Hiraeth

      Этот день настал.       24 сентября в десять утра Рей пошла голосовать. Ее избирательный участок был через дорогу от детского дома. Впервые после долгого отсутствия она попала в этот район. Шесть лет назад она ушла и не оглядывалась назад. Ничего не изменилось. Те же сломанные скамейки в парке, покосившийся сетчатый забор. Приют по-прежнему был покрашен в оранжевый цвет, местами штукатурка облезла. Во дворе играли дети, худые, с голодными глазами, в поношенной одежде не по размеру. Маленькая девочка заметила Рей, перестала играть, улыбнулась. Рей поторопилась пройти мимо. Жестоко давать им надежду, заставлять верить, что идешь за ними.       Она быстро проголосовала, дрожащей рукой отметила нужное имя и опустила бюллетень в урну. Все заняло не больше пятнадцати минут. После этого Рей пошла в офис и почти никого там не застала. Леи не было, По уехал в родной город, большинство активистов работали наблюдателями на участках. Странно быть одной в месте, где всегда гудела толпа и кипела бурная деятельность.       Оставалось только ждать.       Во всем городе было ужасающе тихо.       Постепенно приходили люди, но никто не толпился. По слухам, дела шли хорошо — явка была высокой, надежда сохранялась, но никто громких заявлений не делал. Лея пришла к обеду, заперлась в своем кабинете. Она была мертвенно бледной, от болезни или от волнения. Рей оставила ее в покое. В конференц-зале установили телевизор, за новостями наблюдать было пока рано, подростки на полной громкости смотрели там какой-то боевик. Взрыв подбросил в воздух дорогую спортивную машину, весь экран заполнил огонь, а главный герой остался невредимым, стряхнул с плеча безупречного смокинга невидимую пыль.       Избирательные участки закрылись в восемь вечера.       Наступил худший час дня. Пришло время для предварительных результатов.       Без десяти девять в зал вошла Лея, подняла мобильный телефон повыше. Он был на громкой связи. Хриплым голосом мужчина кричал в трубке, но связь была такой плохой, что слов было не разобрать. Лея улыбалась красиво накрашенными в вишневый цвет губами.       Хорошо. Все было хорошо. Неужели.       Рей предвкушала победу.       — Открывайте шампанское, ребят! Все кончено! — Лея театрально развела руками. — Ублюдки теперь в прошлом.       В воцарившейся тишине кто-то ахнул, потом после паузы раздались аплодисменты, такие оглушительные, что стекла задрожали. Люди принялись колотить ладонями по столам в праздничном ритме. У Рей закружилась голова, захотелось присесть.       Все закончилось?       Лея дала всем время, потом подняла руки. Она была рада играть эту роль.       — Победа безоговорочная. Больше пятидесяти процентов в первом туре. У президента — почти сорок.       — У бывшего президента, — крикнули из толпы.       — Это официально? — Рей попыталась перекричать шум.       Лея просто покачала головой. Хорошо.       Мужчина в телефоне все еще кричал, но его уже не слушали. Шампанского у них не было, нашлось пиво и домашняя выпечка. Кто-то принес самогон в пластиковой бутылке из-под Кока-колы. Не прошло и часа, а народ вовсю праздновал, пел, махал знаменами сопротивления с черным кулаком.       — Режим повержен! — кричали вокруг. — Этот день войдет в историю!       Эйфория переместилась на улицы, тротуары заполнялись незнакомцами, радостно обнимающими друг друга и предлагающими тосты за победу. Воздух пах дешевым алкоголем и фейерверками. Толпа запела. Разумеется, многие понимали, что это не конец, но притвориться счастливым на одну ночь было жизненно необходимо.       Рей вернулась домой за полночь, полностью трезвая. Состояние было такое разбитое, будто она весь день блуждала в чужом сне.       26 сентября избирком объявил результаты подсчета.       Сопротивление собралось в зале. На большом экране человек в сером костюме и уродливых очках читал по бумажке. Его руки дрожали. «Ничья, — заявил он. — Два кандидата набрали по сорок процентов голосов. На середину октября назначен второй тур голосования, в котором будет определен победитель».       Речь была длинной, но его слова тонули в потоке возгласов, кто-то швырял скомканные газеты в экран.       Стоило ли удивляться?       — Что они говорят? — спросила Лея у По, когда он вернулся из штаба. С собаками на сене теперь контактировал он.       — Будем сражаться. — Он пожал плечами, оглядел зал потухшим взглядом. — Нельзя допускать второй тур. Если мы пойдем у них на поводу, то придадим легитимности мошенничеству с голосованием. Этого делать нельзя. Потому что их следующим шагом будет фальсификация второго тура.       — Что значит «сражаться»? — Сердце Рей больно колотилось об ребра.       — Протесты, сбор средств, митинги, шествия. Надеюсь, ты не забыла, как это делается, — сказала Лея из-за стола, заваленного хламом. — У нас полно опыта в этих делах.       — При всем уважении, профессор, — возразил Дэмерон, положив руку на плечо Леи. — Сейчас все по-другому. У нас нет трех месяцев на подготовку. «Сражаться» сейчас означает нечто иное.       Без слов Лея потянулась над столом, хрустнула суставами. По не знал, что добавить. Они оба выглядели так, будто мечтали сейчас оказаться где-нибудь в другом месте.       Рей покинула зал нетвердой походкой.       Дыши.       Дыши.       Дыши.       29 сентября рано утром началась всеобщая забастовка.       Закрылись все школы, офисы, магазины. Пекарни раздавали хлеб бесплатно. Врачи оказывали только экстренную помощь. Общественный транспорт не ходил, город заполонили горы мусора — дворники присоединились к борьбе. Пластиковые пакеты и опавшие листья летали по улицам в разноцветном вихре, воняло отходами. Но так пахла победа.       Потом начались протесты.       Народ стряхнул пыль со свистков, трещоток и транспарантов, тысячи людей призывали к справедливости, размахивая тряпичной куклой с лицом президента, одетую в тюремную полосатую робу.       — Второго тура не будет! — кричал в микрофон любитель кошек. — Воля граждан должна быть признана! Страна больше не желает быть заложником диктатора!       Шахтеры тоже бастовали. Без энергоносителей они будут отрезаны от электричества. Президент послал полицию разобраться, но все закончилось не так, как он рассчитывал.       — Никогда не связывайтесь с шахтерами. — По впервые за долгое время улыбался. — Они прогнали штурмовиков лопатами и кирками. Ублюдки бежали, спасая свои жизни!       Рей ответственно ходила на митинги, свистела до боли в щеках, раздавала листовки, где объясняли фальсификацию выборов простыми словами с большим количеством шуток. Смех — лекарство от страха, — говорили маркетинговые гении. Вечерами она смотрела свежие блокбастеры на пиратских кассетах. Качество было дерьмовым, будто кто-то снимал на ручную камеру в кинотеатре, внизу мелькали китайские субтитры. Рей не обращала внимания. Ведь Мэл Гибсон мог читать мысли женщин, Том Круз сам исполнял трюки, а Рассел Кроу обещал свободу рабам, умирая в Колизее.       Она дочитала книгу Люка. Инопланетяне успешно освободили свою планету, но их жизнь никогда не будет прежней, потому что они научились убивать.       2 октября в офисе сопротивления было собрание.       Из-за наплыва людей пришлось искать дополнительные сидячие места. Событие было важным. Рей знала в лицо почти всех присутствующих. Маркетологи на этот раз оказались в меньшинстве — заняли последний ряд раскладных стульев. В первом ряду расположились «собаки на сене» в мятых костюмах с ослабленными галстуками и мешками под глазами. Кофе подавался в пластиковых стаканчиках, Рей обжигала пальцы, передавая их. В зале клубился голубоватый дым, пепельницы были переполнены. Никто не указывал на знак «Курение запрещено». Даже Лея, которая сидела в углу и глотала кашель.       Рей открыла окна.       — Полиция меня не беспокоит, — сказал усатый мужчина, вроде бы, координатор информаторов из Министерства внутренних дел. — Они не все слепо верны руководству. У меня есть контакт в самой верхушке полицейского управления. Он сказал, что радикальных приказов они не получали. Среди рядовых сотрудников немало людей, симпатизирующих нашему делу.       На повестке дня была безопасность. Что делать, если власти применят силу? С каждым днем этот исход казался все более вероятным.       — Если это не полиция, — предположила женщина из отдела маркетинга. — Значит, они готовят Первый Орден?       После паузы усатый мужчина кивнул, по залу пошел шепот. Заскрипели стулья. Рей прикусила щеку изнутри.       — Кайло Рен. — Мужчина в красивых очках скривился, пытаясь скрыть страх. — Проклятый… Господи боже, только не этот уебок.       — Черт, — вырвалось у кого-то.       Рей посмотрела на Лею. Генерал не сводила глаз с божьих коровок на своей чашке. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.       — Я слышал… — продолжил мужчина в очках. — Ходят слухи, что в 1998 году, когда его отправили на юг подавлять беспорядки, он взял карту провинции и вычеркивал каждую покоренную деревню красным маркером. Ставил крест — готово.       В зале зароптали. Рей сжала кулаки, продолжила наблюдать за Леей. Та мастерски держала лицо, Рей так никогда не научится.       Остывший кофе превратился в мутную воду в пластиковых стаканчиках, дым раздражал глаза.       — Будет трудно, — сказала пожилая женщина в вязаном свитере, выглядящая как чья-то бабушка, а не политик. — Кайло Рен… он опасен. Говорят, ему нравится насилие. Он своими руками убивал людей. Его девиз: «Зачем тратить патроны, если можно сломать шею».       