — Ты была не в восторге от Элрика, но это тебе должно понравиться.       Книга была на английском. «Слово для леса и мира одно» Урсулы Ле Гуин.       — Не такая хорошая, как другие ее работы, — серьезно продолжил Люк. — Довольно плоские персонажи, рваный стиль, но тут есть мораль. Не хиппи-задротство, не вьетнамский пацифизм, а то, что может быть актуально сейчас, в наше время. Я не ожидаю, что ты сразу ее поймешь, но когда-нибудь все же сможешь.       Рей открыла книгу на случайной странице. Один из персонажей, судя по всему, инопланетянин, говорил с мужчиной, у которого было русское имя. Они обсуждали толкование снов. Интересно, Люк показывал книгу мальчику по имени Бен? Ожидал ли от него, что тот поймет ее? Разочаровался ли, когда этого не случилось?       — Спасибо. — Она положила книгу в сумку, поерзала на диване.       Музыка сменилась, заиграли фортепиано и саксофон, в тон шуму дождя. На экране телевизора белокурая актриса с высокими скулами смотрела на горизонт. В ее позе была грация Эмилин. На пленке ее помада казалась черной.       — Вы будете голосовать, мистер Скайуокер? — осторожно спросила она.       — За вашего кошколюба? — Люк засмеялся.       — Вы хотя бы приедете в город? Лея спрашивала про вас.       — В такой дождь? Я нежная снежинка, боюсь, что растаю. — Он почесал бороду. — И вообще, моя сестра меня бесит.       Рей чувствовала примерно то же самое. Но Люк пошел дальше, и сказал это вслух. Она хотела спросить о причинах, но колебалась.       Люк подошел к граммофону, Рей думала, что он снимет иглу и остановит музыку, но он просто смотрел на вращающуюся пластинку.       — Моя сестра получила великий дар… — Люк прочистил горло. — Время. Больше времени. Месяц. Два. Пять. Кто знает? Ты хоть представляешь, сколько всего можно сделать за этот период? Сколько всего испытать, совершить? Насколько важно оставить этот мир в гармонии с самой собой?       Он отмахнулся. Лея будто лишала его сил на расстоянии.       — Она тратит остаток своей жизни, просиживая в офисе день за днем, ввязалась в гонку, в которой даже участвовать не может. Да. Моя сестра меня бесит.       Красивая фраза про гармонию с самим собой. Это философия Люка относительно его старости?       — Это ее право. Как провести остаток жизни.       — Конечно. — Люк закатил глаза. — Она та еще упрямая идиотка.       Во дворе Рей еще раз взглянула на козлиный загон. Георг просунул морду между штакетинами, с его рогов капала вода. В кои-то веки он не выглядел обиженным или враждебным. Выбор в качестве домашнего питомца вонючего козла много говорил о характере Люка. Как будто ему мало было упрямых идиотов в жизни.       Ветер выворачивал зонт наизнанку, пока Рей ждала автобус обратно в город. Домой она вернулась продрогшей до костей. На ужин было овощное рагу, Кайло сказал, что это лучшее лекарство от простуды. Пахло чесноком и имбирем. Накануне пришлось повесить еще одну полку на кухне — новые баночки со специями не помещались. Рей умостилась возле столешницы в старом свитере Кайло, огромном, колючем и приятно пахнущем, он первым делом оставил его в квартире. Рей обожала смотреть, как он готовил.       — Есть кое-что, чего ты не знаешь, а я знаю, — сказала Рей.       — Удиви меня. — Кайло, улыбаясь, помешивал грибы на сковородке деревянной ложкой.       — Я знаю, почему мы встретились.       — И я знаю, любимая. — Он выгнул бровь. — Это была судьба.       — Нет, я не то имела в виду. — Рей покрутила манжету свитера. — Я знаю, зачем ты ходил на музыкальный рынок в тот день, когда мы познакомились. Раньше я только догадывалась, а сейчас уверена.       Кайло снял сковороду с огня, обернулся. Он не выглядел встревоженным, только заинтересованным и, возможно, был немного пьян.       — Хорошо. И зачем же?       — Сначала я думала, что ты ждешь девушку. Бывшую, или типа того. Фантазировала, как она выглядит. Ты понятия не имеешь, как сильно я ее ненавидела. — Рей засмеялась.       Кайло скривил рот, тоже пытаясь изобразить веселье.       — Но никакой девушки не было, — продолжила Рей. — Теперь я это знаю. Я уверена, что ты хотел встретить своего дядю. Люк Скайуокер покупает пластинки для своей коллекции.       Кайло замер. Он долго стоял молча, прислонившись к плите. На его виске пульсировала вена, он сильно сжимал ложку, Рей уже ждала, что она треснет. Зачем было начинать этот разговор? Только вот буря надвигалась, быть может, другого шанса поговорить им не представиться.       — Снова ездила к старому пердуну? — мягко, без осуждения спросил он.       — Да. — Рей показала на новую книгу на обеденном столе.       — А. — Кайло закатил глаза. — Эту я никогда не любил.       Неудивительно. Только хотелось узнать, что именно не понравилось.       — Я не понимаю. — Рей взяла книгу, перелистнула пару страниц, ощущая запах старой бумаги. — Почему? Если ты хотел поговорить с ним, поехал бы в чертов пригород, постучал бы в дверь. Ты же знал, где он живет. К чему эти прятки?       Кайло поправил волосы тем самым жестом, которым показывал, что не хотел отвечать, отвернулся, вернул сковородку на плиту. Грибы шипели, он молчал.       — Если…эм-м… если бы я пришел к нему сам, как ты сказала, это бы значило, что я… что мне не все равно. — Он помешивал овощи. — Что я хочу его видеть. А на рынке это бы выглядело как случайная встреча.       — Но ты же хотел его увидеть.       — Нет, — рыкнул Кайло. — Я хотел, чтобы он увидел меня.       Он выпрямил спину и расправил плечи, поглощая телом все пространство кухни. Когда он оглянулся, в его взгляде кипел темный, дикий огонь.       — Я хотел, чтобы он увидел меня, понимаешь, внимательно посмотрел на меня, понял, каким я стал, кем я был. Хотел посмотреть, как он трясется от страха, марает штаны и убегает, поджав хвост. Он всегда был слабаком. Я хотел, чтобы он рассказал матери о том, что видел. — Он взмахнул ложкой, которая в его руках могла сойти за смертельное оружие. — Вот зачем я ходил на музыкальный рынок каждый день.       Потом вдруг монстр улыбнулся.       — Но все было не напрасно, любимая. Судьбе было угодно, чтобы я встретил там тебя.       Рей встала, закатала рукава свитера, взяла ложку из его руки и убрала на стол. Предвкушение сытного ужина было испорчено. Она встала на носочки и нежно поцеловала Кайло в щеку. Монстр обнял ее и поцеловал по-настоящему.       Почему жизнь была к ним так несправедлива?       — Знаешь, Люк говорит о тебе, если его спросить. В основном, что ты доставлял много неприятностей. А Лея утверждает, что ты умер.       — Зачем ты с ними общаешься, любимая? — Держа ее в объятиях, Кайло коснулся своим лбом ее. — Заботишься о моей матери, навещаешь старого хрыча, читаешь его книги? Почему?       — Потому что ты не можешь. — Рей снова его поцеловала.       Они занимались любовью на кухонном полу, шерстяной свитер натирал кожу на спине, а рагу остывало.       До 24 сентября оставалась неделя.       В преддверии выборов на улицах началась настоящая пропагандистская война. Плакатами завесили все свободные поверхности: стволы деревьев, крыши автомобилей, витрины магазинов. С них на избирателей смотрели хмурый любитель кошек, намеренный спасти народ от верной гибели, и президент — воплощение зла, человек, успевший развалить страну за десятилетие. Логика проста: второго заменить первым — и жизнь наладится.       Волонтеры раздавали листовки и значки, в громкоговорителях звучали революционные песни на новый лад, где певцы издевались над президентом и «Леди Макбетт», его супругой, которая по подлости от него не отставала. Все были преисполнены оптимизмом, но Рей не поддавалась.       — Не поймите меня неправильно, но раньше мне митинги больше нравились, — призналась она Лее. — Когда мы носили знамена с кулаками. Я чувствовала себя нужной.       — Потому что тогда целью сопротивления было всего лишь ходить с транспарантами. — Лея поправила новый парик, каштановый с сединой. — Мы должны были заложить основу для кампании. Теперь, с появлением Сердитого Лица, мы должны убедиться, что политики пустят его во власть.       — Собаки на сене, — фыркнула Рей.       Лея шутку не оценила. Рей не захотела объяснять.       Прямо перед началом голосований По Дэмерон вернулся в столицу.       Рей поразилась, насколько худым он стал. Глаза казались огромными, покрытые щетиной щеки впали. Раньше журналисты называли его очаровательным и брутальным, но новый образ шел ему даже больше. Такой загадочный. Малознакомые люди перемен не замечали. К тому же, По овладел навыком ношения маски.       — Как дела, солнышко? — надорванным от выступлений голосом спросил он.       — Уверена, твои истории интереснее моих. — Рей улыбнулась.       По сел за свое рабочее место, прислушался к песне, сравнивающей первую леди с королевой вампиров.       — Да. Хорошая новость: я уверен, мы победим в выборах.       — А звучит так, будто эта новость — плохая, — заметила Рей.       По опасливо оглянулся и шепотом пояснил:       — Там такой кошмар, солнышко. Ты понятия не имеешь. Нам в столице было непросто, но сельская местность, маленькие городки — они разрушены подчистую. Санкции, нищета, безработица, коррупция, эти бомбежки проклятые. Там было в десять раз хуже. Люди устали. Ты бы видела их лица, слышала бы, что они кричат. Им не нужна демократия, они просто хотят выжить. Независимо от того, кто у власти. Они проголосуют за нашего парня. Но не за ценности, которые мы отстаиваем.       Рей не была уверена, что фракции договорились между собой, какие ценности отстаивать, но возражать не стала. Главное — победа.       — В моем городе полно беженцев, — неожиданно сказал По.       — Каких беженцев?       — С юга. По главной дороге на север это самый большой город. Многие застряли там, когда убегали. Их тысячи.       — От чего убегали?       — От возмездия. — Дэмерон пожал плечами, поковырял трещину в столешнице. — Наши вооруженные силы покинули провинцию после заключения мира и окончания бомбардировок. А потом… сепаратисты нанесли ответный удар. И они ударили сильно.       Пиздец.       По пожал плечами, словно говоря, что такова жизнь, ничего не поделать, не нужно думать об этом слишком часто. Но его душа тоже болела.       Интересно, знал ли Кайло?       Знал. Не мог не знать.       — Солнышко, я… — запинаясь, продолжил По. — Наше призвание… Я не уверен, что хочу дальше этим заниматься.       — Не может быть. — Рей взяла его за руку, пока он не расковырял стол.       — Я знаю, что Лея готовила меня к карьере нового политического лидера. — Он сделал странный жест, будто качал и кивал головой одновременно. — Я был ее проектом. Но я увидел, как работает политика изнутри, и это… это болото. Ебаная трясина. Ты даже не представляешь. Компромиссы. Сделки. Предательства. Кучка жадных ублюдков, играющих друг с другом в игры, пока людям нечего есть.       Заиграла та же песня, что звучала, когда он пришел в офис с липкими от мороженого пальцами.       — Если я останусь — придется врать и уворачиваться, — сказал По. — Но если я брошу политику — что мне делать со своей жизнью?       Рей не знала, что ответить. У нее, кстати, был тот же вопрос. Когда буря уляжется, как ей жить?       — Я скучаю по ней, — прошептал Дэмерон.       Рей молча его обняла.       Когда она вернулась в квартиру, Кайло был дома. Почему-то пропустил спортзал. Капли дождя падали с пальто, ботинки оставляли мокрые следы. Дождь шел уже несколько недель, грозя сорвать будущий митинг.       