Хроники Санктуария

3. Товарищи нефалемы Кеджистанские пустыни поражают своим величием, простором и обилием жалящей мошкары. На первый взгляд эти паразиты могут показаться безобидными, но если умело катапультировать их в заданном направлении, подкрепив мощность атаки призывом парочки здоровенных демонов из глубин Преисподней, то можно достичь очень хороших результатов в устранении противника. Именно эту тактику и взяла на вооружение возглавляющая Тёмный Культ ведьма Магда, когда Сэль, Мильтон и Триган с боем пробились к её логову. Ровен остался в городе. Друзья наглядно убедились в его боевом мастерстве, позволявшем крестоносцу в одиночку расправляться с ордами нечисти, так что рыцарю было поручено спасать людей, которых растащили по городским подвалам сектанты со своими демоническими прихвостнями. Два стрелка, которые в данной ситуации тоже не отказались бы от прихвостней, и некромант отправились разбираться с ведьмой. Магда к тому времени неплохо обустроилась в главном зале городской ратуши, и, как только туда ворвались трое друзей, она тут же устроила им тёплый приём. В зале клубились невообразимые по своим размерам стаи ядовитых пустынных мух, и ведьма обладала способностью управлять этими насекомыми. Она приказывала мухам яростно жалить троих людей, осмелившихся потревожить её покой, и мухи с готовностью выполняли её приказы. С помощью стрел можно одолеть практически любого противника, и аскари с охотником прекрасно это знали. Но не хуже этого они знали, что стрелять из лука по насекомым – не самая лучшая идея. Сэль разочарованно думал о том, что ему надо было взять с собой не лук, а большую двуручную мухобойку, Триган разгонял тучи насекомых руками, и только от скелетов Мильтона была хоть какая-то польза. Выпуская из костлявых ладоней потоки пламени, скелеты сжигали мух на лету, а сам некромант стоял на коленях и сжимал руками виски, отдавая все свои силы на поддержание магической связи со скелетами. Триган и Сэль вели непрерывную стрельбу по фигуре Магды, но насмешливая ведьма с завитыми в два толстых рога фиолетовыми волосами вовремя успевала набрасывать на себя магический щит, от которого стрелы отскакивали, как горох от стены. Стрелкам лишь несколько раз удалось пробить её колдовскую защиту, но ведьму это только ещё больше разозлило. Магда начала призывать демонов. Растопырив в воздухе руки с длинными ногтями, ведьма читала такие заклинания, каких порядочным людям лучше не знать, и из песка на полу вырастали зловещие тёмные фигуры адских тварей и здоровенных ящеров. Демоны всё прибывали и прибывали, они лезли из всех щелей и углов, так что Тригану и Сэлю пришлось забыть о ведьме и начать отбиваться от её назойливых прислужников. Демоны оттесняли стрелков друг от друга, и Сэль, выпуская стрелу за стрелой, на несколько мгновений задумался о том, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь прикрыл ему спину. Триган словно прочитал его мысли. Он кувырком перекатился к Сэлю, встал рядом с ним и крикнул: - Спина к спине! Теперь два стрелка стали одной боевой машиной, осыпающей противников градом стрел, летящих во все стороны. Но демонов становилось всё больше, а стрел – всё меньше, скелеты Мильтона же были заняты борьбой с роящимися насекомыми, поэтому затянувшийся бой не предвещал друзьям ничего хорошего. Через какое-то время в зал ворвался и крестоносец, но демонов к тому моменту было призвано так много, что рыцарь не смог пробиться к ведьме и оказался зажат в углу. На короткий момент всё стихло. Сновавшая туда-сюда ведьма в лиловой мантии вдруг замерла на месте, потянулась рукой к своему затылку, но, так и не успев дотянуться, резко выдохнула и упала на пол лицом вниз, и в ту же секунду призванные ею демоны отправились обратно в ад. Ведьма больше не подавала признаков жизни. Так и не поняв, что произошло, Сэль опустил лук и посмотрел на неподвижно лежащее на полу тело Магды. Из её шеи торчал миниатюрный сюрикен, похожий на звёздочку. Стрелки, некромант и крестоносец растерянно огляделись по сторонам, даже два скелета-стража замерли в недоумении. Наконец, из тёмного угла зала вышел человек, столь искусно прикончивший ведьму. Им оказалась женщина с бледным лицом, тонкими губами, очень коротко остриженными чёрными волосами и крючковатым носом, напоминающим орлиный клюв. Её чуть раскосые оранжевые глаза тоже наводили на мысли о некой хищной птице. Гулко стуча по полу стальными сапогами, в которые были заправлены бархатные тёмно-красные штаны с металлическими щитками на бёдрах, женщина несколько раз обошла по кругу медленно остывающий труп ведьмы, словно красуясь перед друзьями, чтобы они смогли как следует её разглядеть. Её грудь стягивал мягкий чёрный корсет, а в руках она сжимала два острых тройных катара, похожих на когти лакуни – настолько острых, что ни у кого из присутствующих не возникло и тени желания проверять на себе их остроту. Завершался же образ незнакомки красующейся на её левом плече татуировкой в виде рунической записи числа «1000». - Вот так-то, мальчики, - произнесла женщина твёрдым, жёстким, но несколько насмешливым тоном. - Эмм... приятно познакомиться, - выразительно изрёк Триган. - Взаимно, - кивнула женщина. – Меня зовут Жанри, я ассассин из ордена Виз-Джак'Таар... - ...мастер по выслеживанию и устранению подозрительных магов, - продолжил охотник и улыбнулся. – Признаться, я думал, вас уже не осталось. - Индюк тоже думал, - сухо сказала убийца. – Далеко не всё, что приходит тебе в голову, вправе считаться мыслями. - Благодарю за помощь с ведьмой... – начал было Сэль, но так и не договорил. Едва взгляд Мильтона упал на татуировку на плече женщины, с некромантом сделалось что-то странное. Из его кривого тонкого носа обильно хлынула кровь, он вскрикнул, обхватил голову руками и заметался по залу из угла в угол. - Нет... только не это! Нет, – до смерти перепуганным голосом повторял он, пока не потерял сознание. Мильтон свалился на пол и скелеты-стражи тут же рассыпались в прах. Удивлённый Триган подошёл к некроманту и похлопал его по щекам. - Тьфу ты, - разочарованно молвил он. – Этот хренов страдалец опять в обморок грохнулся. - С чего бы это? – недоумённо спросил Ровен. Жанри, лязгая сапогами, направилась к Мильтону. Она склонилась над лежащим без сознания некромантом и неожиданно переменилась в лице. В её огненных глазах сверкнуло искреннее удивление. - Мильтон? Хм... я чуть позже расскажу, в чём тут дело. А сейчас надо убираться из этой дыры. - Значит, вы знакомы, - скривился Сэль. – Ладно, это не важно. Важно то, что до Калдея больше недели ходьбы, и мы сдохнем раньше, чем дойдём. Убийца ничего не ответила. Вместо этого она подняла вверх руку, очертила в воздухе овал высотой в человеческий рост, и на этом месте тут же возник портал. - Пешком ходят только нищеброды, - сказала Жанри. – А мы телепортируемся в тайный лагерь близ Калдея. Так что ноги в руки – и вперёд. Ровен быстро сбегал за сундуком, Сэль взял на руки Мильтона, и все пятеро, как и обещала убийца, телепортировались в небольшой лагерь в скалах, у подножия которых раскинулся Калдей. - Честно говоря, я не очень люблю телепортироваться, - сказал Ровен, с грохотом вывалившись из портала. – У меня от этого голова болеть начинает. - Пить меньше надо, - сердито бросил Сэль. Аскари уложил Мильтона в тени от скалы прямо на растрескавшуюся от сухости глинистую землю. Триган успел раздобыть в лагере воду и выплеснул её на некроманта. Некромант застонал и схватился дрожащими пальцами за свои узкие плечи, словно защищаясь от неведомой опасности. Жанри подошла к нему, села рядом, провела ладонью по его обожжённой щеке и неожиданно ласковым голосом произнесла: - Ну здравствуй, Мильтон. Вот мы и встретились. Чудовищность Великого Конфликта сводится не только к тому, что люди вынуждены лицом к лицу сталкиваться с отродьями Преисподней, не ведающими ни жалости, ни здравого смысла. Великий Конфликт сталкивает людей и друг с другом. Весь Санктуарий наполнен подозрениями, недоверием и страхом; люди с сомнением косятся друг на друга и каждый из них готов увидеть приспешника демонов в ком угодно – кроме, разумеется, самого себя. Часть этих подозрений справедлива, но только лишь часть. Мильтон знал это на собственном опыте, поскольку ему намного чаще, чем кому-либо другому, предоставлялась горестная возможность как следует поразмыслить над этим – как и в тот раз, когда он снова оказался в темнице по обвинению в связи с тёмными силами. Это было в Кингспорте много лет тому назад, так много, что даже сам Мильтон не мог сказать, сколько