Хроники Санктуария

6. Дикари Когда в Санктуарии отгремели разрушительные Войны Магов, отношение большинства людей к чародейскому искусству сделалось полностью враждебным. Доходило до того, что само слово «магия» считалось чуть ли не ругательством. Люди склонны впадать в крайности, это всем известно, именно поэтому утомлённое столетиями колдовских изысканий человечество решило пойти совсем в другую сторону и обратиться к вере. На полях магических сражений, вспаханных чудовищными всплесками энергии и сотрясающими всё мироздание взрывами, начали, как грибы после дождя, расти и развиваться самые разные религиозные культы. Подчас их становилось так много, что они неуклюже громоздились друг на друга, смешивались и снова разбредались на отдельные фракции, единственное различие между которыми могло состоять только в способе носить подтяжки. С течением времени вся эта мышиная возня естественным путём свелась на нет, и только одной религиозной системе удалось возвыситься над прочими до таких высот, что она смогла ощутимо повлиять на ход истории. Это была Церковь Закарума. В основе учения закарумитов лежала догма о благодати божественного Света, получившего название Закар. Этот Свет открылся в мистических видениях некоему Акарату – таинственному аскету, странствовавшему по всему Санктуарию от Сианьсая до Сковоса в поисках абсолютной гармонии. Наполненное конфликтами и мелкими дрязгами общество людей, которое Акарат познавал в своих странствиях, приносило ему всё больше и больше разочарования, так что он уединился в заснеженных сианьсайских горах и принялся искать утешение в медитациях. Именно в ходе одной из них к нему, как считалось среди закарумитов, с Небес спустился ангел по имени Яэрий, который и показал аскету сущность Закара, божественного Света, озаряющего с высоты Небес мир и жизнь смертных людей. Некоторые историки впоследствии утверждали, что на самом деле аскет увидел не сияние ангела, а затерявшиеся в лабиринтах времени отблески мистического взрыва, завершившего Войну Греха стараниями Ульдиссана, но к дальнейшему развитию Закарума это уже не имело никакого отношения. Акарат тут же взялся за дело. Он пустился в разъезды по кеджистанским городам с целью собрать вокруг себя побольше последователей и доходчиво рассказать о благодати божественного Света всем желающим. Затея обрела головокружительный успех. В скором времени к Акарату присоединилось множество адептов новой веры, хотя идея создания на основе благодати Закара отдельной религии его не слишком-то занимала. Он не собирался никому ничего навязывать и не видел смысла в том, чтобы вгонять людей в рамки религиозной догматики. Бескорыстный аскет только хотел поделиться с людьми открывшейся ему благодатью. Дальнейшая судьба Акарата покрыта завесой тайны. Никто так и не узнал о том, куда он скрылся, когда решил, что сделал всё необходимое. Годы спустя закарумиты говорили, что Акарат смиренно ушёл в джунгли, хотя никто толком не мог объяснить, с какой целью он туда направился и куда подевался в конечном итоге. Зато всем очень хорошо известно, чем после этого усердно занялись адепты Церкви Закарума. Обретя название и более-менее чёткую форму в проповедях закарумитов, новая религиозная система начала набирать вес в обществе, и вскоре даже Хорадримы решили прибегнуть к помощи светочей новой веры. Знаменитый хорадримский маг Тал Раша убедил закарумитов в необходимости строительства храма неподалёку от Кураста, где можно было бы спрятать от греха подальше Камень души Мефисто. Заложение фундамента этого храма очень быстро развернулось в масштабное строительство, по завершении которого в курастских джунглях возник целый храмовый город, названный Травинкалем. В недрах земли под этим городом и была сокрыта заточённая в Камень душа Владыки Ненависти, что в дальнейшем привело к очень печальным последствиям – источаемая душой одного из Великих Воплощений Зла скверна поразила обитающих в Травинкале жрецов Закарума, и среди них начали появляться еретики, позже названные тёмными закарумитами. Значение Церкви Закарума через какое-то время оказалось настолько велико, что, как это неизбежно происходит с любой религией, она начала затрагивать политику. Закрепив свою власть над Кеджистаном, церковники решили подмять под себя запад, и земли Санктуария задрожали от крестовых походов. К тому времени в обществе закарумитов уже была сформирована жёсткая иерархия, в которой свои места занимали как священнослужители, так и инквизиторы, паладины, крестоносцы. Инквизиция не гнушалась грязными методами выведения еретиков на чистую воду, а рыцари не гнушались применением грубой силы. Самый масштабный поход паладинов на запад возглавил Раккис, один из духовных лидеров Закарума, и под его чутким руководством жители диких земель были полностью сломлены и раздавлены мощью навязанной им восточной веры. Сам же Раккис в завоёванных землях организовал для себя личное королевство, которое назвал Западной Маркой, и царствовал там до самой смерти, ни в чём себе не отказывая. Единственной его проблемой были живущие на севере племена варваров, которые смогли устоять против его армии и не покориться Закаруму, однако со временем самый знаменитый в Санктуарии паладин попросту перестал обращать внимание на досаждающих ему дикарей. В то время, когда Раккис на лезвиях мечей нёс религиозный Свет на запад, один из высокопоставленных духовников Закарума по имени Акхан задумался над другой проблемой. Он чувствовал, что невесть откуда исходящая порча поражает самую суть его веры, и поэтому, проведя немало времени в усердных молитвах, решил собрать под своим началом отряд крестоносцев, который отправился ещё дальше на восток, чтобы найти и очистить источник скверны. На забытых всеми богами окраинах географии эти крестоносцы проблуждали двести лет, в течение которых сменилось несколько поколений рыцарей и их учеников, а затем они вернулись, злые и голодные. Многие из них так и не сумели сообразить, что они сами должны были отыскать смысл в возложенной на них миссии, и лишь единицам удалось понять и принять возвышающую силу духовных странствий. Ровен был из тех, кто прекрасно всё понимал. Он знал, что поразившая Травинкаль порча может исходить не только от демонов как таковых, но и от людей, в чьих душах поселилось первородное зло, и что смысл его рыцарской жизни – беспощадная борьба с этим злом. Несмотря на то, что Ровен с презрением относился к инквизиторам, считая их просто безмозглыми шкуродёрами, он так же, как и они, был убеждён, что от ведьм и чёрных магов добра ждать не придётся. Об этом он и размышлял, скучая в тайном лагере и бросая подозрительные взгляды на занимающуюся какими-то своими делами седую ведьму в лиловом платье и красном платке. Если в случае с Мильтоном Ровен ещё мог отыскать для себя какой-то компромисс и заключить сделку с совестью, то присутствие Адрии вызывало у него только желание крушить и ломать всё, что попадётся ему на глаза. Четверо его приятелей-нефалемов вместе с Лией отправились в древние акведуки и, судя по всему, застряли там надолго. Тысяча занималась своими делами на заставе Хасим, Линдон и Эйрина ушли гулять в город, а Хедриг Имон снова напился и впал в глубокую спячку. Только Адрия и Тираэль продолжали мозолить глаза порядком уставшему от их общества Ровену. С Архангелом Справедливости ещё можно было поговорить на серьёзные темы, но на старую ведьму даже смотреть не хотелось. Иногда крестоносец боковым зрением улавливал направленный на него взгляд Адрии, в котором читалась неприкрытая насмешка, и тогда рыцарь в гневе сжимал свои огромные кулаки. Но ничего сделать он не мог – Тираэль был готов за ведьму кому угодно голову открутить. И спрятать в кусты. Чтобы отвлечься от гнетущего присутствия ведьмы, Ровен решил поупражняться с оружием. В качестве мишеней он додумался использовать пустые бутылки из-под огненной воды, которыми легко можно было разжиться у кузнеца. Рыцарь подбрасывал бутылку в воздух и на лету разбивал её тяжелым навершием кистеня. Когда он двигался, дневной свет отражался от его натёртых до блеска лат и множеством солнечных зайчиков гулял по всему тайному лагерю. Архангел Тираэль со скучающим видом следил за их движением и размышлял о своём. Совсем недавно он был ангелом на Небесах, воплощением Справедливости, одним из пяти Архангелов, входящих в Ангирский Совет. А теперь что? Теперь он застрял в пустыне с компанией самовлюблённых нефалемов, которые, вместо того, чтоб оценить всю важность происходящего и принять участие в крайне серьёзном и ответственном деле, только ругаются друг с другом по пустякам. Главное, его и не звал-то сюда никто, он сам пошёл против законов Небес, когда решил вмешаться в дела смертных. Империй, Архангел Доблести, возглавляющий Ангирский Совет, в