Русская сирень

27.07.1918 год. Г. Берлин, Германская Империя:       На улицах всё так же лето. Дует ветер, пахнет свежестью, цветут на клумбах розы: красные, розовые, жёлтые. Разные здесь, в Германии, водятся. И Виктору это нравилось. Он не являлся правопреемником и потому редко бывал за границей. Хоть Воскресенский и осознавал, что он здесь не надолго, такк же не надолго, как и в Польше, и Чехословакии, но точного плана действий не было. Он просто шёл по какой-то улице и разглядывал другую, совсем игрушечную, страну. Дома в Германии были как в девчачьих кукольных домиках, и на своём веку Виктор повидал таких много – сколько девчонок то было у царя Николая II, но ни с кем из княгинь он не был в тесных отношениях. Они были милы с ним, он был мил в ответ. Поэтому сильной скорби по их смерти у него не было. Хотя ходит слух, что младшая дочь – Анастасия, выжила. Вдруг она, как и Виктор, была жива? Ведь по рассказам очевидцев и сам Виктор мёртв, но он-то жив. Да и умирать пока не собирался. Не даром ведь страна – это отражение народа. Поэтому то, что было создано страной, будет создано человеком, живущим в этой стране.       Дом сменялся другим. В Германии и дома были на определённой улице определённого фасона. Ах да немцы, всё у них никак у людей. Виктор усмехнулся.       Пели птицы, но это было так чуждо. Тоска по дому засела в груди Воскресенского и не хотела никуда уходить. И Вите было грустно. Было очень сложно осознавать, что произошло за такой короткий срок. И что могло бы произойти, если бы не Иван. Виктор разочарованно вздохнул. Было глупо уходить с вокзала. Ведь ночлега у него не было, а что Германская Империя проявит к нему милосердие, как то делали другие страны, очень маловероятно. Те страны, которые ему помогли, хотели отомстить русским и, спасая Виктора, они усложняли жизнь РСФСР. Но этим они не делали жизнь легче самому Виктору, ведь если Иван хоть на кого-то из них выйдет, он был уверен, что его с поличным выдадут. Его самого, его местоположение и нынешний статус республики новоиспечённой коммунистической страны. Хотя Виктор не сомневался – Иван уже об этом знал. И не только РСФСР, но и известные своей жестокостью к интеллигенции большевики. Самое страшное было попасть в лапы Крупской, красная дьяволица, которая и мокрого места от людей не оставляла, в глазах Виктора выглядела чертовски устрашающе. Наверное, даже опаснее самогó старшего брата. Крупская с Рябининым были на равных, только у одного на щеке цвёл алым флаг, у другой же руки цвели алой кровью. Жестокость и упорство – качества Надежды Крупской, которые в какой-то степени ценил Воскресенский. Возможно, будучи женой революционера и непосредственно самой являться революционером, эти качества будут неотъемлемой частью души и жизни. Но для умных слов и завышенных философских монологов на эту тему Виктор не стремился поднимать с деградивного дна свой мозг и рассуждать почему да как. Пускай лучше этим будут заниматься философы по профессии и по званию души, чем 12-ти летний пацан с улицы, который в данных вещах смыслит меньше, чем крестьянин в политике. Да и чего он тут раздумался. Пока на горизонте не видно ни единого большевика, только люди. Обычные граждане, вроде как обычной страны. Хотя вот насчёт обычности Германской Империи Виктор был не уверен. Когда-то давно Империя приезжал к ним в Зимний Дворец, что-то обсуждать с отцом, но тот момент Виктор либо не застал, оставшись на лето в другом дворце, либо был слишком мал, чтобы запомнить оного гостя. Но видя фотографии и портреты Германии, он мог с уверенностью сказать: «Я понимаю бабушку, если Вильгельм Шикельгрубер был так же красив, как и Германская Империя, то я тоже хочу себе немца в любовники». Кто такие любовники и любовницы Виктор узнал давно. Старший брат баловался, хоть предначертанная у него уже имелась. Но сейчас это не имело значения – девчонку в любом случае убьют, таков закон. Ныне данный закон совершается только после свержения власти, революции или Гражданской войны, чтобы от прошлого правителя ничего не осталось, никогого упоминания. В нашем случае так сказать.       