Сделка

- Я не железный, Бреккер. Я не могу просто дрочить тебе и не хотеть ничего взамен. - С чего вдруг? У тебя прекрасно получалось.  Каз сжимает зубы, останавливаясь перед его креслом, и сжимает набалдашник трости, раздумывая над следующим шагом. В голове его проносятся десятки вариантов, от самого приятного - размозжить ему череп, до самого простого - развернуться и выйти из комнаты, заканчивая их абсурдную игру. Идеи роятся, кусаясь, сменяют одна другую - никак не желая складываться в тот план, который приведёт его к желаемому, и Каз стоит, глупо пялясь на Роллинса, не желая признавать очевидное. Пекка Роллинс опять его обхитрил.  Заманил обещанием лёгкого расслабления, заботы, удовольствия, за которое не нужно платить - чтобы в итоге обернуть всё в свою пользу. В очередной раз доказывая и без того очевидную истину. Пекке Роллинсу нельзя верить. - Не наглей, Бреккер. Счёт и так совсем не в мою пользу. Даже в игорных домах не обдирают настолько всухую.  Роллинс умеет подбирать правильные слова - возвращая происходящее в привычную плоскость противостояния.  Игр, ставок, фокусов и долгоиграющий планов - уступить в битве, чтобы выиграть войну. Отвлечь внимание мнимой слабостью, чтобы подобраться ближе. Каз колеблется, перекатывая набалдашник трости между пальцев, и Роллинс окидывает его взглядом - медленно выкладывая на стол карты. - Я предложу тебе кое-что взамен. Сделаю хорошую ставку, чтобы было не так обидно уступить мне пару партий. Карты ведь всё ещё в твоих руках.  Лесть - слишком грубая, очевидная до оскорбления - если бы не было достаточно самого факта попытки лести. Каз сам ни раз приглаживал пёрышки недовольным боссам - и теперь король Бочки Пекка Роллинс приглаживает пёрышки ему. Лесть грубая и очевидная настолько, что могла бы сработать - дешёвым трюком, на который Каз не собирается вестись.  - Тебе понравится, - примирительно говорит Роллинс, и манит его ближе. - Откуда такая уверенность?  - Я редко ошибаюсь.  У него намётанный взгляд - достаточно для того, что спустя почти год в Кеттердаме всё ещё вздрагивали от его имени. Достаточно для того, чтобы добраться от каменоломен Блуждающего острова до самой вершины Бочки; достаточно, чтобы увидеть легкую добычу в потерянных мальчишках.  Каз делает шаг к нему - сидящему в кресле, встает между разведенных ног, наклоняется, ожидая продолжения - и Пекка хватает его за рубашку. Дёргает на себя, роняя, и Казу приходится упереться коленом между его ног, а руками - в спинку кресла, чтобы не упасть сверху. Он не выпускает из пальцев трость, и она глухо ударяется о торшер, заставляя колебаться свет лампы. Он близко - слишком близко, между их лицами - меньше ладони, только тонкая ткань рубашки - между кожей живота и сжатым кулаком. Каз деревенеет, чувствуя дрожь, разбегающуюся от живота - привычно, скручивающую внутренности в приступе тошноты; но есть и кое-что хуже. Раньше, чем страх - отвращение, ужас, тошноту, привычным коктейлем слишком близкой чужой кожи - он чувствует возбуждение.  Псом, с трудом разучивающим новые трюки - тело отзывается на его близость. Кроме страха - теперь оно помнит и кое-что еще. Пекка выпускает рубашку и ведет по боку раскрытой ладонью - по тонкой ткани, давая сполна ощутить тепло и силу ладони. Гладит по спине, пояснице - и спускается ниже. Сжимает ягодицу - неторопливо, позволяя почувствовать, оценить, решить как следует. Оставляя за Казом выбор - и медленно гладит между ягодиц, Ласка отзывается дрожью под коленями - совсем не похожей на отвращение. - Допустим, - медленно решает Каз. Пекка облегченно улыбается, тут же отпуская его - как если всё-таки не верил до конца, что Каз согласится. Сомневался, надеялся, ждал, пытался уговорить - ещё одним лестным трюком.  