Хроники Санктуария

8. Паутина неудач Матриарх Сэль развалилась на потёртом ковре из тигриных шкур, мечтательно подложив руки под голову и пуская в потолок клубы дыма из зажатой в зубах курительной трубки. Прямо над головой матриарха в потолке красовалась огромная дыра, через которую отстранённый взгляд амазонки мог добраться до изнанки небес. В доме уже полгода протекала крыша, и об этом красноречиво напоминал каждый ливень, но ничто не могло отвлечь Сэль от её важных мыслей. Рядом с ней, среди разбросанных игрушек, возилась маленькая Морган, откручивая голову деревянному медведю, младшая жена гремела кастрюлями на кухне, а сама матриарх – старшая жена – продолжала задумчиво глядеть в небеса. Главу семейства не смутила даже запущенная в неё из кухни кастрюля, следом за которой раздался гневный голос жены: - Сэлли, это невыносимо, понимаешь? Просто невыносимо! Ты превратилась в ленивую задницу, которая вообще ничего не хочет делать. Хоть бы крышу починила для разнообразия. - Я починю, - вяло отозвалась Сэль. – Завтра. - Я твоими завтраками сыта по горло! – гневалась нападающая из кухни жена, а Сэль никак не могла вспомнить её имя. Как же её зовут? Вроде как-то на Д... Дина? Дека? Дора? Высокая, статная амазонка с позабытым именем, начинающимся на букву Д, продолжала отчитывать погружённую в размышления супругу: - Да вернись ты уже на землю из своих заоблачных мечтаний, Сэлли. Сколько можно валяться кверху пузом? Когда мы венчались, я думала, что моей женой будет полковник Электрических войск, а не жирное пятно на ковре! Эй, ты вообще меня слышишь? - Да... но я ведь не жирная. Это у меня мускулы... стареют... Сердито выругавшись в крайне непристойных выражениях, младшая жена умчалась в кладовую, но вскоре вернулась оттуда с прогнившим от старости деревянным сундуком и небрежно бросила его на пол возле старшей супруги. - С меня хватит, милая моя. Можешь собирать свои манатки и катиться на все четыре стороны. Видеть тебя уже не могу. - У девочки должна быть старшая мать, - неуверенно возразила Сэль, проведя рукой по коротко остриженным тёмным волосам дочери. - Вот именно, - кивнула жена. – Мать, а не мешок с дерьмом. Выметайся из моего дома, и чтоб ноги твоей больше здесь не было. Матриарх со вздохом повернула голову и поглядела на брошенный ей сундук. Через несколько недель, высадившись на берегу Болотистых земель и бросив прощальный взгляд на оставленный далеко позади родной Сковос, Сэль перестал быть всем тем, кем был до этого – офицером, старшей женой, старшей матерью и амазонкой из касты воительниц. На большой земле титул матриарха не значил ровным счётом ничего. Он стал просто Сэлем, бесцельно бредущим куда глаза глядят, и вся его прошлая жизнь погрузилась в пучину безвременья. Где-то в неведомой дали маячило Незримое, на поиски которого он решился отправиться после ссоры с женой, но никто не мог сказать наверняка, возможно ли добраться до этого таинственного Незримого, не оказавшись по пути в самой обыкновенной могиле. Дорога размокла от дождей, и ноги аскари утопали в жирно хлюпающей грязи. Неловко шагая с сундуком в одной руке и копьём в другой, Сэль горестно размышлял о том, чего он так и не смог дать своей жене. Да ничего он ей не дал, и, что самое скверное, иначе-то и быть не могло. Ведь что он умеет, кроме как убивать? Он всю жизнь был солдатом, всю жизнь воевал, и он не научился толково обращаться ни с чем, кроме оружия. Починить крышу! Для того чтоб это сделать, требовалось, как минимум, освоить благородную профессию строителя, а с этим за пару дней не управишься. Убить Владыку Преисподней, например, Андариэль, он может, а крышу починить – нет. Но для жены это, видимо, было очень важно. Кстати, как же всё-таки зовут его жену? И сколько лет они вместе прожили? А, без разницы. Сколько бы времени ни утекло от него, как песок сквозь пальцы, неизменным оставалось то, что всё это время жена была несчастна с ним, глупым и упрямым солдафоном. Сэль поставил на покрытую густым мхом землю сундук со своим имуществом и поднял крышку. Вещей внутри было