Можно закрыть глаза на то, что ты видишь, Но нельзя закрыть сердце на то, что ты чувствуешь. Ф.Ницше.
***
Глубокая ночь. Метель торжествовала; ей удалось загнать горожан в их жилища и восторжествовать на улицах Петербурга. Погода свирепствовала; еще никогда прежде Новый год в северной столице не сопровождался такой вьюгой, из-за чего бедные дворники не успевали убирать снег, занесший широкие дороги и узкие тропинки. Остальные же сидели дома; яркий свет домашних светильников просачивался через окна на улицу, освещая путь падающим снежинкам. Ане нравилось наблюдать за ними; разнообразная форма кристалликов порой занимала больше, чем просмотр фильмов или ленты в социальных сетях. В такие моменты можно было отключиться от собственных мыслей, которые тяжелым камнем лежали на девичьей душе. Она не понимала, почему до сих пор думает о нем; казалось, общение закончилось, и пора бы забыть все то, что было между ними. Однако сердце, бешено колотившееся при каждом воспоминании о тех нелепых отношениях, будто препятствовали этому; выкинуть из головы те мгновения, проведенные вместе, не получалось никоим образом. Щербакова старалась не оставлять в своем графике ни минуты свободного времени, чтобы лишний раз не тонуть в необъяснимом желании написать ему и поинтересоваться его самочувствием, его жизнью. Эта привычка так и не смогла полностью исчезнуть из её быта; Аня не могла не задавать такие простые, но оттого и чрезвычайно важные вопросы всем своим близким и друзьям, невольно вспоминая, что именно Женя научил её этому ритуалу. Он взрастил в ней тягу к зеленому чаю, шоколадному мороженому и просмотру гороскопа по утрам; он сумел приучить её к полноценному сну, несмотря на загруженность, к вечерней прогулке для перезагрузки мозговой активности, к обязательным перекусам между основными приемами пищи; он изменил её жизнь в лучшую сторону, а в ответ хотел получить лишь взаимность вместо такого больного молчания. — Получается, ты слышала все, что он говорил тебе? — у Даши Усачёвой все же получилось прилететь в Петербург заранее; она незамедлительно поспешила к подруге, ведь та не брала трубки и не отвечала на сообщения, и застала Щербакову заплаканной и убитой каким-то непредвиденным событием. — Да, каждое слово, — проговорила фигуристка, смотря на погоду за окном, — отчетливо слышала, как он сказал, что любит меня…и любил бы всегда, если такое было возможно. — Тогда почему ты ушла от него на следующее утро? — спросила девушка, изогнув бровь, и вопросительно уставилась на Аню, — Вы могли бы поговорить об этом, и все сложилось совершенно иначе! — Не знаю, — пожав плечами, произнесла Щербакова, переводя взгляд на подругу, — Даш, я ничего не знаю… Эта неопределенность мне уже надоела! Я хочу жить по-нормальному, а вместо этого извожу себя обвинениями в том, что осталось уже далеко в прошлом. — Не думаю, — сказала Усачева, и в глазах Ани застыл немой вопрос, — если ты постоянно сводишь разговор к этой теме, значит, она для тебя еще не завершена. Значит, в тебе еще живет надежда на то, что можно исправить совершенные ошибки и построить на их пепелищах что-то достойное. — Ты смеешься что ли? — глупо усмехнулась фигуристка, слегка откидываясь на стуле, — уже прошло столько времени… Не уверена, что ему надо это вообще. — Но он же не выгнал тебя сегодня, когда ты пришла к нему, — запротестовала Даша, сложив руки на груди, — и никогда не выгонял… — Это ничего не значит! — выкрикнула Аня, стараясь прекратить этот разговор, который, по сути, начала сама. Ей не хотелось слышать правды, что резала её по живому, оставляя шрамы на уже истерзанном сердце. — Это многое значит, дорогая, — продолжала Усачева, аккуратно взяв ладони подруги в свои, — ты всегда шла к нему не задумываясь, потому что он даже не давал тебе повода усомниться в себе. Помнишь, как на Европе все ополчились на тебя? Кто остался на твоей стороне? Кто наплевал на свои результаты и без доли сомнения пошел успокаивать тебя после неудачного выступления? Этери Георгиевна? Щербакова отрицательно качала головой, рассматривая узор чашек, стоящих на столе. В сундучке своих воспоминаний она мгновенно отыскала вечер в Таллине и лишь единственного человека, который не выгнал её из своего номера. И, на самом деле, никогда не выгонял…***
