Сделка

- Ну ты даешь, Бреккер. Роллинс склоняется над ним и вглядывается в лицо - без беспокойства, с недоумением и любопытством. Нужно несколько долгих, растерянных вдохов, прежде чем Каз понимает, что случилось. Они с Роллинсом были в доках - изображали прогуливающихся мещан, выбирающих рыбу, не упуская из виду цель - женщину в шляпе с гусиным пером. Ту, которая могла бы навести их на новых изготовителей юрды-парем - и которой больше нет нигде в поле зрения. Осведомитель Роллинса вычислил её, Отбросы узнали, откуда лучше начать слежку - первыми плодами их невероятного объединения. Отличный шанс, наконец, ухватить след подпольных изготовителей - то, ради чего все и затевалось. Ради этого, ради денег - и ради Инеж, хотя Каз никогда не произнес бы этого вслух. Достаточно было бы и одного, чтобы проследовать за ней, но ни один из них не доверит другому и ночного горшка - и Казу пришлось пойти вместе с Роллинсом. Не по привычной Пятой Гавани, не по Четвертой - по людному центральному рынку, кишащему туристами в жаркий выходной день. Каз знает город до каждой вонючей улочки, каждого канализационного люка. Знает - в нём нет и никогда не будет ни одного места, где он бы не чувствовал опасности, но, всё же - есть места паршивее прочих. Не злачные закоулки Бочки, не туманные кладбища, полные призраков - нет, с этой опасностью Каз знаком и умеет справляться. Людные места вроде центрального рынка - вот что хуже всего. Может быть, дело в месте, может, в едком запахе рыбы, может, в паре чумазых тощих мальчишек, которых он заметил под мостом, делящих кусок плесневелой буханки, может, в обступающей со всех сторон толпе, пытающейся урвать часть улова, может, в том, что Каз слишком давно не бывал на рынках днем, а, может, в Пекке Роллинсе, то и дело пытающемся придержать его за локоть - во всем том окружающем, отвратительном многообразии торопливых касаний, близких вдохов, толчков и суеты, который накрывает его с головой. Может, в том, что солнце в зените, на нём полностью застегнутое темное пальто, и он не ел третьи сутки и не спал четвертые - а, может, в том, что у него больше врагов, чем кажется, и он никогда не сможет избавиться от самого себя. Каз помнит, как пытался сохранить шаг, вцепившись в набалдашник трости - самой обычной для маскировки, без привычного ворона под пальцами. Помнит, как шум обступил со всех сторон, оглушая грохотом прибоя - и снующие вокруг люди покрылись язвами, оставляя на нём липкие следы гнили. Не пестро наряженные туристы - распухшие мертвецы, направляемые течением, и Каз помнит, как пытался дышать ровнее и глубже - тщетно заполняя ноздри вонью пота и рыбы. Помнит, как вцепился в прилавок с тухлыми осьминогами, пытаясь не упасть, и впечатался рукой в склизкую жижу. Перчатка спасла его от прикосновения, рука скользнула, не находя опоры - и перед глазами померкло. Он потерял сознание - понимает Каз. Прямо на задании, посреди рынка, рядом с Пеккой Роллинсом. Последним человеком, перед которым он хотел бы оказаться беззащитным даже на мгновение. Пекка Роллинс видел его слабость. Вновь. Он должен был воспользоваться случаем. Оставшись без Каза, еще быстрее поспешить за целью, не сводя взгляда с гусиного пера. Найти её первым, узнать о юрде-парме, прибрать все сведения себе одному, без остатка - так удачно оставшись без выбывшего конкурента. Вместо этого Пекка Роллинс всё ещё здесь - и, похоже, любопытство с возрастом перевешивает доводы разума. Лицо Пекки Роллинса склоняется над ним, рассматривая, и Каз щурится, цепляясь взглядом за рыжие волосы и морщины в уголках глаз. Морщин стало больше, в волосах начала проглядывать седина - но лицо перед ним то же, что он видел столько лет по ночам. То же, что всё ещё снится ему в кошмарах. Лицо, которое он помнит так же четко, как лицо Джорди - как если бы они оба были из одного, чужого, навсегда сгоревшего мира. Мира, где Каз был глупым ребенком - ребенком и никем кроме. Тело еще колотит дрожь, когда Каз понимает - Пекка Роллинс держит его на руках. Они на дороге, в каком-то узком закоулке, в стороне от гомона рынка, Роллинс сидит и держит его на коленях. Как ребенка. Как держал когда-то мальчишку - в доме с собакой, маленькой девочкой, камином, пианино, запахом гюцпота и корицы. Тогда он казался мальчишке могущественным, теплым и невероятно щедрым. Мальчишке, который верил, что скоро они с братом заживут как короли. Каз больше не имеет права быть этим мальчишкой. Не имеет - но руки держат его тепло и крепко, лицо наклоняется так близко, что можно ощутить дыхание. Лицо, которое он представлял столько раз, и, вопреки всему, что может быть правильно - на секунду он становится этим мальчишкой. Глупым мальчишкой, для которого не имеют значения терпение, планы, юрда-парем и все деньги мира. Для которого не имеет значения ничего, что составляет Каза Грязные Руки. Даже Инеж. Всего на секунду. Этой секунды достаточно, чтобы руки сомкнулись на шее Пекки Роллинса. Каз сдавливает их так сильно, как только может, до скрипа перчаток, задержав дыхание от усилий. Сейчас справится с Казом не сложно - не лучшее положение для атаки, Пекка крупнее, выше, а еще - у него не дрожат руки. Очевидным исходом, Каз бы просчитал его с легкостью, если бы думал - но он не думает. Ненависть захлестывает его с головой, прорвав тщательно выстроенные заслоны, и чувство пульса под пальцами самое сладкое. Оно стоит всех денег мира. Сейчас ловкие руки Каза взломщика не смогли бы и завязать шнурки на ботинках, не то что задушить крепкого мужчину. Пекка отдергивается, легко перехватывает руку, вывернув запястье - и откидывает от себя, даже не пытаясь скинуть Каза с колен. Каз пытается снова - рывком, неловко выворачиваясь, и Пекка покрепче сжимает его в руках - и хохочет. - За что же ты так меня ненавидишь, Бреккер?