немного. Письма от сослуживцев, наградной медальон с гербом Электрических войск, магический компас, несколько солдатских ремней, старые походные карты да именная фляга, наполненная крепчайшим в мире тран-атулуанским виски. Аскари вытащил флягу и закрепил её на поясе, а затем захлопнул сундук с оставшимися в нём вещами и решительно забросил его поглубже в бездонную трясину. В этих вещах была вся жизнь заслуженного вояки, но он без сожаления утопил их в болоте. Ведь что из нажитого Сэлем имущества могло хоть как-то порадовать его несчастную супругу? Ничего. Наверное, она хотела бы перебраться в столицу, купить там красивый дом с водопроводом, а вместо этого была вынуждена ютиться со старшей женой и ребёнком в халупе на семи ветрах. Она могла бы стать оракулом и занять видное место на лестнице матриархата, но вместо этого выбрала его, Сэля, а он не оправдал её надежд. Но это жена, а жена – что жена? Она взрослый человек и сама распоряжается своей судьбой. Другое дело – маленькая Морган. Сэль всей душой привязался к девочке-найдёнышу, он любил её так, как можно любить только родного ребёнка, но в итоге решился оставить и её. Он часто мечтал о том, как будет обучать Морган охоте и боевому искусству, когда она подрастёт, как будет разводить с ней костёр в лесу или карабкаться вверх по крутым ликандерским горам, но все надежды обратились в прах, и теперь с его дочерью будут заниматься какие-то совершенно чужие ей учителя. И всё это потому, что он не матриарх, а старый идиот. Сумеет ли Морган его простить? На этот вопрос ответить может лишь сама Морган. Прости, Морган. Прости. - Морган... – растерянно шептал он в пустоту, пробираясь по зловонным болотам. – Морган... Морган... - Морган далеко, - из болотистой мглы до ушей Сэля доносился чей-то грубый, но проникновенный голос. – А ты сейчас здесь, с нами. Пожалуйста, Сэль, вернись. Вернись к нам. Мы тебя ждём. Стараясь получше зацепиться мыслями за этот нездешний голос и как следует вслушаться в него, Сэль закрыл глаза, а когда снова поднял веки и посмотрел прямо перед собой, то увидел расчёрканное шрамами лицо с седой бородой и усами, заплетёнными в широкие косицы. Аскари знал этого человека и не придумал ничего лучше, чем назвать его по имени: - Зарго... Варвар отечески потрепал Сэля по болезненно-жёлтой щеке, и в то же время позади него другой знакомый голос с облегчением произнёс: - Вернулся. Но на это Сэль не обратил внимания. Он с изумлением скользил взглядом по лицу варвара, а затем, напрягая все свои силы, снова произнёс его имя: - Зарго? Ты говоришь? Говоришь со мной... Не выражая на своём лице никаких эмоций, Зарго лишь отрицательно качнул головой. Затем его отринула в сторону Ханна и, с серьёзным видом склонившись над аскари, разъяснила суть дела: - Зарго ничего тебе не говорил, но ты, похоже, слышал его мысли. И они вытащили тебя, так что... добро пожаловать обратно в наш зачуханный мир, мужик! Как там, в аду? Не похолодало? «Что за глупости? – раздражённо подумал Сэль, стараясь собрать в кучу своё разбегающееся во все семь сторон света сознание. – Если бы я был в аду, стал бы я звать туда Морган?» Островитянин оглянулся по сторонам и обнаружил, что лежит в центре главного зала башни на небрежно разбросанной по полу подстилке из мягкой соломы. Его длинные волосы пропитались потом и слиплись в бесформенный ком, к которому пристали несколько соломинок, а грудь была обнажена и растёрта какой-то дурно пахнущей мазью – и почему все лекарства так гадко воняют?.. Напротив Сэля у какого-то несуразного и бессмысленного простенка в центре зала, болезненно скрючившись, сидела Жанри с перевязанной головой, да и на левой руке у неё обозначилась тугая окровавленная повязка. Сэль даже расслышал её привычно злобный голос. - Проклятые молотильщики... от руки, похоже, ещё полгода толку не будет, разве только для красоты... У того же простенка сидел и наполовину раздетый охотник на демонов. На верхней части его жилистой груди, ближе к плечу, проспиртованная и прижатая руками Мильтона примочка скрывала сквозную рану. Когда Мильтон