Hiraeth

      Запах свежезаваренного кофе наполнил кухню Рей, темная жидкость пенилась, когда она его наливала. Приятный домашний аромат резко контрастировал с газом. Рей осторожно передала кружку Люку. Он любил такой же кофе, как она, — черный, без сахара, без молока. Горький, как жизнь. Люк сделал глоток и поморщился.       — Слишком горячо?       — Нет. — Он усмехнулся. — Проклятый газ убил мои рецепторы. Даже если это лучший кофе в мире, язык настолько онемел, что он похож на теплую мочу.       Рей хихикнула, Люк улыбнулся в ответ. Атмосфера была неловкой. Они оттягивали неизбежное.       Только вот как начать разговор, после которого они никогда не станут прежними?       В квартире было душно, пахло кофе и дымом, но окна Рей не открывала. Снаружи праздновали люди, было слышно эхо пения, свист и аплодисменты. Быть может, те, кто кричал там лозунги, уже и сами понимали их бессмысленность.       — Что меня выдало?       — Ты не понимаешь? — Люк поднял брови, Рей молчала, поэтому он продолжил. — Как-то раз ты упоминала сына Леи. Это было подозрительно. Немногие в курсе этой истории. И уж точно в нее не стали бы посвящать девочку из колледжа. Тогда я не обратил внимания, хотя должен был.       Он глотнул еще безвкусного кофе.       — А сегодня все стало кристально ясно. Ты… ты поэтому начала со мной общаться? Из-за него?       Да, — думала Рей.       — Нет. Лея приказала. Она хотела, чтобы кто-нибудь сблизился с вами и уговорил участвовать в выборах. И я это сделала. — Рей облизала губы. Они еще были горькими от газа. — Попыталась сделать.       Люк кивнул, но вряд ли поверил. Комментировать он не стал. Рей отпила кофе, будто желчью обожгла горло.       — И как это произошло? — Люк поставил кружку, скрестил руки на груди. — Откуда ты знаешь моего племянника?       Рей поковыряла трещину в своей кружке. Она поверить не могла, что ведет этот разговор.       С чего начать?       Давным-давно она фантазировала, что их поймают, секреты будут раскрыты, груз свалится с плеч. Она даже реплики подготовила. «Я его, а он мой», «Это судьба», «Или трагическая созависимость, если угодно».       Но Рей выдохнула, не решаясь заговорить. Чем дольше она колебалась, тем больше щурился Люк.       — Я… эм-м… Последние несколько лет у нас были отношения, — призналась Рей.       Так.       Основное она сказала.       Прозвучало так нормально. Ну, почти. Банальная вещь, да, люди встречаются.       Целую вечность Люк ничего не говорил, просто хмурился.       — Были отношения, — наконец повторил он за ней, и добавил: — с Беном.       — Не называйте его так.       Люк поднял ладони, едва не смахнув кружку со стола. Он хрипло откашлялся, из-за дыма, или из-за возраста.       Снаружи раздались аплодисменты и вопли «Победа!»       — Это… Блядь, я бы в жизни не подумал, что… ты с ним. Ты хоть представляешь, что он сделал?       — Сломал вам руку в двух местах. — Рей кивнула. — У вас есть шрам. Вы чешете его, когда волнуетесь. Вы назвали его бешеным псом войны и угрожали вычеркнуть из семьи, за это он избил вас до полусмерти. И это далеко не самая ужасная вещь, что он делал в жизни.       У Люка глаза на лоб полезли. Она сказала то, что они надеялись скрыть от посторонних. Люк коснулся рукава, скрывающего шрам. Рей запретила себе его жалеть.       — Только вот сегодня он предотвратил гражданскую войну, — сказала она. — Когда отошел в сторону днем.       — Так вот как ты видишь это событие. — Люк сжал зубы.       — Вы тоже это видели, — твердо сказала Рей. — Вы и миллион человек.       — Я увидел… — Люк полез в карман, достал табакерку. — Увидел мужчину, загнанного в угол, вынужденного спасать свою задницу. Шоу, которое он устроил, — идеальный способ поладить с новым правительством. Он купил себе привилегии.       — Он не такой расчетливый, — возразила Рей.       — О, ты так думаешь? — Люк растер пальцами щепотку табака, в кухне запахло сандалом и дымом. — Поверь, Бен прекрасно умеет манипулировать людьми, чтобы получить желаемое. А уж если дело касается причинения вреда — тут он чертов эксперт. Может смотреть тебе в глаза и рвать твой мир на части.       Люк слишком плотно набил трубку, но Рей не запрещала у себя курить.       На улице запели песню. Все пьяно фальшивили, мелодию было не узнать, слова сливались в тягучий вой, прерываемый смехом и аплодисментами.       Когда уже люди устанут веселиться?       Сколько можно праздновать поражение темной стороны?       — Ты думаешь, он случайно познакомился со Сноуком? — Люк зажег спичку, табак в трубке затрещал. — Этот проклятый шарлатан выступал против каждой ценности, в которой мы воспитывали Бена. Вместо порядочности и морали — одна хитрость да жадность. Жуткий кукловод, проворачивающий темные делишки, нашел удачное время, чтобы развернуться. Бен сбежал к нему назло — он прекрасно знал, что заставит нас почувствовать. Он закончил тем, что выступил на стороне людей, остановить которых способна лишь кровавая революция!       Он вдохнул дым, закашлялся. Судя по его лицу, у табака тоже не было вкуса.       — А что если… — осторожно начала Рей. — Возможно, если бы вы не возлагали на ребенка столько надежд, вы бы никогда не заставили его почувствовать себя ненормальным уродом. Он сделал это, потому что ненавидел себя. Он сказал, что Сноук был первым, кто принял его таким, какой он есть, не пытаясь его исправить.       — Да, отлично. И из благодарности за это он его убил? — Люк усмехнулся. — Или, все же, чтобы занять его место?       — Он… — Рей шмыгнула носом. — Он сделал это ради меня. Он убил Сноука, чтобы меня защитить.       У Люка кровь отлила от лица, он напрягся.       Рей взяла кружку, поковыряла трещину ногтем. Если бы она уронила ее, та бы разлетелась вдребезги на кучу осколков, как простреленный череп, кофе расплескался бы повсюду. Она отвернулась к газовой плите.       — Сноук хотел разлучить нас. Планировал отослать меня подальше, угрожал, что я бесследно исчезну, если не исполню его волю. И Кайло… решил проблему. Но нам это все равно не помогло. — Рей подняла глаза.       Люк внимательно слушал.       — Знаете, он любит меня, — с нажимом сказала Рей. — Действительно любит. Вы даже представить себе не можете, на что он пошел ради меня. Я видела, что он сделал. Я знаю, что он натворил. Я общалась с Ханом, мистер Скайуокер… Мы дружили. Со мной Кайло всегда хорошо обращался. Он никогда меня не бросал. Никогда не причинял вреда, черт, даже когда я причиняла ему боль! Его жизнь была в моих руках, честно вам говорю! Он никогда ни к чему меня не принуждал. Никогда. Думаете, он и мной манипулировал? Думаете, он хоть слово сказал о моей работе в сопротивлении? Он любит меня, мистер Скайуокер. Любит больше всего на свете. Каким бы ужасным человеком он ни был, он способен любить.       Рей осознавала, как по-детски истерично звучали ее слова. Будто ребенок изо всех сил старался избежать наказания, напирая на чувства. Она бы плюнула себе в лицо, если бы могла.       Люк смягчился.       — То, что он сделал сегодня… Ты веришь, что он это сделал ради тебя? — От его сострадания скрутило живот.       Люк подвинул стул, сел ближе. Снаружи люди пели и праздновали. Хотелось открыть окно и обложить их матом.       Кофе остыл.       — Причина имеет значение? — прошептала Рей. — Он не стрелял. Он спас нашу страну. Вот что имеет значение.       — Можно и так сказать, — согласился Люк, выдохнув дым. — Хорошо. Допустим, он сделал это ради тебя. Даже больше — он не стрелял по людям, потому что считал это неправильным. Что это меняет? Он военный преступник. Он не изменился чудесным образом от того, что решил не делать ужасные вещи. Или все убитые им люди должны простить его, потому что он любит свою девушку? Черт возьми, Рей. Реальность гораздо сложнее.       Рей кивнула. Хорошие концовки — для художественной литературы.       Мы сами выбираем свою судьбу, зацикливаемся на лишь нам понятных истинах.       Они молчали, Люк курил, Рей пила кофе. Кухню заполнял сладкий дым, голова начинала кружиться. Возможно, Рей просто устала. Хотелось принять душ, одежда и волосы воняли газом и еще бог знает чем, лицо было черное от копоти и размазанного макияжа.       Надо купить новую кружку.       Шум снаружи стал стихать, вечеринка подходила к концу. Многие протестующие должны были вернуться в родные города и села, отогнать бульдозеры. Ночь будет тихой. Возможно, они будут ночевать в парках на траве. Было не холодно.       Рей посмотрела на часы. Полночь. Как пролетело время!       — Я… — неуверенным дрожащим голосом начал Люк. — Я хотел бы его увидеть. Ты сможешь это устроить?       В просьбе было что-то печально предсказуемое.       — Не знаю, — честно призналась Рей.       Кайло мог пропасть на неделю, ворваться в ее жизнь внезапно. Она могла только ждать телефонного звонка или звона ключей в замочной скважине.       — Вы… Вы уверены, что это хорошая идея?       — Нет. — Старик улыбнулся желтыми зубами. — Не хорошая. Мы не общались десять лет. Это много. Но, как и ты, я хочу, чтобы все закончилось.       — Я спрошу. — Рей кивнула. — Но ничего не обещаю.       — Хорошо.       Внезапная тишина заставила ее скучать по шуму. Тикали часы, капли из крана подтекали в раковину.       — Вы правда хотели это сделать? — спросила Рей. — Вычеркнуть его из семьи.       — Какая разница, чего я хотел. — Люк почесал шрам. — Итог один. Он вычеркнул из семьи себя сам.       Больше говорить было не о чем. Яркий полумесяц светил в окно, Рей подумывала предложить старику переночевать на ее диване. В ночи сложно добраться до пригорода. Но когда Люк сказал, что ему пора уходить, она его не остановила. Он пригладил бороду, надел кожаную куртку. Гламур постаревшей рок-звезды испарился — Рей видела лишь неуверенного, уставшего мужчину с морщинами и красными от огня революции глазами.       Очевидно, он нисколько на нее не сердился.       И от этого было хуже.       — Позвони, когда будут новости, — попросил Люк в дверях. — А что с книгой, что я тебе давал? Ты хоть читала?       — Да, прочла. И поняла смысл. — Рей прислонилась к косяку. — Даже если мы победим, мы проиграем.       Она очень долго принимала душ, терла кожу шершавой губкой, намыливала волосы. Вода в ванной уже остыла, по телу побежали мурашки. Пахло медом и ванилью — ее любимый шампунь.       Рей не плакала.       Без четверти три она легла в постель. Сон был чуткий, в ожидании тяжелых шагов в прихожей.       Первые дни после революции были бешеными. Началась глобальная чистка. Улицы убирали от мусорных мешков, разбитых стекол, мраморных осколков. Со всех закоулков вымывали запах мочи, сажали свежие газоны. Парламент устоял — несколько кабинетов пострадали от пожара. Но его ограбили. Рей слышала истории об убегающих людях с картинами в золотых рамах, с антикварными стульями и такими большими диванами, что их волокли по трое человек. В здании национального телевидения дела обстояли не так хорошо. В вестибюль въехал бульдозер, окна разбили коктейлями Молотова, а гендиректора избили так сильно, что самим протестующим пришлось вмешаться, чтобы спасти ему жизнь.       Но это нормально. Так бывает на революциях.       Любителя кошек представили к присяге. Церемония была торжественной, но поспешной. Все же он был первым демократическим президентом страны. Весь октябрь проходил под знаком перемен — менялись публичные пространства и средства массовой информации. Собаки на сене похлопывали друг друга по плечу, довольные проделанной работой, обещали светлое будущее и солидные инвестиции. Международные новости показали горящий Парламент, назвали случившееся победой над тиранией. Но новость затерялась среди сообщений о лихорадке Эбола, палестинским конфликтом, эпидемией в Уганде, а также политическими дебатами Эл Гора и Джорджа Буша младшего.       Они были более популярны во время бомбежек.       Теперь первые полосы газет вместо пропаганды занимали звучные заголовки со словом «свобода» и его производными. Почему-то Рей это отталкивало. Они слишком сильно старались. В офисе сопротивления толпились тысячи людей в надежде получить членские билеты. Зачем было вступать к ним сейчас? Нечему сопротивляться же. Их организация сделала свое дело. Скоро они освободят помещение и станут частью истории.       Лея перестала ходить в офис. По появлялся только мельком — был слишком занят, слишком взволнован, слишком истощен. Его щетина превратилась в бороду, а глаза остекленели от недостатка сна.       — Выглядишь так, будто тебя пора спасать, — сказала ему Рей однажды днем, когда они столкнулись в коридоре.       — Может и пора. — По подарил ей настоящую улыбку, а не ту — для камер. — Я думал, когда победим, все закончится, но вечеринке не видно конца.       — Знаешь, ты всегда можешь бросить.       — Могу, — сказал он со своим сильным акцентом. — Ты права. Но, солнышко, я понятия не имею, как.       Одну из вырезанных из газеты статей Рей сложила и спрятала в карман. «Тайна Кайло Рена. Кто этот человек, что отказался стрелять?»       Фото было приложено то же самое. Может быть, у них не было других снимков, или эта сильнее подходила. Текст был вычурно сенсационным, но, копаясь в подробностях, журналисты не писали ничего нового. Настоящее имя Бен Соло. Известен жестокостью во время войны. Принимал участие в преступлениях против мирного населения. Якобы организовал череду нераскрытых убийств, потрясших столицу. Разыскивается международным судом. В паре строк объяснялось происхождение Первого Ордена, но Сноука не упомянули вообще, будто старика в золотом халате никогда не существовало. Рей привлекла последняя фраза: «В отличие от других плохих парней на службе старого режима, Кайло Рен печально известен скрытностью: он никогда не принимал участия в бурной ночной жизни, не встречался с певицами и актрисами, а его публичные выступления были редки и всегда кратки. Ходят слухи, что он родом из известной семьи, которая отреклась от него, и что он находится в давних отношениях с молодой женщиной из столицы».       Никакие имена не упоминались, только Армитаж знал, сколько ночей Кайло провел с ней. Рей не была уверена, угрожала ли ей эта статья, или журналист взял информацию с потолка, и можно было не волноваться.       Пресса не уточняла, где он был сейчас.       О нем много говорили. Одни называли его национальным героем, остановившим кровопролитие, другие — не понимали его стремлений, считали его поступок странным, третьи — твердо верили, что такой человек ничего не делает по доброте душевной, все старорежимные подонки должны быть арестованы, переданы суду, изолированы от общества.       