Он лежал на диване и читал ненавистную ему книгу. На столе в прозрачной салатнице, потому что вазы не нашлось, стоял букет цветов.       Впервые.       — Что за повод?       — Нет повода. — Кайло спрятал книгу под подушку, покраснел, застигнутый за позорным, по его мнению, занятием. — Просто захотелось.       Букет был красивым. Кто-то тщательно подобрал маргаритки, лаванду, астры и большие желтые цветы, которые обычно сажали в парках, Рей не знала название. Опытный флорист даже добавил несколько бледных розочек, без которых композиция сошла бы за букет полевых цветов, но розы придали шика и контраста. Запахло началом мая — солнцем, медовыми леденцами и прогулками у реки. Кайло напрягся.       — Сраный дождь, — выругался он. — Это меня убивает. Все вокруг серое. Просто хотел сделать комнату ярче… Тебе не понравилось?       Рей встала на колени у столика, вдохнула запах полной грудью.       — Еще я разложил белье, покормил рыбку и пропылесосил спальню, чтобы тебе не пришлось. И еще мне было лень готовить, поэтому на ужин макароны.       — Ты идиот. — Рей погладила пальцами цветочные лепестки.       — У тебя на носу пыльца. — Кайло широко улыбнулся.       От счастья хотелось плакать.       Что за жизнь?       Дни пролетали так быстро, а дождь не прекращался. Шутки про любителя кошек перестали быть смешными, и Рей почти всегда отпрашивалась домой пораньше. Придерживая онемевшими пальцами зонт, она гуляла по улицам, смотрела на город. Постамент памятника завесили плакатами, на вывеске ресторана горела надпись: «Бараньи отбивные подаются по пятницам», забор школы перекрасили в новые цвета, ее двор напоминал небольшое озеро. Нигде не гуляли дети. Рей просто хотела, чтобы ожидание закончилось, чтобы буря утихла. От неизвестности хотелось рыдать. Что она будет делать? Соберет его вещи, поцелует на прощание и поблагодарит за приятные воспоминания? Будет умолять его остаться? Придумает нелепый план побега? Какой смысл? От проблем убежать нельзя.       А если он не захочет уходить?       Грешным делом, Рей возжелала, чтобы они проиграли выборы, и ее жизнь не поменялась. Но она тут же укусила щеку изнутри и запретила себе эту слабость.       До 24 сентября оставалось четыре дня.       Накануне митинга Рей не застала Кайло дома вечером. Какими-то подлыми делишками занимался. Рей надела его свитер — любимый предмет гардероба в последнее время. Лежа на диване, она пыталась читать книгу Люка, но проходясь снова и снова по одному и тому же отрывку, не улавливала его смысл. Она посмотрела на потолок.       Как она вообще жила до появления в ее жизни монстра?       В девять вечера заурчал живот, а Кайло все не появился.       Пришло сообщение: > Буду поздно. К ужину не жди.       И через минуту второе: > Прости.       Ох уж эти его извинения. Всегда не к месту.       В десять часов Рей надела плащ и пошла в ресторан через дорогу. Холодный кусок пиццы утолил ее голод. Она долго сидела за столиком, смотрела на мигающие в дождливой темноте неоновые фонари, ждала Кайло. Время шло, а его все не было. С изжогой и разочарованием Рей вернулась в квартиру.       В половине одиннадцатого она написала ему: > Ты скоро придешь?       Но ответа не получила.       За попытками почитать настала полночь, потом час, час двадцать. Рей печатала сообщения, потом стирала их, выключала свет, включала обратно, ходила в ванную, ложилась в постель, укутывалась одеялом, сбрасывала его, ворочалась, ругалась на жирную пиццу. Кровать стала слишком большой. В два пятнадцать не было ни одного сообщения от К.       А если он больше не вернется?       Рей задохнулась от ужаса и облегчения.       В три часа ночи звякнули ключи. Его шаги были громкими даже для свойственной монстру неуклюжей походки. Послышался глухой удар, всплеск — салатница покатилась по полу — потом громкие маты.       