В дань забирает море самое дорогое

Заклинатель был удивлен ровно настолько, чтобы излишняя эмоция не исказила его тонкого лица неумеренной гримасой. Заслонив губы коротким рукавом, он некоторое время неподвижно разглядывал обнаженное тело сидевшего на полу Ло Бинхэ. Хотя время близилось к полудню, заклинатель все еще был одет в ночные одежды, вероятно собираясь нежиться в постели еще некоторое время. И вползший в хижину Ло Бинхэ явно нарушил его неторопливые планы на это утро. — О, простите. Человеческая речь, впервые услышанная наяву, оказала на Ло Бинхэ сильное впечатление. Слова, произнесенные заклинателем, звучали глуше и ниже привычного свиста подводной молвы. И, как это ни странно, по-настоящему были похожи на голос моря, шум волн, бьющихся о камень и наползающих на песок. Мэнмо, обучавший Ло Бинхэ этому языку, показывал воспоминания различных людей. Однако услышать человеческую речь наяву — совсем иное дело! Тем более — голос самого желанного в мире человека! Сквозь горечь чайных листьев рот Ло Бинхэ пропитала сладость собственной слюны. — Вы, должно быть, преемник мастера Упу?.. Кто этот человек с немелодичным именем? Прежний старый заклинатель? Ло Бинхэ весь обратился во внимание, по-птичьему склонив голову к оголенному плечу. — О… еще раз простите, — не дождавшись ответа, снова извинился он. — Верно, это очевидное предположение. Этот бестактный мастер смиренно просит прощения, что без спроса занял ваше жилище. «Прекрасно. Этот двуногий дурак принял тебя за аборигена», — проворчал Мэнмо, но его голос сквозил трепетным облегчением. В то же время забивший рот листовым чаем Ло Бинхэ едва не задохнулся от восторга. Этот человек был столь непосредственен и воистину прекрасен в своих наивных суждениях! Ло Бинхэ приходилось видеть, как за кротким лицом может укрываться скользкая душонка… Но даже такое маленькое подтверждение надежд невообразимо радовало Ло Бинхэ, подпитывая иные чаяния о будущем. Вернув чайник на стол, Ло Бинхэ расправил плечи и расслабленно оперся на руку, отставленную за спину. Слизав с уголка рта прилипший листок, он пару раз менял положение головы, пытаясь отряхнуть с лица тяжелые пряди. Ло Бинхэ еще не знал, как следует расположить колени, чтобы они смотрелись красиво, потому, выпрямив ноги наподобие хвоста, Ло Бинхэ постарался спрятать за столиком место их угловатого сгиба. Кажется, так он показал себя в полной красе, оттенив при этом спорные моменты. Однако заклинатель, наблюдавший за ним, отчего-то надолго замолчал. Судорожно размышляя, как еще ему следует изогнуться, Ло Бинхэ рефлекторно поднял свободную руку к груди, пытаясь нащупать нить жемчужных бус. Обнаружив, что украшение пропало, Ло Бинхэ смятенно поскреб грудь короткими ногтями. Заклинатель неожиданно пошатнулся, делая шаг навстречу. Кажется, непроизвольный жест Ло Бинхэ навел его на совершенно иные мысли: — Прошу простить этого мастера за прямолинейность, но… вы можете говорить? «Меня это тоже беспокоит», — заметил Мэнмо. В ответ Ло Бинхэ закатил глаза. Заклинатель оторопело поднял брови. Вероятно, вид вальяжно развалившегося нагого Ло Бинхэ, закатившего глаза на его осторожный и вежливый вопрос, совершенно поставил благородного мужчину в тупик. «Дурень! Люди качают головой, когда хотят сказать «нет»! Я ведь учил тебя человеческому жестовому языку!» Ло Бинхэ встрепенулся. Когда дымка очарованности другим и довольства самим собой рассеялась, появился ощутимый страх проколоться. Ло Бинхэ ровно сел, подтянув ноги к животу (с человеческим телом это делать оказалось проще), и, сосредоточившись, будто примерный ученик, плавно потянул голову то к одному, то к другому плечу. Со стороны это действие больше напоминало разминку для шеи, однако взгляд Ло Бинхэ был так