Виктор вздохнул. Он решил вернуться на вокзал, ничего другого не оставалось делать. И пока Воскресенский брёл, он задумался, а как же теперь его зовут-то? Он лишь понял, что стал Республикой РСФСР или же Ивана. А как его самого-то зовут? Какая он часть страны, кем является? Виктор жалобно простонал из-за чего на него опустили взгляд пару любопытных глаз. Эта неизвестность добивала самого русского, он понятия не имел ни о чём совершенно. Раньше он точно знал, кто он, зачем он создан и для чего предназначен. А теперь что?       Если так подумать, то Виктор только ноет. Надо быть счастливым хотя бы из-за того, что он жив. Хотя бы. Надо взять себя в руки.       И снова вокзал. В первый раз Витя не заметил из-за большого скопления людей, но сейчас здесь ошивалось большое количество, по всей видимости, бездомных. Война выкачивала из страны деньги, та тем самым делала собственных людей бедняками. Виктору точно такая политика не нравилась, если и захватывать другие государства, то получать хоть какие-то с этого деньги. Вокзал, можно сказать, был красивым. Были какие-никакие колонны, у которых сидели люди, и вроде бы ничего не ждали. Их взгляды были пусты, а одежда потрёпана. Виктор сглотнул. На их фоне он сам будет выделяться только цветом волос. Многие из них буквально спали на полу или, если повезёт, на лавочках. Виктора кто-то задел. Это был парень, лет 17-ти. Блондин, голубоглазый. Сразу видно – немец. — Entschuldigung, — лишь быстро выпалил он и побежал дальше. Смотря туда, куда бежал этот парень, Виктор увидел другого, который был чуть старше самого немца на год-другой. Толпа закрывала человека, с которым говорили эти двое. Они были очень разными. Тот, что старше, был полной противоположностью того, что младше. Но Виктор долго на них внимание не обращал, когда заметил Чехословакию рядом с ними. —«Значит доверенные лица Германской Империи,» — подумал он и сразу же скрылся, чтобы его не видели. Чехословакия может быть ему бы и помог, подойди Виктор к нему. Но разве кто-то специально уходит от детей и даже не пытается их найти? Виктор всё понял, Чехословакия чётко показал то, что здесь их пути расходятся, и дальше Виктору надо как-то самому. И Воскресенский всё понял, он не был возмущён или обижен. Оставалось лишь одно – обдумать дальнейшие действия. Из Германии он должен попасть во Францию. Франция – страна, которая воюет с Германией, и логично, что сначала надо попасть в Нидерланды (в Бельгию нельзя попасть по той же причине, что и во Францию).       Ноги болели, очень хотелось куда-нибудь присесть. Но опускаться до такого же состояния людей, которые сидят на полу, не хотелось. Было два варианта – наконец-то сесть на пол и засунуть всё своё царское достоинство в жопу, или же так и продолжать стоять и пялиться в одну точку, пока остальные люди на тебя озираются. Виктор, естественно, выбрал второе. Царская натура = брезгливая натура. Виктор отошёл подальше от того места, где совсем недавно увидел каштановую голову чеха. В мыслях вертится лишь один вопрос: «Кто эти парни?» Хоть это никак и не было связанно с самим Виктором, узнать было бы всё же интересно.       Витя подошёл к одному из выходов и рядышком присел на корточки. Так хоть немного, но было лучше. Ноги не так гудели. С противоположной стороны лежала женщина, она была грязной, от неё воняло. Виктор лишь повёл носом и отвернулся в другую сторону. Там было размашистое окно. В окне голубое небо.       Всё здесь было таким странным и непохожим. Здесь всё было не так, как в России. Не так, как было в Чехословакии. Не так, как было в Польше. Всё здесь было особенным. Не таким, как было где-либо ещё. И Виктору, наверное, нравилось. Здесь ощущался своеобразный уют и комфорт. Даже на этом вокзале, где было уйму бездомных и сирых. Даже здесь ощущалось что-то особенное. Возможно – близкое спасение, а возможно что-то более возвышенное. И Виктор начинал размышлять: «Германия, хоть и не на долго, но спасёт меня от возможного преследования, от РСФСР. И чтобы попасть во Францию брату нужно разрешение Германской Империи, которое он не получит из-за войны. Но чтобы попасть во Францию, мне нужно