именно. Шёл двенадцатый день допроса. Некроманту вывернули челюсть, сломали левую руку, а в правую забили несколько раскалённых гвоздей. Когда тюремщики, наконец, оставили его, он уже был без сознания. Чувства вернулись к заключённому только через несколько часов, и он долго сидел на полу, дрожа от холода и собственного бессилия. Он не шевелился, поскольку каждое движение причиняло ему невыносимую боль. Болели травмированные руки, болела спина, с которой накануне тюремщики тонкими полосками срезали кожу, болели отбитые внутренности и сломанные рёбра. Мильтон молча смотрел в крохотное окошко, расположенное под самым потолком камеры, и совершенно ни о чём не думал. В ту ночь на безоблачном небе сияла особенно яркая луна, холодный свет которой очерчивал на изувеченном лице некроманта резкие, глубокие тени. Некромант смотрел на луну, луна смотрела на него, и жить не хотелось, но и умирать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Разве только покурить – к тому времени Мильтон уже успел хорошенько пристраститься к хмырь-траве. Некромант надеялся, что к утру он соберётся с силами и попробует поднять каменного голема... и что? Снова оставлять за собой дорожку из трупов? Сама мысль об убийстве была для него отвратительна, так что он решил оставить её на потом – всё равно сейчас он не мог поднять не то что голема, но даже самого себя. Ему было тяжело дышать. После многодневных истязаний он чувствовал себя на редкость отвратительно, но полная луна как будто бы придавала сил измученному преступнику. Он всегда чувствовал свою связь с луной, и когда он из окна темницы смотрел на ночное светило, ему становилось немного легче – по крайней мере, в ту ночь он совершенно точно был в этом уверен. Равно как и в том, что ни в какие связи с демонами он не впутывался и впутываться не собирался, несмотря на все усилия тюремщиков, которые самыми радикальными методами старались убедить его в обратном. Молчаливые размышления некроманта были прерваны скрипом открываемой двери. Кто-то вошёл к нему в камеру, и он безнадёжно подумал: «Ну вот, сейчас начнётся. Что они на этот раз придумают?» Мильтон в отчаянии опустил веки и долго не решался посмотреть на своего очередного палача. А вошедший человек тем временем подошёл прямо к нему и остановился в раздумьях. Напряжённое молчание тюремщика было для Мильтона ещё хуже, чем если бы этот тюремщик его ударил, так что отважившись, наконец, поднять взор на ночного визитёра, некромант увидел в лунном свете фигуру высокой женщины в чёрном плаще. Её лицо было скрыто длинным капюшоном, зато на плече гостьи Мильтон разглядел руну, которая была ему известна – этот простой символ обозначал число «1000». - Имя, - властно сказала женщина, почувствовав на себе его взгляд. - М... Мильтон, – некромант дрожащим голосом назвал своё имя. Женщина выразительно поставила руки на пояс и снова обратилась к узнику: - Мильтон. Отлично. Ну давай, Мильтон, рассказывай, кому из Владык Преисподней ты служишь. - Я никому не служу, - за минувший день Мильтон, кажется, повторил эту фразу не одну сотню раз. - А не врёшь ли ты? – ехидно спросила ночная гостья. – Советую отвечать на вопросы честно, иначе я тебя быстренько по стенке размажу. - Пожалуйста, не делай этого, - зажмурившись и с трудом шевеля разбитыми губами, прошептал Мильтон. – Я говорю правду. Сапоги ночной гостьи громко стучали по полу, и каждый её шаг болью отдавался в висках некроманта, пока она ходила вокруг него и размышляла о чём-то своём. Мильтон, сам не зная, почему, решил, что женщина с татуировкой на плече пришла к нему с куда более простым намерением, чем могло показаться – убить его, и тем самым положить конец всей этой безобразной истории. Впрочем, с этим она не спешила, ещё больше изводя некроманта тревожным и страшным ожиданием. Обойдя вокруг него бесчисленное множество раз, гостья тяжело выдохнула и прислонилась спиной к холодной каменной стене, а Мильтон, плохо понимая, что вообще происходит, только обхватил себя за плечи дрожащими руками, на которых проступали глубокие тёмно-красные рубцы от цепей. Затем он опасливо поглядел на призадумавшуюся гостью снизу вверх, и, немного поколебавшись, всё же решился спросить: - Кто ты? - Можешь звать меня Тысяча, - сказала гостья, опускаясь рядом с ним на корточки. – Я инспектор, слежу за порядком в этом гадюшнике. И за тобой в частности. Женщина, представившаяся Тысячей, сбросила с головы капюшон, и Мильтон сумел разглядеть её одновременно грубое и изящное лицо с высокими скулами и загнутым книзу носом. Блестящие чёрные волосы Тысячи были аккуратно зачёсаны наверх и собраны в тугую косицу высоко на затылке, а тяжёлый взгляд её оранжевых глаз пронизывал несчастного некроманта до самых глубин его души. Мильтон с необыкновенной ясностью понял, что Тысяча верит его словам, поскольку её глаза видели его насквозь – и даже самый завзятый скептик не взялся бы с этим спорить. - Кури, - сказала Тысяча и протянула Мильтону самокрутку с хмырь-травой. Некромант молча и не без удовольствия сунул в зубы самокрутку. Тысяча наклонилась к нему, щёлкнула пальцами, и между ними вспыхнул крошечный огонёк – простейшее заклинание, которое под силу даже детям. Мильтон прикурил от этого магического пламени, и Тысяча молча наблюдала за тем, как он выпускает из чахлой груди тяжёлые клубы дыма. Когда с самокруткой было покончено, она безразличным тоном спросила: - Сильно тебя тут обработали? Идти можешь? Мильтон медленно поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов, держась за стену, чтобы не упасть. От только что выкуренной хмырь-травы он закашлялся и приложил ладонь к груди. Кашель некроманта был столь тяжёлым, что казалось, будто из его грудной клетки хочет вырваться заточённый в ней демон. Когда он сплюнул на пол кровью, Тысяча с недовольством покачала головой: - Плохи дела. - Да ничего, - усилием воли подавив в себе приступ кашля, произнёс некромант. – Это пройдёт. Всё проходит, и это тоже пройдёт. - Ладно, раз уж ты можешь умничать, то ноги переставлять тоже сможешь. Пойдём. Я тебя выведу. Всё происходящее не укладывалось у Мильтона в голове. Неужели Тысяча хочет отпустить его на свободу? Он был абсолютно уверен, что несколько минут назад эта странная женщина с татуировкой пришла к нему совсем с другой целью. Что же заставило её изменить свой план? Или... или она просто над ним издевается? Впрочем, это выяснится позже, сейчас есть более насущная проблема. - Отвернись, пожалуйста, - осторожно попросил некромант. - Это зачем ещё? - Прошу тебя, отвернись. Мне надо... по нужде. - А... – сообразила Тысяча. – Ну хорошо, давай, только быстро. У нас мало времени. Тысяча остановилась в дверях, изучая взглядом тёмный коридор подземелья. Она слышала, как Мильтон напряжённо скрипит зубами, делая своё критически важное дело. - Я всё, - наконец, сказал он ей. - Похоже, кровью ты не только харкаешь. Тебе нужен медикус. Некромант угрюмо вздохнул: - Да какой медикус станет лечить меня с моей-то Анафемой? - Ты отправишься в Вестмарш и найдёшь там брата Ансельма, - приказным тоном произнесла Тысяча. – Он приведёт тебя в порядок. Теперь пойдём. Быстро. Женщина сняла с себя длинный чёрный плащ и накинула его на узкие плечи Мильтона. Поддерживая некроманта под руки, она бесшумно провела его по тюремному коридору до самого выхода. Свежий ночной воздух приятно обласкал изнутри его лёгкие, и сразу стало легче дышать. Окольными путями Тысяча вывела Мильтона к окраине города. У широкой лесополосы она остановилась и сказала: - Дальше ты пойдёшь без меня. Иди через поля прямиком в Вестмарш и старайся не попадаться никому на глаза. Найди Ансельма и скажи ему, что тебя прислала Тысяча. Он обязательно тебе поможет. Ночная спасительница Мильтона ненадолго замолчала и пристально посмотрела на него. Некромант вздрогнул от её взгляда. Казалось, в оранжевых глазах Тысячи полыхало пламя Преисподней. Демонический взгляд женщины полностью подчинил и без того ослабленную волю некроманта, а затем она стремительным движением притянула его к себе и холодно поцеловала прямо в губы. - Всё, - строго вымолвила она. – Топай отсюда куда подальше и знай: если ты мне ещё раз где-нибудь попадёшься, я тебя собственными руками на первом же столбе вздёрну. Не найдясь ничего сказать в ответ, некромант пошёл прочь. Его губы долго кололо инеем после холодного поцелуя Тысячи. Плащ пропитался кровью и прилип к изрезанной спине, ноги Мильтона едва его слушались, сломанная рука распухла и перестала сгибаться. Но наученный горьким опытом некромант знал, что это