Пепельный, бумажный, ветреный...Ничей

Хуа Чэн Вечер пятницы оказался менее разрушителен по последствиям, чем прошлая вечеринка, несмотря на большее количество пришедших гостей. Хуа Чэн, окидывая взглядом с террасы относительный покой и порядок во дворе, отметил, что из Му Цина получился отличный помощник. Во многих смыслах. Сам парень стоял в напряжённой позе рядом, уперевшись ладонями в широкое ограждение. Хуа Чэн конечно, не удержался от мести за конфету, но не то, чтобы он шутил, задавая вопрос. В коробочке, забытой на перилах, лежало ещё штук пять развернутых квадратных пастилок. В горле пересохло, на языке медленно таял фруктовый вкус. Хотя эмоции в голосе почти получилось скрыть, порыв сдержать не удалось, да и не хотелось. Последние слова Хуа Чэна повисли в воздухе, прозвучав с отчётливым подтекстом, который не поймет только полный идиот. Му Цин идиотом не был. Он резко повернулся в ответ на провокацию, и выпрямился. Что-то острое, похожее на ответный вызов в выражении темных глаз, не отпускало Хуа Чэна. Казалось, тот быстро справился с первым удивлением, и только в вырезе черной рубашки было заметно, как покраснела шея. — В каком смысле «остаться на ночь»? — Му Цин, к его чести, не хлопал ресницами, как наивная барышня, и не делал вид, что не понимает истинного значения вопроса. Но он явно не горел желанием первым раскрывать карты. Хуа Чэн ещё какое-то время не отводил глаз от его лица, выискивая следы сомнения, давая шанс отвернуться, свести все к шутке. Упрямство Му Цина, который не спешил возмущаться, но и не давал окончательный «зелёный свет», лишь задерживая взгляд ниже, чем допускали приличия, подстегнуло на решительные действия. Хуа Чэн молча протянул руки, взял его за талию и посадил на перила. Коробочка с конфетами полетела вниз, в траву. Му Цин пошатнулся, рефлекторно схватившись пальцами за алую рубашку. Хуа Чэн воспользовался моментом, и сделал шаг вперёд, ещё ближе, вплотную. Одной рукой он обнял его, а второй придержал узкую спину повыше, чтобы тот не упал. С такого близкого расстояния чувствовался запах шампуня или лосьона — Му Цин, кажется, освежился перед вечеринкой — и тонкий аромат чего-то ещё, исходящий прямо от кожи. Яркие черные глаза в нескольких сантиметрах напротив горели непривычным огнем невероятной силы — то ли ярости, то ли иного чувства. Маска хладнокровной невозмутимости трескалась на глазах, и сквозь нее медленно проступала огненная лава. Хуа Чэн жадно впитал это выражение, не торопя события. — Ты же завтра собирался навестить маму? Помнишь, я обещал тебе сюрприз? — на этих словах Хуа Чэн аккуратно погладил Му Цина по позвоночнику, проведя невесомо пальцами чуть ниже лопаток. Спина под прикосновением едва заметно задрожала. — Оставайся, у меня полно свободных спален. Я все тебе покажу. Утром вместе заедем к ней. Хуа Чэн почувствовал, как руки Му Цина сжали его плечи в ответ, сминая алую ткань. Искра прострелила снизу вверх, расцветая под чужими пальцами кровавыми бутонами. Хотелось что-то сделать тут же, немедленно. Интуицией зверя, выбравшего идеальный момент для нападения, Хуа Чэн чувствовал: ему не откажут. — Ты согласен? — спрашивая, он склонился к шее, вдыхая. Клыки уже у самого горла, осталось лишь одно движение — вцепиться. Хотелось большего, хотелось тут же вклиниться между ног и прихватить зубами кожу у основания нижней челюсти, где запах тела был ещё сильнее. Притянуть к себе, и пусть все запреты летят к черту. Но Хуа Чэн был достаточно умен, чтобы не