Вновь отлично врёт. Каз отталкивается от кресла, вставая перед ним, и окидывает Роллинса взглядом - примеряясь, как к новому замороченному замку. Просчитав действия, он отставляет трость, прислоняя её к низкому столику, и поправляет перчатки - как делает всегда перед непростым, малоприятным делом. - Можешь опуститься на колени. Меньше придётся трогать. Будет удобнее. Казу Бреккеру никогда не будет удобно перед ним на коленях. Ярость алой пеленой застилает взгляд - мгновенно реагируя на подначку. Усмешка в глазах Пекки обдает ледяной водой, и Каз понимает, что повёлся, как мальчишка - на банальнейшую из уловок. Неудивительно, что Роллинс смеётся над ним. Это ничего. Не долго ему осталось смеяться. Каз сможет стереть усмешку с его губ. Он осматривает их положение, анализируя - стараясь найти под яростью холодный расчет. Роллинс сидит в широком кожаном кресле, и, если подумать как следует, у них не так уж много вариантов. Каз не хочет оказываться с ним в кровати - слишком близко, слишком... двусмысленно, слишком велик риск нарваться на что-нибудь кроме; стоять неудобно, и вновь придётся подойти вплотную, почти касаясь чужого тела - если только Каз не собирается делать это, вытянув руки; сесть на подлокотник кресла - вновь оказаться рядом с его лицом, и, если разобраться, из всех вариантов, между яростью и гордостью - в итоге площадь соприкосновения с чужим телом имеет решающее значение. На коленях перед ним можно будет касаться только одного его органа - и ни на миллиметр не больше необходимого. Придерживаясь за подлокотник кресла, Каз опускается на колени. Больная нога отдается болью, Каз устраивает ее поудобнее и примеривается к области действий. Пекка тянется - как будто собираясь погладить его по лицу, Каз отдергивается, сморщившись - и Пекка смеётся. - Ты хорошо смотришься на коленях. Возбуждает. Дразнит его - вот только у Каза совершенно нет желания поддаваться в этой игре. Достаточно одного пропущенного удара. Теперь его очередь, и Каз уж постарается, чтобы Роллинс не считал выигрышем своё возбуждение. Собравшись, Каз сжимает его между ног, через плотную ткань брюк и кожу своих перчаток. Повторяя то движение, что помнит - уверенно, крепко, не слишком мягко, не слишком сильно, и хвалит себя за не дрожащие руки. Выходит вполне неплохо, Каз знает где трогать и как, ведет рукой - но Роллинсу мало этого. Ему всегда мало. Он смотрит сверху вниз, и с каждой секундой, проведенной на коленях, Каз всё больше убеждается, какая это была отвратительная идея.  - Ну уж нет, Бреккер. Я не ты, я взрослый мужчина. Меня недостаточно потрогать через пальто.  Не отрывая от него взгляда, Пекка мягко убирает в сторону его руку, и сам расстегивает ремень и пуговицы брюк. Пряжка подается с тихим металлическим звуком, он приподнимается, опуская брюки - вместе с бельем, открывая кожу живота, бедер и то, что между ног у любого мужчины. Не то чтобы Каз был ханжой или стеснялся наготы, но - но, но, но - видеть неприкрытую кожу прямо перед собой жутко. Кожу, не идущую струпьями - живую, тёплую, и он старается её такой видеть. Зрелище отзывается волнами тошноты, пробивает - как лихорадкой, и Каз старается дышать медленнее и глубже, успокаивая подскочившее сердце. - Сдаешься? - спрашивает Пекка, и голос его и правда звучит ниже и тише. Черная кожа перчаток обхватывает член - крепко и быстро, словно боясь, что тот может ужалить, и Каз сглатывает, переводя дыхание. Всё удается - всё удается, он молодец, и он сосредотачивается на тепле, на том, как становится всё крепче плоть под пальцами - как не бывает у мертвецов; и двигает рукой. Вверх и вниз, повторяя движения, которые помнит - сосредоточенно и старательно, иногда - как перед тем, как нырнуть - глотками хватая воздух. Всё, что он хочет - покончить с этим поскорей.  - Тише, тише, Бреккер, ты же не пытаешься его оторвать. Или пытаешься? Боюсь, теперь это расстроит нас обоих. Дай ему шанс пригодиться.  Неплохая идея - Каз непременно воспользуется ей; позже, когда разберется с тем, как отомстить ему в конкретном моменте. Мысль о том, что член Роллинса может пригодится им, слишком безумна, чтобы задерживаться в сознании - но он послушно двигает рукой аккуратнее. С нажимом, плавнее, пытаясь уловить, на что отзывается его тело - как прислушивается к щелчкам механизмов замков. Не позволяя себе торопиться - оттягивая долгожданное окончание неприятного дела.  Кажется, у него получается - если судить по тому, как сбивается у Роллинса дыхание. Как становится влажно и крепко в ладони, как тот подается бедрами, но больше всего - по тому, как он смотрит. Смотрит мутно, тепло, жадно - так близко, как никогда не должен оказываться рядом ни один человек, и рука его вцепляется Казу в волосы, сжимая. Давит - притягивая голову ближе, заставляя потянуться между ног, прижимая лбом к едва прикрытому тканью колену. Если забыть об ужасе, о гниющих сточных водах, о язвах и разлагающейся плоти; если сосредоточиться на движениях ладони на члене - ритмичных, крепких, жарких, если прислушаться, Можно ощутить, как бьется - под плотной брючной тканью - пульс в его бедренной артерии. Часто, восторженно, живо; можно услышать его хриплые выдохи и почувствовать дрожь в его пальцах - ощущением власти. Каз может заставить его терять контроль. Каз может заставить его дрожать. Пекка давит сильнее, до боли сжимая волосы, притягивая ближе - почти заставляя коснуться кожи кожей щеки. Каз упирается, сопротивляясь руке, и все его старания уходят на то, чтобы не дать касанию случиться - и не сбить ритм. Смазка остается на перчатках, которые теперь нужно сжечь - зрелищем, которое будет преследовать его вместе с самыми жуткими из кошмаров. Рука наматывает волосы на кулак, давит, пригибая шею - заставляя обдать член дыханием; опасно близко, и Каз слышит, как Пекка вбирает воздух - хрипло и жадно. У него определенно получается, чем быстрее Каз покончит с этим - тем быстрее это закончится, и он старается так сильно, что кисть сводит от напряжения. Отодвинуться не получается, Каз так и замирает - в борьбе; рука в волосах не дает отстраниться окончательно, Каз ни за что не окажется ближе, и когда Роллинс кончает - это все равно оказывается слишком близко. Хватка в волосах выгибает шею, резко дергая на себя, и Каз лишь в последний момент изворачивается, уходя от прикосновения. Головка члена оставляет росчерк на скуле - влажный, горячий и невозможный. Каз растерянно замирает - сжавшись в ожидании ужаса, как, уже видя рану, ждут боли - но боль никак не приходит. Возбуждение глушит её, как целые литры опиума. Сжавшаяся в волосах рука слабеет, отпуская. Роллинс тяжело дышит, приходя в себя, и смотрит за ним из-под опущенных рыжих ресниц. Тяжелый взгляд медленно, смакуя, облизывает скулы, раковины раскрасневшихся ушей, линию челюсти, изгиб шеи, губы - всё то, чего он никогда не сможет коснуться по-настоящему.  