попасть в Нидерланды. Главный вопрос: как попасть в Нидерланды? К тому же, за какие деньги?» – и это затрудняло. В голову не приходили никакие толковые мысли. Вдруг Виктор взбесился, но лишь надул щёки, с рождения учили скрывать эмоции и это уже вошло в привычку: «А бабушка не подумала о том, как её внуки будут добираться до её чёртовой резиденции?! К тому же когда в мире такая вакханалия творится!» Вдруг над ухом раздался чей-то приятный голос: — Du bist nicht lokal. Nicht deutsch. Ist das richtig? — говорили, естественно, по-немецки. Виктор от неожиданности резко дёрнулся. Это был снова тот парень, который недавно его в спешке задел. В близи немец был ещё красивее. Оглядываясь по сторонам, Виктор не заметил ни черноволосого, ни Чехословакии. — Их здесь нет. Но ты их знаешь. Повторюсь: кто ты? — этот немец был проницательным и сразу же заметил что-то подозрительное. Виктор думал, что ответить. Но решение было одно. — Я Иоанн. А вот кто вы и что вам от меня надо? — Русский значит. — подметил немец. Виктор удивился: — С чего вы взяли? — У тебя совсем незаметный, но всё-таки имеющийся акцент, — объяснил немец, протягивая руку. Виктор встал, — Ну что же, Иоанн, меня Клаусом звать. Только вопрос у меня тот же. Кто ты? — Виктор не знал, что ответить. Но на ум пришло самое логично и то, до чего докопаться будет довольно странно. — Я человек. — и сразу же Виктор протянул руку к своей правой щеке, молясь, чтобы мазь не размазалась. Немец закатил глаза. — Логика в тебе зашкаливает. Я не об этом, умник, — недовольно говорил Клаус. Виктор вздохнул, какая вообще разница этому фрицу? — А вам, собственно, какое дело? — спрашивал в ответ Воскресенский. — Ха, — усмехнулся немец, — да никакого. Просто интересно было, чего ты так пронзительно на нас пялился. А теперь бывай, Ваня, — махая рукой, Клаус попрощался с ним. Виктор, не смотря в его сторону, обратно сел на корточки. —«Ваня… и в самом деле, — думал Виктор — Зачем приходил, что хотел? Непонятно,» — Виктор жалобно вздохнул. Сейчас перед этим немцем Виктор был как на допросе. Зато можно было гордиться, что он, как самый верный своей стране партизан, ничего не выдал. Виктор улыбнулся. Конечно это был глупый повод для гордости, но Воскресенский всё же после этого как-то воодушевился. —«Так, — протянул он, — и что дальше?»       А дальше, как оказалось, – хуже.       На улице уже стемнело, Виктора клонило в сон. На него с каким-то любопытством и жаждой глядела та самая женщина, которая лежала по другую сторону от выхода. Воскресенского это раздражало и немного даже пугало. Он сглотнул и уставился на неё в ответ. Лучшая защита – это нападение. Она немного удивилась и прошептала. — Schöne Ohrringe, wahrscheinlich teuer, — она облизнула пересохшие губы. Виктор сначала не сразу понял о чём эта мадам, но потом до него дошло. У него в ушах были серёжки. Серьги были сделаны из янтаря и весили немало, что означало, что и дадут за них немало. — А ведь и вправду, — вырвалось у него с уст на родном. Он подскочил и вышел с вокзала. Его целью должен стать любой ломбард. Конечно его он грабить не собирался, а собирался он туда, чтоб эти серьги продать. Оставалось молиться, чтобы у него их купили больше, чем за 1000 марок.       По итогу первый попавшийся «Pfandhaus» уже был закрыт и пришлось сидеть у его дверей ждать, когда он откроется. Когда же он открылся, мальчика встретил на вид милый старичок, который назвал себя Берндтом Мюллером. Мужчине на вид было не больше 60-ти лет. Тот с радостью пригласил Виктора внутрь своего рабочего места. После взвешивания янтаря, оказалось, что он весит всего-лишь 100 грамм, но Воскресенский всё же был и тому рад, ведь он получил 1432 марки. Этого как минимум должно было хватить на один билет от Берлина до Амстердама. Как максимум этого должно было хватить на один билет от Берлина и до Амстердама и билет от Амстердама до Парижа. Но это если повезёт. И Виктору оставалось молиться, чтобы цены не оказались бешенными. Хотя это было глупо, ведь наверняка большинство людей в такой ситуации хотели бы сбежать в соседнюю страну, у которой была хорошая экономика. Сам Виктор как и преимущественная часть населения РСФСР стали беженцами, не желающими такой власти. Власти из необразованного класса населения, глупых невежд. Если бы всё это не обрушилось на род Воскресенских, то Виктор не вошёл бы в их число. И он был в этом уверен.       