совершать одну и ту же ошибку дважды. Му Цин, пребывая в прострации, явно не готов к продолжению, и если согласится на большее сейчас, пожалеет позже. Чего бы не жаждал сам Хуа Чэн, опыт и трепетная заботливость, бывшая такой же частью его характера, подсказали: пора сворачивать представление. Дождавшись кивка в ответ на вопрос, он отступил, сделав шаг назад. И тут же, что-то заметив во дворе, резко наклонился над перилами, свесившись через плечо Му Цина: — О, нет, Эмин! Пёс, как ни в чем не бывало, доедал рассыпавшиеся по земле конфеты. Хуа Чэн, больше не позволяя себе вольностей ни словом, ни делом, помог устроиться на ночь, как обещал. Они разошлись по разным спальням, не обсуждая произошедшее. Рано утром Хуа Чэн, проснувшись до будильника, сбежал вниз, услышав подозрительный шум на первом этаже. Застыв по пути из кухни в столовую, с кофейной туркой стоял Му Цин, указавший при виде Хуа Чэна свободной рукой на столешницу: — Это нормально, что у тебя пёс сидит на барной стойке? Эмин, который до того обнюхивал грязную посуду в надежде полакомиться тем, что не доели и не допили гости, при виде хозяина тут же соскочил вниз. — Иногда он там сидит, но вообще нет, я запрещаю, — Хуа Чэн отметил лёгкую неловкость, возникшую между ними после вчерашнего. Он подошёл к Му Цину, открыл один из ящиков и достал собачий корм. — Перекусим позже у мамы? — разбивая паузу, спросил Му Цин, разливая кофе по чашкам. Со стороны они выглядели как пара, которая провела вместе бурную ночь, а теперь не знает, о чем говорить за завтраком. Оба будто сговорившись, избегали упоминания вчерашней сцены на террасе. — Да. Спасибо за кофе, — Хуа Чэн насыпал в миску корм и подозвал Эмина. Обычно никто не оставался у Хуа Чэна на ночь, для него такое приглашение было негласным табу, но он не жалел, что поддался порыву. То, что тот, от которого он меньше всего ожидал, ещё и согласился, пусть и с некоторыми «уговорами», будоражило непривычным желанием повторить. Так, что пожалуй, и привыкнуть недолго. Он осторожно повернулся, оглядев внимательным взглядом Му Цина. Тот, в отличие от него, выглядел свежим и отдохнувшим — даже стильная черная рубашка не помялась. — Ты в порядке? — всё-таки решился спросить прямо Хуа Чэн. Вопреки ожиданиям, чувство неловкости между ними стало только сильнее. Му Цин кивнул в ответ, явно не готовый делиться впечатлениями здесь и сейчас. Хуа Чэн сделал глоток, а после решив, что нет смысла играть в психоаналитика, пошел с чашкой наверх. Заплетая волосы в свободную косу, он обдумал вчерашний вечер, и особенно реакцию Му Цина, взвешивая, не слишком ли был с ним напорист. Но как он успел заметить, тот не из тех, кто стесняется сказать «нет». Вспоминая дрожащую под пальцами спину, Хуа Чэн, имевший некоторый опыт, догадался, что чувство, которое охватило Му Цина, было далеко не страхом. Просто у него не тот характер, чтобы открыто проявлять свои эмоции. Другое дело, что творит он сам? Этот момент с открыткой немного снес ему крышу, в чем Хуа Чэн прекрасно отдавал себе отчёт. Сейчас бы он не смог посмотреть в глаза Се Ляню, и был почти благодарен, что тот решил сохранить дистанцию. Хотя всё-таки его отсутствие, теплая ненавязчивая поддержка, которой Хуа Чэн лишился, напоминало о себе тянущей болью на месте потерянной части тела. «Я без тебя, как без рук». Хуа Чэн, задержавшись в ванной на втором этаже, привел себя в порядок. Глядя в зеркало, отметил, что глаза немного покраснели и воспалились, потому подумав, он не стал надевать