Тренировка женщин перед произвольной программой на чемпионате Европы подходила к концу. Этери Тутберидзе в компании Дудакова и Глейхенгауза внимательно наблюдала за своими ученицами, отмечая ошибки и неточности каждой. Несмотря на вовлеченность в тренировочный процесс всех девочек, женщина особенно следила за Щербаковой, понимая её крайне неустойчивое эмоциональное состояние после первого дня соревнований. Она находилась вне тройки промежуточных лидеров, занимая пограничное четвертое место, и была довольно подавлена этим печальным обстоятельством. Тренеры понимали, что по итогу произвольной все их спортсменки смогут завоевать медали, но сам тот факт, что в данный момент расстановка сил остается непонятной, психологически давил на всех собравшихся на ледовой арене. Хлопок в ладоши со стороны Этери Георгиевны ознаменовал окончание тренировочного времени, и фигуристки, по очереди подъезжая к бортику и надевая чехлы на коньки, стали покидать лед. Аня выходила последняя; вопреки установке тренера, она еще раз заехала на флип, но снова потерпела неудачу, не докрутив добрые пол-оборота и упав с элемента прямо перед носом тренерской группы. Дудаков прикрыл глаза и отошел в сторону, давая какие-то рекомендации Саше Трусовой; Глейхенгауз тяжело вздохнул и, протянув Камиле олимпийку, повел её на выход. Тутберидзе, казалось, пропустила эту попытку исполнить четверной мимо своего внимания; она молча подала Щербаковой чехлы и помогла перейти за бортик. — Завтра не скатаешь — останешься дома, — наконец произнесла женщина, испепеляя до этого свою ученицу суровым взглядом, — даже если федерация решит отдать третью путевку на Олимпиаде тебе, то я сделаю все, чтобы этого не случилось. Не хватало еще опозориться в Пекине и упасть с двойного акселя! Аня не сумела ничего ответить тренеру; фигуристка лишь кивнула и, сглатывая слезы, поспешила уйти в раздевалку. Она прекрасно понимала, что Тутберидзе права: на Олимпийские игры должны ехать сильнейшие спортсмены, и предыдущие титулы никак не отражают истинного положения дел, которые у действующей чемпионки мира были неважными. После травмы ей так и не покорился её коронный флип, и это лишь добавляло неуверенности в своих силах. Участие в Играх в Пекине становилось все больше ускользающей из её рук мечтой, что вовсе убивало в фигуристке желание бороться за каждый элемент в своих программах. Это, безусловно, не нравилось ни тренерам, ни федерации, ни зрителям, поэтому колкие слова и обвинения в покупке места в сборной стали обыденностью для девушки, которая всего на всего хотела оставаться хорошим человеком, но и с этой ролью у неё справиться не получалось. Аня устала играть ту роль, которую ей отвели тренеры, ведь она не являлась такой, какой её хотели видеть. Ей тоже было свойственно чувствовать боль, что не давала спокойно спать и нормально питаться. Строгая диета начала постепенно разрушать девичье тело; волосы стали тонкими, ногти — ломкими, а вместо привлекательной спортивной фигуры получилась дистрофическая наружность, которую с трудом удавалось скрывать за свободной одеждой. Переживания по поводу достижения идеальной формы не покидали её ни на секунду, ведь флип до сих пор получался через раз, а лутц и вовсе не хотел поддаваться фигуристке. Все эти обстоятельства лишь наводили Щербакову на вопрос: «А стоят ли все эти проблемы возможностью выступить на Олимпиаде и в очередной раз выставить себя посмешищем на радость критикам и противникам её присутствия в сборной?» Девушка была готова опустить руки, ведь в сложившейся ситуации она осталась совсем одна; по крайней мере, делиться с кем-то своими трудностями Аня не привыкла, поэтому, оставаясь наедине с собой, вечерами тихо плакала в подушку, надеясь, что это поможет. Но не помогало. Зайдя в раздевалку, фигуристка увидела других девочек и, выдохнув, постаралась скрыть свою понурость за усталостью и не привлекать к себе излишнее внимание. Саша, уже собравшись, завязывала