В голове Рей вспыхнули образы. Ее сапоги в крови, сломанный позвоночник, отколотый клык, лепестки роз на черно-белой плитке. Она пыталась отогнать морок.       — И он тот еще урод, — фыркнул усатый мужчина. — Вы видели его фотки?       Он про ту газету, которая вышла во время бомбежек. Ту, которую Рей держала в ящике стола. Кайло там выглядел как диснеевский злодей, темноволосый, весь в шрамах, с большим носом. Разыскивается за преступления против человечности.       — Да. Сразу понятно, что у него беда с головой, — прокомментировала бабушка. — Ставлю на то, что он насильник. Бьет жену, если она у него есть. Такие люди все одинаковые.       Рей вздрогнула.       Пошла ты со своими тупыми стереотипами и нафталиновым свитером. Овца.       Как ты смеешь рассуждать о том, чего не знаешь?       Он не такой.       Лея барабанила пальцами по столу, не сводя глаз с чашки. Рей казалось, что фарфор сейчас треснет.       — Помните Сноука? — спросил парень в очках. — Вроде, он был профессором.       — Лысый старикан, который написал кучу книг и вел телешоу в 90-х — этот Сноук? — внезапно к разговору присоединился По.       — Его убили. — У мужчины очки съехали на кончик носа. — В 96-м или 97-м году. Писали про кражу со взломом. Скорее всего, это прикрытие. Кайло Рен замочил старика, как таракана, из-за внутренних разногласий. Правительство прикрыло задницу своего золотого мальчика.       Какой-то молодой парень щелкнул зажигалкой, привлекая внимание.       — Это не самое страшное. — Кончик его сигареты засветился красным. — Я слышал, что Кайло Рен застрелил собственного отца, и ему это сошло с рук.       Наступила тишина. Бледные лица людей, считающих себя важными шишками, выглядели потерянными, страх сочился сквозь завесу дыма.       Рей заморгала. Если потереть глаза, размажется макияж.       — Довольно!       Чашка зазвенела, когда Лея Органа ударила ладонями по столу. Она поднялась. Невысокая, худая женщина с неестественно объемным париком и огнем в глазах. Рей вспомнила ее речь на философском факультете при их первой встрече. Про монстров.       — Если правительство хочет спустить на нас самого гнусного бешеного пса — пусть так и будет, — сказала она. — Кайло Рен у них такой один. Первый Орден — немногочисленная частная военная компания. А нас больше миллиона.       Усатый мужчина склонил голову, сзади заскрипели стулья, женщина-маркетолог вздохнула.       — Включите камеры, нужно это заснять, — прошептал кто-то.       — Пусть стреляет. — Лея махнула рукой. — Кто-то может погибнуть, да. Однако один человек с горсткой прихвостней не остановят миллион человек. В этот раз не мы должны быть напуганы. Кайло Рен — вот кто должен дрожать от страха перед нами.       Проклятье.       Никто не возражал.       Рей разрывалась между благоговейным воодушевлением и отвратительным цинизмом. Отчаянного блудного сына костерили за то, что он портил все, к чему прикасался.       По ссутулившись сидел на стуле, ковырял заусенец.       — Я согласен с профессором, — сказал усатый мужчина. — Кайло Рен, или кто-то другой — это не конец света. Когда они прибегнут к насилию, мы не будем сидеть, сложа руки.       Все закивали, собрание подходило к концу.       Вечером у себя в квартире Рей вырвало. Она сидела на холодной плитке, обняв унитаз, изрыгала бесконечные чашки кофе с желчью. Надо было хоть бутерброд в офисе перехватить. Но еда не имела вкуса, если ее готовил не Кайло.       Она переоделась в его свитер. Надо было его постирать, но она боялась потерять родной запах.       Рей долго сидела на диване, наблюдая за плавающей кругами рыбкой. Ее плавники красиво колыхались в прозрачной воде. Ее жизнь была проста.       Досчитав до ста, Рей взяла телефон и набрала К.       «Набранный вами номер не обслуживается», — сказал механический голос.       Проклятье.       Рей ударилась в рыдания.       Она не могла поверить, что он расстреляет протестующих. Нет. Хоть он и больной ублюдок, но все же не настолько.       Вот только она видела, как он убивал, легко представляла его с красным маркером в руках.       4 октября избирком отменил результаты выборов.       Все. Протестующих хотели отправить по домам. По телевизору мужчина в уродливых очках объявил, что новые президентские выборы состоятся через шесть месяцев в следующем году или позже. Он призвал всех вернуться к обычной жизни. С действующей властью, разумеется.       — Что происходит? — спросила Рей у По, едва пришла в офис.       Он подошел к окну, за которым толпой маршировали люди в фиолетовых футболках. Кто-то нес портрет Эмилин на древке.       — Они сказали… — Голос По сорвался. — Нам было сказано действовать немедленно. Завтра День Д.       — Завтра? — Рей сглотнула.       Скоро. Так скоро. Слишком скоро, твою мать.       Только не это.       — Это будет скоординированная акция. Утром в столицу съедутся активисты со всей страны. Пробуем собрать миллион. Идем штурмовать Парламент, где сидит избирательная комиссия. Там хранятся бюллетени. Мы покажем миру настоящие результаты. — Стекло запотело от его дыхания.       Рей сжала его плечо, жилистое, напряженное, мокрое от пота.       Она не могла говорить. Подбородок дрожал. Они постояли в тишине.       — Ты… — Рей нарушила молчание. — А ты знал, что у Леи был сын?       — Это ужасно. — Дэмерон кивнул. — Потерять ребенка.       — Как он умер?       — Несчастный случай. Где-то за границей. В Нью-Йорке, кажется. Ему и двадцати не было. — По задрожал. — Неудивительно, что Лея отдает всю себя нашему делу. Борьба — единственное, что у нее осталось.       — А что насчет тебя? — Рей наблюдала, как По не отрывал взгляд от толпы.       — Спроси как-нибудь в другой раз, солнышко. — Он усмехнулся. — Если я вернусь в целости и сохранности.       Вечером она набрала номер Армитажа.       Надо было позвонить ему еще несколько дней назад. Рей хотела. Но Армитаж всегда был так с ней откровенен, что она боялась услышать то, что он скажет.       Он сразу взял трубку. Черт.       — Моя дорогая! — Он был в шумном месте, вокруг были голоса, не похожие на шум протестов. — Как продвигается революция?       — Я у тебя это хотела спросить. — Рей вздохнула, Армитаж молчал. — Как он? Он с тобой? Дашь ему трубку?       — Не уверен, что могу тебе помочь, моя дорогая. — Он прокашлялся. — Я не знаю. Он не со мной.       В животе скрутило.       Только Армитаж мог удержать больного ублюдка сделать самое худшее.       — Ты где?       В трубке слышался звон бокалов и тост на иностранном языке. Он в ресторане?       — Скажем так, я в долгожданном отпуске.       Говорили не по-английски, не по-немецки. Румынский или испанский она бы не определила, но это звучание Рей уже слышала раньше. Венгерский!       — Ты в Будапеште?       — Вернусь через неделю, если все сложится удачно. — Армитаж рассмеялся. — Хорошо провести время на восстании, не делай того, что не стал бы делать я. Хочешь, свожу тебя куда-нибудь после? Куда захочешь. Выбери место.       Рей отключилась и швырнула телефон на пол. Потом в панике бросилась к нему. Экран треснул, но мобильник работал. Хвала младенцу Иисусу, как сказал бы Армитаж.       Мудозвон.       Она достала из заначки свой лучший шоколад, швейцарский, в золотой фольге, с карамельной стружкой и морской солью. Остался со дня рождения. Берегся для особого случая. Сидя на подоконнике в одеяле, Рей смотрела на полумесяц в серых облаках. Что могла предвещать такая луна? Идеальный серп, как в детских рисунках. Она облизала испачканные пальцы и отправилась спать. До утра оставалась пара часов.       5 октября на рассвете все началось.       Рей тщательно подбирала одежду: прочные кроссовки, удобные леггинсы, стеганая куртка, слишком теплая для начала осени, но набивка могла смягчить удары дубинками. Она нашла шарф — тонкий, с бусинами, но, в случае чего, в него можно было завернуться, чтобы ничем не надышаться. Хоть полиция и заявила, что не станет подчиняться радикальным приказам, слезоточивый газ пустят неизбежно. Рей сделала макияж, как ее научила Эмилин: бронзовые с серым тени, черная подводка для глаз, два слоя туши. Как боевой раскрас.       Она была не готова, но к такому невозможно подготовиться. Приходится просто стиснуть зубы и сражаться.       С самого утра улицы были заполнены толпами людей.       Никаких криков и беспорядков не было — они слаженно двигались, рекой стекались в назначенное место. Рей видела подростков со значками сопротивления, их родителей, трогательно держащихся за руки, мужчин в беретах с коммунистическими флагами, бородатых мужчин с монархической символикой, интеллигентов со сморщенными будто от отвращения лицами, загорелых строителей, молодежь в арафатках и хиджабах, футбольных фанатов в полосатых майках, священников в черных рясах с иконами в руках, женщин и мужчин, молодых и старых, горожан и деревенских жителей, больных и здоровых. Они все хотели справедливости. По проезжей части медленно катился бульдозер — на нем стояли люди, скандировали лозунги, махали национальным флагом. Рей кивнула соседям по лестничной клетке, которые присоединились к толпе, но пошла в противоположном направлении, в офис.       Небо было лазурно-синим, пахло потом и бензином.       В офисе организовали импровизированный пункт медицинской помощи. Врачи-волонтеры толпились в главном зале, столы были завалены бинтами, ватой, блестящими инструментами из нержавеющей стали — пинцеты, ножницы, скальпели.       Лучше быть готовыми.       