несчастен, что заклинатель (кажется, из жалости) таки понял его истинное послание. — Этот мастер сожалеет… но очень рад, что может быть понят. Мое имя — Шэнь Цинцю. Мы с мастером Упу были знакомы. И должно быть, вы провели с ним его последние дни?.. «Кивай!» — приказал Мэнмо, прежде чем Ло Бинхэ успел бы осмыслить каждое слово Шэнь Цинцю. По существу они с наставником даже не соврали. Речь однозначно могла идти лишь о старом адепте, пусть Ло Бинхэ никогда не просил Мэнмо узнать его имя. Кроме мастера Упу, на этом берегу уже многие месяцы никто не появлялся, а Ло Бинхэ проводил утопленника почти что до самого дна морского — кто мог считаться умершему ближе? Сосредоточив взгляд на кончике своего носа, Ло Бинхэ на вдохе задрал его, а на выдохе резко опустил вниз. Так он кивнул Шэнь Цинцю пару раз. — Ох… — вновь сочувственно вздохнул Шэнь Цинцю, но печальная складка меж его бровей была сродни притворной жалостливой гримаске Ло Бинхэ — мимолетна и поверхностна. Недолго выдержав паузу, он продолжил: — Этот мастер потерпел крушение и вынужден просить приюта в вашем доме на некоторое время. Молодой господин… к сожалению, у этого мастера нет возможности узнать ваше имя, но не согласитесь ли вы разделить со мной быт в следующие пару дней?.. Будьте уверены: еще вчерашним днем я отправил весть о настигшем меня бедствии, и помощь должна скоро прийти. Ло Бинхэ, только научившись кивать, тряс головой в такт словам Шэнь Цинцю, будто бестолковая кукла. Это впечатление лишь усиливали наиярчайшая улыбка и распахнутые глаза, преданно ловящие каждое движение губ заклинателя. Когда между ними повисла пауза, Мэнмо едко заметил: «А он из тех ораторов, кому нужна всецелая поддержка публики? Он ждет, что ты говорить ради него научишься?» Ло Бинхэ кисло подумал: «Так у старейшины такие же потребности». — Хорошо. Шэнь Цинцю еще раз обвел нагое тело Ло Бинхэ многозначительным взглядом, но спустя еще одну продолжительную паузу, не добившись от того ни движения, с тихим вздохом прикрыл глаза. — Ты верно замерз. Я подготовлю одежду. Сам Шэнь Цинцю все еще был в заплатанных одеяниях старого адепта… мастера Упу, как его назвал молодой заклинатель. Ло Бинхэ охватило волнение: значило ли это, что Шэнь Цинцю предложит ему то легкое, полупрозрачное ханьфу? Оно было так прелестно, что могло бы стать равной заменой утраченному хвосту. Ло Бинхэ охватила радость детского предвкушения. Однако заклинатель принес ему ханьфу грубого кроя — точно такое же, какое сейчас он накинул на свои плечи поверх нижних одежд. Кислое разочарование наполнило рот, и Ло Бинхэ, словно капризный ребенок, упивающийся собственным отчаянием, пропустил многозначительный жест заклинателя, которым тот протянул ему стопку одежды, и очнулся лишь тогда, когда Шэнь Цинцю со вздохом опустился позади него на колени. — Сядь ровно. Ло Бинхэ повиновался, расправив плечи и приготовившись к прикосновению жесткой ткани — Ло Бинхэ отчего-то был уверен, что на ощупь она будет не лучше мешковины, — но вместо нее его лопатки накрыли две теплых ладони и надавили, вливая сквозь кожу поток жара. Тело Ло Бинхэ еще ни разу не страдало от воздействия светлой ци. Те миазмы темной энергии, коими Синьмо подавлял его жизненные силы и волю, не были сравнимы с лезвием, что пронзило каждую клеточку его тела. Было больно и очень, очень горячо. От неожиданности Ло Бинхэ глотнул ртом воздух и застонал, попытавшись отклониться. Тень заклинателя нависла над ним, и Ло Бинхэ почувствовал, как Шэнь Цинцю лишь плотнее приник к его спине. «Он проверяет тебя!» Верно, если бы в Ло Бинхэ осталось бы хоть что-то нечеловеческое, пальцы Шэнь Цинцю выжгли бы его спину до ребер. Ло Бинхэ не выдержал и всхлипнул, наклонившись грудью к обнаженным коленям. Шэнь Цинцю не