всё когда-нибудь пройдёт. Мильтон пробирался по сонным полям, прячась в кусты от каждого шороха, и размышлял о том, что он только что ушёл от смерти. Более того, смерть сама отпустила его, чтобы потом найти. Тысяча... она могла и хотела его убить, но не убила. Она играет с ним по каким-то чудовищным правилам. Столь же чудовищным, как и пронизывающий до костей взгляд её горящих глаз... Спустя многие годы он по-прежнему видел в своих снах эти глаза и рунную татуировку на плече. Воспоминания о Тысяче были для него страшнее любого, пусть даже самого мучительного кошмара, и он надеялся, что эти воспоминания и сны никогда не станут явью. Мильтон ползал на четвереньках, закрывался руками, плакал и безуспешно пытался, подобно страусу, зарыть свою седую голову в оптимистично-жёлтый кеджистанский песок. - Не убивай меня, Тысяча. Пожалуйста, не убивай, - повторял он. - Да не собираюсь я тебя убивать, - с неумело выраженным благодушием говорила ему Жанри. – На кой чёрт мне это? Некромант глядел на неё с каким-то чудовищным страхом в глазах. - Ты... я помню, ты обещала меня убить. - Я соврала, - просто сказала убийца. Триган и Сэль к тому моменту уже порядком устали от всего этого глупого театрального представления. Они битый час успокаивали разволновавшегося некроманта, но толку от их успокоений не было и в помине. Наконец, Ровен взял это дело в свои крепкие руки. Он пообещал аскари и охотнику, что уладит ситуацию, и принялся разыскивать в лагере целителя, а два стрелка, воспользовавшись моментом, решили немного развеяться. Вниз от тайного лагеря тянулась узкая горная тропинка, которая вела прямиком в Калдей. Неспешно спустившись по ней к подножью скалы, Триган и Сэль очутились на широкой площади посреди калдейского базара. Несмотря на то, что, согласно последним сводкам капитана стражи, город держал в осаде один из Владык Преисподней, торговля на базарной площади шла привычными темпами. Никакие демоны не мешали местным купцам шумно зазывать посетителей в свои лавочки и там ловко впаривать им всяческую ерунду. На калдейском базаре можно было купить книги, яркие ткани, еду, алхимические препараты, разнообразные сувениры, путеводители по городской канализации, курительные смеси на основе каких-то сорняков и даже уши от селёдки, если бы такой товар кому-нибудь вдруг понадобился. Но, к великому разочарованию лавочников, двух гостей города вся эта дребедень не интересовала. Проталкиваясь между пёстрыми торговыми рядами, они двигались в направлении таверны «Жгучие Пески», и, когда нашли её, поспешили как можно быстрее укрыться в её стенах от надоедливой болтовни местных торгашей. Помещение таверны оказалось на удивление прохладным. Придя от этого в поистине сказочный восторг, уставшие от горячей пустыни друзья направились прямиком к барной стойке и, высыпав на прилавок горсть звонких монет, потребовали себе лучшего вина. Пока хозяин таверны возился с винными бочками, Сэль решил оглядеться по сторонам. Людей в таверне было немного – парочка состоятельных горожан, три императорских гвардейца да один лавочник с рынка. Но, как только стрелкам подали вино, в таверну вошёл ещё один человек. Это была девушка с аккуратно уложенными белокурыми волосами, одетая в небесно-голубую монашескую ризу. Её одеяние украшали серебристые пластины на груди и плечах и резной металлический пояс, на котором с правой стороны висел маленький колокольчик. Столь диковинно одетая девушка была невысокого роста и тонкого телосложения, а очень светлые волосы мягкой сферой обрамляли её молодое лицо с большими синими глазами и острым подбородком. На её лбу, аккурат между бровями, располагалась татуировка в виде двух тёмно-красных кругов. Неслышно ступая по полу стройными ногами, обутыми в мягкие сапоги, девушка направилась к барной стойке, и при каждом шаге девушки в помещении таверны едва слышно позвякивал колокольчик, прикреплённый к её поясу. «Монахиня», - одновременно догадались Триган и Сэль. Монахиня подошла к трактирщику, попросила у него кружку холодной воды, и неожиданно твёрдый голос девушки удивил двух глазеющих на неё стрелков. Выпив воды и смерив равнодушным взглядом Тригана и Сэля, монахиня обратилась к трактирщику с вопросом: - Мне нужно поговорить с капитаном Стальных Волков. Где мне найти капитана? Трактирщик потёр ладонью свой широкий лоб, словно соображая, о ком идёт речь. - Аширу? По-моему, она сейчас в дозоре где-то у заставы Хасим. Точно не знаю. Но вечером она наверняка будет дежурить у входа в императорский дворец. Это сразу за базарной площадью. Монахиня лёгким кивком головы поблагодарила хозяина таверны и отправилась к одному из пустующих столов. Сэль сделал вывод, что она прибыла в Калдей издалека и намеревалась немного отдохнуть. Девушка села за стол, устало положила перед собой тонкие руки и закрыла глаза. Она долго сидела так, беззвучно шевеля губами, словно читая мантры или молитвы. Три императорских гвардейца в красивых мундирах с подозрением глядели на монахиню, а вскоре и вовсе подошли к ней с какими-то вопросами. Внимательно наблюдавший за происходящим аскари сначала не видел в этом ничего особенного, но потом почуял подвох. Что-то не так было с гвардейцами, но Сэль не мог понять, что именно. Только когда он заметил, как один из гвардейцев облизнул губы длинным раздвоенным языком, он понял, в чём дело. Это были не гвардейцы, а змеевидные демоны-притворщики – одни из лучших слуг Владыки Лжи, которые умели принимать облик других существ и за это высоко ценились своим господином. Три демона представляли серьёзную опасность для ничего не подозревающей молодой монахини, и Сэль, ткнув в бок Тригана, решил вмешаться. - Сестра, осторожнее! – крикнул он монахине, натягивая тетиву лука. – Это демоны! Разоблачённые демоны приняли свой истинный змеиный облик и бросились на стрелков. Завязалась драка. Заромождённое мебелью и всевозможным хламом пространство таверны было слишком маленьким для того, чтобы аскари или охотник могли отступить и занять безопасную позицию для прицельной стрельбы. Притворщики же, напротив, предпочитали ближний бой, так что условия отлично подходили для их излюбленной тактики – окружить противника толпой и затыкать его копьями. Триган с двумя взведёнными арбалетами в руках запрыгнул на барную стойку, и из-под его ног на пол со звоном полетела посуда. Испуганные посетители выбежали прочь, трактирщик спрятался под прилавок и для пущей безопасности накрылся сверху крышкой от бочки с пивом. Только монахиня сохраняла спокойствие. Триган закричал: - Уходи, сестра! Мы разберёмся с этими тварями! Но монахиня и не думала уходить. Она медленно поднялась из-за стола, левой рукой сняла с пояса колокольчик, и все присутствующие услышали его тонкий мелодичный звон. На миг всё замерло, и в тишине послышался красивый голос девушки: - Динь-динь! Через несколько секунд откуда-то с неба, со страшным грохотом проломив крышу таверны, на демонов свалился гигантский каменный колокол, из-за чего все три притворщика моментально пришли в негодность. У двух друзей-стрелков, к счастью, была очень хорошая реакция, поэтому они вовремя успели отпрыгнуть. Сэль сперва поглядел на раздавленных колоколом демонов и убедился в том, что они мертвы, а затем с удивлением уставился на монахиню. - Неслабо звякнуло, - присвистнул охотник, оценивая взглядом масштабы разрушений. Монахиня повесила колокольчик обратно на пояс и подошла к друзьям. На её девичьем лице появилась сдержанная улыбка. - На самом деле, без вас было бы сложнее. Хорошо, что вы их отвлекли. Благодарю вас. - Да не за что, - улыбнулся в ответ охотник и спустился с прилавка на пол. – Кто ты? - Меня зовут Ханна, я служительница Итара. Я пришла сюда из Ивгорода, чтобы помочь Стальным Волкам обеспечить безопасность в Калдее. А вас что сюда привело? Триган и Сэль представились и кратко обрисовали монахине всю эту запутанную историю, из-за которой они оказались в Калдее. Затем друзья предложили Ханне отправиться вместе с ними в тайный лагерь, расположенный высоко в горах, потому что, как им удалось выяснить, монахиня совершенно не знала города и не имела ни малейшего представления о том, куда ей пойти. Но как только все трое собрались уходить, из-под прилавка высунулся всё ещё дрожащий от пережитого страха трактирщик и гневно воскликнул: - Эй вы, герои хреновы! Кто мне погром оплачивать будет? В течение нескольки коротких минут монахиня прочла трактирщику такую потрясающую лекцию об отказе от материальных благ в пользу духовного развития, что по окончании лекции трактирщик был готов хоть