Она застала Дэмерона уже в дверях.       — Ты к собакам на сене?       — Да. — Он кивнул. — Скажут, что мне сегодня делать.       По тоже оделся по случаю. Армейские ботинки, камуфляжные штаны, стеганый жилет с чужого плеча.       — Я видела бульдозер по дороге сюда.       — Их полно, солнышко. — По улыбнулся, потер ладони. — Бульдозеры, погрузчики, тракторы. Они нужны для слома блокпостов. Полиция пока бездействует. Было несколько инцидентов, но никакого жестокого дерьма. Пока что.       — Господи боже. — Рей не знала, что еще можно сказать.       — Береги себя, солнышко. Пожалуйста. И еще… Если ты хочешь остаться здесь — ничего страшного. Врачам понадобится любая помощь. — Он ушел без оглядки.       Рей слонялась по офису. Проверяла аптечки, сортировала дезинфицирующие средства, маски, шины. К ней подошел иностранный журналист, дружелюбный и хорошо информированный. Он задавал массу вопросов, каждый из которых сбивал с толку. Каково это — быть борцом за свободу? Как думаете, такие молодые люди, как вы, — будущее вашей страны? Где вы учили английский? По телевизору транслировали мультфильм про Хитрого койота и Дорожного бегуна, будто с миром все было в порядке. Рей хотела присоединиться к Лее в ее кабинете, но передумала. Было неподходящее время.       Она стала ждать.       Около часа дня в нагрудном кармане завибрировал мобильник. Номер был не знаком. Путаясь в ногах, Рей бросилась в туалет, заперлась в кабинке.       — Монстр? — с надеждой в голосе ответила она.       От длинной паузы перехватило дыхание.       — Понятия не имею, чем я мог заслужить такое прозвище. Не уверен, что мне нравится.       — Мистер Скайуокер? — Рей моргнула.       — А ты думала, кто-то другой? — Люк цокнул языком. — Я ничего не слышу, очень шумно. Почему ты не на улице? Пропускаешь революцию?       В трубке был слышен свист и пение. Он был на площади.       Еб твою мать.       — Я в офисе, — ответила Рей. — А вы где?       — Только что добрался до центра. Еле пролез через блокпосты. Я в холле одного здания, зашел позвонить. Нельзя ходить на революцию в одиночку.       Рей нахмурилась. Какие перемены, однако.       Он знал, что его племянник может подавить эту самую революцию?       — Почему?       — Потому что сегодня слишком важный день, чтобы отсиживаться дома, — ворчал Люк. — Или я настолько циничен, что хочу своими глазами убедиться, что все скатится в дерьмо.       Он сильно рассмеялся, закашлялся.       — Приезжайте сюда. Хотите, я расскажу Лее?       — Нет. — Судя по звукам, Люк чесал бороду. — Давай встретимся через полчаса, вместе посмотрим на кошмарную бурю. Или вместо борьбы за правое дело ты предпочитаешь отсиживаться в офисе?       Во рту пересохло, сердце заколотилось, в ушах зазвенело.       Он поймал ее на слове.       Пошел ты, упрямый старый хрыч.       Рей начала считать.       Десять.       Пятнадцать.       Двадцать.       — Встретимся внизу, — наконец согласилась Рей. — Подождите меня у входа, чтобы не потеряться в толпе.       Трясущимися руками она отключилась.       Это было начало конца.       И этот конец она встретит с Люком Скайуокером.       Было ли это смехотворно или, наоборот, странно?       Ни слова не говоря Лее, Рей махнула рукой журналисту и ушла из офиса, не зная, вернется ли когда-нибудь обратно. Сложно было не упасть с лестницы на ватных ногах.       Люку понадобилось больше получаса, чтобы добраться до сопротивления. Он постриг бороду, надел кожаную куртку с большими лацканами и солнцезащитные очки. Его вид напоминал постаревшую рок-звезду — ветерана психических войн, отправляющегося на свою последнюю битву.       — Прими комплименты за макияж, — громко кричал он. — Жаль только, что он будет испорчен слезоточивым газом!       — Вы уверены, что хотите это сделать, мистер Скайуокер? — Рей покачала головой.       — Не волнуйся, у меня полно опыта. — Он остановился, пожал плечами. — Прошло много лет, но разжигать революцию — все равно что кататься на велосипеде: никогда не разучишься. Идем, а то без нас начнут.       Рей вздохнула, шагнула в толпу, будто погрузилась в воду. Река людей стала гуще и беспощаднее. Невозможно было замедлиться или сменить направление. Вокруг скандировали песни и кричали: «Победа», «Victory!» Под подошвой что-то хрустнуло, возможно, банка из-под пива. Рей наклонилась, чтобы проверить, ее толкнули, она потеряла равновесие. Люк ловко подхватил ее. Его ладонь была сухой, хватка грубоватой, но крепкой. На пару шагов впереди молодые парни с барабанами на шее, отбивали ритм. Что-то среднее между военным маршем и приглашением на казнь.       Брам-та-да-дам. Брам-дарам-та-дам.       