отставал от него, пока, движимый собственными соображениями, наконец-то не прекратил пытку. — Прости. Кажется, твое тело очень долго находилось в воде… этот мастер хотел согреть тебя. Промокнув волосы полотенцем и обтерев спину грубым куском ткани, Шэнь Цинцю начал одевать все еще дрожащего Ло Бинхэ, словно неразумного ребенка. Когда Шэнь Цинцю, расправившись с поясом на талии Ло Бинхэ, уже собирался подняться, Ло Бинхэ, совладав с дрожью, повис на его руке, заглядывая в глаза и гневно пыхтя. — Думаешь, раз я молчу, то я ничего не понимаю? — размыкая рот в беззвучных упреках, Ло Бинхэ тряс Шэнь Цинцю за рукав. — Что можешь сомневаться во мне, а потом притворяться, будто ничего не было? Ло Бинхэ рвано дышал, но, едва напрягая горло, он чувствовал, что не сможет заговорить. Постепенно гнев утих, и Ло Бинхэ смирился со своей немотой. Шэнь Цинцю смотрел на него растерянно и немного виновато (хотя, наверное, надеялся, что Ло Бинхэ не раскроет его обман), и, чтобы не видеть этого, Ло Бинхэ уткнулся лицом ему в грудь. В жгучем прикосновении Шэнь Цинцю Ло Бинхэ мог найти лишь одно достоинство: ему правда было тепло. Однако обнимать заклинателя в этом смысле было гораздо приятнее. Отвоевав себе место, Ло Бинхэ плотнее притиснулся — и крепко обхватил Шэнь Цинцю под грудью. — Прости… На увенчанную влажными пружинками волос макушку Ло Бинхэ легла тонкая ладонь заклинателя. Пару раз старательно пригладила кольца прядей. Спустилась к плечам и по-отечески похлопала спину. — В этом я никогда не знал меры. «Кажется, он снова ничего не подозревает…» Но слова Мэнмо растворились в тихом спокойном голосе у самого уха. — Пойдем готовить завтрак. Когда высеченная искра упала в сухой хворост, вмиг охватывая ветки языками пламени, Ло Бинхэ, из любопытства почти что влезший в нутро печки вслед за руками Шэнь Цинцю, испуганно отпрянул, часто моргая от цапанувшего глаза жара. «Правильно. Еще раз полезешь — останешься без ресниц и бровей. С тела будешь человеком, а с лица — рыбой», — кольнул Мэнмо. Кажется, Шэнь Цинцю и сам понял, что не следовало ждать от Ло Бинхэ значительной помощи. Передав Ло Бинхэ плошку с бурыми водорослями, заклинатель попросил лишь ополоснуть их, пока сам он займется «кашей». Выйдя во двор, Ло Бинхэ уже понесся в сторону набегающих на берег волн, когда Мэнмо осек его: «Дурень, не видишь бадью с колодезной водой? Ополоснешь ею — потратишь чашку, ополоснешь в море — выпьешь ведро». Ло Бинхэ понуро вернулся в дом. В миске, что Шэнь Цинцю поставил перед ним вместе с чаем, лежало белое, разваренное, зернистое. Ло Бинхэ сразу подумал о присосках осьминога, и в предвкушении желанного мясного сока вместе с обильно разлившейся во рту слюной ему пришла в голову мысль: «Ну и кропотливо он их вырезал!» Ло Бинхэ знал о предназначении столовых приборов, однако, оценив консистенцию блюда, он сразу понял, что ни один дурак не станет есть что-то настолько рассыпчатое с помощью палочек. Зачерпнув ладонью обжигающую массу, Ло Бинхэ запихнул в рот растекающийся, будто дрожащее тельце устрицы, комок. Слизистая горела от жара, а сквозь выступившие на глазах слезы читалось разочарование: ни сочности, ни упругой текстуры, ни мясного вкуса! Пресно, будто трава, так еще и характерной для водорослей маслянистости нет! Совершенная пустышка для набития желудка! «Это каша. Рисовая каша, — вздохнул Мэнмо. — И в отличие от обычного риса ее едят не палочками, а ложкой… Хотя в этой такое соотношение воды к рису, что ее проще выпить». Шэнь Цинцю, все это время задумчиво наблюдавший за сменами настроения на лице Ло Бинхэ, по итогу воспользовался возникшей заминкой. Перегнувшись через стол, он поднес к чужим ладоням платок и начал попеременно вытирать каждый палец. От первого же прикосновения