сейчас посыпать голову пеплом, уйти в монастырь и молиться там до конца жизни. Оставив его наедине с просветляющими мыслями, стрелки и монахиня отправились в тайный лагерь. С задачей по успокоению Мильтона крестоносец Ровен тоже справился неважно. Когда Сэль, Триган и Ханна достигли лагеря, они увидели, что некромант забрался на выступ скалы, а Ровен и Жанри с недовольным видом старались его оттуда стащить. Некромант отбивался от них тростью и возмущённо кричал: - Оставьте меня! Кыш! Кыш! Рядом вертелся местный целитель в длинной мантии. Он также не смог ничего сделать, и ему осталось лишь утверждать, что паникующему некроманту не поможет никакое средство, кроме легендарной Клизмы Спокойствия, которую целитель ему и вкатит, если понадобится. Против этой идеи некромант возражал не меньше, чем против предложения спуститься со скалы и спокойно поговорить со своей странной подружкой. - Комедия продолжается, - презрительно бросил Триган. - Я могу чем-нибудь помочь? – спросила монахиня. - Ну, надо бы угомонить этого ненормального, снять его с уютного насеста, на который он залез, и объяснить, что никто его убивать не собирается. Ханна приблизилась к некроманту и посмотрела на него снизу вверх наполненными вселенским спокойствием синими глазами. Увидев монахиню, пришедшую в лагерь вместе с двумя друзьями, Жанри удивлённо приподняла тонкие брови: - Опаньки. Вы ещё и монашку с собой притащили. Вам что, местных шлюх мало? - Вообще-то она нам здорово помогла, - нахмурившись, произнёс Сэль. Не обращая внимания на недовольство Тысячи, монахиня осторожно взобралась на скалистый выступ, где сидел Мильтон, и, скрестив ноги, уселась напротив него. Она взяла некроманта за руки и начала что-то ему говорить, но голос Ханны был настолько тихим, что никто из присутствующих не смог разобрать ни единого слова. Затем монахиня приложила к обожжённому виску Мильтона странный полупрозрачный камень, а после молитвенно сложила ладони на груди и произнесла мантру. Сэль почувствовал энергетические потоки ауры умиротворения, окружившей Мильтона и Ханну. Некромант долго о чём-то молчал, а затем полными восторга глазами поглядел на сидящую рядом с ним девушку и сказал: - Ты такая красивая... Но Ханна пропустила мимо ушей этот комплимент. Она молча помогла Мильтону спуститься с утёса, а затем спустилась и сама. Некромант подошёл к Жанри и виновато обратился к ней: - Прости, Тысяча. Я был не в себе. Иногда мои страхи становятся сильнее меня. - Ерунда, - убийца заулыбалась и дружески похлопала Мильтона по плечу. – При встрече со мной ребята и покрепче тебя могут в штаны наложить. Только я не чёрт, так что бояться меня не надо. В общем, постарайся больше не впадать в панику, а то гоняться за тобой по горам – удовольствие из разряда сомнительных. Договорив, Жанри отвернулась и задымила хмырь-травой, равнодушно глядя на раскинувшийся внизу Калдей, дворцовые купола которого ярко блестели в лучах вечернего солнца. Один край солнечного диска уже коснулся горизонта. Наступал вечер. Как только он наступил и жара начала спадать, в тайном лагере забурлила оживлённая деятельность. Сначала из своей кузницы выполз проспавший весь день вдовец Хедриг Имон. Не выпуская из рук бутыль крепкого пойла и периодически хорошенько к ней прикладываясь, кузнец долго шатался по лагерю, не зная, чем себя занять. Жанри решила спасти Хедрига от безделья и предложила кузнецу выковать для неё несколько замысловатых сюрикенов. Прикончив остатки своей подозрительной выпивки, Хедриг взялся за работу, и над скалами зазвучали удары его тяжёлого молота. Когда совсем стемнело, в лагерь вернулись Лия и Тираэль. Весь день они шныряли по Калдею и что-то вынюхивали, но никто так и не понял, что именно. Следом за ними из пустыни притащился страшно пьяный Линдон в помятом разбойничьем плаще. Кингспортский вор рыдал в два ручья и бился лбом о наковальню Хедрига, которому, ясное дело, пришлось затормозить работу, чтобы случайно не стукнуть молотом по красивой голове вора. Линдон был настолько расстроен смертью своего друга Стэнги, что в силу присущей ему эмоциональности никак не мог сдержать слёз. Лия и Ровен притащили на помощь уже знакомого крестоносцу целителя – брата Гейна – и втроём принялись утешать напившегося с горя пройдоху. Тем временем Триган и Сэль рассказали архангелу Тираэлю о том, что произошло в Алькарне и как умер Стэнга. Тираэля эта история тоже изрядно опечалила, так что он уединился на краю лагеря и погрузился в глубокие размышления. Только Мильтон и Ханна не участвовали во всеобщей активности – они сидели на потёртом коврике в небольшом шатре и тихо разговаривали. Проходя мимо, Сэль краем уха услышал, что монахиня рассказывает некроманту об ивгородских монастырях. Аскари решил не беспокоить эту парочку, поскольку ему было ясно, что общение с монахиней идёт Мильтону на пользу – в отличие от общения с Тысячей. Жанри ему не нравилась с самого начала: слишком уж самоуверенная мадам. Что же до Жанри, то она до глубокой ночи играла в кости с местной перекупщицей Попрыгушкой, а когда ей это надоело, она решила взяться за Ханну и Мильтона. Подойдя к шатру, где сидели некромант и монахиня, Жанри громко проговорила: - Эй ты, монашка. Ну-ка иди сюда. Ханна неспешно выбралась из шатра и вопросительно посмотрела на убийцу. - Чего ты хочешь? – спросила монахиня. - Отцепись от Мильтона. Он мой. Ясно тебе? Монахиня уверенным тоном возразила: - Я имею право разговаривать с кем хочу и сколько хочу. - Твои права я знаю лучше тебя! – ощерившись и сжав кулаки, гаркнула Жанри, и голос её был полон злобы. Пришедшие на шум охотник и аскари смогли только отвесить челюсти, глядя на последующую реакцию Ханны. В глазах монахини вспыхнули крохотные бледно-голубые молнии, а затем она стремительно вытянула вперёд левую руку. Монахиня даже не коснулась Тысячи, но та, словно получив тяжёлый удар, свалилась на пятую точку, и по всему её телу забегали электрические разряды. - Ах ты дрянь... – растерянно выругалась Жанри, на что монахиня совершенно неожиданно ответила: - Поддувало залепи, а? Первым пришёл в себя молча наблюдавший за перепалкой Триган. Он с удивлением уставился на монахиню и с не меньшим удивлением воскликнул: - Ничего себе, как забористо наш цветочек умеет выражаться! Вас в монастырях и этому учат? - Девочки, не ссорьтесь, - добавил опомнившийся Сэль. Ханна, казалось, не обратила совершенно никакого внимания на их слова. Она подошла к лежащей на земле Тысяче, которую всё ещё трясло от статического электричества, и очень серьёзным голосом произнесла: - Не советую тебе меня злить, цифра. Очень не советую. В голове Сэля копошились очень уж противоречивые мысли насчёт монахини. Аскари был шапочно знаком с несколькими монахами, и ни один из них не использовал в своей речи обороты, присущие криминальному миру. Значит, Ханна – не монахиня. Но кто же она тогда? Таким электрическим приёмом, которым Ханна сразила далеко не хлипкую убийцу, владеют только ивгородские монахи. Значит, она всё-таки из их числа. Но... Размышления аскари прервал вышедший из шатра Мильтон. Он видел и слышал всё, что тут произошло, и ему это тоже не доставило ни малейшего удовольствия. - Ханна, - слабым голосом проговорил некромант. – Пожалуйста, не надо больше так... выражаться. - Прости, - виновато ответила монахиня. – Старая привычка. - И откуда же у нас такие интересные привычки? – язвительно спросила Жанри, которая, наконец, сумела оправиться от удара и встать на ноги. Монахиня смерила её презрительным взглядом от головы до ног. - Не твоё это дело, цифра. - Так, девочки, это никуда не годится, - назидательным тоном произнёс Сэль. – Честно говоря, мне уже настохренело вас всех мирить. Устраиваете разборки друг с другом на ровном месте. Может быть, пора прекратить это безобразие? Жанри злобно отвернулась. Мильтон неслышно подошёл к ней и слабо дёрнул за руку. - Тысяча. Пожалуйста, извинись перед Ханной. - Да кто она такая, чтоб я перед ней извинялась?! – раздражённо крикнула на него Жанри. – Стану я у неё прощения просить, ага. Аж два раза. - Тысяча, - настойчиво повторил некромант. – Извинись. - Да с чего бы мне извиняться? - С того, что я тебя об этом прошу. Жанри внимательно посмотрела на некроманта. Она знала этот его взгляд. Взгляд человека, который, несмотря на внешнюю слабость, обладает такой внутренней силой, что даже она, опытный воин и убийца, не может перед ним устоять. Именно этот взгляд тогда, в Кингспорте, и заставил её, рискуя собственной карьерой и даже собственной жизнью, отпустить Мильтона на