гневе готов был убить своевольного Тираэля, полного решимости во что бы то ни стало защищать невинных, и Тираэль был вынужден оставить Небеса. Кто же он после этого? Падший ангел, вот кто. Это не было бы столь обидно, если б нефалемы, на которых он возлагал все свои надежды в борьбе со злом, отнеслись к нему с пониманием, но оказалось... оказалось, что падший ангел был слишком высокого мнения об этих грязных ничтожествах и прочем прогрессивном человечестве. Сначала пустоголовые сектанты Магды чуть не превратили его в птеродактиля, потом обиженный жизнью варвар взялся пересчитывать ангельские зубы, а теперь эта банда товарищей во главе с Жанри выразительно даёт ангелу понять, что надо было сидеть на своих небесах и дальше и что, откровенно говоря, нечего советь свой нос туда, куда не просят. Только юная Лия, которой Тираэль рассказал историю о своём Падении, поняла его в полной мере, а остальные не только ни черта не понимали, но и не хотели понимать. Он предвидел вторжение армии Малых Воплощений Зла в Санктуарий, он хотел спасти людей от надвигающейся катастрофы, он ради этого лишился всего, что у него было, а они... тьфу! Зла не хватает. В тот особенно удручающий своей тяжестью момент, когда и Ровен, и Тираэль больше всего на свете ждали появления хоть кого-нибудь способного разогнать тоску, из пустыни в лагерь вернулась Жанри. Тираэль воспринял её появление без особого восторга, высокомерная убийца не нравилась ему так же, как и он ей, зато крестоносец облегчённо вздохнул и в мыслях поблагодарил Закар, не оставивший его в трудную минуту. Ровену нравилось болтать с Тысячей: несмотря на её довольно скверный характер, они оба полностью сходились во мнениях относительно Адрии, её дочери и истории с Хорадримом-отступником, в которую эти две дамочки впутали нефалемов. Правда, Ровен из незыблемых соображений веры противился тёмным колдовским делишкам, а для Жанри это было просто её работой – она лишь по долгу службы с недоверием относилась к колдунам. Что, впрочем, не мешало ей вполне искренне презирать их точно так же, как и всех, кто не нравился ей по внутренним причинам. Тысяча всегда избирательно относилась к своему кругу общения. Малейшая неприязнь к человеку, возникшая из-за совершеннейшей ерунды, могла стать причиной того, что убийца без сожалении выбрасывала из своей жизни того, кто чем-то ей не понравился. Логика ассассина была проста: она не видела смысла в том, чтобы поддерживать связи с ненужными людьми. Если ближний доставлял ей неприятности, такого ближнего можно было смело посылать в далёкие края, из которых он уже никогда не вернётся. По таким принципам строилась вся жизнь членов ордена Виз-Джак'Таар: ничего лишнего и ничего личного. Только объективная польза. Но, как и во всяком правиле, у Тысячи здесь были свои исключения. Она хорошо относилась к совершенно бестолковому Мильтону, потому что восхищалась его стойкостью и внутренней силой; о своих более глубоких чувствах к некроманту она не задумывалась по той простой причине, что не считала нужным об этом думать. Ей нравились и его друзья-нефалемы, так как Жанри видела во всей их компании настоящую дружбу, наполненную взаимной ответственностью и серьёзным отношением к общему делу. Это нельзя было не уважать, да и сами нефалемы выглядели в её глазах неплохими ребятами. Что касалось Ровена, то он виделся Тысяче наивным, но твёрдым в соблюдении своих внутренних правил человеком, а следование правилам было для Жанри одной из основ её строго логичного мироздания. Про тех же, кто оставался вне границ её одобрения, убийца думала, что сто лет бы их не видеть: ведьма явно не так проста, как кажется, Лия – тоже очень сомнительный луч света в тёмном царстве, Тираэль вообще форменный мятежник, а все остальные просто бездельники и пропойцы. Отдельным пунктом в статье расходов стояла только Ашира – многие годы назад капитан Стальных Волков так основательно помогла убийце навести порядок в Курасте и прилегающей к нему части Восточных Джунглей, что после этого никакие прихвостни демонов двадцать лет не рисковали туда соваться. Сегодня Жанри встречалась с Аширой на заставе Хасим для того, чтобы снова попросить капитана о помощи, а взамен предоставить любопытнейшие сведения о том, под чьей личиной в Калдее может скрываться Владыка Лжи. Памятуя о былой дружбе, Ашира согласилась отправить небольшой отряд Стальных Волков в Бескрайние Пески, куда направлялись четверо нефалемов и Лия. Тысяча всерьёз опасалась, что лакуни – люди-пантеры, издревле обитающие в песках – могут стать для отряда её друзей серьёзной проблемой, вот она и решила организовать из бойцов Аширы небольшую группу поддержки. Когда этот вопрос был улажен, Жанри вернулась в тайный лагерь, и теперь она выслушивала недовольство Ровена по поводу Адрии. Рыцарь в предельно красочных выражениях жаловался на ведьму, и убийца справедливо заподозрила, что он имеет к ней личные счёты. Тысяча и сама размышляла о том, как бы получше разъяснить эту старую кошёлку, но нытьё крестоносца пришлось ей не по нраву. - Если у тебя какие-то личные проблемы с ведьмой, то решай их сам, не полощи мне мозги, пожалуйста, - сказала Жанри, когда этот разговор окончательно ей надоел. Испугавшись, что проницательная убийца может обо всём догадаться, Ровен умолк и вернулся к уничтожению пустых бутылок. Прошло немного времени, и Жанри увидела, как в центре лагеря открылся портал, из которого вышли трое – Мильтон, Лия и какой-то непонятный сгорбленный старикашка. Тысяча с удивлением поглядела на эту троицу и спросила, высоко подняв тонкую правую бровь: - Ну и кого вы с собой привели, друзья мои дорогие? - Это ювелир, его зовут Шен Скупец, - ответил Мильтон, в то время как Лия и Шен направились к походной ювелирной мастерской Скупца, долгое время пустовавшей без хозяина. – Он обещал помочь мне в одном деле. - Допустим, - Жанри сложила руки на груди. – Но чего это ты вздумал бросить своих друзей в Бескрайних Песках? Некромант виновато сглотнул. - Золтун... он сказал, что надо спускаться в пустынные подземелья, чтобы найти два фиала с его кровью. Мне страшно в подземельях, поэтому мы с Шеном и Лией вернулись сюда. Услышав об этом, стоящий неподалёку Тираэль весь напрягся от гнева. Мыслимо ли это – нефалем струсил! Струсил и убежал с поля боя! И на этих-то людей он рассчитывал?! В закреплённых на поясе Тираэля ножнах в такт участившемуся биению ангельского сердца запульсировал благородной яростью Элдруин – священный меч ангела, возвращение которого в руки владельца стоило жизни старику Декарду. Тираэль изо всех сил удерживал себя от того, чтобы не взмахнуть мечом и не покарать удравшего от опасности нефалема. В подземельях ему, видите ли, страшно... стыд и позор! - Трус! – громогласно рявкнул ангел, сжимая рукоять Элдруина, и Мильтону показалось, что от гневного крика Тираэля содрогнулись Небеса. – Трус и размазня! Некромант весь сжался от страха, сгорбился и заслонился руками, слабым голосом произнеся: - Не бей меня, ангел... Но неожиданно для Мильтона ему на помощь пришла Жанри. Сделав несколько стремительных и широких шагов, она приблизилась к замершему в ужасе некроманту, обняла его двумя руками и прижала к себе, после чего заговорила с Тираэлем резким, но спокойным тоном: - Уймись, а не то получишь по своей лысой тыкве. Этот трус и размазня, как ты выражаешься, выдержал столько издевательств над собой, что не тебе его судить, ангелочек. Лучше за своим хвостом смотри. - Да что ты знаешь о праве судить, убийца? – свирепо зарычал Тираэль. – Я воплощение Справедливости, и у меня на это больше прав, чем у кого бы то ни было! Тысяча смерила недовольным взглядом всю величественную фигуру ангела. - А что тебе известно о том, как чувствует себя человек, с которого сдирают кожу? Которого тошнит кровью? Которого бьют до тех пор, пока он не потеряет сознание? Этот парень знает о человеческой жизни намного больше, чем такая напыщенная бескрылая моль, как ты, поскольку то, через что прошёл он, тебе и в страшном сне не снилось. Так что на Небесах у себя будешь мечом размахивать, а здесь играют по другим правилам. «Зачем она об этом говорит? – наполненная тяжёлыми мыслями кровь стучала в висках некроманта, вжимающегося в мускулистое плечо Жанри. – Зачем снова напоминает мне об этом? Зачем я снова в центре Великого Конфликта? Не надо этого, Тысяча, не надо...» Жанри уставилась на ангела пронзительным, горящим взглядом, и под действием этого взгляда ангел капитулировал. С чувством тяжёлого поражения он опустил руки, развернулся и побрёл прочь, и стоявшая поодаль Адрия проводила его язвительной ухмылкой. Тем временем из ювелирной мастерской Шен Скупец зорко следил за убийцей и некромантом. Он и Лия видели, как Мильтон посмотрел на Тысячу по-собачьи преданными глазами. - Э... да