Больной ублюдок напился вдрызг.       Он открыл дверь спальни, лохматый, с остекленевшими глазами. От запаха выпивки затошнило.       — Как я могла поверить Армитажу, когда он назвал тебя функционирующим алкоголиком? — Рей поджала ноги под одеялом.       — Я не пьян. — Кайло чуть не завалил статуэтку с тумбочки, пока шел к кровати. — Ну, пьян… но чуть-чуть. Это ничего, я могу говорить.       Матрас скрипнул под его весом. Ему потребовалось время, чтобы сосредоточиться, он поднял ладонь и взглянул на Рей дикими глазами.       — Нам надо поговорить.       — О чем? — Рей сглотнула.       — Завтра мне придется… э-э-э… уехать. На несколько дней. Я получил… Мне отдали приказ.       — Какой приказ? — Рей подавила желание отшатнуться.       — Надеюсь, до этого не дойдет, но… я должен быть готов. Типа, в боевой готовности. Вот. В казарме. После выборов. На случай начала беспорядков.       Проклятье.       Как же банально. Этого следовало ожидать. В стране не так много людей, которые смогли бы возглавить правительственные войска. Тем не менее, у нее перехватило дыхание. Рей до последнего надеялась, что этого не случиться       — Я хочу уточнить, правильно ли я тебя поняла, — начала она. — Если после выборов начнется восстание, Первый Орден должен его подавить? Верно?       Он кивнул, спрятал голову в ладонях.       — Что сказал Армитаж?       — Его сегодня не было. — Кайло прочистил горло.       Господи. В последний раз, когда больной ублюдок проводил переговоры без контроля Армитажа, все закончилось ужасной сделкой, по которой он выполнял грязную работу ради получения желаемого. Ради Рей.       — И ты пойдешь? Если они прикажут — ты сделаешь это?       — Блядь, Рей! — закричал Кайло. — У меня нет выбора! Ты знаешь это!       Монстр.       Не его выбор, не его вина, кровь на руках во благо.       — Что ты чувствуешь, когда тебя используют? Это унизительно?       Кайло склонил голову набок, подсел ближе, придумывая, что сказать.       — Никто… никто меня не использует, любимая.       — А как же твои принципы? — почти отчаянно спросила Рей. — Даже с твоей ебанутой логикой ты заботился о благе страны. Хотел защитить людей. Ты болтал о высшей цели, жаловался, что воры и предатели толкнули тебя к алкоголизму. Ты хотел служить нации.       Она осторожно коснулась его мокрых волос. Кайло закрыл глаза, она погладила его шрам.       — Сейчас же ты — бешеный пес, который помогает президенту остаться у власти. — Рей убрала руку, Кайло задохнулся от потери прикосновения. — Страна в руинах. Ты не выезжал из столицы, не видел беженцев. Это сделали те, кто отдают тебе приказы. Они виноваты. И ты, потому что помог им.       Кайло открыл рот, готовясь возражать, утверждать, что это все — заговор американцев, но осекся. Он просто смотрел на нее. Возможно, он был слишком пьян, чтобы спорить. Возможно, знал, что она права.       — Что ты будешь делать, Кайло? Стрелять по безоружной толпе, когда тебе прикажут? Куда делись твои принципы? С каких пор ты защищаешь мудаков, что лгут и воруют, идешь против людей, которых присягал защищать?       Дождь барабанил по стеклам. Кайло побледнел, тяжело сглотнул. Его вырвет на кровать, — подумала Рей. Придется его мыть. Ей это не в первый раз, она уже отмывала его от грязи. В ту ночь, когда он убил Сноука, она смыла каждую каплю крови.       — Я могу спросить то же самое, — поразительно трезвым голосом сказал Кайло. — Что ты чувствуешь, когда тебя используют?       Вот же наглый больной ублюдок. Не дожидаясь ответа, он подался вперед, опрокинул Рей на подушки. Монстр был чертовски ловок для такого крупного и пьяного тела. Он надавил большим пальцем на ее губы.       — Вспомни этот разговор, любимая, когда однажды проснешься в забытой богом стране, и осознаешь, что, борясь за демократию, вы просто заменили одну марионетку на другую, а вокруг все по-прежнему лгут и воруют.       Рей хотелось укусить его за палец.       — Разница только в том, что вторая марионетка больше нравится американцам, послушно выполняет их приказы, вы получаете международную поддержку, если хорошо себя ведете.       Ну и пусть. Лучше так, чем война.       Рей убрала его руку от своего лица.       — Так ты думаешь… ты думаешь, мы победим?       — Ничего я не думаю. — Кайло рухнул на кровать рядом с ней. — И ничего не знаю. Мне просто приказали быть готовым. Возможно, ничего не произойдет.       — Если… если мы победим, а избирком подтасует результаты в свою пользу… то начнутся беспорядки. И я буду там. Я выйду на улицу со всеми. — Рей смотрела в потолок. — Мое место рядом с ними. Ты будешь стрелять в меня?       — Как ты… — Он напрягся. — Да как ты можешь? Никогда. Я никогда не причиню тебе вред, любимая. Блядь. Я лучше умру.       — Тогда не делай этого! — закричала Рей. — На хуй приказы, Кайло!       Он грустно покачал головой. Будто Рей ничего не могла изменить.       — Ты не понимаешь, любимая. Этим людям отказать нельзя. Когда они объявляют боеготовность — ты готовишься. Но что бы ни случилось — ты будешь в безопасности.       Проклятье.       Он недоговаривал. А Рей боялась спросить. Мало ли, какие факты могли открыться. Сможет ли она смотреть в зеркало, когда узнает всю правду?       Монстр обнял ее, в верхней одежде почти голую, Рей позволила. Он потерся кончиком носа об ее щеку и чуть слышно прошептал:       — Ты должна была выстрелить.       Наступила тишина. Может и так, монстр, — думала Рей. Всего этого бы не случилась, если бы ты получил пулю в сердце. Слезы подступили, Рей взяла его за руку и переплела пальцы. Он поцеловал ее в шею. Щетина кололась, пахло водкой, но губы были мягкими.       — Ты простудишься, если будешь спать в мокрой одежде.       — Мне все равно. — Он хихикнул.       Рей не пыталась встать, или поднять его. Барабанная дробь по стеклу прекратилась, ветер стих.       Завтра будет прекрасный день.       — Я… я завтра рано уйду. Точнее, сегодня. Через пару часов. — Кайло вздохнул. — Не буду тебя будить. Ты такая соня по утрам.       То, что было между ними — не отношения, не семья, не домашний уют — оно заканчивалось. В горле стоял ком. Что следовало сказать? Спасибо?       — Я когда-нибудь увижу тебя снова?       Он усмехнулся, поцеловал еще раз.       — Ты никогда не избавишься от меня, любимая.       Рей не знала, была ли в ужасе, или тосковала.       — А ты… ты пойдешь голосовать? — Самый абсурдный вопрос в их обстоятельствах.       — Я никогда не голосую, — удивил ее Кайло.       Монстр уснул почти сразу. От водки, или от близости Рей? Она была почти уверена, что пролежит без сна до его ухода, но она так измучилась, а больной ублюдок был таким теплым, храпел ей в волосы, убаюкивал своим сердцебиением. И кровать была как раз подходящего размера.       Когда Рей открыла глаза, яркий свет бил в окно, а простыни были холодными. Дождевые тучи действительно рассеялись, настал идеальный осенний день, медово-оранжевый, как чешуя ее рыбки. Рей потянулась, подошла к окну. Занавески зашелестели, когда она их распахнула. Солнце блестело на балконах, верхушках деревьев и крышах припаркованных машин. Даже на выключенной неоновой вывеске ресторана через дорогу. Цвета были свежими и насыщенными, ослепительно красивыми.       Из коридора исчезла спортивная сумка, половина шкафа была пуста. Остался только колючий шерстяной свитер, бережно свернутый у изножья кровати.       Рей надела его и пошла варить кофе.       До 24 сентября оставалось сорок шесть часов. В семь утра избирательные участки по всей стране откроют свои двери.