Виктор шёл. Не знал пока куда, ведь дорогу до вокзала, на который он вместе с Чехословакией прибыл, он забыл. Но Виктор верил, что в этом ничего страшного нет. Он всего-лишь в другой, абсолютно чужой стране, где русских не жалуют. Там, где он знает абсолютное ничего и никого. И сейчас это даже его не так пугало, как раньше. Он либо смирился, либо же все эмоции просто иссякли. Но факт оставался фактом, Виктору просто уже было как-то по барабану. Поворачивая голову, Виктор заметил красивую черноволосую девушку. Она была одета в лёгкое летнее платье фиалкового цвета, совсем как глаза Виктора. Она тоже его заметила и спросила с явным австрийским акцентом: — Что-то случилось? Виктор кивнул. — Извините, что отвлекаю, но я немного заплутал и не знаю дороги до вокзала. Можете ли вы мне подсказать? — Виктор чутка смутился пронзительному взгляду голубых глаз. — Без проблем, — начала девушка, — мне тоже на вокзал нужно, я обратно в Вену уезжаю, а тебе куда? — поинтересовалась она. — В Амстердам, — без лишних слов ответил Воскресенский. Она подошла ближе к Виктору и встала в метре от него. Протянув руку, она сказала: — Я Гели Раубаль, а ты? И вдруг Виктора осенило. Тот парень, которого он встретил на вокзале, Клаус вроде – это младший сын Германской Империи от второго брака. А Гели Раубаль является его кузиной, дочерью Австро-Венгрии. Но русский решил не показывать своей осведомлённости и неприязни к девушке, ведь она была к нему мила, да и к тому же совершенно не виновна в начале Великой войны. — Иоанн де Мишель. — он пожал ей руку.

***

      Анхальтский вокзал, построенный ещё в конце прошлого века, выглядел как новенький. Виктор зевнул, почему-то клонило в сон.       Фрау Раубаль была красивой. Складной, нежной, идеальной кандидатурой на роль примы-балерины балета «Жизель». Её движения были мягкими, она не ходила, а порхала. Но по сравнению с русскими дамами она была довольно высока, может даже выше некоторых русских мужчин. Метр 65-70 точно был в ней. Глаза были тёплого голубого цвета, как летнее или даже поздней весны небо. Черты её лица были острыми, губы алыми и пухлыми, глаза обрамляли длинные чёрные ресницы, волосы у неё короткие были собраны в своеобразную причёску, Виктор не знал её названия. В России были больше популярны длинные волосы, но, если Виктор не ошибался, то Влада Ивановна тоже носила что-то похожее. По крайней мере так она была изображена на портрете. Бабуля была приверженкой старого, из-за чего когда появились фотоаппараты, она наотрез отказалась фотографироваться. Да Виктор и сам не фотографировался, не удосужилось. Хотя если бы не Иван, то его специально всё равно бы фотографировали для биографии, которую должны были подать в школу. Но видимо не судьба. Да в целом это сейчас и не важно. Важно другое – сколько стоит билет до Нидерландов.       Гели шла впереди, но периодически проверяла: идёт ли её подопечный за ней, не отстаёт ли. И Виктор шёл и, вроде как, пытался не отставать. Сейчас же Раубаль повернулась полностью к Виктору и спросила: — Извини, Иоанн, но меня всё одолевает любопытство. Куда же тебе, в таком раннем возрасте, на вид тебе не больше 12-ти, надо ехать одному, раз уж тебе понадобился вокзал дальнего следования? А вот Виктору стало интересно все ли европейцы такие любопытные? То Шикельгрубер, то Раубаль. На её вопрос Воскресенский не спешил отвечать. Пораскинув мозгами, Витя пришёл к выводу, что вполне может рассказать ей куда собирается ехать. Австрийцы ещё больше ненавидят русских из-за сложившейся ситуации, чем те же немцы. По идеи проблем возникнуть не должно. Виктор как минимум на то рассчитывает. — В Нидерланды. Не знаете, кстати, сколько примерно стоят билеты? — Виктор не очень-то долго думал над ответом. — Нидерланды? Один? Там хоть кто-то тебя встретит и приютит? — сразу же несколько вопросов задала Раубаль. Виктор