у нас тут дела любовные, - добродушно цокнул языком старый ювелир. Но разговор у Мильтона и Жанри в действительности шёл о другом. Когда опасность миновала, и некромант смог оправиться от пережитого страха, он робко поглядел на убийцу и прошептал: - Тысяча..? Почему ты защищаешь меня? - Потому что мне принадлежит твоя жизнь, если ты забыл, и никому другому посягать на тебя я не позволю. А ты что думал? Что мне есть дело до твоих картонных прав?.. Шен Скупец жестом подозвал Мильтона к себе, и некромант, оставив Тысячу, направился в мастерскую ювелира. Тем временем Тираэль устало опустился на камни у скалы. Ангел с горечью осознавал, что он сломлен в битве против какой-то наглой выскочки, которая даже и не человек, а вообще цифра. Жалкая, подлая, грязная убийца! Что же за тайная сила в ней скрыта, если она смогла заткнуть за пояс даже ангела? Тираэль не мог этого понять. Но зато он понимал, что Жанри права. Санктуарий дорог его сердцу, но он чужой в этом мире – одинокий падший ангел среди множества смертных людей – и он не имеет ни малейших оснований на то, чтобы лезть в их монастырь со своим уставом. Мильтон? Да, возможно, он ошибся насчёт него, ведь он в действительности ничего не знает об этом некроманте. Но это не повод так безжалостно смешивать ангела с дерьмом... - Утёрли тебе нос, ничего не скажешь, - услышал он весёлый женский голос. Тираэль поднял голову и увидел перед собой Адрию. Ведьма наклонилась к ангелу, и её сухая ладонь легла на его плечо, защищенное золочёной сталью. - Не бери в голову, - снова заговорил ведьма. – Эта Жанри просто мелкая заноза. Пускай бесится. Пройдёт сто лет, и о ней никто не вспомнит, а ты навсегда станешь частью истории нашего мира. Ангел снова посмотрел себе под ноги и грустно вздохнул: - Не в этом дело, Адрия. - А в чём же? Тираэль промолчал. Когда ведьма и её дочь занялись подготовительной настройкой портала для перемещения в архивы Золтуна Кулла, Архангел Справедливости поглядел в сторону мастерской Шена. Он увидел, что Мильтон сидит на скамье, а старик деловито носится вокруг некроманта, с разных сторон заглядывая в его тусклые глаза, прикладывая к ним прозрачные кристаллы сложной формы и делая какие-то чертежи на листке настоящей сианьсайской бумаги. Когда ювелир выполнил все необходимые измерения, он заключил: - Да ты же не видишь дальше собственного носа, друг мой любезный! На стены не натыкаешься? Э-эх, да что там стены! Ладненько. Я смогу тебе помочь – по случаю у меня как раз есть подходящий кусок арреатского хрусталя... Шен открыл один из множества громоздящихся в его мастерской ящиков, извлёк на свет прямоугольный осколок хрусталя размером с ладонь, разложил перед собой ювелирные инструменты и с очень серьёзным видом принялся за работу. - Интересно, что будет, если выстрелить курицей в портал? – бормотал Сэль, одной рукой поглаживая подбородок, а другой сжимая найденный в глубине акведуков магический лук. - Тебе что, больше нечем заняться? – презрительно фыркнула Ханна. Золтун Кулл, теперь уже вполне материальный и живой, смерил монахиню полным негодования взглядом и вступился за аскари: - Человек решил провести серьёзный научный эксперимент, не надо ему мешать. Вдруг он сделает великое открытие? - Кое-кто уже доэкспериментировался, так что чья бы мычала... По собственному криминальному опыту монахиня знала, что умение правильно разговаривать с людьми ценится не меньше, чем умение драться. У всякого слова есть своя цена, и иногда слово может стоить дороже дела. Именно поэтому Ханна отговорила своих спутников от идеи убивать ими же воскрешённого Золтуна Кулла. Она чувствовала странную симпатию к Хорадриму-отступнику, ведь не таким уж плохим человеком он в действительности оказался. Да, - рассуждала Ханна, - он хотел завладеть могуществом высших сил, но, если говорить честно-откровенно, Кулл собирался владеть ими не в одну харю, а напротив, поделиться со всем остальным человечеством теми возможностями, которые мог открыть людям его Чёрный Камень душ. То есть, парень как лучше хотел, да и вообще, делиться – это хорошо и правильно. Ясное дело, что человеколюбие никого ещё до добра не доводило, но в данной ситуации монахине это показалось чертовски несправедливым. Монахиню смущал только один вопрос, который как бы невзначай задал ей Хорадрим-отступник. Он зачем-то поинтересовался, действительно ли она считает двух последних Владык Преисподней – Белиала и Азмодана – достаточно серьёзными противниками для того, чтобы с борьбе с ними прибегать к помощи такого неоднозначного колдовского творения, как Чёрный Камень души. Монахине нечего было на это ответить, и в итоге она сочла, что, задавая дурацкие вопросы, древний мистик просто набивает себе цену. Так или иначе, убедить нефалемов договориться с Куллом было несложно, куда сложнее дело обстояло с самим Хорадримом, возвращённым к жизни после многолетнего прозябания в качестве обезглавленной мумии. Отдавать Чёрный Камень по доброй воле Золтун Кулл не хотел, так что Ханне пришлось проявить незаурядную дипломатичность, а для большей убедительности хорошенько заехать тёмному Хорадриму промеж глаз. И могущественный древний маг сдался. Да, он в своих колдовских познаниях достиг таких высот, что сумел обрести вечную жизнь, но всё же он был обычным человеком, а Ханна и её друзья – нефалемами. Это и сыграло ведущую роль в системе убеждения, которую монахиня со знанием дела выстроила вокруг Кулла. В итоге Золтун согласился отдать нефалемам Чёрный Камень душ. Однако тёмный Хорадрим за сотни лет своей мистической жизни сделался дьявольски умным человеком, поэтому он схитрил: отдавая Камень, он наотрез отказался объяснять, как им пользоваться. И это был его ответный ход против Ханны – пока он не раскроет людям тайну Чёрного Камня, люди не осмелятся снова лишить его жизни. Таким образом выторговав себе жизнь в обмен на Камень, Золтун Кулл сразу же вознамерился отправиться в тайный лагерь вместе с нефалемами и даже любезно предоставил для этого магический портал. Древний Хорадрим, два стрелка и монахиня собрались вокруг портала, ведущего в лагерь прямиком из хранилища Чёрного Камня, найденного нефалемами глубоко под пустыней, а обитатели лагеря тем временем приготовились встречать телепортирующихся гостей. Увидев, что на окраине лагеря открылся портал, Жанри и Ровен на всякий случай заняли оборонительные позиции – ведь мало ли, кого этим порталом к ним могло закинуть... Первой из портала вылетела курица. Шумно хлопая крыльями, обезумевшая птица бросилась прямиком на Адрию, сорвала с её головы алый платок и, запутавшись в нём, покатилась вниз по ведущей в город тропе. Адрия и Лия с громкими возмущениями бросились её догонять. Тем временем портал выплюнул на песок Сэля, сжимающего в руках зачарованный лук. Аскари упал на живот, вытянувшись во всю длину, и, как только он собрался подняться, на него сверху свалился Триган. Из троицы нефалемов только Ханна сумела правильно сгруппироваться, и поэтому, пройдя сквозь портал, приземлилась на ноги, а следом за ней из врат странствий изящно вышел тёмный Хорадрим. - Не ждали? – с ироничной улыбкой спросил он, обводя глазами всех присутствующих. Тысяча смерила профессиональным взглядом хищную фигуру Золтуна Кулла, облачённую в мантию цвета темнейшей ночи. Древний маг держался статно, у него были идеально ровные плечи и благородные тонкие руки, украшенные золотыми перстями на узловатых пальцах, форма которых выдавала в нём человека с философским складом ума. Голова Хорадрима-отступника была до блеска выбрита, а на его бледном лице красовалась роскошная чёрная борода, доходящая ему до пояса. Жанри быстро догадалась, кто это такой, и с негодованием поглядела на нефалемов. - Какого чёрта вы притащили эту дряхлую мумию вместо того, чтобы вернуться сюда с Камнем душ?! - Мне другое интересно... – вмешался Тираэль. – Кто из вас додумался телепортировать курицу? Триган, Ханна и Кулл одновременно указали пальцами на островитянина, виновато потупившего взгляд. - Я... я эксперимент хотел провести... - Ну и как твой эксперимент? - Удался! Жанри оттолкнула в сторону не по делу влезшего в разговор ангела, рывком подняла Сэля с земли и, небрежно хлопнув его по плечу, отчего в воздухе взвился столб мелких песчинок, очень строгим тоном спросила: - Где Камень, экспериментаторы хреновы? - Камень здесь, - с прежней улыбкой ответил вместо Сэля Золтун и торжественно протянул убийце своё величайшее изобретение. – Если он тебе так нужен, можешь забирать. Тысяча вязла Камень цепкими руками, но тут же швырнула его себе под ноги: поверхность огромного тёмного кристалла оказалась нестерпимо горячей. Его невозможно было удержать в руках, не обжегши ладоней. Глядя на то, как под Чёрным Камнем начал плавиться песок, убийца ещё больше