Небо над нами

      К своим пяти годам Сора хорошо усвоила, что такое смерть. Она была трагична и столь ужасна, что Сора не видела в мечте умереть на поле боя никакой чести.       Разумеется, она не участвовала в сражениях между кланами, но не раз помогала лекарю с раненными, и даже доводилось омывать мертвые тела, готовя их к последней церемонии.       Отрубленные конечности, обезображенные взрыв-печатями лица, стоны, полные боли, уже не вызывали в Соре неконтролируемого ужаса. Она уже не ребенок и должна приносить пользу клану тем способом, каким могла.       Об этом сказал ей не так давно отец.       Мадара, по обыкновению хмурый, тогда казался особенно злым и страшным. Сора подняла на него заплаканные глаза, некультурно шмыгнула носом, тут же утирая ребром ладони соплю.       В мыслях, одна хуже другой, уже мелькало раздраженное лицо матери. Узнай она, что отец увидел ее в таком жалком положении, ни за что бы не простила. — Так и будешь сидеть здесь и жалеть себя? — спросил у нее отец. Он вряд ли специально искал дочь, ведь она постаралась спрятаться в самом темном и неприметном уголке, чтобы дать волю чувствам. Но Мадара очень внезапно вышел из-за угла, направляясь, очевидно, куда-то по своим делам, но остановился, заслышав ее хныканье, повернул голову и уставился на дочь таким взглядом, будто до конца не мог поверить, что это его ребенок сидит тут и плачет.       Сора вздрогнула от тона его голоса, тут же вскочив на ноги и сжав кулачки, она постаралась убрать с лица это жалкое, недостойное химе великого клана, выражение. — Я не жалею себя! — пылко возразила Сора вместо причитающихся случаю извинений.       Мадара заинтересовано вскинул бровь, будто поощряя дочь продолжить. Но Сора молчала слишком долго, поэтому отец вкрадчиво спросил: — Вот как? И как же, по-твоему, это называется? — Я жалею не себя, а тех, кто погиб.       И снова на лице отца появилась эта отчужденная холодность и строгость. Он сделал шаг к Соре, смотря на нее так, будто видел впервые.       Может, впервые он просто действительно увидел ее, разглядел за уготованной ей с рождения судьбой нечто большее и значимое. — Жалей тех, кто остался. Думай о тех, кто все еще сражается, — нравоучительно произнес Мадара. — И вместо того, чтобы лить слезы и быть обузой, лучше стань полезной семье.       Говоря слово «семья», Мадара имел в виду, конечно же, весь клан, а не ближайших родственников. Но мама крепко накрепко вбила в голову дочери, что семья — это мама и папа, и братья, которые были величайшей драгоценностью, надлежащую оберегать ценою жизни.       Сора нахмурилась, пытаясь осознать и прочувствовать, данное ей напутствие. Если отец считал, что ей важно узнать об этом, то значит это так и есть.       Семья — это клан, а в клане все должны работать ради общего блага.       Только что было тем самым благом? Сора пока не знала и не понимала таких сложных вещей. Она хотела спросить об этом Мадару, но, лишь взглянув в его строгое лицо, тут же передумала.       Не так давно он стал главой клана. Видимо, это накладывало на него много новых дел, которые мешали ему навещать их. Мама всегда ждала Мадару, надеясь, что он придет на ужин именно в их дом, а не к своей жене.       Жена-то у него — Учиха по рождению, и сыновья ее тоже чистокровные Учихи.       «Гадина» — именно так называла соперницу мама, но строго настрого запретила Соре произносить это слово в отношении госпожи вслух.       Мама Учихой была не по крови. Она была из клана шиноби-отступников, которые в свое время не нашли согласия среди своих семей, потому и сбились в кучу, держась друг за друга. Мама была уже из третьего поколения и почти не имела особых талантов, кроме как разбавленной крови Узумаки, затесавшейся где-то в родословной.       Белая ворона.       Но к ее детям, разумеется, относились совсем по-другому. Они родились Учихами, принадлежали клану. И однажды братья Соры встанут бок о бок с их отцом в битве с ненавистными Сенджу.       Мама всеми силами старалась стать своей в этом гордом, великом клане. Но Сора всегда была ее главным разочарованием, родившись первой.       Сора и сама чувствовала себя чужой среди своих. Недолюбленной, нежеланной. Разумеется, ее никто не обижал, каждый член клана понемногу учил ее чему-то; улыбались и общались с химе вполне дружелюбно.       Только «семья» было для Соры таким же обычным словом, как множество других: небо, луна, звезды… Оно было большим, сильным, важным, но не находило внутри должного отклика. В своей собственной семье Сора чувствовала себя никому не нужной и бесполезной.