снимал пропитавшийся тяжёлой кровью компресс и прикладывал свежий, Триган страдальчески кривился и до хруста в костях сжимал кулаки. Вид у него был крайне недовольный. Будешь тут довольным, когда тебя насквозь продырявили, ага. Зарго и Ханна вертелись здесь же, рядом с Сэлем. Видимо, - размышлял, глядя на них, аскари, - варвар решил пустить в ход свои телепатические способности, чтобы... варвар-телепат! Это ж надо было какому-то Богу Случайности до такого додуматься... но что есть случайность, если не хитро замаскированная закономерность? Как бы там ни было, Зарго вытащил его из порождённого болезнью бреда, тут не поспоришь. Это определённо лучше, чем топором в голову. Но главное, конечно, не в телепатии, а в том, что, судя по потрёпанному виду его друзей, Сэль, валяясь без сознания в куче соломы, пропустил всё самое интересное. - Зарго, - утирая остывший пот с кончика носа, заговорил аскари. – Не знаю, как ты это делаешь, но спасибо тебе за твою... телепатию. Вместо варвара почему-то отозвалась монахиня: - Мильте тоже не мешало бы «спасибо» сказать. Его противоядие просто волшебно. - Ты ещё и алхимик? – удивлённо поднял брови Сэль, нашарив некроманта всё ещё плавающим в болезненном тумане взглядом. - Нет, я – нет, – растерянно поднял ладони Мильтон. – Я только яды и противоядия знаю. Вспомнив о внезапной и, по-видимому, далеко не безболезненной смерти огромного голгора возле катапульты, Ханна перенаправила своё внимание с Сэля на некроманта: - Ты, кстати, того здоровенного демонюгу отравленным кинжалом пырнул? - Да, я обратил свою кровь в яд и отравил его, а потом... - А потом уработал каким-то странным заклинанием, - продолжила за некроманта Ханна. – Что это было за карси-марси такое? Некромант тяжело вздохнул и посмотрел в пол. - Карсимис, - поправил он. – Это проклятие мучительной боли. Очень мучительной, даже для демона. - Да уж, ревел он знатно. А что... это твоё проклятие и на людей действует? - Действует, - горестно кивнул некромант и замолчал. Ханна приблизилась к загрустившему Мильтону и ласково положила ладонь на его плечо. - Не понимаю я тебя, Мильта, - с задумчивым видом проговорила монахиня. – Ты, конечно, плакса и соплезвон, но ты ведь не трус. Трус не бросился бы с ножом на громадного демона. И в тебе есть сила, ты можешь свалить с копыт кого угодно. Так почему же ты не утрёшь нос... хотя бы той же Тысяче? Прижал бы её этим карси-чем-то-там, и она бы у тебя сразу же стала белой и пушистой. Почему ты спокойно укладываешь на лопатки демонов, но при этом опускаешь руки перед людьми? Блёклые, как осенние сумерки, и невыразительные глаза сидящего на полу некроманта уставились на монахиню снизу вверх. Ему не хотелось об этом говорить. Но он, в отличие от Зарго, не обладал способностями к передаче мыслей, и поэтому был вынужден использовать слова. Слова, от которых ему иной раз хотелось удавиться. - Ты рассуждаешь прямо как инквизиторы, - слабо качнул головой Мильтон. – Но я не враг людям. Я не должен делать им зло, иначе – иначе чем я буду отличаться от демонов? Если бы от моих сил пострадала Тысяча или кто-либо ещё, тёмные твари уцепились бы за выпавшую им возможность подчинить себе мою волю, они снова вернулись бы ко мне в моих кошмарах, и я лишился бы рассудка. Если бы демонам удалось полностью свести меня с ума, я стал бы одним из них. Я не хочу этого. Я не хочу... и не должен. Несколько раз мне приходилось использовать свою силу против людей. После этого мне было настолько скверно, что даже боль от сломанных костей казалась мне пустяком по сравнению с тем адом, что творился у меня в голове. - Ну да, ты чокнутый, я как-то об этом совсем забыла, - скривила губы монахиня. – И всё же постарайся понять одну вещь. Демоны – это ведь не только голгоры и тёмные берсерки. Зло может скрываться где угодно – в демонах, в животных, даже в людских сердцах. Есть люди, в души которых проникла тьма. Они ничем не лучше демонов. - Но они всё-таки люди, - возразил некромант. В разговоре с Ханной Мильтон даже не заметил, как на пол рядом с ним уселся Зарго, скрестив