свободу. - Хорошо... – сдалась Жанри и сделала решительный шаг к монахине. – Ханна, ты это... прости, что ли. Я малость погорячилась. - Не стоит извинений, - с прежней холодной улыбкой сказала Ханна и протянула убийце руку в знак примирения. Ханна знала, что извинения ничего не стоят, и поэтому не видела в них абсолютно никакого смысла. Лично ей было нужно не то, чтоб люди просили у неё прощения за совершённые глупости, а то, чтоб они не совершали этих самых глупостей вообще. Поэтому Мильтон, уловив настроение монахини, словно прочёл её мысли: «Я тебя, конечно, прощаю, но свои извинения можешь оставить при себе». - Ханна, - зашептал на ухо монахине Мильтон. – Не держи на неё зла. Она неплохой человек. Монахиня кивнула. - Это мне известно. Я её насквозь вижу. Человек она хороший, но ей просто необходимо, чтоб кто-нибудь время от времени ставил её на место. В моей молодости с ней бы никто не стал нянчиться так, как я, – всадили бы заточку под рёбра, и привет. - Давай-ка поподробнее насчёт заточек, - встрял в разговор Сэль. – Расскажи, откуда у просветлённой во всех отношениях монахини эти бандитские штучки. Несмотря на адскую дневную жару, ночи в кеджистанских пустынях довольно холодные. Первым ночной озноб одолел скучающего вместе с пьяным Линдоном крестоносца. Ровен попросил у кузнеца немного дров и развёл костёр в центре лагеря. Вскоре к теплу потянуло и его странных друзей. Сам крестоносец, убийца, монахиня, некромант, охотник и аскари уселись вокруг костра тесным кольцом. Свет от языков пламени дрожал на лицах гостей тайного лагеря, и под тихое потрескивание дров монахиня начала свой рассказ. ПРЕДАТЕЛЬСТВО В закарумском королевстве Энтштейг есть замечательная традиция – вешать преступников на П-образной конструкции из трёх перекладин. С лёгкой подачи какого-то умника эту конструкцию стали называть Вратами Смерти. Когда преступника приговаривают к смертной казни, у него на спине, примерно на уровне лопаток, выбивают татуировку в форме Врат, и такая метка смерти означает, что если вам где-нибудь попадётся её обладатель, вы срочно должны всё бросить и поскорее его казнить. Но это что касается смертного приговора. А иногда бывает так, что человека приговаривают к смерти, но по какой-то причине даруют ему помилование. На спине такого помилованного тоже ставят татуировку в виде Врат, но только перевёрнутых вверх тормашками. Перевёрнутые Врата, по всей логике, следовало бы считать меткой помилования и всяческого счастья, но на деле это совсем не так. Тот, кто знает, как преступники получают эту метку, охотно расскажет вам, что получить помилование в тюрьме можно только если ты кого-нибудь сдашь с потрохами. Поэтому перевёрнутые Врата в преступном мире называют меткой предателя. И у меня на спине стоит такая метка. Моя юность прошла в Этхельгарде, средней паршивости городе на западе Энтштейга. У Этхельгарда было неформальное название Город-Недостройка – там всё время что-то строили и никак не могли достроить, впрочем, это к делу не относится. Родителей у меня не было. Они то ли пали в неравном бою с нечистью, то ли сгорели от водки, так что я выросла в приюте для беспризорников. В этой тошнотворной богадельне я рано научилась драться, лгать, воровать и строить жёсткие отношения с окружающими. Вся правда жизни известна мне с малых лет: если не ты, то тебя. В Энтштейге тогда царила послевоенная неразбериха. Кто там с кем воевал я уже не помню, но зато я помню, что после войны вся провинция кишела бандитами. В Этхельгарде в те времена действовала очень серьёзная бандитская группировка, которая называлась Команда Снеси Башку. Именно к ней я и присоединилась, когда достигла того возраста, в котором мне следовало покинуть приют. Оставив приют с тем, чтобы никогда больше в него не возвращаться, я не знала, куда мне идти и что делать. Вхождение в преступный мир тогда оказалось для меня самым простым вариантом, а так как я была человеком жёстким и хладнокровным, Команда Снеси Башку охотно приняла меня в свои ряды. Команда держала в страхе весь Этхельгард. Мы воровали, убивали, грабили, жгли и ломали. В те годы у меня была сытая и счастливая жизнь, денег и прочих удовольствий было вдоволь. Я начинала свою преступную карьеру с выполнения обязанностей девочки на побегушках, но за пару лет значительно выросла над собой и стала уважаемым членом Команды. Однако вскоре моё бандитское счастье с оглушительным треском развалилось. Меня взяли на вымогательстве. В Этхельгардской полиции моя вина была столь очевидна, что не требовалось никаких доказательств для того, чтобы упрятать меня в глубокие казематы. Более того, Команда Снеси Башку уже так стояла всем поперёк горла, что любого участника нашего преступного сообщества следовало казнить без суда и следствия. Я понимала, что меня в любом случае повесят на Вратах Смерти, и мне было страшно. Никого из моих лихих друзей рядом не было, я сидела в казематах совершенно одна и сходила с ума от примитивного, животного страха. Я до такой степени боялась умереть, что не выдержала и сдала нескольких важных шишек из окружения главаря банды. За это мне обещали помилование. Только придя в себя и успокоившись, я поняла, что я натворила. Я совершила один из самых тяжких грехов – грех предательства. Я совершила то, чему нет ни малейшего оправдания. Не так важно, кого ты предаёшь – свою родину или шайку уличных головорезов, важен сам факт. Предавать нельзя никого. Мне стало до того плохо, что я готова была лезть на стену, чтобы всё изменить. Но было уже поздно – поздняк метаться, как говорили среди бандитов. Через несколько дней стражи схватили тех людей, которых я заложила, и в Команде очень быстро стало известно, что предатель – именно я. На моей спине нарисовали перевёрнутые Врата Смерти и отпустили меня, но я понимала, что лучше бы меня повесили. Мне надо было рвать когти из Этхельгарда, поскольку я отлично знала, что если я не растворюсь в воздухе, меня убьют свои же. Несомненно, те, кто остался в Команде Снеси Башку, должны были найти меня и отомстить за предательство по всем правилам криминала. Никакие Врата Смерти и костры инквизиции не сравнятся с той мучительной расправой, которую устроили бы мне лихие друзья. Был только один вариант: бежать. И я убежала. Можно убежать от чего угодно – от судьбы, от смерти или от возмездия, но нельзя убежать от самого себя. Нельзя убежать от того, что ты совершил. Каждый твой поступок становится частью тебя самого. Ты – это твоя жизнь, а твоя жизнь складывается из всех тех действий, которые ты совершаешь. Если ты совершил что-то такое, хуже чего не бывает, ты уже никогда не сможешь уйти от этого или оторвать это от себя и выбросить в отстойник. Единственный путь, который у тебя есть – это искупить свою вину. Ничего другого не дано. Я удрала на восток, в предгорья Тамоэ. Эти предгорья – очень бедная местность, где даже не растёт ничего. Двигаясь всё дальше по предгорьям, я понимала, что даже при всём желании не смогу дойти до края земли, поскольку просто-напросто сдохну от голода где-нибудь под ёлкой. Силы меня покидали, идти становилось всё тяжелее, а затем от голода у меня начались галлюцинации. Я уже ползла на четвереньках, не разбирая дороги, и последнее, что я помню – это высокий каменный забор с деревянными воротами. Из последних сил я постучала в эти ворота, а затем, кажется, впала в отключку. Местность я знала плохо, поэтому так и не поняла, как оказалась в Ивгороде. Именно в одном из ивгородских монастырей я и пришла в себя. Монахи нашли меня, лежащую на земле у ворот, принесли в монастырь и привели в порядок – согрели, накормили и успокоили. Старая монахиня, управляющая монастырём, выслушала мою историю и сказала, что для меня лучшим способом сохранить свои жизнь и рассудок будет путь искупления. Она предложила мне остаться в монастыре, и я согласилась. Сначала я была послушницей и только смотрела, как учатся и тренируются молодые монахи и монахини. Затем я прошла обряд посвящения и стала одной из них. Обряд оказался достаточно болезненной процедурой – два монаха, читая мантры, приложили к моей голове несколько кристаллов, которые электрическими импульсами насквозь пронзили всю мою черепушку. Но сразу после этого мне стало намного легче. Как я позже узнала, это были духовные камни – подборка мистических кристаллов, которые проясняют рассудок и упорядочивают ход мысли. У каждого монаха всегда есть при себе хотя бы один такой кристалл. После обряда посвящения послушник становился монахом и на время своего монашества давал обет молчания. Я тоже его