Ло Бинхэ замер и перестал жевать, с набитым безвкусной кашей ртом следя за каждым движением заклинателя. В этот раз прикосновения заклинателя совсем не приносили боли, они были аккуратны и приятны. Кончики пальцев Ло Бинхэ подрагивали, когда Шэнь Цинцю протирал нежную кожу между ними. — Мастер Упу не оставил из еды ничего, кроме нескольких горстей риса и мешочка чая… Чем же ты тут питался… Ло Бинхэ аж разом проглотил остывшую во рту кашу: какое возмутительное пренебрежение! Этот заклинатель даже в местных водах искупался, а все равно не понял, что здесь полно живности. Первым делом Ло Бинхэ указал большим пальцем на оставшиеся в плошке бурые водоросли. Затем выпрямил ладонь, притиснув пальцы между собой, и, продвигая в воздухе волнообразными покачиваниями, сымитировал трепыхание рыбы. Наконец, прижав одно запястье к другому, он растопырил полусогнутые пальцы и похлопал ими внутрь, будто створками раковины, и застыл, заметив в углах губ Шэнь Цинцю едва сдерживаемую улыбку. — Ох, прости. Признаться, я лишь пару дней назад впервые увидел море. Потому я пока что не слишком осведомлен способами пропитания близь него. Этому мастеру есть чему поучиться. Шэнь Цинцю вернулся на свое место и подал Ло Бинхэ ложку. Затем взял свою и показательно аккуратно зачерпнул ею кашу, чтобы потом поднести к разомкнутой линии собственного рта. Ло Бинхэ последовал примеру Шэнь Цинцю, послушно загребая содержимое миски… однако стоило Шэнь Цинцю потянуться за бурыми водорослями — как и рука Ло Бинхэ оказалась в плошке. Шэнь Цинцю нарвал пальцами листы и размешал в каше — и Ло Бинхэ, скинув в миску целые ростки, щедро прикрыл их горкой разваренной крупы. Когда же Шэнь Цинцю отправил ложку в рот, Ло Бинхэ картинно выпрямил спину и, скребясь зубами о дерево, слизал с ложки кашу, а после — с важным видом всосал налипший на подбородок листок. На этот раз Шэнь Цинцю скрыл улыбку за поднесенной ко рту миской. После завтрака они направились к морю. Шэнь Цинцю неприметно уместился в прибрежной тени, расположив на коленях начатый прежде дневник. «Не думаешь, что он что-то вычитает и заподозрит?» Своим ворчанием Мэнмо попытался отвлечь Ло Бинхэ от поиска устриц. И тот в действительности на время забыл о своем занятии — но только лишь для того, чтобы вновь засмотреться на мастера. Бледная кожа в рассеянных лучах полуденного солнца светилась изнутри подобно жемчугу. Ло Бинхэ вспомнил его вкус: прохлада идеально гладкой поверхности, которую он частенько ощущал во рту во время бесцельной игры с бусинами ожерелья. Задравшийся рукав обнажил запястье Шэнь Цинцю с округлой косточкой — действительно жемчужина. Что если прикусить… прихватить зубами. Обнять плоскость запястья языком, обведя ниточки вен. Стекшее вниз по телу чувство как всегда было быстрее разума. Резко сев на корточки, погрузившись при этом по копчик в воду, Ло Бинхэ ополоснул лицо. Тонкий писк разлетелся над береговой линией, а потом крупный всплеск взбаламутил воду. Шэнь Цинцю оторвал взгляд от страниц дневника и увидел Ло Бинхэ, упавшего в воду. Почувствовав резь в глазах, Ло Бинхэ резко отпрянул и, потеряв равновесие, хлопнулся на песок пятой точкой. На самом деле, ему было не так уж больно. Скорее непривычно. Прежде, подставляя лицо солнечным лучам, Ло Бинхэ не торопился открывать глаза: жар ли лучей, сквозной ли ветер были в том повинны — глаза начинали неумолимо сохнуть, стоило ресницам разлепиться, выпуская утаенную влагу. Сейчас же происходило ровно обратное: вода казалась такой плотной, что в тот миг, когда Ло Бинхэ решил открыть омытые веки, очертившая глаз капля ощутилась щекочущим прикосновением. Уже спустя пару мяо, не считая падения, Ло Бинхэ был в полном порядке, однако Шэнь Цинцю успел подбежать к нему, потому, почувствовав