шнурки на кроссовках, а Камила складывала вещи в свою сумку, изредка бросая какие-то фразы в сторону Трусовой. — Аня, тебя подождать? — спросила Валиева и повернулась к подруге, застав ту в неком ступоре; Щербакова, ослабив крепление коньков, сидела на лавочке, смотря на носочки ботинок. Чемпионка России нахмурилась и, столкнувшись глазами с Трусовой, кивнула на Аню, заставляя рыжую взглянуть на подругу. — Ань? — Саша осторожно дотронулась до плеча Щербаковой, и та, вздрогнув, резко отодвинулась от фигуристки в сторону. Девушки вновь переглянулись между собой и снова уставились на Щербакову. — С тобой все хорошо? — Да, все нормально, — быстро оценив ситуацию, Аня улыбнулась, стягивая коньки с ног, — просто устала немного… Но это понятно после такой насыщенной тренировки! — Ну, ладно, — произнесла Камила и, взяв свой чемоданчик за ручку, подошла к подругам, останавливаясь около Трусовой, — так нам тебя подождать? — Нет, не нужно, — отмахнулась Щербакова, доставая сменную одежду из шкафчика, — я еще хотела в душ сходить, немного освежиться… Вы уже до отеля доберетесь, пока я соберусь! — Тогда до встречи на ужине! — проговорила Трусова и, повесив сумку на плечо, направилась на выход. Камила улыбнулась подруге на прощание и последовала за Сашей. Аня помахала девочкам и, дождавшись, пока дверь в раздевалку захлопнется, тяжело выдохнула, запуская пальцы в волосы. Ей было безумно противно от самой себя, ведь врать подругам девушка не предпочитала совсем, чтобы не порождать недоверие и другие негативные последствия для их отношений. Однако выступать в роли обузы Щербакова также не особо хотела, поэтому, чтобы не вызывать жалость с их стороны, молчала, притворяясь до одури уставшей напряженным графиком подготовки к Олимпиаде. На самом деле, Аня просто не знала, с кем могла поговорить о том, что ураганом разносилось внутри и ломало все построенные за долгое время принципы и моральные устои. Напрягать девочек ей не хотелось; с Сашей и Камилой они не были настолько близки для таких откровенных разговоров, Даша восстанавливалась после тяжелой травмы, и беспокоить ей тоже не представлялось Щербаковой возможным; Алина готовилась к сессии и с головой погружалась в роль спортивного обозревателя, которую ей поручили продюсеры Первого канала по случаю приближения таких долгожданных Игр. Кандидатура тренеров для этой дискуссии отметалась сразу; мнение Тутберидзе, Дудакова или же Глейхенгауза было известно всем: нужно работать, работать еще больше. Но куда больше, если после каждой тренировки отнимались и руки, и ноги, а голова гудела будто трактор, который не только долго заводился, но и не менее быстро тормозил? Наспех собравшись и переодевшись, Щербакова покинула раздевалку и побрела по длинным коридорам ледового дворца эстонской столицы к выходу. В здании было тихо; тренировка женщин была последним на сегодня мероприятием, поэтому логично, что по окончании этой процессии работники разбрелись по домам. Пустота вокруг стала привычной картиной для Ани за этот месяц; внезапно для самой себя она почувствовала себя комфортно, когда однажды попросила маму и Яну оставить её одну; предпочла обыденным разговорам занятия самобичеванием, что не не могло не стать причиной для раздумий родительницы и младшей сестренки. Обе решили, что у девушки наступил сложный период, и не вознамерились лезть к ней, чтобы не расстраивать понапрасну своими расспросами. Эту же позицию заняли и другие члены семьи Щербаковых, надеясь, что спустя время Аня сама расскажет им все, что посчитает нужным; но девушка не собиралась грузить родственников гнусными мыслями и держала их в себе, постепенно привыкая к одиночеству, которое раньше казалось ей страшнее самых опасных пауков и прочей ядовитой живности. Дорога в отель заняла не более пятнадцати минут; зима в Прибалтике в этом году оказалась довольно теплой, поэтому девушке пришлось расстегнуть пуховик и приспустить капюшон меховой толстовки. Солнышко переливалось в её волосах, зайчики бегали по девичьему лицу и, останавливаясь на глазах, заставляли вечно стоящие в уголках слезы заметно поблескивать. Аня