Русская сирень

23.07.1918 год. Г. Варшава, РСФСР:       — Эй, просыпайся, — послышался чей-то голос. Виктор раскрыл глаза и увидел перед собой Польшу. — Есть будешь? — спросил он его. Виктор кивнул. Ему не было интересно, что именно ему даст Польша. Виктор просто хотел есть. Поляк ушёл, наверное, на кухню. Воскресенский хмыкнул. Он сел и потянулся. Прикрывая рот, зевнул. — Извини, конечно, но стола из тридцати блюд я тебе устроить не могу. Но думаю, суп и второе тебе сгодятся, — Виктор хмыкнул: у них на столе обычно было не тридцать блюд, а всего лишь пять. Или это он считает, что это «всего лишь». Польша протянул Виктору небольшую тарелку с супом. А второе поставил на стол. — Гороховый суп, — пояснил Польша. Виктор поблагодарил и принялся за еду. Здесь было как-то легче. Не было кучи людей, которые смотрят то, как ты ешь. Здесь только Польша, наверное, он ждёт оценки супа. Воскресенскому и вправду понравилось. Это было лучшее, что он ел за последнюю пару дней. — Вкусно, — Польша просиял. Виктор устало улыбнулся. — Замечательно. Я тебя пока оставлю. Мне на работу нужно, — Виктор удивлённо уставился на Польшу. — Работа? — спросил поляка русский. Польша вздохнул и разочарованно произнёс: — Ты даже не знаешь. — Чего я не знаю? — Виктор непонимающе уставился на парня. — Вы, русские, довольно таки жестоки к проигравшим и завоёванным. Хоть я и не раб, но мой труд легко сравнить с ихним, — Виктор хотел отрезать себе уши. Ему было плевать, чем там таким трудным занимается Польша, но осквернения родного языка – это уже слишком. — Правильно их, а не ихним, — Виктор скрючился от звучания этого слова из собственных уст. — Предоставляй вы, русские, обычному народу образование, тогда бы все и говорили правильно, — Польша закатил глаза и ушёл из дому. Виктор же в этом не был виноват. Но так же в этом не был виноват и Польша. Воскресенский же его всего лишь поправил. Чего он так? И дверью ещё хлопнул. «Гад» — подумал Виктор. Но идиотское поведение поляка сглаживала вкусная еда. Нет серьёзно, она и впрямь была вкусной. Ну, или это Виктор давно не ел что-то с царского стола. Это было лучшее, что попробовал Воскресенский за последнии несколько дней. Вспоминать и вправду о царских столах не хотелось. Виктор всегда только обедал. Во время завтрака он либо играл с собаками, либо общался со слугами. Во время ужина Виктор всегда читал (по большей части русских классиков!). И к тому же, именно на обед подавали пять блюд. Завтрак был всегда лёгким, а ужин слишком жирным. Да и из этих пяти блюд он ел от силы только три. Это обязательно было что-то сладкое, что-то мучное и какой-нибудь суп. И это сходило Виктору с рук. Он не был преемником. Вот за питанием Николая следили с особой тщательностью. Так же было и с РСФСР. А вот Виктор мог есть и делать, что захочет. И он радовался, что не будет ни преемником, ни уж тем более главой армии. Сейчас Виктор, наверное, тоже был этому рад. Он посмотрел в пустую тарелку и, встав с кровати, поставил на стол. «Когда интересно он здесь в последний раз убирался?» — подумал Виктор. Он посмотрел на вторую тарелку, которую изначально поставили на стол. Порция была не большой, но Виктор многого и не требовал. Чудо, что хоть кто-то решил ему помочь. И ведь это Польша – если РСФСР узнает, то поляку явно не сдобровать. — Это же тоже мне, да? — непонятно у кого спросил Виктор. Он решил, что да. Это тоже ему. На краях тарелки виднелись мыльные разводы. Воскресенский чуть побрезговал, но, беря вилку, принялся за еду. Толчёная картошка была не солёной, а котлета почти горелая. Виктор не смог это съесть. Пока поляка нет, он решил осмотреть его дом. Он был таким маленьким, что Воскресенскому было как-то не комфортно здесь находиться. Дом был одноэтажным. Осматриваясь, Виктор заметил грязные окна. Он хмыкнул. Такая грязь была очень странной, какой-то инородной. Разница прекрасного дворца и ветхого домишки была колоссальной. Ковры тоже были все в грязи. Конечно, здесь были не дорогие меховые ковры, а всего лишь простые с какими-то причудливыми узорами. Виктору здесь не нравилось. Но лучше, чем ничего. Верно? Столовой в доме не было. Кухня была слишком маленькой, чтобы в ней есть. Сам Виктор, естественно, не хотел бы жить в таком доме. Слишком уж это, как думал он, неудобно. Дворец был большим. В нём можно было спрятаться от всех проблем: от бьющейся посуды до истерик тётушки. Бил посуду, конечно же, Иван. А вот тётушка истерила из-за чего-то другого. И только шептала под нос: — Девать миллионов человек… Что означало «9 миллионов человек», Виктор не знал. Да и какая уже разница? Может когда-нибудь Виктор и узнает, что означало это число, но сейчас ему точно не до этого. Второго этажа в доме не было. Хотя нет, был. Но это был ветхий чердак, который абсолютно неблагоустроен для проживания там. Но всё же Виктор был благодарен Польше. Тот должен был ненавидеть русских, но всё равно помогает ему, русскому, перебраться из России в Германию. А может поляк это делает