На тротуаре стояла полиция с водометами, кевларовыми жилетами, щитами, касками. К протестующим они не подходили. Нигде не было следов Первого Ордена.       Где больной ублюдок? В казарме? В засаде? Ждет смертельного приказа?       Он обещал, что она будет в безопасности. Обещал. Где он?       Брам-та-да-дам. Брам-дарам-та-дам.       Над головой закружились вертолеты, как ястребы над добычей, вдали показался зеленый купол Парламента. Люк что-то спрашивал, но слышно не было.       — Прошу прощения?       — Я спросил, что ты надеешься получить от этого? — Он кричал ей в ухо.       Она пожала плечами. Это вопрос с подвохом? Список длиннющий: мир, свободу, демократию, нормальную жизнь. Но, прокручивая его в своей голове, она теряла смысл каждого слова.       — Конец! — крикнула Рей. — Я просто хочу, чтобы все закончилось.       Брови Люка взлетели вверх. Затем он кивнул и улыбнулся, будто Рей впервые в жизни сказала разумную вещь. Стоило ли воспринимать это как комплимент?       Площадь превратилась в море, или даже океан людей. Они стекались со всех прилегающих улиц, все больше и больше. Их вполне могло быть миллион. Толпа впереди забуксовала, но Люк ловко протискивался между протестующими, направляя ее. На удивление, старик был ловок. Над головой реяли флаги, от криков и барабанной дроби закладывало уши, в куртке было слишком жарко.       Посреди площади стоял грузовик, где организовали импровизированную сцену. Политики, как на спасательном плоту, вещали оттуда свои речи. Любителя кошек окружали крепкие парни-телохранители. Бабушка, парень в очках и Дэмерон стояли позади. Плечи По были опущены, выражение лица было сложно рассмотреть с такого расстояния. Он дистанцировался от остальных, казалось, еще шаг — и он упадет с кузова.       У Парламента стояло двойное полицейское оцепление. Проклятые штурмовики. Только вот они не вытянулись по струнке, один шаркал ногой, другой опустил щит, по краям построение было неплотным.       Они не хотели быть здесь.       Рей встала на цыпочки. Где Первый Орден?       — Вы тоже граждане нашей страны! Вы наши братья и сестры! — Политики с грузовика обращались к полицейским. — Не защищайте диктатора! Бросайте щиты и присоединяйтесь к нам!       Оцепление не реагировало. Но и не отступало. Шло время. Час, может, больше. Протестующие прибывали.       Политики говорили по очереди, их речи уже пошли на второй круг. Неловко. Время шло. В воздухе витала какая-то необъяснимая аура спокойствия — опасное затишье, как туго свернутая пружина, готовая вот-вот распрямиться.       Спину и шею Рей покалывало.       Слишком долго. У собак на сене же был план!       — Они в любой момент потеряют контроль над толпой, смотри! — Люк кричал ей в ухо. — Любители проклятые! Готовься бежать.       Через минуту в полицию был брошен первый камень.       Рей этого не видела, бросали, может быть, вовсе и не камень, но народ начал кричать, толпа задвигалась, ее уносило назад, за куртку кто-то дернул. Люк сжал ее руку.       — На позиции! — громко приказал кто-то.       — Никакого насилия! — в микрофон кричал мужчина голосом По. — Остановитесь сейчас же! Никакого насилия!       Но его никто не слушал.       Полиция пошла вперед.       В протестующих полетели снаряды со слезоточивым газом. Они выглядели как баллончики для краски, шипели, когда ударялись о землю или чью-то голову.       Толпа бросилась бежать.       Рей глотнула горького воздуха, обожгла язык, из носа потекло, глаза перестали видеть. Слюна обжигала губы. Она не могла замедлить бег, или отпустить руку Люка, или понять, куда их вообще тянула толпа. Рей закашлялась, натянула шарф на нос.       Рядом упала женщина. Попытки встать были безуспешны, Рей бросилась на помощь, но Люк потянул ее в другую сторону. Нет. Нельзя отвлекаться при паническом бегстве. Пелена газа была густой, как туман, молочно-белой, скрывающей все вокруг. Повсюду были крики, ругань, мольбы, хруст, Рей наступила в лужу рвоты, увидела кровь на асфальте. У протестующего был пробит лоб и выбиты зубы. Как это могло случиться? Слезы застили глаза, пахло уксусом и мочой, шарф стал влажным от дыхания. Подступила тошнота.       И все остановилось.       Толпа встала на месте.       Полиция не преследовала их.       Завеса медленно рассеивалась.       — Ты в порядке? — От крепкой хватки Люка болела ладонь, он потерял свои очки в беспорядке.       Рей кивнула.       — Говорил же, что испортишь макияж. — Его глаза налились кровью и болезненно опухли.       Она почти рассмеялась.       Серые тени размазались по пальцам, когда Рей потерла глаза, осмотрелась. Неуправляемая масса подтолкнула их прямо ко входу в Парламент — лестница начиналась в нескольких шагах. Полицейский кордон стоял на первых ступеньках с дубинками и щитами наготове. Импровизированная сцена на грузовике была пуста. Собаки на сене убежали в безопасное место? Рей была уверена, что По еще в толпе. Люди вокруг чихали, кашляли кровью, сквернословили. Они дрогнули, но отступать не собирались. Кто-то кричал, что надо протаранить кордон свиней грузовиком. Люди хлопали.       