плакала даже тогда, когда хотелось смеяться; соленые капли, стекая по щекам, стали привычной эмоцией девушки, чья улыбка буквально освещала миллионы сердец её фанатской базы. Ради них Щербакова держалась; поклонники и так частенько задавались вопросом об её самочувствии, но получали заезженный ответ об усталости, которая, хоть и присутствовала, но являлась лишь второстепенной причиной депрессивного состояния девушки. Отель, в который заселили фигуристов всех сборных, входил в число лучших отелей Эстонии. Здесь работали профессионалы своего дела; помимо организованного руководством планового питания, исключающего любые вредности в виде сладкого, жареного или острого, спортсменам предоставлялись услуги массажиста, музыкантов и фитнес-тренеров, которые, несмотря на переизбыток спорта в жизни поселенцев, не оставались без дела, поскольку среди фигуристов встречались и те, что предпочитали отдыхать в зале, проводя полноценные тренировки по общей физической нагрузке. Зайдя в здание, Щербакова невольно заметила знакомые лица; Саша и Камила стояли рядом с Марком, который, видимо, как раз направлялся в номер после вечерней разминки в зале. Все сборники общались друг с другом, и это можно было объяснить юным возрастом для одиночников и довольно тесным контактом для остальных в силу их зрелости и долгого опыта выступления на различных соревнованиях. Парень, активно жестикулируя руками, что-то пытался доказать девчонкам, а те лишь смеялись, отмахиваясь от предложений Кондратюка. — О, Анюта! — бросив взгляд в сторону, Марк увидел Щербакову и жестом пригласил её присоединиться к их беседе. Фигуристка колебалась; ей хотелось подняться в свой номер и, смыв остатки дневного макияжа, упасть на кровать, где, уткнувшись в подушку, выплакать очередную порцию своего бессилия и отчаяния. Однако неведомая сила заставила её улыбнуться парню и с присущей девушке стеснительностью подойти к друзьям. Кондратюк подался навстречу Ане и, положив руки на плечи, слегка стиснул их в своих объятиях. — Ничего себе, какая у тебя куртка мягкая! А у меня жесткая, как из резины… Выдали, блин, амуницию! — Девочкам все самое лучшее! — прищурившись, сказала Саша, дружески приобнимая Щербакову за талию. Та же, не ожидая подобного, сконфузилась; подобная близость вызывала в ней панику, что проявления дистрофии станут известны фигуристам, а те по-любому передадут эту информацию тренерам, и тогда уже она точно останется без шансов на Олимпиаду. — Ну конечно. И как я только мог не подумать об этом? — хмыкнув, парень задумчиво почесал подбородок и через секунду рассмеялся. Его смех подхватили девчонки, и Аня, нисколько не тронутая данными фразами, предпочла не отставать от других и пустила легкий смешок. — Слушайте, а как вы смотрите на то, чтобы вечером прогуляться? Тут поблизости есть неплохой парк. А мы уже давно не выбирались из этого вонючего отеля. Надо исправлять ситуацию! — Мы с радостью, да только Этери Георгиевна не отпустит! — ответила Камила, вздыхая. — В шесть обход, и если нас в номерах не будет, то потом даже в уборную без предварительного разрешения не сходишь! — У нас такая же фигня, — произнес Марк и, хитро улыбаясь, посмотрел на девочек, — но ведь правила созданы для того, чтобы их нарушать! Тем более, вы и так в туалет по расписанию бегаете, поэтому ничего криминального с вами не сделают! — Очень смешно! — Трусова цокнула, сложив руки на груди и тем самым отстраняясь от Щербаковой. Та облегченно выдохнула, что, к счастью, осталось без внимания фигуристов. — Может, попросим администратора позвонить нам, когда Этери Георгиевна пойдет на обход? — Не вариант, — покачала головой Валиева, — он по-русски ни черта не понимает! Да еще и ценник задерет выше крыши! У кого есть еще какие-то предложения? — Может, я тогда останусь в номере и прикрою вас? — сказала Щербакова, и три пары озадаченных глаз устремились на неё. Девушка поджала губы; излишнее внимание со стороны друзей было для неё серьезным испытанием за недолгое время, проведенное наедине с собой, но вопреки своему душевному состоянию она продолжила говорить. — Ну, скажу, что Камила, например, в