Приходи ко мне завтра

      Птахмес, холёный, средних лет вельможа семнадцатого сепата Инпут*, содрогнулся, когда нам ним прогремел приказ Хафура:       — Встань. Дозволяю тебе говорить.       Вельможе не нужно было повторять дважды: подскочив, будто его кто ужалил, он тут же принялся в самых пёстрых красках высказывать своё восхищение, прославляя величие и мудрость правителя Города Столбов.       Кейфл, стоявший сейчас вместе с Никауром возле подножия трона отца, с правой его стороны, невесело усмехнулся своим мыслям: «В зал вошёл, подняв руки к верху. У подножия рухнул на колени, лбом в пол уткнувшись… И пока отец не приказал, даже и не думал пошевелиться. Всё сделал так, как и положено вельможе при фараоне. Однако что могло занести его в Город Столбов? Не красноречием же пришёл похвалиться! Неужели это опять то, о чём я думаю?».       — Довольно, — нетерпеливо прервал вельможу Хафур. — Говори, для чего явился в наш сепат и просил меня принять тебя?       — О, славный фараон Хафур, земной наместник Великого Гора! — Птахмес вновь торжественно возвёл руки к небу, демонстрируя покрытые эмалью браслеты. — Весть я должен был нести радостную по всем сепатам Та-Кемет, дары передавать от моего великого правителя фараона Хуфу — волею богов, после пятнадцати дочерей, у моего правителя появился наследник! Но наступила ужасная засуха, и бедствие неминуемое постигло бы всех нас — не выжил бы ребёнок, продержись она хотя бы ещё день. Тяжко, ох, как тяжко приходилось ему!.. Но свершилось великое чудо — благословенный дождь оросил измученную землю, вернул жизнь ей, сохранил урожай, скот и людей! Благодарил фараон богов за их милость… Но совсем скоро дошла до нас молва — это младший сын правителя первого сепата чудо сотворил! Юный хекау сумел то, что до этого могли явить лишь боги! И тогда повелел мне правитель Хуфу собираться в путь далёкий, слово благодарности своей передать принцу Кейфлу, и дар ему преподнести, что ценнее любого золота.       «О-о… Да, к сожалению, я оказался прав. Не зря мне так хотелось остаться в библиотеке… — Кейфл, заметно помрачнев, украдкой вздохнул. — Сколько благодарностей я получил за последние дни? И двадцати писцов не хватило бы, дабы всё записать. Да и было бы за что… Да, дождь я вызвал, но из-за этого молния убила ни в чём неповинного юношу, который просто по приказу своего командира должен был подойти ко мне… Но об этом, конечно же, все умалчивают, предпочитая величать меня героем. И дарами заваливать… Уже и не знаю, куда отец складывает всё то, что было прислано нам. Я надеялся, что это закончилось… Но нет — именно сегодня, когда я наконец почувствовал, что в состоянии взяться за чтение, я должен вновь выслушивать всё по новой! Что же это за такой «дар ценнее любого золота»? Ладно, может, мои страдания будут не напрасны, и это окажется какой-нибудь редкий свиток? Хекау следовало бы дарить именно такое, а не золото с серебром да слоновую кость с тканями и благовониями. Хотя отец весьма был рад тому… Кажется, даже смирился с тем, что я для призыва дождя уничтожил посох, который передавался фараонам нашей семьи из поколения в поколение».       — Примет ли великий хекау дар, что велел передать ему мой повелитель? — на этот раз вельможа обратился напрямую к Кейфлу, почтительно склонив голову.       — Показали бы сперва этот дар! — неожиданно подал голос Никаур. — Как брат может заранее давать согласие на то, чего он ещё не видел? Вам ли не знать, вельможа, как заведено поступать в таких случаях.       «Подлости тебе не занимать, братец, — нахмурился Кейфл. — Выходит, фараон присылает свой дар даже не наследному принцу, а тот ещё будет оценивать его и размышлять, принять или нет? Это верх неуважения!».       Но вслух юный хекау, разумеется, сказал другое:       — Брат мой, конечно же, вельможа Птахмес не может не знать заведённых издавна порядков. И потому я уверен, у него есть причины не показывать дар до того, как услышит мой ответ. Я много слышал о славном правлении Хуфу и не смею сомневаться в том, что его дар был бы достойным самого фараона. Птахмес, передай своему правителю мою благодарность и скажи, что я ценю этот жест и с радостью принимаю его дар. Да благословят боги правление Хуфу, его новорожденного сына и весь семнадцатый сепат Инпут!       «Быстро выкрутился…» — прикусывая губу, подумал Никаур, для вида вежливо кивнув на слова брата, и с досадой заметил краем глаза мелькнувшее на лице отца одобрение. А высказывалось оно в адрес младшего принца за всю его жизнь столь часто, что можно было бы сосчитать по пальцам одной руки и то, два-три пальца всё равно остались бы свободными.       — Да благословит вас Великий Гор, могущественный хекау принц Кейфл! — воскликнул Птахмес, после чего обернулся через плечо и громко похлопал в ладоши, давая сигнал своим слугам, которые всё это время лежали возле дверей, вжавшись в пол.       Они сразу же бросились на выход, и уже вскоре в проходе показались рослые смуглые носильщики, внеся на своих плечах в тронный зал открытые золотые носилки. На них, подобно царице, гордо восседала красивая молодая девушка, изо всех сил стараясь не показывать, что на самом деле едва могла дышать от волнения.       Взгляд её медленно прошёлся по роскошному залу, отметив, что он очень давил, несмотря на всё его великолепие, а затем задержался на Хафуре.       «Вот он, наместник Гора… — подумала она. — Какой у него холодный и расчётливый взгляд! И такое хищное, жестокое лицо… О, милостивые боги, куда я попала?!».       Подавив всколыхнувшуюся панику, девушка с немым вопросом взглянула на принцев.       «Который же из них младший, зовущийся Кейфлом? Тот, что чуть впереди, так похожий на фараона? Или тот, который бледный? Трудно отсюда сказать, кто из них старше… Судя по слухам, этот Кейфл должен быть красив… Но так можно сказать о каждом принце. Впрочем, какая разница? Я же всего лишь рабыня и по-хорошему должна в ногах у них валяться за счастье являться наложницей одного из сыновей фараона. Должна… Вот только стану ли? Вынудят ведь… И всё различие лишь в том, какой хозяин окажется более милостивым».       В это время вельможа вновь заговорил, при этом с удовлетворением отметив то, с каким удивлением расширились глаза младшего принца. Да и старшего тоже… И даже фараона.       — Хуфу лично избрал её для вас, принц Кейфл, — торжественно заявил он. — Одна из лучших наложниц, дарованных принцу Хафре в честь его рождения*. Девица эта чиста, как нежный лепесток только распустившегося лотоса — она ещё ни разу познала мужчину, — прибавил Птахмес с какой-то интимностью, игриво шевельнув густыми бровями.       «Наложница…» — многократным эхом пронеслось в голове Кейфла.       В душе юноши сгустился вихрь самых разных мыслей и чувств… Но то было ни радостью, ни огорчением, ни негодованием, ни отвращением. Это скорее было… непонимание: «Зачем? Почему наложница?». А перед глазами невольно возник далёкий, едва различимый, почти полностью стёртый временем облик матери. Ведь когда-то она тоже попала во дворец как наложница…       К тому времени носильщики опустили свою драгоценную ношу. Девушка, опираясь на протянутую руку Птахмеса, легко ступила необутыми ступнями на каменный пол. Облачённая в белый калазирис*, с золотыми браслетами на руках и ногах, грудь её покрывал усех*… Хуфу позаботился, чтобы подарок для могущественного хекау выглядел соответствующе. Ведь редко доводилось увидеть наложниц в облачении, по истине достойном цариц.       Пройдя немного вперёд, девушка, опустив глаза, медленно склонилась в поклоне, направленном в сторону статуи Гора. Затем она, не до конца распрямившись, повернулась к Хафуру и вновь поклонилась. Потом повторила то же в сторону принцев, только теперь замерев в этом поклоне. На что Птахмес одобрительно хмыкнул, с гордостью поглядывая на девушку — не напрасно больше сотни раз объяснял ей, что первым делом следовало поклониться Гору, как истинному правителю первого сепата, затем фараону Хафуру, признавая его власть, а уже потом своему новому господину.       — Ну что ж, — усмехнулся Хафур, с недобрым блеском в глазах разглядывая тонкую фигуру девушки. — Иди, сын мой, познакомься поближе со своим даром.       — Вельможа Птахмес, а есть ли у этой змейки какое-нибудь имя? — поинтересовался Никаур, мало чем отличаясь от своего отца в этот момент.       — Конечно. Её имя означает «любовь», — произнёс Птахмес, не став ничего более добавлять.       — Значит, она — Ифе… — моргнув, одними губами шепнул Кейфл, выныривая из омута своих мыслей.       