Сделка

- Интересно, дрочишь ты тоже в перчатках, Бреккер? Нелепый трюк, чтобы заставить его смутиться - трюк, у которого не должно быть шанса на успех. Каз не двигает и бровью, и только расслабленнее садится в кресле. Кресло широкое, удобное, обитое мягкой кожей - и Каз непременно обставит такими и свой кабинет в своем роскошном доме. В доме, в котором всегда будет комната для Инеж. Совсем скоро - когда закончит задание с юрдой-парем. Когда убьет Роллинса. Каз держит лицо легко, пока Пекка не протягивается - и не хватает его между ног. Первым инстинктом - он дергается, хватаясь за рукоять трости. Трости, которой он легко может сломать ему руку и выбить все зубы из довольной ухмылки. - Сиди смирно. - С чего бы? Несмотря на трость, Каз в его доме, за стеной кабинета слишком много его людей, и, что важнее - он всё ещё слишком нужен Казу, чтобы от него избавиться. Они оба понимают это, и еще то, что такой удар невозможно было предугадать. Каз был готов ко многим вещам - к угрозам, шантажу, подкупу, ножу в спину или пистолету. Такого в плане Каза Бреккера не было никогда. - Ты или сидишь смирно сам - или мне придётся снова позвать ребят, которые тебе в этом помогут. Что выберешь, Бреккер? Каз помнит, как оказался на коленях. Помнит не слишком хорошо - ужас смыл подробности, затянув мутной пеленой память; но прекрасно помнит одно - это не то положение, в котором он хотел бы снова оказаться. Только не при банде Грошовых львов, каждый из которых будет счастлив разнести картину во всех подробностях по каждому заплеванному бару, каждой сточной крысе. Как они скрутили Бреккера, и Роллинс лапал его, как бордельную девку - с каждым разом снабжая свой невероятный рассказ всё более красочными подробностями. В таком положении не может позволить себе оказаться ни один мужчина в Бочке, если хочет уважения хотя бы самой ничтожной банды. Особенно не может он. Только не он. Только не Каз Грязные Руки. Каз не отвечает - но убирает руку от трости. - Так я и думал. С усмешкой Пекка пересаживается на подлокотник широкого кресла, и наклоняется, удобнее устраивая ладонь между его ног. Касание не особенно ласковое, нет - рука накрывает ширинку и плавно сжимает, словно проверяя - что же может оказаться в штанах у Каза Бреккера. Каз сжимает руки на подлокотниках кресла, рука двигается, находя ритм - и Пекка наклоняется, всматриваясь в его лицо; выискивая ужас или отвращение. Каз сжимает челюсть, немного хмурится - но не пытается отвести взгляд. Он не доставит ему такого удовольствия. - Будешь хорошо себя вести - и я больше не буду так тебя трогать. Если не попросишь. Ты больше не будешь так меня трогать, потому что я переломаю тебе пальцы, - думает Каз, но не разжимает губ. Он не позволит Роллинсу услышать его сбивающееся дыхание - чтобы тот мог засчитать его себе за победу. Рука проходится вверх и вниз, сжимая сквозь ткань - легко находя на ощупь то, что есть в штанах любого мужчины. Ничего поразительного, ничего сверхъестественного, глупое касание, которое легко можно было бы игнорировать или обратить в свою пользу - как сделал бы хладнокровный мужчина, которым и должен быть Каз Бреккер. Беда в том, что это удар, к которому Каз не был готов. Никто не трогал его так. Никто и никогда. Тело начинает отзываться - несмотря на абсурд ситуации. Рука ускоряет ритм, гладя его сквозь брюки, и под ладонью становится твердо, а ткань давит вместе с тяжестью ладони. Тепло руки проникает даже сквозь ткань, сжимает она уверенно, крепко - крепче, чем стоило бы, чтобы доставлять только наслаждение, и движения начинают работать. Каз сильнее вцепляется в подлокотники, стараясь отрешиться от происходящего - как если бы это происходило не с ним, с кем-то другим, далёким; ведь с Казом Бреккером не может такого происходить. Когда рука сжимается, почти до боли обхватывая его промежность, Каз закусывает губу - и чувствует, как подаются навстречу бедра. Поясницу выгибает мучительным, выворачивающим спазмом, и все его силы уходят на то, чтобы не двигаться в ответ. Застыв, он думает о чем угодно, кроме того, что ему приходится терпеть. Каз пытается думать об Инеж. О её мягкой смуглой коже, плавных, неуловимых движениях, и о том, как она оборачивается через плечо, поймав его взгляд. Инеж лучшее, что есть в его новой жизни, самое светлое, чистое - драгоценный цветок, пробившийся сквозь смрадные воды Кеттердама. Рука, которая двигается между его ног, не имеет ничего общего с тем, что могла бы сделать Инеж. Отвращение накатывает волнами, подбирается порывы тошноты вверх по гортани, но между рукой и кожей несколько слоев ткани - ткани, которая не дает полностью почувствовать прикосновение. Каз хватается мыслями за каждую нить ткани брюк - броню, оставляющую ему возможность дышать. Броню, не дающую ему почувствовать по-настоящему. Несмотря ни на что - тело отзывается, и мелкая дрожь начинает расходиться от промежности - по бедрам, коленям, груди, рукам, оставаясь на кончиках пальцев. Физиология. Реакция тела. Еще одна отвратительная слабость. Ничего больше. Каз осторожно втягивает носом воздух от одного из движений, еле заметно разводит ноги, чуть сильнее сдавливает подлокотники - но Пекка замечает. Поймав правильное положение, следующим движением он выбивает из Каза сдавленный, еле слышный скулёж. Такой, какой мог бы издать семнадцатилетний мальчишка, а вовсе не Каз Грязные Руки. Рука замирает - всего на миг, словно оценивая внезапно открывшиеся перспективы, а потом сжимается и двигается жестче - раз за разом выколачивая из него этот звук. Он двигает рукой, пока Каз не выгибается, судорожно втягивая носом воздух, дрожа - прежде, чем влажно обмякнуть под его рукой. Реакция тела - ничего больше. Ничего из того, чему стоит удивляться, чего стоит стыдиться, естественное, как дыхание или пища - вот только Каз с трудом может дышать. Каз откидывается на кресле и закрывает глаза, выравнивая дыхание. Пусть берёт. Пусть наслаждается своим коротким триумфом. Он поплатится за всё.