***

      В тот день, когда ей исполнилось пять, клан Учиха прощался сразу с двумя своими сыновьями.       Мальчишки… Старшему из них было всего восемь. Обоих возложили на костер, полностью накрытых белой тканью. Смерть изуродовала их до неузнаваемости, отобрав любые человеческие черты.       Огонь поглощал тела, наполняя воздух смрадным, удушающим запахом. Ветер как раз дул в сторону живых, но никто не изменился в лице, сохраняя холодно-печальное выражение.       Сора тоже старалась не выказать отвращения. Стоя рядом со своим дядей Изуной, она держала глаза открытыми, не позволяя себе ни на мгновение отвести взгляд.       Глазницы нещадно жгло от попадающего в них дыма, слезы собирались в уголках, размывая фокус перед ней. Сора надеялась, что ни одна слезинка не скатится по ее щекам.       Отец бы не одобрил. Он уже сказал, что лить слезы — бесполезная трата времени, а разве Сора была бесполезной? О, разумеется. Ведь она не защитила своих братьев: те двое были ее семьей, родными, пусть матери у них были разные.       Еще вчера они шутливо толкали ее, зазывая поиграть, а уже сегодня их больше не было, и плакать по ним было попросту неприлично.       Старший, тот самый, которому было всего восемь — был сыном Изуны, а второй ее отца — Мадары.       Ее мать стояла у него за спиной, держа за ручку ее братика, того, кого любила еще тогда, когда даже не знала, как он выглядит. Второй сын, родившийся недавно, находился в перевязи у нее на спине.       Остались лишь они трое — дети Учихи Мадары — будущее клана, его надежда. Остальных забрали Сенджу. — Они убивают нас и приносят в жертву своим богам, — нравоучительно объяснял ей страшную правду тот самый мальчишка с травами. Катсу Учиха был не сильно старше самой Соры, но казался ей знающим все на свете.       Пару лет назад они оба верили в то, что клан Сенджу — демоны воплоти. По крайней мере двое братьев: Хаширама и Тобирама, а остальные приносили им в жертву детей Учиха.       Сейчас Сора не знала, чему верить. Может, и правда братья Сенджу были демонами, ведь только демоны могут отобрать жизнь у ребенка. Забрать таким ужасным, мучительным, кровавым способом.       Сора не выдержала — сглотнула подступившую к горлу тошноту и крепко зажмурилась. — Не закрывай глаза. Смотри, — приказал ей дядя Изуна, будто все это время наблюдал за ней, хотя на самом деле это было вовсе не так. Он не смотрел на племянницу, его взгляд был обращен вперед, прикован к ритуальному костру, где вместе с дымом его сын возносился к богам.       А Сора во все глаза смотрела на дядю и не понимала, почему тот не плачет, ведь его ребенок умер, он больше никогда не обнимет его и не похвалит за успехи. Он не скажет ему столько важных вещей и не научит больше ничему.       Но Изуна не плакал, как не плакал никто из мужчин. Только где-то позади, в задних рядах раздавались одинокие женские всхлипы.       Соре стало ужасно жаль дядю. Он был сильным, талантливым шиноби, об этом знали все, но о том, что он мог быть сильным и в таких ситуациях, Сора даже и не догадывалась.       Она на миг подумала, а что, если бы это ее брат, один из тех, кого мама сейчас держала на руках, горел в том погребальном костре, она бы смогла так же стойко держаться? Наверное, ей бы хотелось, чтобы кто-то обнял ее и сказал что-то ободряющее.       Именно поэтому она схватилась своей маленькой ручкой за широкую, мозолистую ладонь дяди Изуны и поймала на себе его удивленный взгляд: тот был отстранен и пасмурнен, наполнен болью и печалью.       Сора сжала его пальцы крепче в жесте поддержки. И не находила никаких слов утешения.       Они так и стояли до окончания церемонии, а потом в поле зрения появился отец.       Он был так же хмур и пугающе холоден. Мадара взирал на дочь с высоты своего роста тяжелое, мучительно долгое мгновение, а потом сложил руки на груди и кивком головы велел ей идти к матери.       Сора послушно отпустила руку дяди, склонила голову в поклоне, как ее учила мать, и поспешила уйти. — Бедные-бедные, — услышала она разговор двух женщин и остановилась зачем-то, вслушиваясь в их тихие слова. — Такие молодые. До каких же пор эти проклятые Сенджу будут убивать наших детей? — Тихо ты! — шикнула на нее другая. — Они погибли с честью. — Теперь Сора-химе старшая. — Ну и что? Она же девочка. Клан возглавит один из ее братьев.       Другая вздохнула, прикрыв глаза. — Да. Если доживут.       Почему, если она старшая, то клан достанется одному из ее младших братьев? — подумала Сора. И, как обычно, побежала искать Катсу, чтобы выяснить этот вопрос. — Ты же девчонка, — как само собой разумеющееся ответил ей приятель. — И что же, что я девчонка? — обиженно насупилась Сора. — Я ведь тоже шиноби. Сегодня мне исполнилось пять, а значит скоро меня начнут обучать. — Вас, девчонок, учат, чтобы вы могли защитить наши дома в отсутствие мужчин. Женщины не могут быть такими же сильными воинами, — авторитетно заявил Катсу.       Эти слова тронули Сору намного сильнее, чем должны. Детская обида и упрямство вспыхнули в ней, словно спичка.       В тот день она решила, что во что бы то ни стало станет самым сильным шиноби, и тогда отец сможет гордиться ею.