ноги и заслонив своей широкой спиной охотника на демонов, который явно собирался что-то вставить в неприятный для него разговор. Поведя глазами в сторону, Мильтон обнаружил, что варвар разглядывает его, напряжённо прищурившись и думая о чём-то неописуемо сложном для его примитивно устроенной головы. Взгляд Зарго въедливо исследовал лицо некроманта, кожа на левой стороне которого когда-то была полностью сожжена и теперь покрылась белесыми рубцами. Страшная на вид бугристая поверхность обгоревшей плоти туго стягивала половину лба, левый висок, щёку и часть подбородка некроманта. Мильтону всегда делалось не по себе, когда кто-то всматривался в его уродство. Так с ним произошло и в этот раз – чувствуя на себе тяжёлый взгляд варвара, Мильтон умоляюще проговорил: - Зарго, пожалуйста, не смотри на меня. Я знаю, у меня ужасная физиономия. Это меня в шестнадцать лет так изуродовали, что я до сих пор похож на зомби. Словно устыдившись своей наглости, варвар отвёл глаза, но всё же продолжил сосредоточенно обдумывать увиденное. Зарго не раз видел своих братьев и сестёр-варваров, над которыми хорошенько поиздевалась война. Однако на долю Мильтона выпало не в пример больше мучений, и, что особенно паршиво, не на войне, а при вполне спокойной мирной жизни. Даже в мирное время Великий Конфликт безжалостно уродует людей, чего уж там про войну говорить. Но некоторым воякам не мешало бы кое-чему у Мильты поучиться. У бедного парня половина морды лица в аду сгорела, и ничего, держится. Ему бы, конечно, поменьше хныкать, но лучше уж так, чем... чем никак. Старый варвар сейчас с удовольствием осыпал бы своего приятеля вопросами с ног до головы: как ты это выдержал? как не свихнулся? как не поддался скверне терзающих тебя демонов?.. Да только зачем задавать вопросы, ответы на которых известны заранее? Это всё ни о чём, это всё бесполезно и не нужно. Ни ему, Зарго, ни уж тем более Мильтону. Им обоим давно известно, что поступки сообщают о людях куда больше, чем слова. Однако не это было главным в мыслях варвара. Глядя на Мильтона, Зарго чувствовал, что через его глаза на некроманта смотрит кто-то ещё. Вместе с ним кто-то посторонний глядел во все очи и обдумывал увиденное. Варвар был в своём сознании не один, и на текущий момент его больше всего занимал вопрос о том, кто бы ещё мог поселиться в его голове. Но никаких ответов на ум не приходило, и Зарго решил, что обдумает это позже. Очнувшийся после лихорадки Сэль наблюдал за всем этим и не мог сообразить, что не так. Вроде бы всё как обычно, но какого-то элемента не хватает, как не хватало бы керамического осколка в цветной мозаике на стене храма богини Атулуа. «Чего же недостаёт? – спрашивал сам себя Сэль, складывая осколки реальности в цельную картинку. – Чего... или кого?» - Ровен, – позвал он, не успев даже до конца сообразить, в чём дело. – Ровен, ты тут? Едва заслышав имя крестоносца, нефалемы и убийца мрачно потупили взгляд, и даже архангел Тираэль, шагающий к их компании с объёмным свёртком под мышкой, эффектно развернулся и побрёл обратно в командный пункт. - Ровен? – почуяв что-то явно недоброе, Сэль окинул своих друзей растерянным взглядом. Так бы он и хлопал ресницами, если бы Жанри не взяла на себя смелость ответить за всех: - Ровен, он... как бы это сказать... ну, в общем... того. - Чего – того? – не понял аскари. - Накрылся медным тазом! – злобно бросила убийца и отвернулась. Сэль в ужасе приложил руки к разгорячённой и скользкой от целебной мази груди. Ровен... глупый, но отважный и полный жизненных сил крестоносец с вечно красной от натуги рожей – теперь и его нет. Но как же так?! Ведь это же в голове не уклад... хотя нет, стойте. Укладывается. События, имена и люди снова начали собираться в мозаику перед взором аскари. Всё это было логично и закономерно, во всём этом прослеживалась взаимосвязь, которую, пожалуй, можно было бы назвать Незримым, если бы от неё не веяло таким дерьмом. Липкие и склизкие нити чудовищных закономерностей соединяли собою то, что больше ничем не удалось бы соединить, они сплетались