Заметив, что похожий на фараона принц спрашивал о её имени, девушка ощутила липкий страх — неужели это он?! Из них двоих именно этому принцу ей меньше всего хотелось доставаться. В первую очередь из-за сходства с его отцом. И потому она с замиранием сердца ждала, кто же из принцев направится-таки в её сторону. Быть может, это всё же окажется тот, второй?       Ожидание продлилось всего мгновение, длиною в целую вечность… И Ифе едва не вскрикнула от облегчения, когда к ней неспешно направился второй юноша.       «Всё-таки он… — думала она, с трудом пряча улыбку. — Странно, почему я так обрадовалась? Я ведь даже не знаю его… А сердце бьётся так, словно мне дали свободу! Наверное, радость от этого была бы такой же сильной. Глупо, Ифе, глупо… Ведь ты так и остаёшься рабыней. Только с хозяином, на которого не страшно взглянуть».       Вслед за этой мыслью, Ифе, не разгибаясь, аккуратно взглянула на юношу. В дорогом чёрном царском одеянии, высокий, статный, чёрные волнистые волосы слегка прикрывали острые скулы, а большие серые глаза внимательно рассматривали её… С каким-то любопытством исследователя, которому в руки попал редкий вид какого-нибудь растения или зверёк. И если бы Ифе могла проникнуть в голову принца и услышать, о чём он думал в тот момент, то это потрясло бы её ещё сильнее, чем известие о том, что её избрали в качестве дара и отправляют из гарема новорождённого принца в далёкий первый сепат…       Наконец, Кейфл приблизился к девушке настолько близко, что она смогла не только разглядеть густые ресницы юноши, но и ощутила исходящий от него хвойный запах можжевельника.       «Какой приятный аромат! И слухи оказались правдивы — он действительно красив…».       Заворожённая взглядом хекау, да ещё такого редкого цвета для земель Та-Кемет, девушка, позабыв обо всём, выпрямилась, продолжая смотреть ему в глаза. И лишь сделав это, поняла, какую провинность совершила…       «Глупая… Это же могут счесть не просто за проявление неуважения, но даже за оскорбление!»       Вздрогнув, Ифе поспешила вновь склониться в поклоне и с испугу выпалила:       — Простите, господин, я…       И тут же прикусила язык, прошипела мысленно: «А заговорить без дозволения вообще непозволительно ни при каких обстоятельствах! Да, Ифе, ты молодец, ничего не скажешь… Что же теперь со мной будет?..».       Если бы она не смотрела в пол, то увидела бы, как Птахмес на это едва не лопнул от негодования, губы Никаура, скривившиеся в презрительной усмешке, и Хафур немного подался вперёд, весьма заинтересовавшись этой сценой. Ну а Кейфл… У него она увидела бы улыбку. И возросшее во взгляде любопытство.       — Выпрямись, Ифе, — сказал он, стараясь сделать так, чтобы произнесённое меньше всего походило на приказ. — У тебя слишком красивое лицо для того, чтобы им мог любоваться один лишь пол. И голос твой не должен доставаться одной тишине — говори и не бойся, что тебя за это здесь накажут.       Изумлённая Ифе решила не испытывать удачу и потому тут же сделала так, как сказал Кейфл, произнеся при этом смущённо:       — Благодарю вас, господин.       — Ифе… — вновь одними губами шепнул принц и протянул руку, будто намереваясь коснуться её лица, но в последний момент длинные тонкие пальцы юноши замерли всего в миллиметре от кожи девушки.       «Тебя привели тогда против воли… — подумал он, с прищуром изучая её, но при этом вновь вспомнив женщину, подарившую ему жизнь. — И Ифе вряд ли кто спрашивал, желает ли она себе такой судьбы. Сделали вещью, не смеющей сопротивляться, когда ею возжелают воспользоваться… Ифе… Разве захотела бы когда-нибудь сама оказаться здесь по своей воле?»       Поняв, что уже довольно долго простоял в том положении, Кейфл убрал руки за спину, и, хмыкнув на какую-то свою мысль, приказал в сторону колонн:       — Подготовьте её к сегодняшнему вечеру.       Хотя Ифе и ожидала подобного, эти слова подействовали на неё так, словно ей влепили несколько пощёчин. Она — наложница. Её жизнь теперь зависит от прихотей мужчины, к которому ей предстоит явиться сегодня вечером в покои… И понятно для чего! И от этих мыслей колени девушки начинали дрожать… Так, что она находилась на волоске от падения.       К счастью, из-за колонн, надёжно укрываясь до этого в тени, на слова принца тут же выскочила какая-то немолодая женщина и, поддерживая Ифе за локоть, быстро увела её в боковой выход из тронного зала, оставив позади и вельможу Птахмеса, увидеть которого Ифе вряд ли когда ещё доведётся, и фараона Хафура с наследным принцем Никауром, жадно смотрящих вслед… И Кейфла. И вот его ей предстояло увидеть совсем скоро…