душе, а Саша вышла за водой, потому что у нас закончились запасы. — Анют, да ты гений! — воскликнул Марк и снова прильнул к Щербаковой, обнимая её за талию. Фигуристка робко ответила на порыв парня, но поспешила несколько отстраниться, списывая это на слишком крепкие объятия друга. — У нас тоже Женек, скорее всего, не пойдет: у него там непростые взаимоотношения с гельминтами в преддверии зимней сессии. Может, чтобы скучно не было, проведете вечер в компании этих мерзких сосальщиков? Обыденная улыбка сползла с лица Ани, когда Кондратюк произнес имя парня. С Женей они толком не общались; после случая в Питере девушка сознательно сделала шаг назад в их отношениях, но полностью отказаться от непринужденной болтовни с фигуристом так и не смогла. Она не хотела давать ему каких-то надежд, потому что сама не понимала, что их ждет дальше: предстояло пережить Олимпиаду, а после неё и чемпионат мира. Никто не знал, чем закончится феерический сезон, и каждый ощущал непомерное давление со стороны федерации и тренеров. «Вот именно, что каждый, а не только ты одна!» — пронеслось в голове Щербаковой, и чувство вины в одночасье растеклось по её телу. Ему тоже нужна была поддержка, которую могла ему дать она; он тоже нуждался в откровенном разговоре, и девушка сознательно должна предоставить ему плечо помощи, как подруга. Как Маргарита, не оставившая в беде своего Мастера. — Посмотрим, — решительно проговорила фигуристка и, поспешив попрощаться с друзьями, твердым шагом направилась в свой номер. Ей требовалось немного времени, чтобы подготовиться к этой встрече, которая обязательно состоится — в этом Щербакова уже нисколько не сомневалась.***
Вечером в отеле становилось тише, чем днем (постояльцы обычно расходились по своим делам или же зависали на первом этаже, где располагался дорогой ресторан и бассейн, открытый круглосуточно), поэтому шуршащие шаги Ани, казалось, слышали все, кто остался в этот раз в своем номере. Девушка, искусно соврав тренерам о настоящем местоположении своих подруг, терзалась муками совести; ей было стыдно прийти к парню после месяца холодных сообщений в его адрес. С одной стороны, ей представлялось возможным отделаться от разговора на эту тему очередными сборами и строгостью тренеров, что забирали все силы на тренировках; с другой же, врать ему Щербакова не хотела, ведь Женя сам никогда не позволил себе обмануть её. Внутренний голос вовсе предлагал забыть об этой ситуации и заявиться к парню как ни в чем не бывало, наплевав на все манеры, что мама с раннего детства вбивала в юные головы своих дочек. Выбор оставался за девушкой, но наиболее правильный вариант поведения так и не был определен, когда ноги привели её к нужной комнате мальчиков-одиночников. Дверь была приоткрыта; Аня невольно заглянула внутрь и, не увидев никого, зашла внутрь. В номере царил порядок; покрытые кровати в углу комнаты, аккуратно сложенные вещи на тумбочке, завезенные в угол чемоданы — мальчики явно следили за чистотой в своей комнате. Лишь компьютерный стол около окна выбивался из общей картины: на нем выделялись раскрытые книги, исписанные тетради и разбросанные ручки с карандашами. Рабочий хаос навел девушку на мысль, что парень занят учебой, и ей не нужно находиться здесь в данный момент, чтобы не отвлекать друга; однако она не слушала аргументированные доводы мозга, доверяясь опрометчивым предложениям сердца остаться. Щербакова подошла к столу, и её взгляд невольно упал на невзрачную тетрадь, лежащую на краю стола. Любознательность девушки не прошла мимо неё, и руки сами потянулись за интересующим объектом. Открыв разворот, Аня увидела стихотворные строки, написанные красивым, почти каллиграфическим почерком.Я буду ждать тебя мучительно, Я буду ждать тебя года, Ты манишь сладко-исключительно, Ты обещаешь навсегда. Ты вся — безмолвие несчастия, Случайный свет во мгле земной, Неизъясненность сладострастия, Еще не познанного мной. Своей усмешкой вечно-кроткою, Лицом, всегда склоненным ниц, Своей неровною походкою Крылатых, но не ходких птиц, Ты будишь чувства тайно-спящие, И знаю, не затмит слеза Твои куда-то прочь глядящие, Твои неверные глаза. Не знаю, хочешь ли ты радости, Уста к устам, прильнуть ко мне, Но я не знаю высшей сладости, Как быть с тобой наедине. Не знаю, смерть ли ты нежданная Иль нерожденная звезда…