Усмехается, замерев на скуле - хищно, довольно, и скулу обдает жаром. Запоздало Каз шипит, выхватывает из кармана платок и остервенело принимается оттирать сперму с кожи. Пекка смотрит за ним - еще рассеянно, мягко, и говорит - с сожалением, с обещанием, с чем-то, похожим на просьбу.  - Я бы драл тебя сутками, Бреккер. Во всех позах. Во все мыслимые места. Если бы был уверен, что ты не помрёшь от ужаса. *** - А вот и они, те самые друзья из Университета, про которых ты столько рассказывал! "Друзья из университета" спускаются на пристань с только что прибывшего корабля, и больше всего похожи именно на тех, кем являются. На преступников, воров, убийц, попрошаек и беспризорников - но никак не на добропорядочных студентов. Такая уж мода в Кеттердаме.  - Это же... - недоуменно начинает Маттиас.  - Львович, ваш лучший союзник среди равкианской знати. Здорово видеть друзей моего сына. Как добрались? Как там поживает мой Кеттердам?  Пекка Роллинс хлопает Каза по плечу, как старого доброго приятеля. Демонстративно, задерживая руку, вынуждая Каза либо нелепо скидывать его ладонь, либо её терпеть. Он делает это специально, очевидно, и Каз мог бы тростью переломать ему пальцы за этот жест - но будет выглядеть только еще большим идиотом. Он выбирает терпеть - на этот раз. По крайней мере, Роллинс не пытается тронуть его ниже талии - если это может быть утешением.  Их новое прикрытие: Каз - любимый наследник Львовича, учащийся в Университете Кеттердама, приехал к отцу на каникулы - и пригласил с собой лучших друзей.  Карета - позолоченная, с изумрудными шторами и золотыми львами - ждёт их у пристани, и Отбросы, разъезжающие по Равке в карете с символами Грошовых Львов, еще одна нелепая шутка судьбы. - Ну что, детишки, готовы к равкианским каникулам? Начинайте веселиться! Подпишу пару бумаг и догоню вас.  Ни один не отвечает ему - и вся прибывшая из Керчии компания недоуменно наблюдает за Пеккой Роллинсом, удаляющемся в направлении доков. - Это же... - вновь начинает Маттиас, пытаясь уложить происходящее в голове.  - Именно он! Откуда он взялся?! Почему мы с ним работаем?! Что случилось между вами двумя? - недоуменно хмурится Джаспер. - Я больше не слышу твоё сердце, но глаза у меня на месте, - фыркает Нина, и взгляд её полон скепсиса. - Ты как-то иначе на него смотришь.  - Мы больше не планируем предавать его всем мыслимым пыткам? - и надежда плохо прячется в голосе Уайлена. Инеж молчит - и хуже всего немой вопрос в её взгляде.  - План не меняется, - отрезает Каз, и не может заставить себя посмотреть Инеж в глаза. - После мы его уничтожим.  *** - Срочно, Бреккер. Каз недоуменно приподнимает бровь, но Роллинс продолжает смотреть на него - требовательно, указывая на дверь в комнату. Он не замечен за тем, чтобы дергать по ерунде, и Каз настороженно кивает и идёт за ним. Речь должна идти о новой опасности, детали, которую Каз не заметил - о чем-то, что может стоить им всего плана, о чем угодно, кроме того, что делает Роллинс. Едва за ними закрывается дверь, Пекка прижимает его к стене, с силой гладит по бокам - не давая пространства вывернуться, и сипло шепчет - пытаясь наклониться к уху. - Ты стоял там, весь такой строгий, суровый, сама неприступность. Скажи спасибо, что я удержался и не набросился на тебя прямо там.  Первое удивление выбивает из-под ног почву, сердце подпрыгивает, просчитанные схемы путаются - всего на миг, чтобы тут же собраться снова - и Каз понимает, что он делает.  