О, это был далеко не конец.       Небо больше не было голубым, что-то мутное, угольно-серое опускалось сверху. И это был не газ. Густой, темный дым распространялся по площади, хотя снаряды никто не бросал.       Тогда Рей поняла: Парламент горел.       Не крыша, не стены, дым шел со двора, чернота поглощала купол, раскатывалась по небу. Как чернила на воде, но не настолько красиво. Кто его поджег?       А главное — зачем?       — Там бюллетени! — закричал мужской голос. — Они сжигают улики!       Проклятье.       Что делать?       По толпе вновь прошла волна паники, решимости и гнева. Люди повторяли, что момент настал. Будет еще газ, — решила Рей. Волна грозилась поднять ее на руки в небо, бросить в пучину бури.       Она стиснула зубы, поправила шарф, кивнула Люку и приготовилась бежать.       Время замерло, никто не двигался.       На лестнице, наоборот, началась суматоха. Полиция отступала.       Но пост не оставляли. Их заменили.       Непонятно, откуда появились темные бронированные люди в противогазах с круглыми линзами. Они были похожи на инопланетных жуков из страшного сна. Они так чудовищно двигались — маршем, отработанным, четким шагом, не слишком быстрым, уверенным, в отличие от бесконтрольного хаоса вокруг них. Щитов у них не было. В руках каждого был автомат, пальцы в перчатках занесены над предохранителем.       На их рукавах были шевроны — красное солнце на черном.       Языческое солнце Первого Ордена.       Пиздец.       Небо темнело, оцепление расступилось. Он вышел вперед.       Она узнала его походку. Косолапый, не грациозный, он шагал вниз по лестнице к ней навстречу, а под ногами клубился густой дым, будто греческое божество двигалось в замедленной съемке. Его лица было не видно за противогазом и каской. Одет он был так же. На его плече висела винтовка, но про запас. В правой руке он держал пистолет, наслаждаясь тем, как он ощущался в ладони. Он не был похож на человека. Монстр в маске, чья тень из дыма затмевала солнце.       Кайло Рен, бешеный пес войны. Бог смерти.       Легенда.       Все кричали, но Рей ничего не слышала.       Толпа стояла на месте. Она, как единый организм, была готова броситься вперед, однако всех разом сковал первобытный страх. Миллион людей испугался одного человека. Решатся ли они на штурм, если исход будет плачевным? Начнут ли автоматы стрелять, чтобы пропагандисты потом бравировали новостями о защите улиц от вооруженной, разъяренной толпы? Или Лея была права, Первый Орден испугается?       Люк сжал ее руку. Он понял, кто за маской.       Рей было интересно, винил ли он себя.       Кайло встал перед линией Первого Ордена. Осмотрел толпу. Его грудь ритмично вздымалась — через маску тяжело дышать, жарко, душно, да еще со сломанным носом. Он сжал пистолет, приподнял его, и передние ряды протестующих дрогнули, отступили, подняв руки вверх, а глаза опустив вниз. Невероятно, неприлично страшно, в животе у Рей закололо. Интересно, сколько людей обмочились от такого зрелища?       Он должен знать, что она здесь. Он должен.       От этого зависит все, он сказал, что скорее умрет, чем причинит ей боль.       Левой рукой Кайло ослабил ремешок и стянул противогаз. Его бледное лицо вспотело, волосы прилипли ко лбу, он поморщился от газа. Коллективный «ах!» раздался в толпе. Да, за маской был всего лишь человек, но народ видел перед собой темного злодея с кривыми чертами лица, шрамами и волчьим клыком. Как же легко поверить, что он способен на самые гнусные жестокости, когда его загнали в угол. Да и просто для удовольствия.       За его спиной горел Парламент, окна бились вдребезги, когда первые языки пламени охватили стены. Ярко-оранжевый огонь подступал к зеленому куполу. Кайло обернулся, посмотрел на весь этот дым, опустил взгляд на пистолет в его руке, будто вспомнил, что намерен применить его. Люди в черном стояли смирно, ожидая его приказа. Рей укусила шарф, соленый от газа, пота и слез.       Не делай этого, монстр.       Не надо.       Ты выше этого.       Ты лучше.       Они называют тебя мясником и ублюдком в Нидерландах, но ты же не бессердечный.       Не позволяй им победить.       Кайло всмотрелся в толпу. Он видел ее? С такого расстояния было сложно сказать, но, вроде бы, его хмурый взгляд потеплел, в глазах мелькнула печаль. Как в ту ночь, когда она держала его на прицеле. Хотя, возможно, ей просто показалось.       Люди вокруг выли, но не шевелились. Время шло.       