разозлилась. - Отличный фокус, Кулл. И что теперь делать с этой стекляшкой? - Ну, если бы это было так просто, я бы здесь с вами сейчас не стоял... На лице Хорадрима всё так же играла высокомерная улыбка. Жанри намеревалась ещё что-то сказать, но неприятный разговор был прерван скрипучим возгласом Шена Скупца, донёсшимся из его мастерской: - Мильтон! Иди скорее сюда, всё готово! Взгляды Тысячи и нефалемов, а затем ангела и крестоносца, обратились к другому краю лагеря, откуда, неспешно хромая, к ювелиру направился всеми позабытый некромант. Всё это время Мильтон молча наблюдал из своего угла за складывающейся вокруг Чёрного Камня ситуацией, но зрение отказывало ему, и он мало что мог разглядеть. А теперь его наконец-то позвал Шен, обещавший помочь с этой проблемой. Когда некромант доковылял до мастерской, ювелир торжественно вручил ему обточенный и отшлифованный кусок хрусталя, по-прежнему прямоугольной формы и по-прежнему размером с ладонь. Мильтон растерянно повертел его в руках и совершенно не понял, что с ним делать. - Благодарю тебя, Шен... – в смущении произнёс некромант. – Но что это? - Это линза. Если ты поднесёшь её к глазам, ты сможешь видеть. Попробуй! Последовав наставлению ювелира, Мильтон посмотрел сквозь линзу на своих приятелей и восторженно замер на месте. Так хорошо видеть лица людей ему в последний раз доводилось лет десять назад... - Только на солнце сквозь неё не смотри, - со всей возможно важностью добавил Шен. – Если лучи солнца соберутся в линзе, они могут выжечь тебе глаза. Убедившись, что некромант с ювелиром лично для него, Золтуна Кулла, не представляют ни малейшего интереса, тёмный Хорадрим любовно поднял с земли Чёрный Камень и принялся поглаживать его бледными, чуть подрагивающими пальцами, что-то мурлыча себе под нос. Тысяча разочарованно махнула на него рукой. В конце концов, думала она, до всей этой истории с Камнем ей вообще нет дела, и как нефалемы будут договариваться с противной мумией – это тоже не её проблемы. Поразмыслив таким образом, Тысяча вспомнила об отряде Стальных Волков, которых она вместе с Аширой тайно отправила на помощь нефалемам, и с демонстративным равнодушием спросила у них: - Как там в Бескрайних Песках насчёт лакуни? Не сильно досаждали? - Не досаждали совсем, - отозвался Триган. – Мы там, кажется, вообще не встретили ни одной пантеры. Стоящая рядом с охотником Ханна горделиво сверкнула глазами: - Похоже, лакуни меня боятся. «Аж два раза, - усмехнулась про себя Жанри. – Бойцов Аширы они боятся, а не тебя, тупая блондинка». На жаркие калдейские пески неслышно опустился вечер. Уставшие после дневных приключений нефалемы решили не дожидаться возвращения Лии и Адрии, которые умчались в город вслед за взбесившейся после телепортации курицей. Люди, нефалемы, одинокий грустный ангел и не менее одинокий проклятый Хорадрим собрались вокруг костра. Триган и Сэль жарили мясо, которое купил на базаре Линдон, стараясь не думать о том, где он взял деньги на это самое мясо, а все остальные мечтательно облизывались, глядя на поспевающий ужин. Только чудаковатый Шен Скупец наводил порядок в своей мастерской, да по-прежнему находящийся в восхищении от его подарка Мильтон ползал на коленках по всему лагерю и внимательно осматривал каждый закуток. Для него это было что-то невероятное – видеть каждый камень, каждую трещинку в земле, каждую песчинку... и пустынную кобру, с самым невозмутимым видом выползшую из расщелины между камнями. Необыкновенно ясно различив ядовитую змею, глядящую на него глазами, полными нежности, некромант даже не сразу сообразил, в чём дело. - Змея! – испуганно крикнул он, когда до него, наконец, дошло. Быстрее всех среагировал охотник. Едва только взгляд Тригана коснулся кобры, его правая рука уже запускала в голову змеи тяжёлый камень. Но, к изрядному своему удивлению, охотник не попал, чего с ним раньше не бывало, ведь примитивной ползучей твари далеко до реакции натренированного стрелка. Каким-то невероятным образом увернувшись от камня, змея шмыгнула обратно в скалы, а затем из расщелины послышался мелодичный человеческий голос, который досадливо вымолвил: - Чьорд... - Говорящая змея! – взвизгнул сидевший поодаль Линдон, дёрнул усами и схватился за сердце. Голос из камней показался Сэлю знакомым, и аскари напряжённо всмотрелся в бледно-жёлтые обломки скал. Позади этих обломков что-то зашуршало, а затем из них на четвереньках выбрался человек, одетый в живописные обмотки. Кожа этого человека цветом своим была подобна варенью из дикой кеджистанской сливы, а его голову и лицо скрывала диковинная костяная маска, сделанная из черепа гигантской анаконды и украшенная разноцветными перьями каких-то экзотических птиц. Не поднимаясь с четверенек, загадочный пришелец в маске оправдывающимся тоном забормотал: - Как трудно в этих городах! Вечно я забываю вернуться в человечий облик! Йох! - Маниту! – воскликнул Сэль и расплылся в блаженной улыбке. Старый колдун наконец-то выпрямился во весь рост и подошёл к замершим от изумления людям у костра. Триган и Мильтон тоже вскоре узнали колдуна, впервые встретившегося им в Новом Тристраме, а затем они долго и путано объясняли всем остальным, кто это такой и почему бы не засунуть его вверх тормашками обратно в кучу камней, из которой он выполз. Маниту снова явился друзьям в обществе своей громадной лягушки, курительная трубка тоже была при нём, а в качестве оружия он теперь использовал широкий костяной нож. Разделывая этим ножом жареное мясо и уплетая его за обе щеки, уставший с дороги колдун рассказывал о том, каким ветром его занесло в тайный лагерь. Рассказ оказался достаточно любопытным для всех собравшихся, особенно для Эйрины. Выходило так, что всё это время Маниту был рядом и тайно наблюдал за нефалемами по просьбе какого-то своего приятеля, а когда Эйрина спросила, что это за приятель и где он, колдун с какой-то непонятной грустью ответил: - Он здесь, йох. Прячется в камнях. - Почему же он прячется? – снова спросила заклинательница. Колдун ответил ей всё тем же грустным тоном: - Мой друг стыдится людей. - Нечего стыдиться! Пускай идёт к нам! Он ведь, наверное, тоже устал и проголодался. - Что ж... – Маниту кивнул морщинистой головой и трижды хлопнул в ладоши. За скалами, из глубины которых недавно появился колдун, снова что-то загрохотало. Затем оттуда послышался грозный рык, а после один из увесистых камней покатился в сторону, легко и непринуждённо, словно высушенная тушка падшего-маньяка. И наконец, обитатели лагеря смогли лицезреть того, кто так запросто швырнулся обломком скалы: перед ними стоял мускулистый, крепко сложенный человек с пышной седой шевелюрой. Его широко расставленные ноги были обуты в сапоги, напоминающие лапы медведя, бёдра могучего воина скрывались под изодранной рыжей повязкой с латными щитками, а завершалось его облачение мощным стальным поясом, на котором висели два небольших, но предельно остро заточенных топора. Выше пояса же человек был полностью раздет, его грудь, плечи и лицо пересекали глубокие уродливые шрамы, наверняка полученные в жестоких битвах. Если бы кто-нибудь поглядел на него со спины, то увидел бы, что и там шрамов предостаточно, а при хорошем зрении на грубой коже воина можно было бы разглядеть некогда вырезанный между лопатками четырёхзначный номер... Но все, кто увидел его в тот момент, сошлись лишь на одной мысли: «Какой здоровенный парень!» Только Линдон подумал иное, бегло изучив взглядом лицо гостя. У кингспортского вора была хорошая память на лица, и он сразу же узнал в крепком бойце своего приятеля Стэнгу. Того самого Стэнгу, которого он собственными руками похоронил под стенами Алькарна несколько дней назад. - Стэн... – всхлипнул вор, снова схватившись за сердце, а затем и вовсе лишился чувств от потрясения. Не менее изумились Триган, Мильтон и Сэль, когда повнимательнее разглядели воина. Правда, вместе пучка волос на затылке у Стэнги теперь были совершенно растрёпанные космы, а его усы и борода сделались несколько пышнее, чем прежде, но, вне всякого сомнения, это был он. - Стэн? – сдавленно вымолвил аскари. – Ты... ты жив? Но как такое может быть? Варвар ничего на это не ответил, и даже ни один мускул не шевельнулся на его широком лице. Вместо варвара ответил колдун: - Это не Стэн, но брат Стэна. Его зовут Зарго и он не говорит. Именно он привёл меня сюда. - Брат! – воскликнула Эйрина, вскочила на ноги и в несколько энергичных прыжков приблизилась к неподвижно стоящему варвару, а затем, оглядев его с ног до головы, обернулась к Маниту. - Ну конечно, брат, брат убитого Стэнги! Идущий по следам воина, очарованного упавшей звездой. Он и есть пятый нефалем! Варвар равнодушно поглядел на других нефалемов слезящимися от песка желтоватыми глазами. Казалось, ему это совершенно