Изображает страсть, чтобы отвлечь его. Спутать его мысли, заставить сомневаться, утратить бдительность - и оступиться, отдавая Пекке Роллинсу выигрыш. В борьбе с врагом хороши все средства - даже такие, если в итоге это враг, а не ты, останется проигравшим. Чем ближе к завершению дела - тем выше ставки.  Каз готов поставить свою последнюю здоровую ногу на то, что у Роллинса уже есть как минимум три плана, как обойти воронов, забирая весь выигрыш без остатка. Каз, который повелся бы на его маленькое представление, помог бы любому из этих планов.  Трюк, который сработал бы только на полного идиота.  Роллинс прижимается к нему, несколько слоев костюма - пиджак, жилет, рубашка - защищают, но защищают недостаточно, и Каз неприязненно чувствует, как начинает отзываться тело. Сбивается дыхание, кружится голова, и, кроме привычного ужаса, воспоминаний о струпьях, трупах, гниющей плоти - теперь у Каза есть и другие воспоминания. Узкого шкафа, тяжелого дыхания, жара, сладкого спазма, наслаждения, накатывающего, как прибой, руки, плотно зажимающей рот, руки, до боли вцепившейся в волосы, крепкой плоти в ладони, влажных движений, влажных звуков - его собственных или тех, что он вызвал. Воспоминания мешаются, путаясь, и в одних он стонет, выгибаясь от наслаждения, а в других тонет и никак не может вдохнуть. Каз, может, и новичок на поле... тех игр, что происходят ниже пояса - но Каз не полный идиот. Как минимум, он может ответить ему его собственным оружием.  Он прогибается, отзываясь на касание - как, к сожалению, видел в Зверинце, и тихо, просяще стонет.  Пекка вздрагивает - не ожидавший, конечно, не ожидавший такой реакции - а потом принимается гладить его с удвоенной силой. Почти до боли, только через ткань, выученно избегая кожи - ключицы, выше края жилетки, ниже воротника рубашки, живот - забираясь пальцами под нижние пуговицы жилета, но не отодвигая рубашку, грудь, снова бока, спину, поясницу и ягодицы, сжимая, безнадежно сминая идеально отглаженный костюм. Пекка тянется к его лицу, шее - обдавая горячим дыханием, как изнывающий от жажды, как один из утягивающих его на дно мертвецов - не касаясь, и Каз сглатывает и снова скрипуче, тихо стонет, позволяя. Каждый стон, каждый вдох разбегается мурашками и копится в груди - чем-то, с чем Каз сможет справиться позже. Главное - Каз не даст ему победить.  *** - Ты спишь с Пеккой Роллинсом.  Отрицать очевидное глупо, признать - невероятно.  Пойманный с поличным, Каз впервые думает, как он, должно быть, выглядит со стороны. Растрепанный, раскрасневшийся, в мятой одежде, крадущийся под утро в свою комнату от чужой спальни. Нелепо. Необдуманно. Идущим на поводу у жалких плотских желаний. Слабо. - Да, - признает он. Нина убирает с боков руки, мгновенно меняя обвиняющее выражение лица на встревоженное, и подходит ближе, обеспокоенно пытаясь заглянуть ему в глаза. Она волнуется за него - как если бы хоть что-то в происходящем могло быть объяснимым.  - Он заставил тебя? - спрашивает Нина. Логичное предположение, и Казу даже жаль, что всё нельзя объяснить так просто. Да? Я никогда не пошёл бы на такое добровольно. Да, но только в первый раз? В некотором роде? - Нет.  - Я не понимаю. Я думала, ты вроде как ненавидишь его... - Я всё ещё его ненавижу. Объяснения лучше у Каза нет, и Нина вздыхает, закатывая глаза. Она выразительно осматривает его с ног до головы, и Каз неловко заправляет в брюки выбившуюся рубашку. - Естественно, от меня никто не узнает, но... Но как же вы, ты же... - Нина неопределенно обводит Каза рукой и запинается под его убийственным взглядом. - Впрочем, ты прав, это не моё дело. Мне ни капельки не интересно.