спиной прильнувшую к нему грудь, Ло Бинхэ решил продолжить спектакль. — Поплачь!.. Тебе должно стать легче. Будучи демоном-русалкой, Ло Бинхэ не был способен плакать. Да и сейчас, когда счастье близости любимого человека заслоняло жар полуденного солнца, слезы отказывались течь из глаз. Но Ло Бинхэ усердно тер их, громко хныча под недоуменным взглядом заклинателя. — Да… в этих водах довольно высокая соленость… — растерянно проговорил Шэнь Цинцю, ища причину столь бурной реакции. Вестимо, его последние догадки о происхождении Ло Бинхэ разбились как волны о прибрежные скалы. — Пойдем. Посидишь со мной. Предварительно собрав с песка выловленные Ло Бинхэ устрицы, Шэнь Цинцю увел его за собой в тень. Глаза уже совсем не щипало, и Ло Бинхэ для вида лишь часто моргал, всем телом прижимаясь к плечу Шэнь Цинцю и утопая ногами в песке. Солнечные лучи играли бликами в гребнях волн, слепили сквозь завесу густых ресниц, гипнотизировали неумолимым зноем. Вскапывая мысками горки из песка, Ло Бинхэ растопыривал пальцы, чтобы песчинки стекали меж них щекочущими струйками. Вымокнув в воде, Ло Бинхэ ослабил узел на поясе, чтобы одежды не стягивали кожу липкой тяжестью — и теперь его шея была обнажена до угловатых ключиц, мягкого изгиба бархатного плеча. Только когда Шэнь Цинцю мягко окликнул его, Ло Бинхэ понял, что задремал. Небо окрасилось закатным пурпуром — только теперь Ло Бинхэ видел тревожную синеву, подсветившую клубящиеся облака. Шэнь Цинцю сказал, что им пора «поужинать». Тогда Ло Бинхэ почувствовал кольнувший желудок голод и с сожалением вспомнил, что на ужин их ждут лишь им самим собранные устрицы — довольно жесткие на этом берегу, поскольку по эту сторону на десяток ли в море не впадало ни одной реки. О пропущенном обеде заклинатель, видимо, просто позабыл. Они вместе вошли в хижину. Ло Бинхэ уселся на уже знакомое ему место за низким столом, а Шэнь Цинцю принялся за готовку. Засучив рукава, он достал глубокий котел и залил его дно пресной водой, принесенной прежде. Его бледные руки явно не привыкли к подобной работе, потому, высеча из-под пальцев вспышку ци и дождавшись, когда вода закипит, Шэнь Цинцю с брезгливой поспешностью бросил в раскаленный котел все шесть устриц. Ло Бинхэ вздрогнул от треска — будто черепная кость раскроилась. С чувством неясной тревоги подползши к котлу, он увидел лишь разомкнутые створки раковин со сваренным серым тельцем моллюска глубоко внутри. «Огонь всепожирающий… неужели и меня это ждет в Диюе?..» — пронеслась в голове одинокая мысль. — Осторожно… — прохладная ладонь легла на воспаленную жаром пламени щеку. — Ты можешь опалить волосы. У варки было значительное преимущество: жар расколол тугие створки (собирая эти устрицы, Ло Бинхэ тщательно проверял, чтобы раковины были целыми), так что вытащить уплотнившееся тельце теперь не составило бы труда. Голод заставил Ло Бинхэ проглотить все три штуки за раз, не дав возможности взыскательнее прочувствовать вкус, — и лишь по наполнившей рот слюне Ло Бинхэ узнал знакомые остро-свежие нотки. Но и их, чтобы насытиться, пришлось заесть водорослями и безвкусным рисом — теперь уже не таким мяклым, так что Шэнь Цинцю сбивал его в комки и подхватывал палочками. После такого противоречивого обеда Ло Бинхэ с удовольствием пил чай: как нечто сладкое и горькое одновременно чай был приятен Ло Бинхэ еще как воспоминание о том, что он первым попробовал после иссушившей горло соленой воды. Чай был горячим, и после него мысли в голове сбивались в один пушистый клубок. А еще за чаем можно было беззастенчиво разглядывать размягченное блаженством лицо молодого заклинателя. Окутавшие хижину сумерки и мягкое похрустывание хвороста в печке наполняли тело сладостной негой — и Ло Бинхэ ни