не интересно, в то время как всё внимание нефалемов было приковано к его представительной фигуре. - Почему он не говорит? – спросил Триган, с любопытством разглядывая угрюмого воина. – У него нет голоса? - Есть, - отозвался Маниту. – Но Зарго не хочет говорить с людьми. За него говорю я. - Зарго – странновастенькое имя для северянина, - заметила Жанри. Маниту снова взялся за разъяснения: - Йох! Это имя дали ему не варвары, а мой народ. Мы пришли сюда из Теганзы, и я не знаю, как его звали прежде. Тысяча презрительно усмехнулась. - Отлично. Варвар из негритянских джунглей! Почему после того, как я спуталась с вашей нефалемской компанией, меня уже ничто не удивляет? – убийца перевела взгляд на варвара и обратилась к нему: - Ну что, папуас, так и будешь стоять тут, словно идол Раканишу? Садись уже, наши нефалемчики поделятся с тобой вкусным ужином. Ты же у них в почёте, как я погляжу. Нефалемчик номер пять – как будто этих четверых мало... С напряжением обдумав слова Тысячи, Зарго направился к костру. Но он не спешил занять предложенное ему место между Маниту и Сэлем. Вместо этого варвар подошёл к Ровену и несильно, как бы в знак предупреждения, кулаком ударил рыцаря в покрытую панцирем грудь аккурат в том месте, где был выгравирован священный крест Закарума. Затем Зарго совершенно по-дикарски плюнул себе под ноги и только после, утерев губы, расположился возле костра. - И что это означает? – со смесью удивления и раздражения спросил крестоносец, провожая глазами лениво переваливающуюся фигуру варвара. - Зарго говорит, что ему не нравятся закарумиты, - ответил Маниту. – И если ты его разозлишь, он тебя убьёт. - Хм! - А чудесно этот Зарго устроился, - вернулась к разговору Жанри. – Обзавёлся личным переводчиком и может вообще не напрягаться. Ну а теперь... теперь кто-нибудь из вас двоих, может быть, расскажет мне, кто вы такие, откуда взялись и что вам здесь надо? - И какие у вас проблемы с Закарумом, - добавил покрасневший от возмущения крестоносец. Мильтон, всё это время молча, но не без интереса наблюдавший за происходящим, снова заметил в глазах Тысячи искры неукротимого пламени – точно такие же, какими он впервые увидел их много лет назад в Кингспорте. Некромант знал, о чём говорит этот взгляд убийцы и почему его следует опасаться. По этой причине он шёпотом произнёс, в упор глядя на колдуна: - Расскажи ей, Маниту. Иначе... Колдун поднял руку и жестом дал понять, что в объяснениях он не нуждается. Когда некромант замолчал, Маниту достал из потёртой поясной сумки курительную трубку, забил её хмырь-травой и глубоко затянулся отравленным дымом. Только выпустив дым из груди, темнокожий странник, увешанный браслетами, кольцами, бусами и разнообразными оберегами, неспешно заговорил: - У Зарго нет проблем с закарумитами. Но у закарумитов с ним – есть. Обычно он отрубает крестоносцам головы, йох-йох. Но на то есть причина. - И какая же? – полюбопытствовала Эйрина, стараясь привести в чувство упорно лежащего без сознания Линдона. Колдун снова выпустил в небо сизые клубы дыма, и Сэль, поглядев на них, вдруг живо представил себе ритуальный костёр для жертвоприношения. Возможно, для Маниту в курении был некий сакральный смысл – Сэль не мог сказать наверняка, поскольку, к стыду своему, он очень плохо знал обычаи народа умбару. На войне ему было слегка не до изучения культурных особенностей экзотического народонаселения джунглей. Колдун тем временем продолжил свою мелодичную речь, и когда он говорил, собравшиеся возле костра люди слышали, как негромко позвякивают серьги, вдетые в его нижнюю губу и подбородок. - Я встретил Зарго в Энтштейге, йох. Это было в физическом мире, вечером... МОЛЧАНИЕ Вечером на стройку привели новую партию рабов с севера. Среди них, как всегда, было много варваров. Прислонившись спиной к облезлой деревянной стене и покуривая хмырь-траву, Маниту сидел у своего барака и наблюдал за вереницей скованных цепями людей, подгоняемых кнутами надсмотрщиков. Дневные работы к тому времени окончились, и невольники были предоставлены сами себе. Другие рабочие из его барака играли в кости – судя по отчаянным воплям, доносящимся из ветхого строения, кто-то проигрался в пух и прах. Маниту полагал, что, наверное, несчастному решили оттяпать палец. Опытные игроки часто поступали так с теми, кому было нечем расплатиться за проигрыш. Маниту не любил играть в кости. Невольники обычно играли на хмырь-траву, а знающему толк в растениях колдуну было намного проще самому насобирать и насушить этой травы. В окрестностях стройки она росла почти что на каждом шагу, следовало только внимательно смотреть под ноги. Старый темнокожий раб набрал полную грудь дыма и запрокинул назад голову с длинным серебристым ирокезом, начинающимся от самого лба и сходящимся на затылке. Такие ирокезы в Теганзе могли носить только опытные воины, готовящиеся к посвящению в колдуны – на родине Маниту их называли воинами разума. На стройке, где в те годы трудился Маниту, невольников из джунглей было не меньше, чем варваров, но воины среди них встречались редко. Обычно закарумиты обращали в рабство молодых и неопытных умбару, которых угораздило оказаться не в том месте и не в то время. Власти Энтштейга, придумавшие всю эту чертовщину, внушили своим подданным, что дикари с тёмной кожей – безмозглые обезьяны, а не люди, и что им самое место на грязной и тяжёлой работе, типичным примером которой и являлось бесконечное строительство укреплений на северной границе королевства. Маниту чувствовал горечь за своих соплеменников, но не лучше жилось и варварам. После взрыва горы Арреат и уничтожения Камня Мироздания от их былой силы не осталось и следа. Вернее, сила-то сохранилась, но не сохранилось ничего кроме. Обескровленные войной племена варваров бесцельно разбрелись по Северным степям, которые несколько позже стали называться Мёртвыми Землями. Для рыцарей из Энтштейга не составляло труда совершить несколько вылазок в эти земли, наловить там бродяг, обработать их хорошенько и пристроить к делу. И если попавшие в рабство умбару порою доставляли хозяевам множество неприятностей, будучи совершенно непредсказуемыми и какими-то меланхолично-отстранёнными, то управиться с варварами было проще некуда. После арреатской катастрофы вся их гордость растворилась в воздухе, и некогда могучие бойцы, потерявшие волю к жизни, сделались покорными и податливыми, как варёная капуста. Размазывай её по любой тарелке и отправляй хоть к чёрту на рога, сильно возражать не будет. Колдун смотрел, как мимо него вели неровный строй варваров, и жалел их не меньше, чем своих соплеменников. Только самого себя он никогда не жалел – своё досадное положение он рассматривал как жертву во имя извечных духов, обитающих в Бесформенном Мире. Если духи требовали такой жертвы, то её следовало принести. Для Маниту был важен только мир духов, а то, что происходило с ним в физической реальности, его не сильно беспокоило. Смертное тело колдуна, его человеческое лицо, вся его жизнь в пределах мира людей были лишь лоскутком завесы, скрывающей истинную реальность, которую в Тораджанских джунглях называли Мбвиру Эйкура – Бесформенный Мир. В Бесформенном Мире существование колдуна складывалось совсем иначе, нежели здесь, а здесь... – думал Маниту, - здесь всё бы ничего, если бы цепь на шее так сильно не грюкала. Неудобно это, мешает сосредоточиться. Сразу после этих мыслей внимание курящего с философским видом старика переключилось на одного из варваров в числе новоприбывших. Этот израненный, но уверенно держащийся на ногах здоровяк не мог не заинтересовать Маниту, глубоко уважающего сильных воинов. Вне всякого сомнения, мимо него проходил настоящий боец. Маниту не смог определить его возраст – не стар, но и не молод, в волосах уже седина, но спину и плечи держит прямо, даже с некоторой гордостью. К тому же, на голову выше остальных. Только лицо разбито до такой степени, что кажется, будто бы по нему проехался осадный таран: вероятно, - решил для себя колдун, - у этого парня не самый покладистый характер, и кому-то пришлось крепко настучать ему по голове, чтобы подчинить и утихомирить. Таких воинов сложно сломить. Сложно, но можно. «Интересно, как долго он продержится?» - с улыбкой безучастного ко всему наблюдателя подумал Маниту. И, словно услышав его мысли, варвар презрительно повернулся к колдуну спиной. Порядковый номер, некогда вырезанный на его коже, практически не читался – варвар был в неволе далеко не первый год. *** В Энтштейге, издавна считающемся главным оплотом религии Закарума на северо-западе, всегда были холодные зимы, но зима следующего года выдалась какой-то особенно лютой. На северных границах королевства, которые наиболее чётко обозначал некогда возведённый королём Корсикком Арреатский Бастион, творился