на зло РСФСР? Это в глазах Воскресенского выглядело правдоподобнее. Так же в доме не нашлось книг. Виктор сколько себя помнит всегда обожал читать. Это выводило из серой повседневности и отправляло в другие миры с другими проблемами. Виктор не читал детские сказки, он уже вырос из этого. Он любил классику. И читая однажды книгу с биографией Ломоносова, хотел стать таким же: целеустремлённым, умным, и, наверное, хотел войти в историю. Войти в историю. Детский страх Виктора никуда не делся. Раньше он по утрам просыпался и думал, что будет единственным русским, который не войдёт в историю. Сейчас же Виктор думает об этом почти каждую минуту. Он боится. Боится своего будущего. Мама говорила: «Витенька, не стоит бояться своего будущего, а то вообще никакого будущего не будет,» Но Виктор не мог не бояться. Сейчас уж тем более. Может раньше Виктор не признавал, но всегда завидовал братьям. У них уже было будущее. Видимо, Ивану тоже не нравилось своё будущее в лице главы армии. Но кем бы стал Виктор? Чаще всего третьи дети отрекались от своего происхождения и становились обычными людьми. Виктор наверняка бы не смог это совершить. Он слишком любил свою семью, чтобы отрекаться от них. Но сейчас, когда он понял, что стал республикой, что теперь-то делать? Если раньше он мог надеяться на то, что рано или поздно РСФСР его просто забудет, то теперь то что? Виктору не спастись, но отсрочить время он мог. А смысл в том был какой? Жить в постоянном страхе? Виктор всю свою сознательную жизнь интересовался своей историей и своими предками. И прекрасно знал о делёжке Польши. Если углубляться в человеческо-исторические данные, то это довольно скучно, а если вникать именно в то, что происходило в тот момент с самими странами, – намного интересней. Последний раздел Польши прошёл в ходе Венского конгресса, оформившего новый раздел Польши на следующие части: Великое княжество Познанское (отошло Пруссии), Вольный город Краков (в 1846 включён в состав Австрийской Империи), Царство Польское (отошло России). Часть созданного Наполеоном герцогства Варшавского вошла в состав Российской империи под названием Царство Польское, а российский император Александр I становился и польским царём. Австрия оставляла за собой южную часть Малой Польши и большую часть Червонной Руси, а западные земли Великой Польши с городом Познанью и польское Поморье вернулись к Пруссии. Появилось новое образование – Вольный город Краков, просуществовавший до 1846 года, когда был аннексирован Австро-Венгрией. О последнем разделе Польши Виктор читал в записной книжки бабули. «Четвёртый раздел Речи Посполитой, рассказчик Влада Ивановна (Российская Империя). Встреча между тремя странами: Королевство Пруссия, Австрийская Империя и я, Российская Империя. Тогда эти двое сударей так и пылали ко мне неприязнью, ведь я – женщина. Иронический тон и насмешливые взгляды невозможно было избежать. Пруссак был одет отлично, на фраке красовалась роскошная алая роза. Австрия был одет скромнее. Тем временем Речь Посполитая лежал связанным на столе. Он не был рад тому, что в скором времени произойдёт. Мы с господами решили как и раньше резать топором. Кто большую часть отрубит, тот и получит больше земель. Мне как даме уступили очередь быть первой. Замахиваясь, я отрубила всю верхнюю часть до середины живота. — Nun, Sie haben Appetit, Frau Voskresenskaja, — на своём сказал мне Королевство. Австрийская Империя промолчал. Дальше бил сударь Шикельгрубер. Оба бедра и левая нога. — Willst du mich verarschen?! — прикрикнул на нас с Королевством Пруссией сударь Раубаль. Я, прикрывая рот, посмеялась. Этот мужчина никогда не любил проигрывать, а хотя кто любит? Да? По итогу меньше всего территорий досталось как раз таки сударю Раубаль. Не хочется мне описывать более подробно то, что происходило в тот момент с Речью Посполитой». Виктор обожал читать что-то подобное. Просто упивался бабушкиным дневником и перечитывал его уйму раз. Там было написано и про Отечественную войну, и про становление Империей. И кучу всего того, что пережила его бабушка. По рассказам братьев бабуля никогда ни с кем не делилась информацией, кроме своей записной книжки. Бабулю Виктор не помнил. Отчётливо только вспомнить мог её похороны. Что удивительно, ему был всего лишь год. Хотя матушка и говорила, что первое слово Виктор сказал в 2-3 месяца, что рано даже для страны. Кстати, этим словом являлось французское «guerre». Удивительно же. Виктор помнил огромное количество алых роз на похоронах. От кого они интересно были? Отец тогда на них смотрел с презрением. Почему? Виктор вот не любил розы, но не смотрел на них с явной ненавистью. Зато Виктор любил ромашки, хоть и как-то по-крестьянски. Лёгкие и нежные бутоны росли у Воскресенского в комнате. Эти цветы напоминали портреты бабушки – такие же нежные и лёгкие. Виктор желает стать таким же, как бабуля. Как когда-то говорил Коля: «Хочешь жить – умей вертеться, хочешь править – умей вертеть,». Виктор вправду постарается.