дала. Вместе с другими монахами мы учились и работали в полнейшей молчанке, произносить вслух разрешалось лишь мантры. Разговаривать в монастыре могли только наставники – скажем так, монахи очень и очень высокого ранга, которые проводили тренировки среди нашего лягушатника. Я сразу поняла, что обет молчания нужен не просто для красоты. В нашем мире заведено так, что здесь вообще лучше не болтать, и мы с монахами учились молчать даже тогда, когда высказаться сам Итар велел. Кроме того, молчание замечательно способствовало учебному процессу, тренировкам и философским размышлениям. На боевых тренировках нам запрещалась кричать и мычать даже тогда, когда было очень больно, и это действенно сказывалось на воспитании и укреплении силы духа. По правде говоря, начальным этапом обучения были не тренировки, а получение знаний. Оказалось, что всякий уважающий себя ивгородский монах должен быть умён и образован, и поэтому нас в первую очередь обучали грамотно писать, быстро считать в уме и всячески отделять зёрна от плевел. Тренировки начались позже. На занятиях по боевым искусствам меня учили драться, нападать и защищаться, наступать и отступать. Техника боя монахов оказалась достаточно сложной, это тебе не заточка под рёбра. Нас учили драться с использованием самого разнообразного оружия, а также без оружия вообще, но всё искусство заключалось в умелом блокировании вражеских атак и уклонении от них. Нас не обучали атакующим приёмам, вернее, обучали, но всего только одному: защищаться и уклоняться, а потом нанести единственный верный удар, который либо убьёт, либо полностью обезвредит соперника. Проще говоря, нас учили убивать одним ударом. На деле это не так просто, как на словах. Чтобы нанести точный удар, надо не только правильно двигаться, но и правильно думать. С этой целью нас обучали математике, поскольку эта наука лучше других способствует развитию соображалки. На тренировках я вкладывала в каждый свой удар не только силу собственного тела, но и силу разума. Однако даже это было не всё. Я с другими молодыми монахами воспитывалась в религиозных канонах, резко отличающихся от Закарума. Изучая эти каноны и догмы, я узнала, что боги есть во всём, что меня окружает – в огне и воздухе, в земле и воде, в камнях и травах. Поэтому значительной составляющей моих тренировок были медитации. Через медитации можно было не только совершенствовать свои разум и тело, но и выходить на прямой контакт с божественным началом, находящимся в каждой стихии, чтобы черпать силу из этих стихий и использовать их. Многие считают электрические или огненные удары магией, но в действительности с магией они не имеют ничего общего. Тело и сознание мага служат проводниками энергии из его собственных резервов, которые, как бы они ни были велики, всё равно имеют предел. Я же использую непосредственно божественную силу стихий, которые меня окружают. Тысяча и один бог помогают мне в исполнении их воли, и силы богов по-настоящему безграничны. Пару лет в монастыре, где я тренировалась, жил и писал свои труды какой-то придурковатый учёный. Он утверждал, что любое произнесённое слово в прямом смысле сотрясает воздух. Движение потоков воздуха, вызванное теми или иными словами, определённым образом воздействует на всё, что нас окружает. Это означает, что любое произнесённое заклинание, проклятие или мантра всегда действуют на окружающий мир. Я уж не знаю, правда ли это, но это лишний раз подтверждает тот факт, что мантры и молитвы – это не слова, а действия. Тренировки и обучение в монастыре не были ограничены по времени, совершенствоваться там можно было хоть до конца жизни. Но я, как и любой другой монах, знала, что со временем мне придётся покинуть стены монастыря, поскольку я нужна не монастырю, а людям, находящимся за его стенами. Именно внешний мир нуждался в моей помощи. Поэтому, когда монахи осознавали свою готовность нести свет Итара вовне, они уходили из монастыря. Такие люди, завершившие свои тренировки, получали отличительный знак на лбу, и я его тоже получила. После этого нам разрешалось отрастить волосы – в стенах монастыря как женщинам, так и мужчинам, следовало брить голову налысо, однако мужчины могли отпускать бороду. Кроме того, мы могли снять с себя обет молчания, но, когда и я получила это право, я с удивлением обнаружила, что молчать для меня удобнее и естественнее, чем разговаривать. Все монахи немногословны и предпочитают действовать, а не чесать языками – и поэтому во всём Санктуарии их очень уважают. Как и в бандитской среде, кстати. Балаболов никто не любит. Я получила от хранительницы монастыря свой личный духовный камень, и на этом моё обучение было завершено. Я могла уходить. Но во мне всё ещё оставался страх перед моими бывшими корешами из банды. Ведь факт моего предательства никуда не делся, как никуда не делась и татуировка на моей спине. Перед уходом я рассказала хранительнице об этом, и она объяснила мне, что единственный способ победить свой страх – это пройти сквозь него. Я долго думала над тем, что это означает, пока не пришла к выводу, что мне первым делом следовало отправиться в Этхельгард. Я понимала, что должна была разыскать бывших подельников из Команды Снеси Башку, но не понимала, что я им скажу при встрече. Однако по прибытии в Этхельгард я узнала, что этой банды уже не существует – их всех переловили и либо казнили, либо навсегда упрятали за решётку. Ночью я тайком отправилась в городскую тюрьму, чтобы найти хоть кого-то из выживших. Я отыскала одного из тех корешей, которых сдала, когда мне было шестнадцать лет. Этот парень не узнал меня. К моменту моего прибытия в Этхельгард он не один год просидел в тюрьме и за это время хорошенько съехал с катушек. Он смотрел на меня мутными глазами и просил воды. Я принесла ему воды и подумала о том, что мне вполне по силам помочь этому неудачнику. У меня был при себе духовный камень, с его помощью я вернула бывшему бандиту ясность мысли. Сообразив, наконец, кто и с какой целью к нему пришёл, этот здоровенный бородатый тип расплакался, как малолетний полудурок. В его голове уже не осталось места для ненависти ко мне как к предателю, теперь он только плакал и просил вытащить его из тюрьмы. Я понимала, что это будет моим первым шагом к искуплению вины за предательство, и я помогла выбраться человеку, перед которым была виновата. А после этого я, снова воспользовавшись камнем, доходчиво объяснила ему, что он должен отправиться в ивгородский монастырь. Не сомневаюсь, что он так и сделал. С тех пор вся моя жизнь посвящена искуплению моей вины и служению богам. Я странствую по миру и помогаю людям, пострадавшим от чужих грехов. В какой-то момент я стала понимать, что грех – это проявление демонической стороны жизни, то есть, проделки демонов как таковых. Поэтому с демонами у меня разговор короткий. Я очень хорошо знаю, к чему может привести вмешательство демонов в жизнь обычных людей. Однако теперь я не жертва демонических страстей, теперь я святой воин, и я обязана наводить во всём этом порядок. Но нельзя уйти от собственного прошлого. В настоящем я – длань Итара, проводник божественной воли, но в прошлом я бандит, и это прошлое тоже часть меня. Криминальная составляющая человеческого бытия – это моя первая школа жизни, и благодаря этой школе я в юности усвоила несколько ценных уроков, которых не было в монастыре. Поэтому я знаю о жизни и о людях чуть больше, чем обычный монах. Я могу проявить злобу там, где это необходимо, поскольку в опасной бандитской среде без этого не выжить. Я могу как прочесть над кем-нибудь исцеляющую мантру, так и воткнуть нож в спину. Я могу видеть людей насквозь, как видят их опытные преступники, способные с помощью этого предсказывать поведение того или иного человека в той или иной ситуации, а следовательно, понять, можно ли доверять этому человеку. Я могу разглядеть любого демона в человеческом обличье. И я по-прежнему помню главное правило жизни: если не ты, то тебя. Именно поэтому я никому не советую меня злить. Если кто-то решит до меня докопаться, я могу очень больно настучать по голове. Так что святость святостью, а за базар отвечать тоже надо. Ровен уснул, свернувшись на земле у костра и накрывшись щитом. Жанри успела раздобыть где-то бутылку эля и несколько кружек, и, слушая рассказ Ханны, она потягивала спиртное вместе с Триганом и Сэлем. Мильтон сидел неподвижно и следил за дрожащими языками пламени. Близился рассвет. - Кто такой Итар? – с любопытством спросил Триган. - Это бог света, - пояснила монахиня. – Бог, пронизывающий своей