Прошло две недели. Новое правительство приступило к работе. У каждого из собак на сене появилось свое министерство. В столицу вернулись все иностранные посольства, изоляция закончилась.       Рей постирала свитер.       Подули холодные ветры, деревья оголились, в воздухе летала мелкая морось. Проще остаться дома и не вылезать из-под одеяла. Бодрствовать почти не было сил. А сны еле уловимо отражали реальные страхи и желания, которые невозможно вспомнить, когда проснешься. Рей видела лицо и не узнавала его. Возможно, это был Хан. Она уже забыла, как он выглядел.       Поздней октябрьской беззвездной, обещающей скорый дождь, ночью, укрывшись с головой и свернувшись калачиком, Рей услышала сквозь пелену дремоты скрип половиц, потом матрас сместился. Горячий жар охватил ее, грубая текстура одеяла врезалась в кожу, и в нос ударил запах — тот самый запах янтаря, пота. Кровать скрипнула, стало тяжело дышать. Рей резко открыла глаза — монстр обнимал ее в охапку вместе с одеялами.       Облегчение было таким сильным, что хотелось залепить ему пощечину.       — Ты где был?!       Он заткнул ее внезапным поцелуем, они больно стукнулись зубами. Рей хотела отстраниться, оттолкнуть, но негодяй скользнул языком ей в рот, прижал ее бедрами к кровати. Его щетина кололась — он не брился много дней. Рука сама потянулась к его волосам, длинные локоны скользили между пальцами. Он не пах огнем и дымом, как на площади, когда океан людей отделял Рей от его темной фигуры на ступеньках. Кайло долго, с упоением целовал ее, облизывал и кусал ее шею — хотел оставить след.       — Пошел ты, Кайло, прекрати! — Рей сильно дернула его за волосы. — Где ты был?!       — Сейчас я здесь. — Монстр отстранился, его глаза сияли. — Рей. Любимая. Я здесь.       Было плохо видно, но, казалось, на его щеке был синяк.       — Нет. Где ты был?       — Ш-ш-ш. — Кайло прижал палец к ее нижней губе. — Я здесь. Остальное не важно.       Он потянулся к застежке на куртке, поспешил снять ее, Рей помогла, потом бросилась расстегивать рубашку. Она хотела его раздеть. Было холодно, отопительный сезон еще не начался, она пустила его под одеяло. Его кожа была холодной, но от него шел внутренний жар, вкус соли таял во рту, когда она провела языком по его шее. Его пульс зашкаливал, Рей укусила его в ответ.       — Я чуть с ума не сошла от беспокойства. — Она злилась. — Ублюдок ты.       — Я же тебе сказал. — Хрипло прошептал он, его рука Кайло скользнула под пижаму. — Ты от меня просто так не отделаешься.       Рей поцеловала его снова, так, как ему нравилось, провела ногтями по спине, царапая кожу. Простыни испачкаются. Она отмечала его, будто он принадлежал только ей. В первый раз она кончила от его языка, сжимая бедрами его голову, второй — когда ее щиколотки были у него на плечах, и он был так глубоко, что каждый толчок вызывал сладостную дрожь. Кайло понадобилось больше времени. Он кричал громче обычного, шептал, что любит ее, врезался в нее бедрами так жадно, что Рей боялась, что он не успеет вытащить. Однако контроля он не потерял, горячая жидкость брызнула ей на пупок, стекла ниже.       Внезапно стало так тихо.       Он поцеловал ее в кончик носа, навалился ногой. Приятно чувствовать его вес. В комнате пахло потом, спермой и новой кожей. Рей не видела эту его куртку раньше. На улице было темно. Впрочем, темно было почти постоянно.       — Теперь мы можем поговорить?       — Где я был, да, — сказал Кайло, не дожидаясь вопроса. — Я был в казарме. Потом неделю был дома.       — Почему ты не пришел раньше? — переполошилась Рей.       — Все… все изменилось, Рей. — Он вздохнул, слегка дрожащей рукой погладил ее шею. — Я больше не… Ну, знаешь… Я не могу… не хочу привлекать к тебе внимание. После той ебаной статьи.       То есть это все же была скрытая угроза ему.       — Мне стоит волноваться?       — За себя? Нет. Они пообещали не вмешивать тебя в это.       Опять эти «они». Должно быть, сейчас это совсем другая группа людей — а звал он «их» по-прежнему.       — А что насчет тебя?       — Они, э-э… они не знают, что со мной делать. — Кайло издал тот мягкий, рокочущий звук, по которому она так скучала. — Забавно, если подумать. Они хотят всем доказать, что их режим лучше предыдущего. Они обязаны сотрудничать с международным судом, но половина страны считает меня героем, поэтому нельзя просто арестовать меня. Кроме того, есть люди, которые остались мне верны, и у них есть оружие. Ха. Охуенно весело.       Что?       Хотелось его встряхнуть — что здесь смешного? Или наоборот, она должна, наконец, признать, как сильно гордилась им, тем что он сделал правильный выбор, даже если его поступок все испортил, и это далеко не конец, несмотря на церковные колокола и народные празднования.       — Зачем ты это сделал? — Рей обняла его крепче. — Зачем отошел в сторону?       — Ты знаешь, зачем, любимая. — Он поцеловал ее в уголок рта.       Пошел ты, монстр. Со всеми твоими недомолвками, косноязычием. Он не хотел или не мог объяснить? Или это судьба свела их вместе, их любовь, боль, безумие должны были однажды достичь кульминации и изменить мир вокруг. Такой ответ она предпочла бы больше.       — Ты такое шоу устроил.       — Прости. Я не… я не нарочно.       Опять он извинялся не за то.       — Ты прямо королева драмы. — Рей решила ему поверить.       Приближалось утро, судя по бледному голубоватому свету. Индийский бог на шкафу отбрасывал причудливую многорукую тень. Первые солнечные лучи упали на его украшенную короной голову, а Рей подумала, что никакой это не бог, просто безделушка для украшения дома. Как африканская маска, которую Финн купил на блошином рынке.       Она посмотрела на Кайло. В его глазах была тоска.       — Я не могу остаться, — прошептал он. — И не буду приходить каждый день. Моя… эм-м... свобода передвижений ограничена.       — С тобой можно как-то связаться?       Кайло цокнул языком.       — Мой мобильник сдох, стационарный телефон прослушивается, я нахожусь под постоянным наблюдением. Парень, что за мной следит, даже особо не скрывается. Думаю, это такое послание. — Кайло вздохнул и быстро добавил: — Но я придумаю способ. Обещаю. Я не исчезну из твоей жизни.       Этого следовало ожидать. Герой революции и по совместительству боевой пес режима не может гулять без присмотра.       Но он никогда ее не бросит. Никогда. Он будет рядом, чего бы это не стоило.       Что за жизнь?       Рей погладила красные царапины на его плече. Ярко-красные капли контрастировали с бледной кожей. Рассветало, пора было вставать. Готовить завтрак. Поест ли монстр вместе с ней, принесет ли кофе в постель, посмотрят ли они утренние новости, когда солнце покажется из-за дождевых облаков?       Он сегодня спал?       — Люк хочет тебя видеть, — сказала Рей.       Кайло напрягся. Она ожидала, что он начнет ругаться, обзывать Люка старым пердуном, спрашивать, что она ему сказала. Она устала объяснять. Устала от сложных вопросов.       — Хорошо. — Кайло кивнул.       — Хорошо? — Она подумала, что ослышалась.       — Да. — Он сказал это таким тоном, будто давно подготовил ответ.       — Ты… ты серьезно?       — Да. — Кайло сильно обнял ее, практически влез сверху. — Хорошо. Думаю, время пришло.       