мгновения не жалел, что очутился здесь. Как бы мастер ни держал лицо этим утром, когда степенно поедал пресную и невкусную кашу, удовольствие от ужина он не смог скрыть: — Спасибо тебе за столь замечательных моллюсков. К сожалению, я плохо знаком с готовкой. Быть может, будь у нас масло, получилось бы еще лучше. Но верно мастер Упу практиковал частичную или вовсе полную инедию. Ло Бинхэ не знал значения последнего слова. Да оно ему было и не нужно: румянец на щеках Шэнь Цинцю в тех точках, за которые так и хотелось легонько ущипнуть, говорил сам за себя — благодаря еде заклинатель открылся. Хотя, быть может, его лицо стало мягче и будто искреннее еще тогда, когда Ло Бинхэ заснул в его ногах? А что будет по завершении ужина?.. Люди ведь спят по ночам? Пустит ли он его к себе? Прикусив щеки, Ло Бинхэ бросал озорные взгляды из одного угла комнатушки к другому, и по его лицу блуждала улыбка. Меж тем Шэнь Цинцю принял ее за смущение и благодарность за похвалу и удовлетворенно наполнил их чашки последней порцией чая. — Второй день я занимаюсь чтением дневника мастера Упу. В первый день я искренне радовался, что он писал лишь о своих наблюдениях за морем и о внутреннем духовном состоянии. Но, признаюсь, сегодня на берегу я намеренно искал любое упоминание о тебе, чтобы узнать хотя бы имя. Но — тщетно. И это было ожидаемо: тот мастер Упу, коего я знал, всегда был далек от мирских занятий и привязанностей. Имя. Действительно, это было очень важно. Навряд ли горло заклинателя смогло бы воспроизвести тот же вихристый свист, а потому имя следовало адаптировать. Ло Бинхэ задумался, пытаясь представить, как оно могло бы звучать, отрываясь кончиком языка от неба, и, обмакнув палец в чай, принялся чертить линии на столешнице. Рука не слушалась. Пытаясь закончить графему, Ло Бинхэ смазывал ее ребром ладони в рваное пятнышко. От напряжения закружилась голова. В какой-то момент Ло Бинхэ совершенно забыл, что значило его имя, и остановился. Виски горели, и Ло Бинхэ прижал к ним влажные пальцы, пытаясь развеять затянувшую мысли багровую дымку. Голос Шэнь Цинцю (заклинатель даже не догадывался о прикладываемых Ло Бинхэ усилиях, решив, что разбрызгивание чая — это очередная игра, начатая со скуки) звучал отдаленно и глухо. — Знаешь, на этом острове я нахожусь не случайно. Хоть жизнь моя, проводимая среди чернил и бумажных свитков, нетороплива и скучна, в последний десяток лет я не на шутку увлекся вопросом демонологии. Наш последний разговор с мастером Упу был именно о ней, и я знал о его планах посетить сей берег, известный возможностью встречи с хвостатыми мифическими существами. Однако этот нелюдимый старец отказал мне в своем обществе, и мое любопытство вновь ободрил лишь слух о его смерти. Это мое первое одинокое путешествие в столь отдаленные места, так что катастрофа была ожидаемым исходом. Но будто само провидение спасло меня из бесчинствующих волн и вынесло к берегу жилища мастера Упу. Удивительное все же совпадение. «Впечатлительная незрелая душа увлекается незыблемой наставнической фигурой, пока не обнаруживает, что сама стала для кого-то причиной очарованности… Похоже на проявление кармы», — хмыкнул Мэнмо. Ло Бинхэ стер разводы рукавом, и в заблестевшей столешнице увидел свое отражение — большие темные глаза, потускневшие от головокружения. Подняв взгляд к Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ удивился: тот выглядел вдохновленным собственными речами, но вместо ожидаемого самодовольства в его лице читалась почти юношеская распаленность. Ло Бинхэ постарался прислушаться к его словам. — Быть может, мастер Упу тебе рассказывал, а, возможно, ты и сам замечал некоторые странности на этом берегу… Если верить записям в его дневнике, мастер Упу не раз ощущал