Безумно хотелось закрыть глаза, но нет. Она будет смотреть.       На хуй ее жизнь!       А затем Кайло заткнул пистолет за пояс своей униформы и жестом отдал приказ к отступлению.       Сначала все замерли, повисла странная тишина. Наблюдать за этим было будто бы сном. Первый Орден отошел в сторону, открыв протестующим доступ к лестнице. Кайло прислонился к мраморной балюстраде, скрестил руки на груди. Он продолжал смотреть в ее сторону. Это не было жестом повиновения или поражения. Он приветствовал свою судьбу. Но момент истины быстро закончился. Гул ярости прокатился по массам на площади. Рей захотела броситься к нему. Растолкать всех на своем пути, переступить через тела, прогрызть к нему дорогу, обнять его, кричать, колотить его руками так сильно, что зазвенело бы в ушах, целовать каждый сантиметр его лица, спросить — он сделал это, потому что так правильно, или он поступил так ради нее.       Имело ли это значение?       Она не могла сдвинуться с места. Их с монстром разделяла толпа, его очертания тонули в вале флагов и шуме лозунгов. Рей его больше не видела.       Люк крепко сжал ее руку, ее крик приглушил шарф.       Двери Парламента распахнулись настежь, протестующие ринулись в горящее здание, бросали камни в окна, расталкивали случайных полицейских. Тут и там слышались отчаянные призывы: «Не делайте этого!», «Не губите народное достояние!», «Это же и ваш Парламент!» Но массы были неудержимы. Это уже не спасение доказательств из лап режима, — поняла Рей. Это ебаная революция во всех смыслах.       И если бы Кайло не отступил, это превратилось бы в полноценную гражданскую войну.       Она повернулась к Люку. Он наблюдал за ней, сузив красные глаза. Он спрашивал что-то, но слов не было слышно. Потом он потянул ее руку в противоположном от Парламента направлении.       Рей кивнула.       Старик был хорош в умении отступать. Он прекрасно ориентировался среди людей, иногда позволял массе их нести, иногда медленно сворачивал, искал просвет. Они наступали на стекла, потерянную одежду. Идущие навстречу люди рычали от праведного гнева, но толпа больше не была единой. Часть протестующих свернула от Парламента к соседнему зданию местного телевидения. Туда переехал грузовик, с которого в окна летели бутылки с желтой зажигательной смесью. Ее назвали в честь русского министра, подписавшего Договор о ненападении между СССР и Германией.       Как там его звали?       Не важно. Было невозможно сосредоточиться. Рей думала лишь о том, удалось ли монстру скрыться в безопасном месте до штурма. У протестующих не было причин нападать на него после всего, что он сделал. Некоторые кричали его имя, подбадривали, аплодировали. Только вот это лишь усложняло его судьбу. Как быть с военным преступником, спасшим их страну?       Она хотела поговорить с ним. Она хотела прикоснуться к нему.       Но она могла больше никогда его не увидеть, и от этой мысли хотелось кричать.       Люк остановился. Они были в парке.       Рей понятия не имела, сколько времени бежала, минуту или полдня.       — Жива? — Скайуокер откашлялся, сплюнул на землю.       — Я… думаю, да. — От пальцев Люка у нее остались синяки, Рей стянула вонючий шарф. — Там пожар кто-то будет тушить?       — Надо бы. — Люк усмехнулся и снова закашлялся. — Восстановление Парламента встанет в копеечку. Не лучший способ для кошколюба начать правление.       Рей оглянулась. В парке было тихо. Люди сидели на газонах, под деревьями, уставшие, грязные. У их ног валялись флагштоки. Но они улыбались. Улыбались. День был жуткий, напряженный, полный неожиданных поворотов, насилия. А теперь люди улыбались. Девушка надела трофейную полицейскую каску. Та была ей велика, она стала похожа на ребенка с кастрюлей на голове. Смешно и по-человечески мило. Под ее толстовкой была фиолетовая футболка с Эмилин Холдо.       В этот момент резкий звук распугал голубей на всех окрестных деревьях.       Зазвенели церковные колокола. Они всегда были такими громкими?       Металлический звон возвестил миру, что десятилетие мрака подошло к концу. Все случилось так, как Рей надеялась. Это победа.       Победа.       Просто нереально.       Люк вытер бороду тыльной стороной ладони.       — Тот человек перед зданием Парламента… Ты знаешь его, — безапелляционно заявил он.       — Это Кайло Рен. — Рей пожалела, что сняла шарф, закрывающий лицо. — Его все знают.       — Я не это имел в виду. — Старик дал ей время, отряхнул куртку. — Я наблюдал за тобой. Ты там чуть с ума не сошла. Ты его знаешь. Ты знаешь, кто он.       Блядь.       Старый хрыч притворялся циничным и отстраненным.       — А что, если да?       — Рей. — Он впервые позвал ее по имени, голос звенел в унисон с церковными колоколами. — Думаю, нам нужно поговорить.