Почему? Возможно, он был прав. Если они упустят этот момент, то другой надежды не будет. На что? На счастливый конец? На прощение? На перепалку с перекладыванием вины? На ссору с применением силы?       Интересно, а если бы та строгая женщина с пучком на голове когда-нибудь позвонила в детский дом и попросила о встрече, Рей бросила бы трубку, или надела свое лучшее платье, чтобы показать, какой хорошей девочкой она стала?       — Кхм… — Кайло прижался к ней, остывшая сперма липла к коже. — Еще я… я хочу, чтобы моя мать тоже пришла.       — Лея утверждает, что ее сын погиб от несчастного случая, не дожив до двадцати лет! — У Рей перехватило дыхание.       — Пусть оставит эти бредни своим друзьям-мятежникам, — беззлобно сказал он. — Я хочу ее видеть. Нам пора встретиться. Она тоже это чувствует.       Невероятно. Даже смешно. Как в тех испанских сериалах, где все заканчивается воссоединением семьи, слезными признаниями и свадьбой.       — Не знаю. — Рей не представляла, как поговорить с Леей. — Могу спросить.       — Пожалуйста, любимая. Сейчас или никогда. — Он мягко поцеловал ее в шею, вздохнул, будто хотел сказать что-то важное. — Мне пора идти.       Без него в постели стало холодно и пусто. Рей наблюдала, как он быстро оделся, споткнулся, пытаясь натянуть ботинки. Она усмехнулась. Его новая куртка была не черной, а бордовой, плотно облегающей плечи. Неуклюжий секретный агент наверняка стоял через дорогу и смотрел на ее окна. Скорее всего, он скучал, ожидая, пока его цель натрахается и выйдет.       — Я свяжусь с тобой. — Кайло коснулся пальцем кончика ее носа. — Я придумаю, как, любимая.       — Я буду ждать. — Больше сказать было нечего.       После его ухода Рей долго лежала в кровати, не в силах встать, накраситься и пойти в офис. Предстоящий разговор с Люком и Леей вызывал панический страх.       Мелочи важны, — повторяла она себе. Больной ублюдок был полностью трезвым.       В офис она пришла после полудня. Пунктуальность особого значения не имела. Рей выполняла ту же работу, потому что никто не говорил ей прекратить. Ее стол был завален газетными вырезками, а ножницы затупились. Долго ли это будет продолжаться? Когда сопротивление прекратит деятельность? Кто знает.       Скоро должны были начаться занятия в колледже. Жизнь продолжалась, стабильность пугала. Скоро ей придется искать работу, корректировать режим дня, повзрослеть окончательно. От осознания хотелось кричать.       Когда рабочий день подошел к концу, Рей заперлась в туалете и сделала звонок.       — Я видела его. Он приходил вчера. Он… он в порядке. В смысле, не совсем, но…       — Почему так долго? — перебил Люк. — Его взяли в оборот?       — Похоже, что да, — ответила Рей и тут же продолжила: — Он тоже хочет вас видеть.       Люк долго дышал в трубку. Надеялся ли от на отказ? Спрашивал ли только затем, чтобы очистить совесть?       — А, — наконец сказал он.       — Есть еще кое-то. Он попросил, чтобы с вами была Лея, — решительно добавила Рей. — Он хочет увидеть мать.       — Так. Это… — Люк прочистил горло. — Боюсь, с этим будут сложности.       Ну, конечно. Их семейные отношения — ссоры, вражда и злоба. А еще упрямство. Фамильная черта, стоящая за принятием каждого решения. На хер их всех. И на хер ее, за то, что позволила себе стать частью всего этого.       Рей закрыла глаза и вспомнила пушистые снежинки, падающие на подоконник. В постели тепло и уютно, на улице нет никого, они одни во всем мире.       Или это была просто фантазия, а не настоящее воспоминание?       — Поговорите с Леей?       — Я? — удивился Люк.       — Я не виновата, что я — единственная, кто может связаться с Кайло. — Рей прислонилась к холодной кафельной стене. — Но, мистер Скайуокер, это вы хотели его видеть, не надо взваливать на меня всю работу. Да, я думаю, именно вы должны позвонить сестре.       Рей повысила голос. Она помнила, как впервые увидела их вместе. Принцесса и волшебник. Как они дошли до такого?       — Жизнь несправедлива, — ворчал Люк. — Хорошо. Я… я поговорю с Леей. Да поможет нам бог.       Когда Рей отключилась, она не стала швырять мобильник об плитку. Экран бы не выдержал еще одну трещину.       Время шло. Возвращалась нормальная жизнь.       Центр города перекрыли из-за прибытия иностранной делегации. Они возложили цветы к историческим памятникам, сфотографировались с президентом. Синие флаги с золотыми звездами развевались на столбах вдоль главных аллей. Политики утверждали, что страну примут в Евросоюз в 2007 году. Достаточно скоро. Магазины ломились от товаров. Рей с удивлением обнаружила, что приходится выбирать среди брендов средство для мытья посуды. Она все равно взяла самое дешевое.       Открылись кинотеатры. То есть, они и не закрывались, но репертуар наконец обновился. В свободные вечера Рей покупала соленый попкорн и сидела в скрипучем бархатном сиденье, ожидая начала фильма. Не важно, какого. Продолжение «Ведьмы из Блэр» было таким же глупым, как первая часть, Кевин Спейси снова снялся в сопливой мелодраме, но трейлеры новых фильмов, реклама, темный зал, хихикающие подростки, целующиеся пары давали эффект присутствия. Это была магия.       Ужасно легко привыкнуть к нормальной жизни. Через месяц после революции она уже не помнила прошлое.       Утром Рей ела яичницу, а вечером — пиццу из кафе через дорогу. Дома она носила свитер, пахнущий ее французским ванильным шампунем. Вечером она училась, переписывалась с По, который злоупотреблял смайликами, стучала по аквариуму рыбки, ожидая от той реакции.       Люк позвонил через неделю.       — Я поговорил с сестрой. — Судя по дрожащему голосу, разговор был непростой. — Она сказала «нет».       Разумеется.       Рей была разочарована. Ей придется сказать об этом Кайло.       — Она уверена?       — Ты знаешь Лею, — просто сказал Люк.       Лея всегда покидала митинги триумфально, с улыбкой на губах. Она не оборачивалась, когда ее каблуки цокали вдали.       — Хорошо. Остались мы втроем.       — Да. Нет. Есть еще кое-что… Она хочет тебя видеть, — замялся Люк.       Твою мать.       — И как можно скорее, — добавил он. — Сегодня, если есть возможность. Или завтра. Она тебя ждет.       Твою мать.       Это она не продумала.       — Вы ей сказали?       — А ты думала, не стану?       Рей не думала. Уселась на кучу грязного белья, которое запихивала в стиральную машину, когда зазвонил телефон.       Тайны и ложь. Если их раскрыть — они утопят все на своем пути. Но хранить их тоже невыносимо — они гниют внутри, как рак. Выхода нет.       — Хорошо, — смело сказала Рей. — Я зайду вечером, когда закончу свои дела.       Она положила трубку, долго сидела на офисной одежде, пахнущей табаком, потому что никто не обращает внимание на знак о запрете курения. Рей считала до двух сотен, потом обратно.       Пустая трата времени.       Она встала и пошла в ванную, побрызгала холодной водой на лицо, достала свою любимую палетку теней, красную, которая делала взгляд ярче.       Рей не пойдет туда без оружия.       Такси повезло ее по переполненному машинами городу. Водитель жаловался, что после отмены санкций и снижения цен на бензин все стряхнули пыль со своих старых автомобилей, и выехали стоять в бесконечных пробках. Раньше было лучше. В воздухе летала морось, свет неоновых фонарей бликовал на мокром асфальте. Половина прохожих открыла зонтики, другая — не обращала внимания на мокрый туман. В такую погоду у Кайло вьются волосы.       