— Это потрясающе, — внезапно сорвалось с уст девушки, которая, кстати, судила о стихотворении, не дочитав последние две строчки. Казалось, что в этих словах заключался чуть ли не весь мир для влюбленного сердца; столько нежности выражал автор к своей музе, что сердце Щербаковой затрепетало от всех эмоций, вызванных прочтением сего произведения. — Это Бальмонт, — мужской, с легкой хрипотцой голос разрезал тишину, установившуюся в комнате. Аня, услышав звуки в стороне, обернулась к парню и, смущенная его неожиданным появлением, растерялась; положив тетрадь на место, она опустила голову, перебирая пальцы на руках. — Прости, — вымолвила Щербакова и залилась краской, — просто у тебя была дверь открыта и… Я сейчас же уйду! — Подожди, — произнес Женя, заставив Аню поднять на него свой взгляд, — точнее, если ты хочешь уйти, то уходи, но… Я бы хотел, чтобы ты осталась. Слова фигуриста вогнали девушку в ступор; она не смела пошевелиться от непредсказуемой просьбы стоящего напротив парня и без доли стеснения разглядывала его. Он нисколько не изменился; все такой же Женя, которого она знала, по своим ощущениям, всю осознанную жизнь. Его вечно растрепанные волосы, милейшая ямочка на подбородке, добрейшие глаза и невероятно красивая улыбка — Аня поплыла от его безумно привлекательного вида, но старательно делала вид, что совершенно не заостряет внимание на естественном Женином обаянии. Ответа не последовало; фигуристка лишь улыбнулась и присела на край кровати, которая, как ей казалось, принадлежит Семененко. Тот же приземлился на стул и, оказавшись напротив, уставился на Щербакову, рассматривая больную худобу девичьего тела. — Ты похудела, — констатировал Женя после минутного молчания, и тут же начал свою нравоучительную беседу, — это требования тренеров или сама решила себя заморить голодом? — Женя, — вымолвила девушка и, не сдержавшись, шмыгнула носом, утирая непрошенные слезы, — у меня ничего не получается… Программа валится, с каждым разом все становится только хуже и хуже… Мне кажется, я не смогу; у меня уже просто нет сил на эту нервотрепку. — Конечно, сил не будет, — фыркнул парень и скрестил руки на груди, нахмурившись, — если ты не нормализуешь режим питания, то скоро и ноги волочить не сможешь; про прыжки и другие координационные элементы лучше промолчу… Зачем ты так изводишь себя? Что случилось? — Случилось то, что я с недавнего времени перестала прыгать даже тройные! — воскликнула Аня, сжимая кулачки от злости на саму себя. — Меня на четвертое место натянули за былые заслуги. А что будет в Пекине? Даже в произвольную не отберусь! — Прекрати нести этот бред! — не выдержав, прикрикнул Женя, заставив девушку замолчать. — Послушай себя: ты ведешь себя хуже конченной психопатки! Не отберешься в произвольную — ну и что? Жизнь закончится? Посмотри, до чего ты довела себя: эти постоянные диеты, этот измор, глаза заплаканные, руки трясущиеся… Разве твое здоровье стоит этой несчастной Олимпиады?! — Это мечта всей моей жизни! — криком на крик ответила Щербакова, приподнявшись с места. — Если потребуется, я помру на льду, но докажу, что достойна поехать в Китай! — Знаешь, не всем мечтам суждено сбываться, — более спокойным голосом произнес Женя, вставая на ноги и медленно двигаясь в сторону девушки, — что-то, к сожалению, так и остается жить в нашем воображении, и с этим ничего не поделаешь. Кто-то отказывается от чего-то дорогого, чтобы получить более ценное вознаграждение за свою жертву. — И что я получу взамен Олимпиады? Зря потраченные годы тренировок, разбитые коленки и психологическую нестабильность? — не унимаясь, истерила Аня; запустив руки в волосы, она стала ходить взад-вперед, нервно кусая губы. Парень, приблизившись к ней, осторожно притянул девушку к себе, начиная невесомо водить кончиками пальцев по спине. — Ты получишь возможность жить по-другому, — тихо произнес парень, крепче прижимая Аню к