отрицательно кивнул. — Там, нет. Мне оттуда во Францию надо, там… мои родители, — вспоминая историю жизни Антона Павловича Чехова, Виктор припоминал, что он где-то в 14-15 лет жил один и так же сам зарабатывал. — А в Германии ты что делал? — очередной вообще её не касающийся вопрос. Но грубить девушке – это неприлично. — Учился, — и Виктор мысленно сразу представил во что он сейчас был одет, — да вот только разорилась наша семья. У отца был паб здесь, да прикрыли его. Отец и мать на родину, а я доучиваться, поскольку за обучение было заплачено уже на два года вперёд, — Виктор на ходу придумывал себе свою новую биографию и пока вроде бы всё было правдоподобно. Гели удивилась. Естественно, домашняя девочка, в которой, Виктор был уверен, души не чаяли ни отец, ни мать, не знала и не представляла, как в таких условиях возможно было жить. Гели Раубаль – домашняя девушка, которая никогда в жизни не попадала ни то что в жизненную ситуацию Иоанна, она никогда не будет на месте Воскресенского. И Виктор был в этом уверен, потому что у Раубаль не было свихнувшегося брата. — Ничего себе. Получается, что ты живёшь один с 10-ти лет. Я бы так не смогла. —«Ещё бы,» — подумал недовольно Виктор. — Так сколько примерно стоят билеты до Нидерландов? — может теперь Раубаль его услышит и не будет задавать только те вопросы, которую интересуют её саму. — Билеты?.. — ещё не отойдя от шока переспросила Гели, Виктор кивнул, — ах, билеты. Наверное марок 500. Купить их можно там, — указывая рукой на кассу, сказала она. Виктор закатил глаза, он бы и сам разобрался. До Германии он же как-то доехал. Хотя ему все везде помогали. Здесь, например, Раубаль. Но это не важно. Не говоря ничего, он пошёл за билетами. — До свидания, Иоанн! — смотря на часы, которые висели на стене, крикнула она. Через пять минут должна начаться посадка на поезд Берлин-Вена. Виктор ей ничего не ответил.       Он подошёл к кассе, за ней сидела пожилых лет Фрау. На груди у неё был… была карточка, на которой было написано, кажись, её имя. Фрау Агна Лихтенберг. — Здраствуйте, Фрау Лихтенберг, — поздоровался Виктор, та ему лишь в ответ кивнула, — можно у вас узнать: есть ли и сколько у вас стоит билет до Нидерландов? — Можно, отчего же нельзя. Город-то какой? — Виктор слегка опешил. Так легко. — Ээ, Амстердам, — запинаясь, ответил Виктор. Женщина начала перебирать какие-то бумаги. — Вот, — начала она, — Нидерланды, Амстердам, приедешь на Центральный вокзал. Стоит 534 марки. Но сначала покажи-ка мне своё удостоверение, — смотря на него пронзительным взглядом, попросила она. Вместе с удостоверением Виктор достал сразу же и деньги. — Мм, смотрите-ка, у тебя, пацан, даже 1000 купюра есть. Редко их сейчас встретишь, все со своими монетками, — принимая и проверяя на поддельность деньги, Фрау Лихтенберг отдала Воскресенскому сдачу, удостоверение и билет на имя Иоанна де Мишеля. — Спасибо, — поблагодарил её Виктор. Отойдя от кассы, он только сейчас смог дышать полной грудью. Там Витя ощущал настоящий, чистый, звериный страх. Что если бы эта бабулька догадалась, что документы поддельные и нифига он не Иоанн. Тряслось абсолютно всё. И Виктор вполне мог сравнить этот страх с тем, который он испытывал, стоя за спиной умирающей матери. Виктор сфглотнул. Сейчас всё в порядке. Осталось только пережить такой же стресс, когда он сядет в поезд, и начнут проверять документы. Там их будут проверять в несколько раз тщательнее. Виктор весь трясся, как осиновый лист на ветру. Иногда в голову проникали подлые мысли, которые прямым текстом кричали ему никуда не ехать. Если кто-то узнает, что он находится здесь нелегально, его же депортируют обратно в Россию, а там Виктору уж точно несдобровать. Только бы всё вышло хорошо.       Посмотрев на билет, Виктор увидел, что поезд приезжает только в шесть вечера, и почти весь день у него свободен, что, наверное, было хорошо. Хотя он точно не знал, ноги всё ещё болели, и куда-то идти совершенно не было сил, а так же здесь, на вокзале, совершенно не было места, чтобы где-нибудь сесть бедному русскому мальчику. Виктор жалобно вздохнул. Ладно уж, как-нибудь прорвётся.