Чем ближе к цели, тем сильнее Рей сжимала кулаки, пока не онемели ладони.       Она не могла причинить ей боль, — думала Рей. Она не могла сказать ничего такого, чего Рей не знала. Разумно встать лицом к лицу перед ответственностью, а не прятать голову в песок.       Это взрослый поступок.       Лея жила в старой части города, рядом с овощным рынком, цветочными лавками и церковью. Когда-то давно этот храм планировали сделать главным символом столицы, но так и не достроили. Такси остановилось у дома с архаичным дизайном прошлого века, оградой из кованого железа и гипсовыми статуями греческих богов на подоконниках. До квартиры Кайло отсюда было десять минут пешком. Как они умудрились ни разу не встретиться за эти годы? Или мать и сын притворялись незнакомцами, и переходили на другую сторону улицы?       На входной двери висел венок из сухоцветов — георгины, сосновые шишки, маргаритки, коричневые розы, которые когда-то, вероятно, были красными. Мелодичный звонок заиграл красивый мотив, когда Рей нажала на кнопку. Внутри раздались быстрые шаги. Генерал действительно ее ждала.       — Извините, что заставила ждать, — сказала Рей.       — В моем состоянии ожидание — все что у меня осталось. — Лея безрадостно улыбнулась.       Генерал была одета в домашнее струящееся платье, застегнутое до подбородка. Она была без парика, но волосы уже отросли. Пряди были с проседью, стрижка выглядела аккуратно. Она ей больше подходила, чем косы вокруг головы. Лея отступила, дала Рей войти. В движениях генерала была нервозность. Или обида.       — Садись, дорогая. Хочешь чаю?       — Нет, спасибо. — Рей посмотрела на выдвинутый для нее стул.       — Жаль. — Лея пожала плечами. — Мои запасы лучше мятной пыли, которую подавали в офисе.       Дом был роскошным. По-другому не сказать.       Все углы загромождала антикварная мебель из толстой древесины с витыми узорами. Полосатая парча обивки скрипнула, когда Рей уселась. Красиво, но неудобно. Рядом стоял низенький столик, предположительно, для подачи закусок, но на него страшно было что-то ставить, чтобы не испачкать лаковую поверхность. На стенах висели картины: темные пейзажи с горами и облаками, натюрморты со спелыми грушами, яблоками и виноградом, два портрета — усатый мужчина в галстуке-бабочке, с кучей медалей на кителе и молодая женщина с пером в волосах. Схожих черт не было. Скорее всего, это были приемные родители Леи. В стороне стоял огромный рояль с открытой крышкой. Интересно, мальчик по имени Бен умел на нем играть?       Рей искала любые следы — семейное фото, детский рисунок в рамочке, забытую игрушку, учебники на полке. Не было ничего.       — Я не намерена читать лекции о лжи и предательстве, это пустая трата времени. Моего и твоего. — Лея села в кресло напротив. — Я спрошу сразу: это ты сказала этому человеку, что я больна?       — Как вы…? — Рей замерла.       — Не оскорбляй мой интеллект, дорогая.       Рей поерзала, вдруг пожалела, что отказалась от чая. Чашечка с блюдцем хоть заняли бы ее руки. Лея презрительно сощурилась. Удушающе тяжелый взгляд показывал, что Рей заслужила это.       — Я не верю в чудеса. — Лея вежливо улыбнулась. — Единственный способ получить те лекарства — связи в министерстве. И он был единственным, у кого они были. Я не афишировала свою болезнь, а он как-то узнал. С тобой все имеет смысл. Ты — недостающее звено.       — Он сделал это ради вас. — Рей впилась пальцами в подлокотники.       Хотелось добавить, что она попросила, что так было нужно для дела, что это правильный поступок, но Рей не решилась.       — Нет, дорогая. — Лея печально покачала головой. — Он сделал это ради себя.       Что ж.       Лея Органа никогда не стала бы генералом, если бы не верила, что ее суждения — единственная непреложная истина. Люди, которые меняют мир, не должны сомневаться или оглядываться назад. Рей ненавидела эти черты.       — Вы не передумаете?       — Нет.       — Но… — Щеки Рей покраснели. — Но он ваш сын. Он поступил правильно. И в тот день перед зданием Парламента он поступил правильно.       — Как мило с твоей стороны напоминать мне об этом. — Лея выгнула бровь.       Если бы у Рей была чашка — она бы полетела в стену.       На хуй семьи.       Лея откинулась на спинку кресла и вздохнула, будто пожалела о сказанном.       — Должно быть, ты считаешь меня мерзкой старой сукой с дырой вместо сердца. Только ты многого не понимаешь. — В ее голосе была хрипотца и мягкость. — Однажды поймешь. Я надеюсь.       Лея подняла руку, показалось, что она может потянуться к Рей, но генерал не была тактильным человеком, это всего лишь ораторский жест.       — Видишь ли, всему есть предел. Мать пойдет на все ради своего ребенка. Ты не представляешь, как далеко все зашло. Я делала для Бена все, что могла. Но он устроил нам ад своим нытьем, психическими расстройствами, постоянным насилием. А я стискивала зубы и продолжала пытаться. Я терпела его дерьмо годами. Но есть предел. Есть вещи, которые нельзя исправить, забыть или простить. И когда границы пройдены, нужно отпустить. Ампутировать гнилую конечность, чтобы не отравлять свою кровь. Это единственный способ выжить.       Лея отдышалась, будто монолог отнял много сил. Ей очень шла новая прическа. Она была как статуя, на которую невыносимо смотреть.       Рей отвела взгляд. На платье женщины с портрета сверкнули бусины. Оказалось, они не были нарисованы, нить свисала вдоль рамы. Вот как Лее удавалось не запутать ожерелья. Она не хранила их в шкатулках для драгоценностей.       Так по-человечески глупо.       — Может быть, вы не помните, но однажды вы дали мне совет, — сказала Рей. — Мы отмечали Новый год на главной площади. Я страдала, потому что не представляла, что делать с Кайло, а вы сказали… Вы сказали, что сильнее всего сожалеешь не о том, что сделал, а о том, чего сделать не смог.       — Да, такие речи в моем стиле, — с ноткой юмора согласилась Лея.       — У вас мало времени. Да и у него мало времени, потому что правительство скоро примет решение. — Рей подняла взгляд. — Вы уверены, что хотите жить с этим?       Лея помолчала, погладила волосы, будто наслаждаясь ощущением, затем улыбнулась.       — Я впечатлена, дорогая. Отлично сыграно. Ты молодец. — Она кивнула. — Но даже если я соглашусь встретиться с этим человеком, выдержу час вежливых разговоров ни о чем, как всегда происходит в таких случаях, я увижу только одно — бездушное существо, которое подняло оружие и хладнокровно застрелило собственного отца.       Слова горели, как пощечина.       Рей задыхалась.       Нельзя рыдать.       — Хан, он… он был дерьмовым мужем, — продолжила Лея. — И паршивым отцом. Мы вообще друг другу не подходили. — Ее ресницы затрепетали, Рей впервые увидела трещину в генеральской маске. — Но он был хорошим человеком — лучше меня в некоторых аспектах. Эмоциональный. Сентиментальный дурак, если угодно. Он никогда не умел отпускать — ни свое корыто, которое он называл автомобилем, ни меня, ни Бена. И это… В этом… Всему есть предел.       Наступила тишина.       Рей ковыряла облупившийся лак на ногтях. Голова гудела, но горячая кровь пульсировала, согревая, как кожа Кайло.       — Понятно, — сдержанно сказала Рей.       — Не знаю, на что рассчитывает мой брат, что ему даст воссоединение семьи. Он никогда меня не слушает. — Лея изо всех сил сдерживала слезы. — Надеюсь… надеюсь, он не сильно разочаруется.       — Думаю, мне пора. — Рей кивнула.       — Да, — согласилась Лея. — Тебе пора.       В дверях Рей окинула взглядом маленькую женщину со стальным позвоночником и подумала, что больше ее не увидит. Хорошо.       Она развернулась, чтобы уйти.       И тогда, тусклые, едва заметные с первого взгляда следы бледно-голубого маркера, выцветшие с годами отметки на дверном косяке бросились в глаза. Бен, 4 года. Отметка у дверной ручки. 5 лет — на дюйм выше. 7 лет — первый скачок в росте, он уже школьник, любимый мамин сын. Потом промежутки стали больше. Рей представила, как Лея забиралась на табуретку, чтобы нарисовать отметку, а Бен ворчал, что это глупости. Начался пубертат. 14 лет — один метр восемьдесят восемь сантиметров — маркер стал темнее. 15 лет — еще выше. Последняя отметка была на семнадцати, Бен продолжал расти.       Но он больше не был Беном.       — Мой сын мертв, — сказала Лея, проследив ее взгляд. — Я оплакала его, похоронила в своем сердце. Тот человек, которого ты любишь, — я его не знаю. Мне нечего ему сказать.       Рей пошла домой без зонта. Морось превратилась в полноценный дождь, волосы промокли, прилипли ко лбу. Прохожие качали головами, натягивали капюшоны, таксисты сигналили. Рей отмахивалась. Она не замерзла. Она не злилась, не грустила, не страдала. Ей просто хотелось вернуться домой и поспать.       Зачем все это? Лея просто хотела сказать, что, несмотря на лекарства, не желает его видеть? Она пыталась защитить Рей? Она хотела оправдаться?       Все вместе, скорее всего.       Ей не с кем было поговорить. По был не в курсе, Финн — не вариант, Армитаж исчез непонятно куда. Телефон лежал в нагрудном кармане пальто, прямо под сердцем. Монстр сказал, что найдет способ с ней связаться.       Она хотела просто услышать его голос.       Дома в ароматной ванне Рей представляла, что она рыба. Своего рода медитация. Ее разум пуст, она не чувствует времени, она глупа, а ее жизнь — череда бесконечных повторений.       Так нельзя, — подумала Рей.       Нет.       Рыбе тоже нужны перемены.       Рей оставляла мокрые следы на половицах по пути в гостиную, вытирая волосы полотенцем. Она встала у журнального столика.       — Я куплю тебе аквариум побольше, — объявила она рыбке и почти рассмеялась. — Квадратный. С растениями и утонувшим замком, который можно исследовать. Там будет сундук с сокровищами, который будет открываться и закрываться. Тебе понравится.       Рыбка продолжала плавать кругами, равнодушная к ее словам, но Рей почему-то стало легче.       Она быстро уснула. Когда будильник прозвенел утром, на ее столике все еще горела лампа, а раскрытая книга лежала на груди. Рей хорошо выспалась.       В начале ноября, когда она рыскала в холодильнике в поисках чего-нибудь вкусненького, что подошло бы к преждевременному марафону дурацких рождественских фильмов, Nokia издала сигнал.       Рей не могла объяснить, почему была уверена, что это он. Оповещения на всех абонентах одинаковые. Просто знала.       Дрожащей рукой она разблокировала экран. > Я могу прийти завтра.       Неизвестный номер. Возможно, одноразовый телефон. Или он попросил у кого-нибудь. Рей представила, как он останавливает случайного прохожего, просит об услуге, надеясь, что тот не узнает его в лицо. > Раньше не получалось. > Извини.       Конечно, ему было жаль. Пока Рей придумывала, что написать, пришло еще одно — больной ублюдок очень быстро печатал. > Я все время о тебе думаю.       Рей фыркнула.       Кто бы сомневался. Совсем один в пустой квартире, за каждым его шагом следят, разум затуманен водкой, а он думает о ней.       Рей хотела, чтобы он был рядом. Приготовил ей что-нибудь, посмотрел с ней телевизор, занялся с ней любовью, пока не собьется дыхание и не заболят мышцы. Но они договаривались о другом.       Рей написала: > Я позвоню Люку.       Сообщение казалось слишком холодным и деловым. Она четыре раза печатала «Я скучаю по тебе», и четыре раза стирала. Наконец она отправила: > Пытаюсь приготовить поесть, но нет вдохновения.       Ответ пришел длинный: > Жареный сыр. Это легко. Уверен, у тебя есть сыр, майонез и масло в холодильнике. Возьми большую сковородку, которую я купил. Жарь на сливочном масле, а не растительном.       И Nokia замолкла.       Возможно, он вернул телефон тому, у кого взял.       Рей достала кусок сыра, разрезала его на ломтики. Впервые за несколько недель пришлось вытирать слезы.       На следующий день она ушла из офиса сразу после обеденного перерыва. В городе было тихо — все на работе, в школе, живут своей жизнью. И пасмурно, будто скоро наступит ночь. Рей чувствовала себя спокойно.       Не торопясь она вытерла пыль с полок, подмела половицы, расправила коврики, подвигала мебель, чтобы не было видно старых сигаретных подпалин на полу. Она помыла окна, прислушиваясь к грохоту поездов вдалеке, пока ткань скрипела на стеклах. Хотелось купить цветов для настроения, но это было бы уже слишком.       Окончив уборку, Рей села на диван. Вокруг пахло чистящим средством и ноябрьской сыростью.       Насколько плохо это будет?       У нее стучали зубы, скорее всего, от холода, нельзя было открывать окна на целый день.       Время тянулось. Часы показали шесть вечера. Она сказала Люку, что до темноты Кайло не появится. Ей не хотелось сидеть наедине со стариком. Кто знает, какие темы ему бы вздумалось обсуждать.       В шесть двадцать пять раздался звонок в дверь.       — Я кое-что принес. — Люк протянул ей коробку с черничным соком — она говорила, какой ее любимый, или ему он тоже нравился? — Бутылка вина подошла бы больше, но ты сказала, никакого алкоголя.       Рей пропустила его в квартиру. Он был опрятно одет: чистые джинсы, темно-синяя рубашка, водолазка, новые туфли. Скорее всего, вертелся перед зеркалом, выбирал наряд.       — Вы нервничаете?       — Не, — Люк закатил глаза. — Я воплощение спокойствия. Дзен-буддист во плоти.       На кухне Рей достала два стакана, Люк открутил крышку. Сцена была раздражающе уютной и домашней — он второй раз был у нее в квартире, и уже чувствовал себя как дома. Семейная черта — нарушать личные границы, плевать на хорошие манеры.       Запах черники наполнил воздух, потекли слюнки. Люк с улыбкой протянул ей стакан.       — Можете сесть там. — Рей указала на кресло у телевизора. — Диван — ну, это место Кайло. Он сидит там, когда приходит.       Вместо ответа Люк плюхнулся в кресло. Рей села на диван, скрестила ноги так элегантно, как смогла. Она сделала глоток — сок был слишком сладким, но вкусным.       Старик взбалтывал свой напиток, будто это вино, посматривал на Рей.       — Лея сказала, что ты сирота, — разумеющимся тоном сказал он.       — Это важно? — Рей стиснула зубы.       — Нет, нисколько. — Люк пожал плечами.       Он размышлял о судьбах детей в приютах? Была большая разница между детьми из приемных семей и детьми, выросшими в семье без любви. Но и те, и другие, и сироты из детского дома разделяли общий страх — пойти по стопам своих родителей.       Рей приказала себе не думать о матери-наркоманке.       — Лея вам рассказала про лекарства? — нарушила тишину Рей.       — Рассказала. — Он кивнул.       — И?       — Понятия не имею.       В замочной скважине звякнул ключ. Люк удивился — не ожидал, что у Кайло будет свой комплект. Он напрягся в кресле, как кошка перед прыжком, его рука дернулась почесать шрам. Он казался маленьким. Как Лея.       Приближались тяжелые шаги.       — Монстр! — Рей встала между ним и Люком. — Твой дядя здесь.       Кайло поколебался, вошел в комнату. Пространство снова наполнилось им, стало слишком тесно. Кроме огромного, хищного и неуклюжего тела не осталось ничего.       — Привет. — Рей почти улыбнулась.       Кресло Люка заскрипело.       Кайло кивнул. Он побрился, помыл голову, аккуратно причесался. Локоны красиво касались воротничка его серой классической рубашки. Она была плохо отглажена, — заметила Рей. Он старался, но его терпение лопнуло, и он сдался на полпути.       — Привет. — Он сжал губы, не смотрел на Люка, в глазах была паника.       Больной ублюдок не знал, как себя вести. Они всегда были вдвоем, никто никогда не видел их как пару. Люк Скайуокер был первым.       — Значит, монстр?       — Да, кличка привязалась. — Рей пожала плечами.       Она взяла Кайло за руку и отвела на диван. Пришлось почти силком его тащить. Когда они сели, он отказался отпускать ее ладонь, взял ее руку себе на колено — как якорь. Кресло стояло напротив. Рей не специально его переставила. Но это была ошибка. Комната выглядела как зал для переговоров о перемирии.       — Привет, — сказал Кайло дяде.       Никто не подготовил вступительную речь, просто молча смотрели друг на друга. Было слышно дыхание всех троих. Когда Кайло фантазировал о встрече с дядей на музыкальном рынке, он явно не это имел в виду.       Было одновременно странно и обыденно.       — Бен… — начал Люк.       — Не Бен! — Монстр напрягся.       Воздух зазвенел, Рей не знала, как предотвратить ссору.       — Хорошо. Не Бен. — Старик откинулся на спинку.       — Мы с Люком были вместе на площади перед Парламентом 5 октября, — вмешалась Рей. — Было страшно, но твой дядя был рядом. Мы выжили в давке, надышались слезоточивым газом. Люк потерял темные очки. Мы видели тебя.       — Да, — сказал Люк. — Ты… ты больше, чем я помню.       — Я хожу в спортзал. — Кривые зубы Кайло блеснули в волчьей ухмылке.       Он хотел прозвучать угрожающе, или просто не выходил из образа больного ублюдка? Люк почесал шрам поверх водолазки.       — И хорошо питается, — вставила Рей. — Домашняя еда, все полезное. Люк, вы знали, что Кайло — отличный повар? Он даже цветную капусту вкусно готовит. Ерунда, но я вылизываю тарелки после каждого ужина.       — Помню, как он начинал. — Люк прищурился. — Как он сжег свою первую сковородку. То еще было зрелище — обугленное пятно на стене, рев сигнализации, везде дым, а горничная кричит, что нельзя готовить в гостиничном номере. Где это было? В Стокгольме?       — В Осло, — исправил Кайло.       — Да. Забавно, некоторые яркие детали остаются в памяти, другие тают, как снег в апреле. Иногда эти города сливаются в один. Где рано садится солнце, а небо слишком близко к земле.       Поэтично. Кайло тоже нечто подобное ей говорил, когда она была ребенком. Ей нравились рассказы о полярной ночи, северном сиянии и облаках, до которых можно рукой дотянуться. Рей представила, как Люк извинялся перед горничной за испорченный гостиничный номер.       — А ты не… ты не перечитывал Элрика, пока книги были у Рей? — спросил Люк.       — Немного. — Кайло сжал ее руку от удивления. — Пару страниц. Не было времени читать.       — Тебе всегда нравился Элрик. Драма, кровь, байронический герой, один против всего мира… — Старик усмехнулся. — Вот дерьмо. Это же ты рассказал Рей о Муркоке и Blue Öyster Cult? Потому что она не помнила имени писателя, но помнила, что он ненавидел Толкиена!       — Эй! — Рей симулировала хмурый взгляд. — Я поддерживала вежливую беседу! Вы были рады с кем-нибудь поговорить.       Люк хрипло рассмеялся, Рей улыбнулась. Кайло притянул ее ближе, поцеловал в волосы. Его плечи расслабились, он отпустил ситуацию и тоже слегка улыбнулся.       Все шло хорошо.       — Ты еще собираешь пластинки? — спросил Кайло.       — Пытаюсь. — Люк развел руками. — Сложно найти то, что я хочу. В 90-е годы рынок был переполнен, продавали все подряд, чтобы пережить инфляцию, сейчас ничего нет. А я мало путешествовал последние десять лет.       Кайло кивнул. Рей сбросила туфли — глупо ходить у себя дома на каблуках — и поджала ноги. Монстр на автомате взял ее за лодыжку. Они часто так сидели на этом диване, и никогда не задумывались, как выглядят со стороны. Мило? Ненормально? Возможно, вообще не заметно, что между ними что-то есть?       Люк смотрел на них. Даже если он не одобрял, на его лице это никак не отражалось.       — А как… как ты…? — Он указал на шрам. — Стой. Погоди. Не отвечай.       — Мне нравится его шрам, — сказала Рей. — Красивый. То есть, вообще, это плохо. Но это не… это не изуродовало его.       Атмосфера сгущалась.       Непонятно, по какой причине, хрупкое взаимопонимание испарялось. Люк скрестил руки на груди, под глазом Кайло запульсировала вена, их лица потемнели. Кайло тяжело сглотнул, и Рей знала, что случится дальше.       Сейчас грянет буря.       Но внезапно Люк заговорил:       — У меня есть козел.       — Козел? — Кайло моргнул.       — Да. Козел. — Люк взял со стола стакан и отхлебнул черничного сока. — Ему шесть лет… А вы знали, что козы были одними из первых животных, которых приручил человек? Они отзываются на свое имя. Моего зовут Георг. Круто, да? Только мой меня игнорирует, когда я его зову. Делает вид, что не слышит, машет ушами и смотрит в другую сторону, пидорас шерстяной.       Хмурый взгляд Кайло сменился на удивленную гримасу. Люк взял коробку, долил себе сока, расплескав немного на чистые джинсы.       — Он воняет, — продолжил он. — Гадит везде. Лезет, куда не просят. Однажды я нашел его на крыше сарая — меня чуть удар не хватил. Пришлось построить ему загон. Вы слышали байки о том, что козы едят все подряд? Картон, консервные банки, ткань? Чушь! Мой — такой разборчивый едок. Не ест сено, по которому ходили, которое слишком долго лежало. И постоянно рыгает. Вы когда-нибудь слышали козлиную отрыжку?       — Понятия не имею, — в замешательстве пожал плечами Кайло.       — Звучит, как лодочная рында. Ужасно громко.       Кайло искренне рассмеялся, его волосы упали на лицо. Рей стало интересно, заметил ли Люк седые пряди. Старик спокойно наблюдал за ними, что выдавало его тщательно скрываемую нервозность. Но легко можно было поверить, что он был рад рассмешить своего племянника. От этого кололо в сердце. Люк фыркнул, показывая, что еще не закончил.       — Ты… однажды ты сказал мне, что я никогда не смогу терпеть рядом с собой никого без абсолютного послушания. Помнишь?       Монстр поерзал. Явно помнил.       — Так вот. У меня есть козел. Он ужасно упрямый, — сделал очевидный вывод Люк. — Злопамятный. Но ему нравится обниматься, у него за ухом есть местечко, любит, когда я там чешу. Он хороший слушатель. И он счастлив — я хорошо о нем забочусь.       У Кайло перехватило дыхание. Рей посмотрела на него. Его лицо было уязвимым — распахнутые глаза, расширенные зрачки, трепещущие ресницы. Внутри него бурлило что-то. Не огонь, не ярость, когда он шипел как фейерверк, нет. Он больно сжимал ее руку, и это было нормально. Ему это было нужно.       — Я… — Кайло облизал губы. — Я рад за твоего козла.       Повисла странная тишина, Рей заподозрила, что родственники пришли к какому-то взаимопониманию. Люк спокойно отпил еще сока. Кайло сипло дышал сломанным носом, его сердце билось ровно.       Время шло, они будто забывали болезненное прошлое, но не видели счастливого будущего. Только данный, текущий момент.       Это вот так все заканчивается?       — Лея опаздывает? — спросил Кайло.       Блядь.       — Твоя мать не придет, — огорченно признался Люк.       — Ясно, — спокойно отреагировал Кайло.       Очарование момента рассеялось. Они снова стали теми, кем были — парой без будущего и циничным стариком, живущим на задворках, пережившим две революции, в стране, что нуждалась в надежде.       У Кайло вспотели ладони.       Люк склонился вперед.       — Да и мне уже пора идти. Оставлю вас, неразлучников, в покое. — Он хлопнул себя по коленям, улыбнулся. — Не хочу портить ваши редкие встречи. Не сейчас.       Встав, он поколебался, взял пустой стакан, отнес его на кухню, чтобы Рей не пришлось, взял куртку и молча оделся. Он хмурился, убрал бороду, чтобы она не попала в бегунок молнии. Отчего-то стало грустно.       — Ну, ладно, — вздохнул Люк.       Он не стал прощаться.       Кайло поерзал. Его терзало что-то. Какая-то потребность, глубокая, как яма, липкий, черный, смертельный голод.       — Ты разве не скажешь мне, что я поступил правильно? — спросил он.       — Иисусе, Бе… не Бен. — Люк остановился в дверях. — Как я могу такое сказать?       Решимость Люка трескалась. Глаза засверкали темным оттенком синего. Это длилось всего секунду, старик быстро взял себя в руки и пожал плечами.       — Я скажу, что ты мог поступить и похуже.       Щелчок двери эхом раздался в комнате, и они остались одни.       Спрятавшись в тенях на диване, где много раз занимались любовью, они чувствовали, как их стремительно несло в пучину преданности и желания. Одной рукой Кайло обхватывал ее лодыжку, вторая скользнула под блузку к груди. Он остановился, слушал ее сердцебиение.       — Все прошло не так уж плохо, — сказала Рей.       И Кайло начало трясти.       Лихорадочная судорога заставила сжать ее так крепко, что Рей стало больно. Он укусил ее затылок, пытаясь удержать равновесие, но не помогло. Кайло стал икать и задыхаться. Рей с трудом развернулась к нему лицом, поцеловала. Он едва не проглотил ее целиком, когда ответил. Кайло был на вкус как мята с чем-то терпким. Пил чай перед приходом, скорее всего. Он был полностью трезвым. С одной стороны, хорошо, но сердце Рей почему-то сжалось. Кайло страстно целовал ее, путал ее волосы, дрожал, как мерцающие языки пламени.       Рей задыхалась.       — Прекрати, — прошептала она. — Кайло. Остановись.       Через мгновение он успокоился. Он слишком крепко ее держал, почти душил. Дрожь понемногу проходила, по его коже побежали мурашки. Кайло спрятал лицо в изгибе ее шеи.       — Посмотри на меня, — попросила Рей.       Кайло поднял голову. Он был прекрасен, как всегда, с опухшими от поцелуев губами. Ее монстр. Рей убрала пряди волос ему за уши, погладила щеки, поцеловала шрам. В его глазах было ее отражение с желтым ореолом над головой от абажура за диваном. Она должна была ему сказать.       — Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. — Прежде чем он успел возразить, Рей приложила палец к его губам. — Я не могу простить непростительное. Не мне тебя прощать. Я не буду этого делать.       — Знаю. — Кайло кивнул.       — У твоей матери есть причины не приходить. Я с ней не согласна, но я не могу притворяться, что не понимаю.       — И это я знаю. — Он закрыл глаза.       Рей погладила его родинки, шрамы. Кайло снова стало трясти, его тоску хотелось утешить, прогнать к черту, но во лжи утешения нет.       — Посмотри на меня. — Рей коснулась его подбородка. — Тебе придется жить с тем, что ты сделал, Кайло. Всегда. Все дерьмо, что ты творил во время войны, о котором ты не жалеешь, ты сделал бы это снова. В этом весь ты. Поэтому ты пьешь и ночами сбегаешь ко мне. Тебе с этим жить. Со своими демонами… Но я буду рядом.       Он слабо улыбнулся, прижался своим лбом к ее. Кайло молчал, но объятия уже не были удушающими, будто он понял, что может причинить боль. Рей погладила его грудь, желая снять и отутюжить его проклятую рубашку. Она ждала, пока он перестанет дрожать.       Внизу соседи смотрели телевизор. Рекламные паузы были слышны сквозь стены, ребенок что-то клянчил у родителей.       — Я хочу… хочу попросить тебя кое-что для меня сделать, — прошептал Кайло, поцеловал ее в щеку.       — Что?       — Помнишь, в ту ночь… когда я убил Сноука. Мы вернулись домой, и первое, что ты сделала… ты отвела меня в ванную и помыла. Помнишь?       Конечно, помнит. Она часто вспоминала этот момент. Мыльная мочалка, плеск воды, присохшая кровь, розовая вода, стекающая в слив. Он помнил то же?       — Да.       — Сделаешь это снова? — осторожно попросил он. — Пожалуйста.       Рей медленно кивнула, взяла его за руку, повела в ванную.       Она не торопилась его раздевать, вытащила ремень из петель джинсов, выправила рубашку, расстегнула каждую пуговицу. Под ней была нательная майка, так по-домашнему, так похоже на него. Рей потерлась носом о хлопок — пахло хвоей. Он был таким теплым, что слюнки текли.       Она сняла его ботинки, джинсы, майка комком упала в общую кучу одежды. Он остался голым перед ней, но Рей не раздевалась. Она не взяла мочалку — решила мыть его руками.       — Иди сюда. — Рей включила душ, проверила температуру на запястье. — Садись.       Кайло еле поместился в ванне, она встала коленями на плитку. Шампунь пах медом и ванилью, молочно-белый, как сперма. Рей ласково растерла его мускулистые плечи, намылила голову, Кайло довольно фыркнул. Он постепенно расслаблялся. С его ресниц капала мыльная вода, скользила по щекам, как слезы, бледно-розовые царапины стали отчетливее выделяться на коже спины. Ему было хорошо. Рей вымыла его подмышки, полезла руками между ног, распределила шампунь по вставшему члену. Он будет пахнуть, как она.       — Рей?       — Да, монстр.       — За все эти годы… — Он слизнул капли с верхней губы. — Ты сказала, что любишь меня, лишь однажды. Когда я сам спросил.       Рей замерла, не убрав руки, выдержала его жадный взгляд.       — Но ты же знаешь это. — Ее кожа горела, Рей наклонилась и поцеловала его в лоб. — Ты всегда знал. Как и я знаю, почему ты не стрелял перед Парламентом.       Кайло потянулся к ней мокрыми руками, затащил к себе в ванну, крепко обнял. Рей намокла. Проклятье.       От воды шел пар. Он конденсировался на плитке, стекал каплями по стыкам. Рей помассировала его голову, поцеловала мочку уха. На вкус он был как шампунь.       — Давай, монстр, — нежно сказала она. — А то вода остынет.       Кайло нехотя поерзал. Ему разрешили остаться на ночь?       Рей не хотела его отпускать.       Пусть неуклюжий агент ждет на улице до рассвета, курит сигарету за сигаретой и ежится от холода.       — Что с тобой будет? — тихо спросила она. — У них есть план?       — Понятия не имею, — через два удара сердца ответил Кайло.       Он всегда был плохим лжецом.