силой весь светоносный эфир. Триган хотел было ещё что-то спросить, но ему не дал заговорить внезапный грохот со стороны скалистой тропинки, ведущей в Калдей. Вслед за грохотом послышался раздражённый женский голос: - Понаставили тут сундуков! Ни проехать, ни пройти... Сидящие у костра люди дружно оглянулись и увидели, что вместе с рассветом в тайный лагерь пришла очень юная девушка, которую прежде здесь никто не видел. Её пшеничного цвета волосы были собраны в причудливый узел на затылке, на бёдрах девушки болтался пёстрый платок, а грудь стягивал столь же пёстрый корсет. В руках она держала длинный посох, которым гневно постукивала по земле. Во всём её виде прослеживалась крайняя степень недовольства, причем недовольство это было явно направлено на компанию у костра. Сердито нахмурив светло-русые брови, девушка подошла к костру и с укором вымолвила: - Вот вы где! Сидим и пивко хлебаем. Я их тут жду, топчусь, понимаете ли, перед городскими воротами, комаров кормлю, а они устроили себе посиделки. Товарищи нефалемы, так не годится. Полнейшая безответственность! - Какая хорошенькая девочка! – восхитился трезвеющий Линдон, подняв элегантно прилизанную голову из канавы, в которой он отдыхал. Незнакомка злобно зашипела на него: - Сам ты девочка! Мне слегка полторы тысячи лет. - Это меняет дело... – согласился вор и опять уткнулся носом в канаву. Друзьям у костра нечего было на это сказать. Все они с недоумением уставились на утреннюю гостью, даже Ровен от неожиданности проснулся. Глядя на друзей в упор, девушка склонила голову набок и с негодованием поставила руки на пояс. - А чего это у вас всех глаза как у бешеной селёдки? Только не говорите, что вы тут так, мимо проходили. - Э-э... выпить хочешь? – растерянно пробормотал Триган и протянул девушке бутылку эля. Она стремительно выхватила бутылку из рук охотника и швырнула её в костёр. Грянул небольшой взрыв, от которого вся компания мигом протрезвела. - Ну зачем ты так?! – с горечью воскликнул Сэль. – Выпивка – это ж святое! - Ты кто вообще такая? – спросила Жанри. – И чего тебе от нас надо? Незнакомка скривилась в укоризненной насмешке. - Хорошо, - кивнула она. – Раз вы оказались такими болванами, я вам объясню. Меня зовут Эйрина, я заклинательница из ордена Длани Пророка. Полторы тысячи лет назад Пророк погрузил меня и моих сестёр из ордена в мистический сон, пробудиться от которого мы должны были вот примерно сейчас, когда начнётся вся эта заваруха и в мир явятся нефалемы. Полторы тысячи лет я спала, ожидая вашего прихода – полторы тысячи чёртовых лет, чтобы проснуться и обнаружить кучку безмозглых алкашей! Ладно, это всё лирика. Среди вас должно быть пять нефалемов. Одного я уже видела – галопом промчался мимо меня, размахивая топором во все стороны, я даже слова ему сказать не успела, а за ним вдогонку этот воришка поскакал. Остальные четверо, как я вижу, здесь, а куда пятый подевался? Ровен в задумчивости почесал свой красиво остриженный затылок, после чего произнёс: - Эмм... если ты про варвара, то вчера в Алькарне сектанты намертво вписали его в дверной косяк. Но мы-то тут при чём? Мы отомстили за смерть Стэнги и Декарда Каина, а всё остальное уже не наше дело. - Варвар мёртв? – тревожно переспросила заклинательница. - Мертвее некуда! – снова подал голос из канавы Линдон и горько разрыдался. - Тогда это не он... – замялась Эйрина. – Все пятеро живы, но я отчётливо видела во сне только четверых – пятый был похож на этого... Стэнгу. Но как будто в наркотическом тумане. Я не знаю, кто он... думала, что варвар... - И кто же из нас нефалемы? – спросил Сэль, воспользовавшись тишиной в ту минуту, когда Эйрина скорбно замолчала. Заклинательница по очереди подошла к Тригану, Мильтону, Сэлю и Ханне. Всех четверых она взяла за руки и отвела в сторону, после чего сообщила: - Вы четверо. Некромант, амазонка, монахиня и охотник на демонов. Правда, некромант для нефалема как-то... хлипковат, что ли. Сэль тут же вступился за своего друга: - Зато Мильта умеет оживлять скелетов. - Да он сам как оживший скелет, - с сомнением покачала головой Эйрина. – Его откармливать надо. Кашей с мясом. Но, так или иначе – верно, он тоже нефалем. - А я?! – отчаянным голосом воскликнул крестоносец. - А ты просто примазался, - зло сказала ему Тысяча. – К тому же, у тебя конь ненастоящий. Мы с тобой чужие на этом празднике жизни, приятель, так что пойдём-ка в трактир, у меня есть ещё одна бутылка эля. Тем временем Сэль, Триган, Мильтон и Ханна растерянно глядели друг на друга. Невесть откуда взявшаяся древняя магичка с крайне вздорным характером ошарашила их такими диковинными новостями, что они даже не знали, как к этим новостям относиться. О расе нефалемов им не было известно ровным счётом ничего. Тут требовались разъяснения, за которыми Сэль обратился к Эйрине. И Эйрина разъяснила. История нефалемов давным-давно покрылась плесенью беспощадного времени. Началась она, как и всё остальное, с Великого Конфликта – извечной войны ангелов и демонов за право абсолютной власти над мирозданием. Небеса и Преисподняя воевали друг с другом на протяжении многих столетий, война шла с переменным успехом, и ни одним, ни другим не удавалось одержать окончательную победу. Со временем некоторые ангелы стали понимать, что воевать можно хоть до потери пульса, но никакого спасения в этой войне не будет. Архангел Инарий был одним из первых, кто окончательно устал от бесконечных сражений и задумался о том, как бы от всего этого сбежать. Сбежал он недалеко – в одной из битв анархически настроенный ангел попал в плен к дочери Владыки Ненависти, которую звали Лилит. К немалому удивлению Инария, королева суккубов придерживалась относительно Великого Конфликта того же мнения, что и он, и по этому поводу часто скандалила со своим упрямым папашей Мефисто. Более того, среди демонов так думала не только она. В результате Инарий и Лилит вступили в тайный сговор и решили создать место, где уставшие от войны демоны и ангелы могли бы отдохнуть и пожить в мире. Так был создан Санктуарий, мир смертных людей. Инарий, несмотря на свою ангельскую до мозга костей сущность, оказался тем ещё прохвостом. Он втихаря стащил из Крепости Пандемония древний мистический артефакт – Око Ану, позже названное Камнем Мироздания. С помощью Камня он спрятал Санктуарий от Небес и Преисподней, чтоб никто из вечно враждующих сторон не совался в этот новый мир и не тревожил отдыхающих там ангелов и демонов почём зря. Быстренько заселив Санктуарий, сбежавшие с войны бойцы предались в нём глубочайшему разврату, и от союзов ангелов и демонов начали рождаться люди, названные нефалемами. Такой ребёнок родился и у самих Инария и Лилит. Камень Мироздания, скрывающий новый мир от взглядов нежелательных гостей, выполнял ещё одну функцию – он давал первым нефалемам необычайное могущество. В крови нефалемов сочетались как ангельские силы, так и демонические, из чего следовало, что нефалемы могли очень даже запросто утереть нос своим прародителям, и выбор между добром и злом они делали не из соображений великого предназначения, а из личных интересов... ...что, вообще говоря, никуда не годилось. То, что творения стали сильнее своих создателей, очень не понравилось Инарию. Мятежный ангел страдал тяжёлой формой мании величия и хотел, чтобы нефалемы поклонялись ему как божеству, но какое уж тут поклонение, если любой нефалем сможет с лёгкостью уделать это самое божество в лепёшку? Кроме того, эта обширная тема для рассуждений волновала и Лилит, хотя она смотрела на нефалемов с другой позиции – ей хотелось собрать из них личную армию. В конце концов, всё это привело к тому, что Инарий определённым образом изменил Камень Мироздания, и вместо того, чтоб давать нефалемам силу, Камень стал её у них отбирать. Каждое новое поколение полубогов становилось слабее предыдущего – ослабляя своих потомков, Инарий тем самым усиливал собственную власть. А свою вредную подружку Лилит, успевшую устроить хорошенькую бойню среди ангелов, он вообще прогнал обратно в Преисподнюю и на прощанье обозвал последними словами. В результате нефалемы, некогда бывшие полубогами, с течением столетий лишились прежней силы и стали обычными людьми, подверженными тысячам слабостей. Инарий был доволен, но тут вышла ещё одна загвоздка. Некий волшебник из восточного клана Визджерей, практикуясь в воскрешении мёртвых, случайно призвал демона, и сразу же после этого о существовании Санктуария стало известно в Преисподней. Три Великих Воплощения Зла – Мефисто, Баал и Диабло – начали вести пристальное