своему телу, — знаешь, сколько в мире интересных вещей помимо спорта? Журналистика, телевидение, путешествия — это лишь малая часть того, что ты можешь открыть. Я уверен, что ты сможешь добиться больших успехов везде, где только захочешь: ты умная, находчивая, красивая… Весь мир будет у твоих ног! — Но я хочу выиграть Олимпиаду, — возразила Щербакова, постепенно успокаиваясь. Она не понимала, как Жене удалось так быстро заставить её вспыхнуть и с такой же скоростью потушить её пожар гневных эмоций. Семененко молчал; в этот момент слова казались обоим излишними. Единственное, чего хотелось обоим, — это стоять в небольшой комнатке в Таллине и, наплевав на поздний час, обнимать друг друга, находя в этих объятиях спасение от всех своих проблем. — Анютик, если бы я мог, то все золото на этой земле принадлежало тебе, — заговорил Женя, положив голову на макушку девушки, — но, увы, от меня здесь ничего не зависит… — Просто болей за меня, — почти себе под нос произнесла Аня, утыкаясь сильнее в мужское плечо, — это будет самой главной причиной, чтобы выиграть. — Я твой самый верный болельщик, знай это…***
— Ну, что? — допивая третью чашку чая, Даша настойчиво пыталась добиться от Щербаковой признания, которое, казалось, уже вот-вот должно слететь с её уст. — Хочешь сказать, что между вами ничего нет? Или наконец снимешь табу со своих чувств и скажешь хотя бы самой себе, что влюбилась в него? — Даш, все слишком сложно… — Чего тут сложного, Ань?! — не выдержав, закричала Усачева, отчего глаза Щербаковой заметно округлились. — Все было просто, когда ты решила закончить общение, стараясь соответствовать придуманному прессой образу маленькой невинной девочки? Или же когда сбежала от него, открывшему свое сердце для тебя нараспашку? От него, находящему силы при каждой вашей встрече скрывать свои истинные намерения и изображать лучшего друга? Или тебе казалось легче молчать о любви, сгорая от этого чувства изнутри? — Хватит! — Аня ударила по столу и, всхлипнув, опустила голову, утыкаясь лицом в лакированную деревянную поверхность. Даша замолчала; она поняла, что перегнула палку, поэтому, поднявшись с места, подошла к подруге сзади, обнимая её за плечи. — Ты даже не представляешь, как мне больно от этого выбора, но я уже ничего не могу поделать. — Можешь! — проговорила девушка, положив голову на плечо Ани. — И, самое главное, хочешь! — Посмотри на меня! — Щербакова резко выпрямилась и, стерев слезы, уставилась на Усачеву. — Разве кто-то захочет быть с таким человеком? Эта постоянная неопределенность будет разрушать нас постепенно и в конце концов добьет окончательно; сначала оба будут непомерно счастливы, пока не произойдет первая ссора по вине сама знаешь кого; потом начнутся скандалы из-за расстояния, потому что, чтобы не говорили, но отношения между людьми, разделяемыми километрами, всегда похожи на сказки с плохим концом. Разве можно встречаться с человеком, который сам не знает, чего хочет?! Грохот, раздавшийся в коридоре, заставил девушек оторваться от своей откровенной беседы. Обе переглянулись и поспешили узнать причину шума. Щербакова аккуратно открыла дверь и, высунув голову, огляделась вокруг. Коридор был пустым; пожав плечами, Аня уже собиралась вернуться в номер, но, опустив взгляд, она заметила большой букет любимых пионов, лежащих у порога. Подняв цветы, девушка вдохнула приятный аромат нежно-розовых бутонов и, еще раз посмотрев по сторонам, закрыла за собой дверь. — Ничего себе! — увидев букет, произнесла Даша, подойдя к подруге. — Поклонники прохода не дают? — Сама не знаю, от кого они, — пожала плечами Щербакова и отдала цветы подруге, чтобы налить воду в стоящую на столе вазу. Усачева вновь устремила свой взгляд на распускающиеся бутоны и своими острыми глазами заметила небольшую записку. — Сейчас узнаем, — девушка протянула открыточку подруге, что, изогнув бровь, непонимающе смотрела на предмет в своих руках. Однако стоило только прочитать две строчки, выведенные аккуратным знакомым почерком на розоватой бумаге, как все сразу встало на свои места.»…Но буду ждать тебя, желанная, Я буду ждать тебя всегда».