настоящий ледяной кошмар, в котором, казалось, замерзало всё от земли и до самого неба. Земля покрылась твёрдым, как алмазная крошка, инеем, а воздух сделался сухим и колючим до боли в груди. Не только рабочим, но и их начальникам меньше всего хотелось поутру вставать и идти на работу в этот морозный ад. Однако строительство крепостных стен продолжалось, и королевская канцелярия требовала закончить работу в срок. Начальник стройки, а вместе с ним и старшие надсмотрщики послушно выполняли приказы властей из столицы в надежде выслужиться и получить награду, поэтому гнали людей на работу даже в самые лютые холода. Рабочим тогда выдавали длинные жакеты, подбитые мехом, но от холода они спасали так же, как соломенная хижина от урагана. Ранним утром, стараясь поплотнее закутаться в ободранный жакет, Маниту, как обычно, отправился на работу. В тот день он должен был заниматься кирпичной кладкой на строящейся стене. Высота возведённого сооружения составляла уже три человеческих роста, так что строители, работающие внизу у самой стены, на лебёдках поднимали вверх тяжёлые ящики с кирпичами, а те, кто был наверху, принимали поданный материал. Дело продвигалось медленно, насквозь промёрзшие лебёдки работали с жалобным воем, напоминающим вой побитого щенка, и у Маниту, как и у многих других рабочих, были до крови разодраны ладони. Напарника, с которым он обычно принимал ящики наверху, в этот день на стройку не привели. Накануне вечером парень что-то совсем расхворался – кажется, получил переохлаждение – и с ним решили не церемониться. Обычно больных и ослабших рабов брали под руки и уводили в ближайший лес, из которого они уже не возвращались. По-видимому, такая же судьба постигла и прежнего напарника колдуна, так что сегодня ему в пару поставили здоровенного варвара – кажется, того самого, за которым он однажды наблюдал прохладным весенним вечером. - Как тебя зовут? – спросил у него Маниту, выкуривая обычную свою самокрутку перед тем, как приступить к работе. Варвар промолчал, смерив колдуна равнодушным взглядом. Под левым глазом у него был совсем свежий синяк – видимо, этого буйного хлопца недавно опять воспитывали. - Ты раньше работал наверху? – снова спросил колдун, но варвар снова ничего не ответил. - Эй ты, черномазый! – крикнул снизу надзиратель и швырнул в Маниту пригоршню снега. – Можешь оставить свои вопросы при себе. Этот тупица и с нами-то не разговаривает, а с тобой не станет и подавно. Хорош курить, работай давай. Колдун передёрнул замёрзшими плечами под жакетом, варвар плюнул на ладони и растёр их, чтобы согреть и подготовить к работе, а затем они приступили к своим обязанностям. Маниту сразу же понял, что варвар жалеет его, считая, по-видимому, немощным стариком. Основную нагрузку от перетягивания лебёдки северянин брал на себя. Колдун не возражал – в тот день ему самому отчего-то нездоровилось, и в мускулах не было прежней силы. В итоге скверное самочувствие привело к тому, что Маниту неловко споткнулся на обледенелых кирпичах стены, трос выскользнул у него из рук, а варвар не успел вовремя спохватиться, и загруженный доверху ящик, который они почти подняли на стену, с грохотом обрушился вниз. Беглого взгляда в то место, где он приземлился, колдуну было достаточно для того, чтобы понять: сейчас ему влетит. Полный ящик кирпичей опрокинулся на рабочих, стоящих внизу, и одного, кажется, основательно придавил. Маниту отлично знал, что калечить находящихся на государственном счету рабов – дело наказуемое. Работы приостановились, и на место происшествия сразу же сбежались надсмотрщики, а вскоре пришёл и начальник стройки собственной персоной. Когда он начал выяснять, кто виноват, несколько человек указали на Маниту. - Ты ящик уронил? – строго спросил у него начальник. - Йох, ну не сианьсайская же принцесса, - покорно склонив голову, заговорил в ответ колдун. – Конечно же... Стоящий поблизости варвар не дал ему завершить фразу. Большой и сильный, он лёгким движением оттолкнул колдуна, заслонил его всем телом и несколько раз резко, отрывисто стукнул себя кулаком по мощной груди. Колдун в удивлении замолчал, а начальник стройки, плюгавый мужчина средних лет, судя по запаху, с самого утра согревавшийся огненной водой, с не меньшим удивлением поглядел на варвара снизу вверх. - Ага. Значит, ты? - Нет, - заулыбался колдун, с любопытством думая о том, отчего это варвар кинулся его защищать. – Этот храбрый воин ни при чём здесь. Кирпичи уронил я. Варвар ещё раз отринул выступившего вперёд колдуна и ударил себя в грудь. Но начальнику стройки в тот момент больше всего хотелось вернуться в свой кабинет с уютным очагом и приложиться к початой бутылке согревающего пойла, так что он равнодушно махнул рукой на провинившихся рабов и кликнул надсмотрщиков. Когда те подошли, начальник отдал им ответственное распоряжение: - Ну их обоих ко всем чертям, у меня нет времени разбираться с подобной ерундой! Цирк они мне вздумали устраивать. Убрать тут всё и всыпать этим додельникам по сотне ударов. С теми словами начальник, слегка пошатываясь, зигзагами побрёл к себе. Показательная экзекуция была для Маниту наименьшей из всех возможных проблем. Ему ничего не стоило выдернуть свой разум из тела и перейти в мир духов. Там он не почувствует телесной боли, а заодно с пользой проведёт время. С погибшими душами всегда найдётся о чём поговорить. Для большинства людей попадание в Бесформенный Мир обычно происходило против их воли и означало смерть, но только не для таких, как Маниту: мудрые колдуны и воины разума, годами совершенствующие дух и тело, могли беспрепятственно входить в Мбвиру Эйкура в любой удобный момент и столь же беспрепятственно покидать его когда им вздумается. Поэтому за себя колдун совершенно не переживал. Но ему было жалко варвара. Наверное, этот парень думал, что спасёт старика от жестокого наказания, и неоткуда ему, бедному, было узнать, что на подобные наказания старик плевал с высокой секвойи. Глупый варвар только попал под раздачу почём зря. Перед наказаниями рабам обычно давали время на перекур, дали его и в этот раз. Маниту выкурил самокрутку до середины, а затем протянул её варвару с дружескими словами: - На, покури... Но варвар только брезгливо фыркнул и отмахнулся от предложения колдуна. Когда время истекло и двух невольников повели к месту расправы, глаза старого умбару закатились высоко под сморщенные веки. Он полностью перешёл в Бесформенный Мир. Колдун сожалел о том, что не смог поговорить с варваром здесь, на этой дурацкой стройке, и поэтому решил разыскать его через мир духов. Однако пространство Мбвиру Эйкура сложно сопоставить с пространством физического мира, потому что мир духов несоизмеримо больше. Это здесь варвар был совсем рядом, в нескольки шагах от Маниту, и можно было видеть, как он терпит удары с полнейшим равнодушием, а в Бесформенном Мире их могли разделять глубокие моря, бескрайние пустыни или непроходимые джунгли. Чтобы пробраться через них, колдуну требовалось время. Но со временем старый кудесник тоже умел превосходно управляться, он мог замедлить его ход внутри собственного разума, и это существенно облегчало задачу. Поэтому он быстро нащупал в нематериальном мире тончайшую нить сознания, которая и привела его к варвару. Колдун увидел его не сразу – плотный сгусток мыслей, сжавшийся от боли и злобы. Маниту удивился: вплоть до сего момента он считал, что здесь варвар наверняка будет кричать или даже плакать, но не тут-то было, сознание его товарища по несчастью оказалось таким же твёрдым и безмолвным, как и его тело. Оно напоминало в совершенстве огранённый кристалл, от которого откалывались лишь мельчайшие крупицы мыслей, однако потусторонним ветром их тут же уносило в неведомую даль – варвар думал о чём угодно, но точно не о том, что с ним происходило в тот момент. Только общее напряжение пульсирующей в кристалле энергии подсказывало, что сейчас он переживает далеко не самый приятный эпизод бытия. - Эй, варвар, - шёпотом заговорил с ним Маниту. – Я здесь. Сгусток мыслей зашевелился. Варвар услышал голос колдуна, и это означало, что он тоже воин разума, что он тоже может свободно путешествовать по Бесформенному Миру. Пересилив в себе удивление, Маниту снова заговорил на беззвучном языке духов: - Я знаю, что ты слышишь меня. Я здесь, в твоих мыслях. Твои мысли – мои мысли, а мои – твои. Как только ты подумаешь о чём-нибудь, я тоже тебя услышу. Маниту видел, слышал, чувствовал, как дрожит нематериальный кристалл. Его приятель был явно не готов к такому повороту событий, поэтому долго не мог сообразить, что ему теперь с этим делать и, главное, как поддержать разговор. Только через какое-то время варвар с напряжением вымолвил: - Какого... дьявола... ты... влез... в мои... мысли? - Сейчас мы оба в