наблюдение за миром людей и очень скоро пришли к выводу, что нефалемов и их потомков можно использовать в своих интересах, дабы наконец-то склонить чашу весов Великого Конфликта в сторону демонических сил. С этой целью они потихоньку организовали в Санктуарии Церковь Триединства – хитро замаскированный культ, предназначенный для внедрения зла в души людей. Вскоре об этом узнал Инарий и глубоко возмутился подобной наглостью. Чтобы не оставлять всё это без внимания, он создал свою церковь – Собор Света – и втравил её в конфликт с Церковью Триединства. Началась заварушка, совсем скоро превратившаяся в масштабное противостояние, названное Войной Греха. Таким образом Великий Конфликт захлестнул и мир людей. Тем временем в Санктуарий вернулась страшно обиженная на своего бывшего любовника демоница Лилит. Она во что бы то ни стало хотела подорвать могущество Инария и решила сделать своим оружием возмездия ничего не подозревающего фермера по имени Ульдиссан. Королева суккубов наделила его невероятными способностями, с помощью которых Ульдиссан смог в красивом финише устроить мощный магический взрыв, который изгнал за пределы Санктуария всех ангелов вместе с демонами, а заодно вернул Камню Мироздания его первоначальное свойство – способность давать силу нефалемам. На этом Война Греха была окончена. Ангирский Совет, правящий ангелами на Небесах, хотел полностью уничтожить Санктуарий, однако Тираэль, Архангел Справедливости, проникся любовью и состраданием к людям, так что его голос на внеочередном заседании Совета в наипрямейшем смысле спас человечество от гибели. Из этого события вытекало три следствия: дочь Мефисто, в очередной раз вернувшаяся в Преисподнюю, получила хорошенький нагоняй от отца; мятежного Инария было решено упрятать в пыточную на веки вечные; а из памяти людей в Санктуарии высшие силы предусмотрительно стёрли хронологию сотворения мира и его преобразований. Кроме того, смертные снова получили возможность черпать могущество из Камня Мироздания, однако на тот момент силой Камня могли воспользоваться лишь те, в чьих жилах осталось хоть немного крови первых нефалемов. С течением лет таких становилось всё меньше. Вместо того чтоб жить по уму, смертные люди, вкусившие зла и гнева из глубин Преисподней, начали фанатично воевать друг с другом. После того, как в Санктуарии завершились наделавшие немало исторической шумихи Войны Магов, в Преисподней начались скандалы, интриги и расследования среди демонов. Малые Воплощения Зла – Азмодан и Белиал – в ходе этих стычек одержали победу над Диабло, Мефисто и Баалом и изгнали их в Санктуарий, чем эта троица незамедлительно и воспользовалась. Три Великих Воплощения Зла развели в Санктуарии кипучую активность. Об этом сразу же разузнал неравнодушный к людям Тираэль, который создал Орден Хорадримов, чтобы противостоять снова нагрянувшему в Санктуарий злу. Старейшинам Хорадримов под личную ответственность были выданы Камни душ – осколки Камня Мироздания, предназначенные для того, чтобы заключить в них души трёх Великих Воплощений Зла. Если не вдаваться в подробности, то вся эта история закончилась тем, что в Санктуарии опять полегла тьма народу, Баал успел наложить демоническую порчу на Камень Мироздания, а любящий совать свой нос в чужие дела Тираэль разрушил осквернённый Камень, чтобы демоны не смогли использовать его в своих целях. Те немногие нефалемы, которым посчастливилось дожить до этого момента, стали последними, в ком сохранилось первоначальное могущество расы полубогов. Это произошло двадцать лет назад, и оставшиеся в живых потомки ангелов и демонов – единственные, кто теперь может противостоять новому злу, нагрянувшему в мир людей. На сей раз человечество решили подчинить себе Малые Воплощения Зла, из которых на свободе остались только двое – Азмодан и Белиал – и только нефалемам будет под силу с ними разобраться. Если эти нефалемы, конечно, перестанут пить, бездельничать и выяснять друг с другом межличностные отношения. - К этому надо добавить вот что, - продолжала Эйрина. – Помимо трёх Камней, в которые заключили души Диабло, Мефисто и Баала, существует четвёртый Камень. Он получил название Чёрный Камень души, его в своей алхимической лаборатории создал честолюбивый Хорадрим-отступник Золтун Кулл, которого за такую сомнительную деятельность быстренько запечатали в Мире Теней. Этот Чёрный Камень – единственная на текущий момент штука, в которую можно заточить души Белиала и Азмодана. Его совершенно необходимо найти. - И что? – с подозрением спросил Сэль. – Ты предлагаешь нам этим заняться? - Кому ж ещё! – подняла брови заклинательница. Аскари выразительно сложил на груди свои крепкие руки, и в его глубоко посаженных карих глазах сверкнуло столь же глубокое недовольство. - Нет уж, извините. Демоны, души, Камни, Хорадримы... нет. Староват я стал для подобных приключений. К тому же, у меня и без этого дел полно. - Не будь кретином, - раздражённо бросил ему Триган. – Борьба с демонами важнее всех твоих дурацких дел. - Во-первых, мои дела тебя не касаются. А во-вторых, сам ты кретин. Можешь не корчить из себя героя, ты не герой, а всего-навсего забияка и дебошир. Тебе лишь бы кому-нибудь морду набить. Триган нахохлился и, скрипя костистыми кулаками, грозно подошёл к Сэлю. - Будь по-твоему! Лично тебе я сейчас точно морду набью. Давно хочу это сделать. - Товарищи нефалемы!.. – раздосадованно выкрикнула Эйрина. Но Триган и Сэль уже не обращали внимания на возгласы заклинательницы. Не дожидаясь нападения Тригана, Сэль напал на него первым и вцепился руками в его жёсткие тёмные волосы. Охотник умелым движением вывернулся из хватки Сэля и так же умело опрокинул его на землю. Сэль тоже не растерялся и, сделав два молниеносных удара по коленям противника, повалил его рядом с собой. Охотник и аскари принялись тузить друг друга, катаясь по земле перед возмущёнными взглядами Эйрины и пришедшего на шум Тираэля. - Тираэль, ну хоть ты им скажи! – взмолилась заклинательница. Но златоглазый ангел с идеально выбритой головой наотрез отказался вмешиваться в конфликт. - Э, нет, девочка моя, я решил больше не спорить с нефалемами. Мне хватило одного этого варвара, который меня так по челюсти треснул, что до сих пор зубы болят. А он, как ты говоришь, может, даже и не нефалем... Эйрина обратилась к Ханне, однако и та ничем не смогла ей помочь. Монахиня только развела руками и сказала: - Это не наше право – кому-то что-то навязывать. Каждый человек сам совершает свой выбор. Озвучив столь глубокую мысль, монахиня уселась на землю, скрестив ноги, и погрузилась в медитацию. Наконец, заклинательница решила поискать помощи у Мильтона. Она решительно подошла к некроманту, взяла его за плечо и собралась что-то сказать, но её бесцеремонно оттолкнула Жанри: - Не трожь его. Он мой. - Что значит – твой? – с удивлением спросила Эйрина. Тысяча кратко пояснила: - Он мой должник. Нас связывают старые долговые обязательства – он мне должен не больше, не меньше, чем жизнь, и пока он не вернёт долг, я от него не отстану. Его жизнь принадлежит мне. Тем временем откуда-то из-за скалы вынырнул окончательно протрезвевший и даже как-то прихорошившийся Линдон. Он направился прямиком к Эйрине. Встав перед заклинательницей на одно колено и почтительно склонив голову, вор преподнёс ей на вытянутой руке большой фиолетовый цветок, сорванный, по-видимому, с макушки одного из пустынных кактусов. - Ты зачем кактус ободрал, негодяй? – всё глубже погружаясь во мрак отчаяния, спросила у него заклинательница. Линдон с пафосом ответил, приглаживая пальцами свой парадно начёсанный ус: - В знак моего полного преклонения перед твоей волшебной красотой я хочу преподнести тебе этот скромный дар. Ты – моя богиня, мой идеал, моя вечная... Эйрина не дала ему договорить. Она вырвала из тонкой руки вора колючий цветок и ловким движением засунула его Линдону за шиворот. Вор взвизгнул от боли и, как ужаленный, поскакал прочь. Далеко ускакать ему, правда, не удалось – споткнувшись о возящихся на земле Тригана и Сэля, он свалился прямо на медитирующую монахиню. Ровен, всё это время стоявший поодаль, сделал шаг к монахине, чтобы помочь ей избавиться от нагло обрушившегося на неё вора, но из-за своей врождённой неуклюжести споткнулся и сам, со звонким лязгом стальных доспехов шваркнувшись лицом об землю. Всё затихло, и в тишине послышался скорбный голос Мильтона: - Упс... я, кажется, разбил последнюю оставшуюся у нас бутылку эля. Тысяча меня убьёт. Эйрина в бессилии опустилась на землю, закрыла глаза и хлопнула себя ладонью по лбу.