***

      Удар. Ещё один… С каждым шагом сердце колотилось всё сильнее. Словно вот-вот выскочит из груди… Как же жарко… Хотя лишь одно лёгкое платье из тончайшей ткани мягко скользило по телу Ифе, едва прикрывая её.       Девушка по дороге к покоям младшего принца старалась думать о чём угодно, только не о том, что ждало её там. Вспоминала весь проделанный путь до первого сепата; тех девушек, кототые остались в гареме принца Хафры; каменную купальню, где её только что отмывали так, словно хотели живьём содрать кожу, но ещё и мучил осмотром лекарь. И не раз… А в мыслях переплелись в тугой узел все наставления, как и что она должна делать, войдя в покои господина.       Но вот дорога подошла к концу… Перед ней возникли двери, распахнутые стоявшими на страже меджаями.       «Вот и всё…» — втянув ноздрями воздух так, что едва не лопнули лёгкие, Ифе решительно ступила за порог… где и замерла, не в силах больше пошевелиться. Но зато взгляд ничто не сковывало, поэтому она переводила его с видневшейся широкой постели, и впервые в жизни эта мебель внушала ей такой сильный страх, на горящие масляные лампы, от которых исходил аромат каких-то благовоний, и на сидевшего за столом Кейфла. Склонившись над каким-то папирусом, с отстранённым видом погрузившись в чтение, юный хекау, казалось, даже не заметил появление Ифе в его покоях. Что странно, одет он был так же, как и там, в тронном зале…       Сперва девушка обрадовалась, что Кейфл не обратил на неё внимания. Даже напряжение немного спало… Но вскоре ожидание и неизвестность начали томить её. Решив, что нет смысла оттягивать неизбежное, Ифе поклонилась, осторожно проговорив:       — Ты велел явиться к тебе, мой господин. Вот я и пришла…       «Боги, как же там дальше?» — запаниковала девушка, поняв, что просветления памяти не предвидится в ближайшее время.       — Спасибо, Ифе, что пришла, — послышался голос Кейфл, и, наконец оторвав взгляд от папируса, он перевёл его на девушку. И тут же воскликнул: — Во имя хека, это кто же тебя так нарядил?       — В гареме фараона Хафура… Мне сказали, так ходят все наложницы.       — Если тебя подарили в мой несуществующий гарем, это вовсе не означает, что тебе нужно одеваться так, словно ты не одевалась вовсе. Завтра же ступай к швеям и вели им сшить любые платья, какие тебе захочется. Если что начнут говорить, скажи, что так велел младший принц.       Пока Кейфл говорил это, он поднялся из-за стола и осторожно приблизился к Ифе, словно боясь её спугнуть, вновь сложив руки за спиной.       — Благодарю, господин, — с поклоном ответила Ифе, немало сбитая с толку.       — Пожалуйста, зови меня Кейфл. Что ты, собака разве, чтобы у тебя был хозяин?       — Но я же… наложница… — совсем растерялась девушка.       — Да, наложница, — согласно кивнул принц, сделав ещё шаг в её сторону, и, прищурившись, спросил вполголоса: — А раз так, скажи мне, Ифе, чего ты желаешь больше всего на свете? Только говори правду. Считай, это мой первый приказ тебе.       Ифе непонимающе уставилась на Кейфла. Зачем он её об этом спрашивает? Никому никогда не было никакого дела до её желаний. По крайней мере, с той поры, как она стала рабыней… Но то, что было до этого, навсегда оставило в её сердце одну единственную мечту, так тщательно скрываемую на протяжении долгих лет. Вот только можно ли говорить об этом Кейфлу? Но, с другой стороны, почему бы и нет? К тому же он сам сказал, чтобы она была честна с ним.       — Я… я очень хочу вернуть себе свободу… — произнесла Ифе так, словно сознавалась в чём-то очень постыдном.       К её ещё бо́льшему изумлению, Кейфл на это признание кивнул с довольной ухмылкой.       — Я надеялся услышать что-то подобное. А теперь ответь — на что ты готова, чтобы вернуть её? Только отвечай не раздумывая!       — На всё, что не нарушит законов богов.       — В таком случае, — Кейфл сделал ещё шаг к ней, встав теперь совсем вплотную, и, глядя прямо в глаза, продолжил:       — В таком случае ответь на последний мой вопрос: согласна ли ты стать моей ученицей?       — В чём? — осипшим от охватившей её дрожи голосом спросила Ифе.       — В хека, конечно же. А когда обучишься, получишь свободу, о которой так мечтаешь. Ну, что скажешь, девушка, чьё имя означает «любовь»?