Бесформенном Мире. И ты уже можешь со мной говорить на языке духов. Ты сильный воин и ты быстро учишься. - Отстань от меня... – снова через силу проговорил варвар. - Как скажешь, - согласился Маниту. – Я только хотел спросить, зачем ты решил взять вину на себя. Варвар долго молчал; колдун понимал, что мистический разговор такого рода был для него первым подобным приключением и давался с огромным трудом. Но не менее ясно было то, что уход в мысли отвлекает варвара от жгучей боли, с каждым ударом кнута пробирающей его до самых костей. Получая удар за ударом, колдун и варвар обменивались мыслями, и это помогало им обоим. - Ты старый человек, - наконец подал голос варвар. – Мне... было тебя жаль. - Теперь ты понимаешь, что это напрасно? Я, в отличие от тебя, сейчас ничего не чувствую. Но я тебе благодарен. Как тебя зовут? - У меня нет имени. Можешь звать меня как хочешь. - Хорошо. Тогда я буду называть тебя Йох-Йох. Я хочу быть твоим другом, Йох-Йох! - На кой хрен тебе... такая дружба? Колдун не ответил, поскольку в этот самый момент он почувствовал где-то позади себя тонкие иглы холода, впивающиеся в спину. Это означало, что он уже вполне свободно лежит на снегу, и пора возвращаться в тело, чтобы оно не замёрзло насмерть. Если тело умрёт, разуму будет некуда вернуться, и это выйдет... слегка неудобно. Покинув Мбвиру Эйкура и возвратившись в физический мир, Маниту приподнялся на дрожащих от слабости руках и бегло огляделся. Варвар неподвижно лежал рядом, напрягая громадные кулаки и уставившись прямо перед собой отупевшими глазами. - Йох, наконец-то они оставили нас в покое, - заговорил Маниту, помогая своему новому знакомому подняться. – Всё уже кончилось, друг мой. Пойдём. Варвар и колдун медленно зашагали прочь, а там, где на сверкающих под слепящим ледяным солнцем сугробах отпечатались их силуэты, снег почернел от крови и сделался вязким, как строительная смола. *** - Мы не сможем убежать, - говорил Маниту, разглядывая карту, которую варвар нацарапал прямо на деревянном заборе. – Не получится. Здесь много охраны, а у нас нет оружия, зато цепи громыхают так, что йох! В Преисподней слышно. Минувшим вечером Йох-Йоха как-то совсем уж зверски избили, и теперь он едва держался на ногах, прислонившись к забору и тяжело дыша от переполняющей его ярости. Но его взгляд, направленный на колдуна из-под косматых седых бровей, был абсолютно спокойным и уверенным, он ощущался как некое подобие звука, складывающегося в слова: «Доверься мне». - Тебе можно было бы довериться, - качая головой, отвечал Маниту, - если бы ты не лез в драку по всякому поводу и без повода. Но ты навлёк на себя неприятности перед самым побегом. Кто так делает? Как я после этого могу на тебя рассчитывать? Варвар пренебрежительно наморщил лоб, давая колдуну понять, что это сущий пустяк. - Ну да, конечно, Йох-Йох! Ты ещё скажи, что это был отвлекающий манёвр. Маниту лукавил – за те долгие месяцы, что он и варвар делились друг с другом мыслями при каждом удобном случае, колдун кристально ясно убедился в его смелости и надёжности. Как узнал в ходе бессловесных разговоров Маниту, Йох-Йох далеко не всю свою жизнь промолчал, как ледяная глыба. В молодости он был достаточно болтлив, особенно с женщинами. Даже самые высоконравственные старые девы по всему Санктуарию были без ума от варваров, особенно от таких, как Йох-Йох и его старший брат Стэнга – сильных, отчаянных и всегда готовых защитить от опасности. До войны братья слыли в Харрогате страстными охотниками до приключений, в том числе и до любовных. Однако молодой Йох-Йох разительно отличался от Стэнги не только редкой для северян желтизной в глазах. Дальнейший виток судьбы младшего брата наконец-таки прояснил колдуну его способность проникать в Бесформенный Мир. Йох-Йох с самого детства был настолько тесно связан с родными ему северными землями, что иногда мог слышать их голос. Он слышал безмолвную речь камней, ледников, ветров и водопадов, говоривших с ним через священный Камень Мироздания. С возрастом Йох-Йох обрёл общий язык не только со своей холодной землёй, но и со всем Санктуарием, а вскоре и с миром духов, находящимся далеко за пределами физической реальности. По этой причине он ещё в юности решил покинуть Северные степи и перебраться в Скогслен, издавна считающийся обителью друидов. Согласно преданиям, варвары вели свой род от великого воина древности Бул-Катоса, многие столетия назад объединившего под своим началом разрозненные северные племена. Могущественный древний вождь завещал своим подданным не жалея сил охранять гору Арреат, вменив им эту обязанность как величайший смысл жизни. Веками кочуя по Северным степям и высматривая малейшую угрозу, варвары основали несколько постоянных поселений, таких как Сечерон и Харрогат, но по нраву своему так и остались странствующими дикарями, которым не страшны ни жар преисподней, ни холод дальнего севера. Однако среди них ходили слухи о некой мифической книге, называемой Шеал Фада, в которой говорилось о том, что у Бул-Катоса был друг и советник, а возможно и родной брат по имени Фьякла-Гер. В отличие от Бул-Катоса, он желал, чтобы варвары полагались не только на силу оружия, но и природные силы, которыми наполняла их сама земля. Собрав вокруг себя лучших шаманов севера, Фьякла-Гер отправился вместе с ними в глухие чащобы Скогслена, находящиеся в восточной части континента. Именно там и зародилась цивилизация друидов, достигших полного единения с силами земли, воды, огня и ветра, и именно туда в поисках знаний отправился молодой Йох-Йох. И всё же в Скогслене его ждало разочарование. Он усвоил несколько полезных в бою навыков взаимодействия с природой, но в целом уклад захолустной жизни и учение друидов оказались настолько скучными, что горячая кровь северянина категорически не хотела принимать все эти пространные догмы и медитативные посиделки под ёлками. Когда же в Санктуарий вторгся Баал со своей армией демонов, Стэнга сам разыскал своего младшего брата среди друидов и посоветовал ему не маяться дурью, а вернуться на север и посвятить себя битвам с захватчиками. Йох-Йох уважал Стэнгу и, кроме того, внутренне был с ним полностью согласен, так что братья вдвоём вернулись в северные земли, надрывно кричащие от боли в ушах Йох-Йоха. В Северных степях началась война, и жившие у подножия Арреата варвары все как один встали на защиту вверенной им святыни. В день арреатской катастрофы, случившейся почти двадцать лет назад, Йох-Йох видел своего брата в последний раз. Стэнга с небольшим отрядом опытных воинов со всех концов света отправился в Крепость за рогатой головой Владыки Разрушения, а младший брат остался на поле боя. Затем в недрах великой горы грянул чудовищной силы взрыв, в котором перемешалось всё и вся – люди, демоны, города и даже миры, а очнувшийся на краю огромного кратера Йох-Йох так и не сумел выяснить, что сталось с его братом. Жизнь Стэнги затерялась в безграничном хаосе, как и жизни всех выживших после взрыва варваров. Оправившись от пережитой катастрофы и залечив раны, Йох-Йох бросился на поиски брата, и в этих поисках он провёл все последующие годы. Тем временем король Энтштейга, узнавший о постигшей варваров судьбе, решил воспользоваться удобным случаем и окончательно раздавить северян, которые прежде надоедали его стране не одну сотню лет. Началось стремительное расширение границ королевства закарумитов всё дальше и дальше на север. Варвары практически не оказывали сопротивления, смиренно складывая головы в заведомо проигранной войне, но вскоре паладинам был отдан приказ не убивать захваченных в битвах дикарей, а обращать их в рабство и отправлять на стройку городов и крепостных башен. Совместив таким образом приятное с полезным, тогдашний владыка Энтштейга чуть не лопнул от гордости за то, как здорово он всё это придумал. Йох-Йох оказался в рабстве у закарумитов восемь лет тому назад, и никого он не возненавидел столь сильно, как паладинов и крестоносцев. Чтобы надломить и искалечить его волю, над ним, как и над другими варварами, закарумские поработители издевались как могли, но в случае с Йох-Йохом они добились лишь того, что варвар отгородился от всех непробиваемыми стенами молчания. Он перестал говорить, зато начал думать о том, что такая же судьба, возможно, постигла и его старшего брата. Не теряя надежды найти Стэнгу, он старался доставлять как можно больше хлопот начальнику любого строительного участка, на котором оказывался, тем самым заставляя этих начальников гонять его с одной стройки на другую. Только спустя восемь лет, в год встречи с Маниту, Йох-Йох убедился, что среди невольников его брата нет, и впервые за долгие годы всерьёз задумался о побеге. Во всей этой истории умудрённый жизнью колдун не понимал только одного – почему варвар отказывался