чужое присутствие со стороны рифов. Тех самых, напротив которых ты сегодня игрался в воде. Быть может, он был слишком мнителен, потому что я ни вчера, ни сегодня не заметил чего-либо странного. Хотя потревожить этого мастера в принципе сложно: твое присутствие я заметил, только когда ты сам решил заявить о себе, — с тихим шелестящим смехом отметил Шэнь Цинцю. — Русалки — это таинственные и очень скрытные существа. Они уж точно не хотели бы, чтобы я узнал об их присутствии. После неединоразовых столкновений с людьми они покинули общие воды. А жаль: ведь это были их исконные владения. На суше они совершенно беспомощны и напасть, подобно иным демоном, могут лишь в случае пересечения их собственных границ. Возможно, люди смогли бы с ними договориться, вот только конфликт этот давний и развивался слишком стремительно. В результате мы даже их языка до сих пор не знаем. «Называть береговую линию исконными владениями демонов-русалок довольно опрометчиво, — ворчливо бубнил в унисон со словами заклинателя Мэнмо. — Да, возвращаясь в океан, наши предки и впрямь предпочитали селиться вблизи суши, но в наше тысячелетие уже с уверенностью можно сказать, что русалкам в равной степени принадлежат все соленые воды. Люди ведь тоже, пуская в свой дом домашний скот, не считают нужным жить с ним в одном хлеву, хотя в каком-то смысле этот скот занимает их владения». Но мнение Мэнмо на этот счет было на деле далеко не таким однозначным. В зависимости от расположения духа и под воздействием внешних потрясений Мэнмо мог равно как насмехаться над честолюбивой природой человека, так и гневаться на его жадность и неумеренность. Располагающееся в тронном зале воплощение прежнего величия, ныне источающее миазмы гниющей плоти и затаенной злобы, могло послужить основным аргументом против заносчивых рассуждений наставника. Однако, к своему счастью, Ло Бинхэ мог не обращать внимание на слова Мэнмо. Подперев ладонями лицо, Ло Бинхэ смотрел на Шэнь Цинцю, не скрывая тихого восхищения. Всплески огня в очаге подсвечивали золотистыми бликами чернильную радужку крупных глаз, и Ло Бинхэ беззвучно шевелил губами, взволнованно отвечая про себя всем наблюдениям Шэнь Цинцю. «Нет, я вовсе не скрытен! Мне было чуточку страшно, но я очень искал встречи с тобой…» «Я бы хотел!.. Но я ведь не мог знать, что ты не испугаешься». «Глупый, как договориться? Ведь люди совсем не понимают нашу речь!» «Конечно! Ведь нашу речь вы путаете со свистом ветра и раскатами волн, а свою историю мы запечатляем не иероглифами в летописях, а эхом в раковинах трубачей». В приготовлениях ко сну Ло Бинхэ всюду ходил по пятам за Шэнь Цинцю. Голыми стопами Ло Бинхэ чувствовал жесткость дощатого пола и все гадал, как заклинатель обустроит ему спальное место. Накидает в кучу тряпок? Или, чтобы поднять тело повыше от холодной земли, подложит под мягкое хворост? Когда Шэнь Цинцю, отдернув полог, обнажил перед Ло Бинхэ другую половину комнаты, Ло Бинхэ сразу приметил низкий, но широкий стол, который был застелен толстыми слоями ткани. Голос Мэнмо подсказал: «Это и есть кровать. Тебе лучше лечь на нее, ведь он думает, что ты прежде жил в этой хижине». Ло Бинхэ с удовольствием послушался совета наставника. Прокравшись за спиной Шэнь Цинцю к единственной кровати в этом доме, Ло Бинхэ запрыгнул на тоненькое одеяло и хлопнулся затылком на подушку. Ло Бинхэ понравилась ее мягкость. «Такую бы еще под ноги подложить… Люди каждый день ходят на ногах, как они не додумались?» С непривычки младенчески нежные стопы Ло Бинхэ на исходе дня просто горели. Сохранив невозмутимость на своем лице, Шэнь Цинцю достал зимние одеяла и, кажется, уже собирался постелить их вблизи кровати, но при виде лукавого взгляда Ло Бинхэ быстро опомнился. Смущенно