линзы. Собрал в сумку все необходимое — баллончики, респиратор, перчатки, комбинезон, и захватив пустую чашку из-под кофе, спустился вниз, к ожидающему Му Цину. — Давай поедем на моей машине, она стоит ближе и привлекает меньше внимания. Эмина берём с собой? — Му Цин уже шел по дорожке. Хуа Чэн кивнул на оба вопроса, догоняя его у ворот. Загрузив вещи в багажник и захватив пса, они отправились к кафе. Хуа Чэн удивился отсутствию вопросов по пути, и когда они прибыли на место, попросил Му Цина выгулять Эмина. Вежливо поприветствовав хозяйку кафе глубоким поклоном, он достал из сумки все, что ему было необходимо для работы. Они договорились, что главную витрину украсят цветы альбиции*, и Хуа Чэн, переодевшись в крохотном туалете для посетителей в рабочую одежду, принялся за работу. Нужно было успеть до открытия кафе. Рисовать для него было, как дышать. Хуа Чэн чувствовал себя на своем месте, занятый любимым делом. Когда-то, будучи малышом, он спрашивал маму о каждом встречном интересном растении. Когда мамы не стало, Хуа Чэн рисовал цветы в память о ней, позже — с мыслями о Се Ляне, которого хотел быть достойным. А теперь он хотел удивить другого человека. Увидеть хотя бы во второй раз его реакцию на работу, в которую вложил все свое старание. Когда спустя продолжительное время пришлось сделать сделать паузу, Хуа Чэн отошёл от витрины, чтобы оценить общий результат. Обернувшись, он обнаружил неслышно подошедшего Му Цина, который неизвестно сколько времени наблюдал за его работой. — Нравится? — Хуа Чэн не сразу решился взглянуть в лицо, скрывая волнение. — Невероятно. Я почти чувствую их аромат, — Му Цин показал на шелковые розовые метёлки, щедро украсившие стекло, и ветки, как зелёные опахала затеняющие нижнюю часть витрины. В простых словах звучало искреннее, едва прикрытое природной сдержанностью восхищение. Его оценка прокатилась теплой приливной волной внутри, заполняя тело пенящееся радостью до краёв. Утренняя неловкость растаяла без следа. — Хорошо с тобой погуляли? — Хуа Чэн, сняв респиратор и перчатки, подхватил поводок и склонился к псу. Пропустил густую шерсть между пальцами, вкладывая в движение довольство жизнью, которым искрился на летнем солнце. Эмин возбуждённо крутился на месте, перенимая настроение хозяина. Мама Му Цина вышла к ним с двумя тарелками лапши с мясным соусом, украшенными сверху яйцом, и отдельной маленькой мисочкой вареной свинины для Эмина. Передала поднос сыну, торопясь вернуться в помещение. — Скоро открытие, у меня ещё много дел. Позаботься о мальчиках, — и пожилая женщина, указав рукой на Эмина с Хуа Чэном, поспешила обратно на кухню. Оба, и хозяин, и пёс тут же с интересом уставились на Му Цина. Растрёпанные, с разноцветными глазами, голодные. Хуа Чэн, который хоть и привык работать быстро, и уложился до завтрака, всё-таки с раннего утра ничего не ел, а вот Эмин потихоньку начинал наглеть, явно рассчитывая на вторую порцию. Му Цин, глядя на них, рассмеялся. Кажется, на своей территории он чувствовал себя увереннее, Хуа Чэн решил взять это на заметку. Они вместе сели завтракать, так естественно, как будто это было в порядке вещей. Хуа Чэн вспомнил, что утром даже не написал Се Ляню, отчасти из-за иррационального чувства вины, отчасти — из-за разросшейся между ними пропасти несомненной вежливости — и натянутого участия, с перекинутым через пустоту хлипким мостиком из гладких общих фраз. Ему все ещё больно было об этом думать. Хуа Чэн посмотрел на Му Цина, который осторожно кидал кусочки мяса Эмину, затем перевел взгляд на свою почти законченную работу. Нет, он не станет доставать телефон сейчас. Доев, он принялся за дело, а Му Цин ушел помогать матери. ...