называть своё настоящее имя. Маниту долго приставал к нему с этим вопросом, пока Йох-Йох, наконец, не объяснил, насколько всё просто: - Сейчас я жалкий раб, и ты не хуже меня это знаешь. Но моё настоящее имя – это имя воина, а не раба. Теперь понятно? Мудрому умбару тогда стало понятно намного больше, чем сказал ему Йох-Йох. Колдун окончательно убедился, что на этого вечно разгуливающего с побитой физиономией вояку можно положиться в любом деле, и когда Йох-Йох поделился с ним своим планом побега, Маниту ни на секунду не усомнился в том, что варвар сделает всё как надо. Однако старик-умбару знал, что в подобной сумасбродной затее нужна не только идиотская храбрость – кроме неё ещё нужны мозги. Именно эту мысль он и старался в тот вечер донести до своего неразговорчивого приятеля. Но у варвара было своё мнение на этот счёт, и он всё-таки сумел убедить Маниту, что даже без оружия преспокойно задушит парочку охранников той самой цепью, лязг которой так смущал старого колдуна. *** Тайными ночными перебежками Йох-Йох и Маниту за несколько недель добрались до побережья северной части Морей-Близнецов. Затем варвару пришлось выполнить в местном порту несколько грязных поручений, чтобы контрабандисты взяли их на борт своего корабля, плывущего в Тораджан. Добравшись в грузовом трюме вонючей посудины до пролива между Тораджаном и Аранохом, друзья высадились на западном краю джунглей, в которых успело родиться и погибнуть множество древних цивилизаций и которые были известны темнокожему колдуну не хуже, чем собственное имя. Маниту привёл варвара в Теганзу. Там, под сенью вековых деревьев, варвар наконец-то получил исцеление и успокоение, а заодно и новое имя – Заргендо. На языке умбару это означало «два топора»: как оказалось, излюбленным видом оружия этого здоровенного молчуна были лёгкие метательные топоры, что, надо сказать, шло вразрез с общепринятыми представлениями о варварах исключительно как о специалистах силового ближнего боя... Колдун привёл северянина в сердце джунглей вовсе не потому, что ему захотелось познакомить друга со своей родиной. Перво-наперво Маниту собирался завершить ритуал посвящения в истинные воины разума. Для этого ему следовало сделать немногое: пройти несколько формальных обрядов, обрить голову налысо и принести все необходимые жертвы. В завершении посвящения Маниту выжег себе глаза кислотой, содержащейся в стеблях одного из местных растений, чтобы суетная физическая реальность не мешала видеть ему истинный мир – Мбвиру Эйкура. Через несколько дней его зрачки побелели, а затем и вовсе слились с ровными, чуть желтоватыми поверхностями глазных яблок. Отныне воля духов стала его проводником не только в Бесформенном Мире, но и в мире живых людей. В знак достижения высшей ступени духовного развития Энкаси, верховный шаман племени, вручил Маниту таинственный оберег – им оказалась большая ядовитая лягушка по имени Нечто-из-глубин, с которой посвящённый колдун никогда не должен был расставаться. Что же до Зарго, то колдун собирался помочь варвару с поисками следов брата по следам его мыслей в Бесформенном Маниту; именно по этой причине Зарго и согласился отправиться в джунгли вместе с Маниту. Этот год выдался тяжёлым для Теганзы. День за нём в джунглях не переставая лили дожди, немногочисленные посевы земледельцев уничтожила саранча, а молодые воины умбару начали страдать от неизвестной хвори, ослаблявшей их разум. В день, когда Маниту сумел обнаружить в Бесформенном Мире нити судьбы Стэнги, ведущие в Хандарас, небо над Санктуарием рассекла стремительно рухнувшая за горизонт огненная звезда. Энкаси счёл это дурным знаком и связал его с недавним возвращением Маниту вместе со странным чужеземцем. Утром следующего дня Энкаси объявил посвящённому воину разума, что ему следует немедленно покинуть Теганзу, но Маниту к тому времени собрался уйти по своей воле. Его племя думало, что изгнало его, но в действительности он ушёл сам, следуя открывшейся ему воле духов, а вместе с ним ушли Зарго и Нечто-из-глубин. Варвар, колдун и лягушка отправились в Хандарас, однако им не удалось застать Стэнгу в Новом Тристраме. Они опоздали меньше, чем на один день – но всё же опоздали. Друзья как можно быстрее бросились догонять старшего брата и помчались в Кеджистан, но на сей раз опоздание оказалось роковым: когда они нагнали Стэнгу, он был уже мёртв. В мыслях колдуна тогда всколыхнулось подозрение, что на этом рубеже Зарго сдастся и перестанет безмолвно гоняться за призраками прошлого, но сам Зарго сдаваться даже не думал. И варвар, и туземец - оба они были дикарями и знали силу кровной связи, так что в итоге прекрасно поняли друг друга. Горько промолчав целую ночь у могилы Стэнги, Зарго решил закончить дела, которые не закончил его старший брат. В этом своём решении он был твёрд, как глыба льда, и Маниту понимал, что спорить с варваром бесполезно. С того момента варвар и колдун тайно сопровождали компанию обустроившихся в лагере нефалемов, наблюдали за ними и изучали их, пока, наконец, не решились открыто к ним присоединиться. И Зарго, и Маниту, и даже Нечто-из-глубин убедились, что эти ребята стоят возложенной на них задачи. Адрия и Лия вернулись из Калдея затемно, когда вдоволь насидевшиеся у костра люди собрались расползаться по своим норам и укладываться спать. - У нас проблема, - без предисловий объявила всем собравшимся ведьма. – Белиал напал на город. - Загрызи его хорёк! – с негодованием бросил уже совсем было уснувший после плотного ужина Сэль. – А до утра он не мог потерпеть? Вместо ответа крайне встревоженная Лия окатила островитянина ведром холодной воды и с какой-то истеричностью зашумела: - Нельзя терять время! Вперёд, Ашира ждёт нас возле стоков! Дальнейшее потонуло в полной суматохе. Воины наспех облачались в амуницию, проверяли остроту стрел и клинков, собирали необходимые в бою вещи. Только Жанри неподвижно сидела возле кузницы Хедрига, курила и с ехидным прищуром глаз смотрела на всё происходящее. Когда убийца вновь поняла, что кроме неё здесь никто не собирается думать, она громогласно рявкнула: - А как насчёт Камня, э?! Золтун Кулл, неторопливо разгуливающий по лагерю в обнимку со своим бесценным творением, замер на месте и искоса поглядел на Жанри. К нему размашистой и решительной походкой приблизился Тираэль. - Золтун, - заговорил ангел, поглаживая рукой лысую голову, словно это помогало ему подобрать нужные слова. – Теперь не время для шуток. Ты должен рассказать нам, как обращаться с Чёрным Камнем душ, если не хочешь, чтобы тебя снова упрятали в Мир Теней. Тёмный Хорадрим улыбнулся, подкручивая пальцами свой длинный иссиня-чёрный ус. Он медленно обвёл взглядом всех присутствующих, а на его лице отразились поиски единственно верного решения. Хорадрим быстро его нашёл. - Хорошо, - не произнёс, а как будто промурчал Кулл. – Я открою тайну моего Камня, но открою лишь тому, кто сможет лучше всех её сохранить. Зарго, подойди сюда. Услышав своё имя, варвар неспешно пошёл к Золтуну, Маниту проводил его одобрительным взглядом, а лицо Жанри в этот миг исказил чудовищный гнев. - Отлично! – фыркнула она. – Превосходно! Ты додумался рассказать о Камне глухонемому! От неминуемой смерти Тысячу спасли только хорошее зрение, стремительная реакция и какое-то звериное чутьё. В ту самую секунду, когда она опустила голову вниз, прямо над её макушкой в стену кузницы вгрызся брошенный варваром топор. Мильтон впервые увидел свою непобедимую защитницу настолько беспомощной и сбитой с толку. - Что это... чёрт возьми... было?.. – задыхаясь от испуга, прошептала убийца. - Зарго говорит, что он не глухой и не немой, - пояснил Маниту. Северянин с укором посмотрел на пригнувшуюся к земле Жанри, а затем растопырил вытянутую вперёд ладонь, и топор, описав полукруг в прохладном ночном воздухе, сам вернулся в его руку. Восхищённый таким смелым поступком Золтун Кулл что-то долго нашёптывал варвару на ухо, после чего торжественно вручил ему Камень и был таков – на глазах у всех он просто исчез в закрутившемся у его ног песчаном вихре. Пятеро нефалемов, а также колдун, убийца, крестоносец и ведьма с дочерью спешно помчались в раскинувшийся у подножия скал город. Тираэль остался в лагере, решив и в этот раз не слишком активно вмешиваться в дела смертных. - Откуда напал Белиал? – на бегу спросил у ведьмы аскари. - Из императорского дворца. - То есть..? – с изумлением запнулся Сэль. - Именно. Достигнув базарной площади Калдея, воины разделились. Сэль, Триган, Ханна, Жанри, Ровен и Маниту в сопровождении Лии и Адрии бросились на штурм дворца, а Мильтон и Зарго направились ко входу в акведуки, у которого их ждала Ашира. Именно там укрылись до смерти перепуганные горожане, а задача варвара и некроманта состояла в том, чтобы помогать Ашире их защищать.