улыбнувшись, Шэнь Цинцю пожелал Ло Бинхэ спокойной ночи и, погасив свечу, удалился в первую половину комнаты. В голове Ло Бинхэ раздалось довольное кряхтение Мэнмо, выражающее не иначе как смех. «А то я уж подумал, этот болтун совсем стыд потерял!» Разомкнув в напряжении губы, Ло Бинхэ высмотрел в проеме из-за отодвинутого полога, как Шэнь Цинцю ослабил узел на поясе, а потом наклонил плечо, позволяя ханьфу стечь к бедрам. Аккуратно сложив стопкой верхние одежды, заклинатель сел на постель и достал простенький гребень. Тяжелые блестящие волосы приходилось разделять на пряди, чтобы тщательно прочесать от корней к концам, и этой кропотливой работой Шэнь Цинцю занимался усердно, любовно. Связав волосы лентой в хвост, Шэнь Цинцю лег на спину — и укрылся до груди одеялом. От одного лишь вида засыпающего заклинателя в груди Ло Бинхэ разлилась истинная нежность и все мысли заслонили мечты о будущем. Россказни про бремя демонической души и муки Диюя теперь ему были совершенно не страшны! Раз господин заклинатель считает его созданием таинственным и интересным, значит, добившись его привязанности и любви, Ло Бинхэ всецело очистится от дурной демонической врожденности. Шэнь Цинцю уснул, и лицо его в лунном свете вновь напомнило искрящийся жемчуг. Это и есть мерцание возвышенной человеческой души? Им горит дорога, ведущая из мрачных глубин Диюя к счастью перерождения? И ею… теперь пройдет душа самого Ло Бинхэ? Размышляя об этом, он крадучись вернулся в свою постель. Окна плотно закрыты, от печки воздух нагретый, тесный. Долгое время Ло Бинхэ ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но прежним трепетным мыслям на смену пришло давящее чувство усталости. Под слоями грубой ткани тяжело дышать, лоб облепляет испарина. Руки и бедра постоянно чесались, и кожу будто кололи тысячи укусов любопытных мальков. При очередном бессмысленном повороте тела в сознании Ло Бинхэ промелькнула мысль: разве одного одеяла ему не будет достаточно? На том и решив, он стащил со своих ног штаны, сбив комом в угол кровати, и разместил голову повыше, чтобы наблюдать за заклинателем. За всю ночь Шэнь Цинцю едва ли сменил положение своего тела, и, слабо скрепленные лентой, волосы почти что не выбились из хвоста — пусть, крутя на пальце тугой локон, Ло Бинхэ представлял, как бы умиротворенное, будто светящееся изнутри лицо Шэнь Цинцю смотрелось в обрамлении разметавшихся прядей. Краски ночи менялись, и с ними сияние полупрозрачной кожи заклинателя расцветилось от звездного серебра до пунцового перламутра. Ло Бинхэ боролся с тяжестью век, надеясь запечатлеть момент, когда просочившийся в комнату рассветный луч окрасит щеку заклинателя золотым поцелуем. Но, простерев к Шэнь Цинцю свешенную с кровати руку, он в итоге не заметил, как провалился в сон. Ло Бинхэ разбудило звяканье посуды. Дремотную ленность тут же смысло четкое осознание: это его первое утро в человеческом теле. Ло Бинхэ спустил ноги на пол и выпорхнул в кухню, не желая терять ни мгновения новой жизни. Конечно, пока его шаги не были так тихи, как ему хотелось бы. Шэнь Цинцю услышал его еще на пороге и обернулся, ловя грудью пылкие объятия. — Ну же… — Шэнь Цинцю мягко сжал плечи Ло Бинхэ, когда тот потянулся губами к его лицу. — Тебя нужно одеть. — …Цинцю? — раздалось с улицы. Шэнь Цинцю изумленно обернулся на голос, а Ло Бинхэ, повиснувший на его шее, так крепко вцепился в его одежды, что теперь его было уже не оторвать. Ло Бинхэ зверем смотрел на входную дверь, за которой слышались приближающиеся шаги. В дом вошел мужчина. Немногим шире Шэнь Цинцю в плечах, со строгим лицом. — Шэнь Цинцю? — глухо и нерешительно позвал неизвестный, а потом обернулся на две слепленные фигуры. «Небеса милосердные», — тягостно вздохнул Мэнмо.