Хуа Чэн успел до утреннего открытия. Они втроём любовались витриной, расписанной, будто к празднику. Работа получилась не совсем типичной, как будто более реалистичной, чем те, что обычно украшают уличные кафе, но от того цветы казались живыми, а яркий фасад привлекал внимание даже с дальней стороны улицы. Мама Му Цина, рассчитавшись, несмотря на все споры Хуа Чэна, ушла внутрь, готовить кафе к первым посетителям. Му Цин, попрощавшись с ней, направился к машине. Просить не пришлось, тот сам предложил подвезти их с Эмином до дома, как будто это подразумевалось по-умолчанию. На месте помог вытащить вещи из багажника, и опираясь о капот, неловко сказал: — Кажется, все. Они как будто оба не могли поверить, что Му Цин выполнил свой долг, больше их ничего не связывает. Нет причины оставаться. Однако никто из них не сдвинулся с места. — Мне нужно выбрать картину для конкурса, поможешь? — спросил Хуа Чэн. Хоть повод был шит белыми нитками, он надеялся, что Му Цин согласится. И они проведут вместе ещё немного времени. Му Цин всерьез задумался, и в конце концов, ответил: — Показывай. Грудь затопило волной облегчения, кажется, даже пёс, заметно повеселевший после съеденной миски вареной свинины, был рад такому раскладу. Хуа Чэн показал путь в свою мастерскую, расположенную в самой светлой части дома. Предложил несколько вариантов различных пейзажей, все больше думая о том, что ему на самом деле интересен выбор Му Цина. Тот перебрал несколько вариантов, некоторые картины рассматривая дольше других, но не особенно задерживаясь. Пока не указал рукой на пейзаж с раскидистым, ветвящимся на несколько стволов, ничем иным не примечательным деревом под пасмурным осенним небом. — Думаю, этот граб** подойдёт для конкурса. Хуа Чэн, не удивленный выбором, но пораженный смелостью Му Цина, который все же вышел на острую тему, с интересом спросил: — Почему именно эта картина? Му Цин закатил глаза в ответ, как будто вынужденный объяснять то, что прекрасно известно им обоим. Однако он был достаточно прямолинеен, чтобы однажды решившись на откровенность, продолжить без колебаний. — Ты говорил, что знаешь короткую дорогу через парк. Года три назад, когда я ещё жил с мамой, часто возвращался с дополнительных занятий, сокращая путь. Однажды в том маленьком проулке появилось точно такое же дерево. Прямо во всю кирпичную стену, слишком невероятное для какой-то подворотни. Я проходил мимо почти каждый вечер, возвращаясь с занятий пешком, потому что у меня не было денег на такси. Мне казалось, что если это дерево тянется всеми ветками из темноты наверх, к свету, то однажды и я смогу вырваться. А потом я поступил в свой университет, несмотря на все трудности, и в самом деле переехал в другой район. Когда спустя несколько месяцев вернулся навестить маму, дерева уже не было — закрасили. Оно как будто выполнило свою миссию и исчезло. Что-то ещё нужно пояснять? — Все это Му Цин выдал на одном дыхании. Хуа Чэну казалось, что он опустился на дно океана, где невероятное давление раздавило все его мысли. В груди разлилось острое, сладкое, болезненное чувство — он не ошибся. Ни тогда, ни теперь. Какие слова можно подобрать в ответ на откровенность? Опоздавшую ровно на три года. На конкурс без дальнейших колебаний была отправлена картина — одинокий граб под осенним небом.