в некое подобие гигантской паутины или кокона – такого, каким паук оплетает свою жертву, чтобы та не смогла убежать. И в этой паутине неудач была только одна зацепка, только одна полупрозрачная ниточка, по которой можно было бы выйти на след самого паука... - Как погиб Ровен? – Сэль снова принялся бомбардировать своих друзей вопросами; очень уж ему хотелось выяснить кое-что немыслимо важное. - Он сорвался вниз с крепостной стены, - с глубокой грустью в голосе отозвался Мильтон. – Зарго не смог его удержать. - А Лии рядом не было? Удивлённые взгляды нефалемов и убийцы медленно поднялись на аскари. Он-то откуда знает? - Была, - коротко и просто ответила монахиня. Сэлю на тот момент нечего было больше сказать своим друзьям, и от разъяснений он воздержался. Про себя же аскари решил, что сегодня вечером он обязательно поговорит с Лией и разберётся в том, что тут за чертовщина. «Да, - с уверенностью подумал он. – Я должен расплести паутину. Сегодня нам всем надо будет собраться вместе и досконально всё обсудить. Только оклемаюсь сперва, а то что-то от всех этих новостей голова кругом». Тираэль с большим свёртком в руках снова расхаживал вокруг нефалемов, будто бы обдумывая, на какой козе лучше подъехать к этой сердитой компании. Ангел прислушивался к их разговору и всё никак не мог нащупать подходящий момент, чтобы самому влезть в эту беседу. Во время очередного витка он услышал негромкую речь Тригана и снова навострил уши – может быть, сейчас ему удастся ввернуть пару слов и обратить на себя драгоценное внимание этих противных зазнаек... - Мильта, - слабо позвал своего приятеля охотник. – Ты можешь сделать ещё одну примочку? Кровь не останавливается. Глаза некроманта снова обратились на раненного в бою стрелка. Сперва он и впрямь решил в точности исполнить просьбу Тригана, но, всё же, внимательно осмотрев рану на том месте, где грудь охотника переходила в плечо, он с сомнением покачал головой. - Я боюсь, что это не поможет. У тебя сильно повреждены вены, и ты можешь потерять очень много крови. - Чудесно, - наморщил лоб Триган. – То есть, я тут буду истекать кровью, а вы будете сидеть вокруг меня и сочувствовать, потому что ни один из вас не в состоянии приготовить простенькую кровоостанавливающую микстуру? Кретиноиды! Да я бы сам её сделал, если б мне по крайней мере дышать не было так тяжело! После недолгих, но напряжённых раздумий, Мильтон снова заговорил: - Тут можно кое-что сделать, но это довольно опасно. Есть одно заклинание... - Заклинание? – прищурив от измотавшей его боли оба глаза, переспросил Триган. – Ох... не люблю я эти колдовские штучки. Ну, рассказывай, что у тебя там за заклинание, только начистоту: я бы не хотел от твоей магии превратиться в гигантского зомби или собачий хвост. Мильтон уверенно растянулся в перекошенной, как и всё его лицо, улыбке: - Нет, ты ни в кого не превратишься. Это заклинание только заставит свернуться кровь. Но если она свернётся слишком быстро, у тебя нарушится ток крови в жилах, и ты наверняка... умрёшь. - Отличнейшая перспективка, - исподлобья проворчал Триган. - Ну, ты здоровый и молодой, так что риск смерти невысок, да и я сделаю всё очень аккуратно. - Что же это за заклинание такое? – влезла в разговор Жанри. – Я давно специализируюсь на магах и магических делишках, но о подобной магии слышу впервые. Мильтон простодушно объяснил убийце и охотнику: - Это проклятие. Оно сгущает кровь в организме, это приводит к остановке сердца и смерти. Это если использовать его полную мощь. А я сделаю вполсилы, так что умереть не выйдет. Глядя на Тригана, некромант видел, что он слегка не в восторге от этого предложения. - То есть, меня сначала продырявили, а теперь ещё и проклясть решили? Потрясающие у меня друзья, ничего не скажешь, - тяжело выдохнул охотник. - Ты выбирай сам, - в полнейшем согласии развёл руками Мильтон. – Моё дело – предложить. Или я использую заклинание, или к утру в тебе может не остаться ни капли крови. Голос некроманта снова наполнился необыкновенной твёрдостью, как тогда в пустыне, со скелетами-стражами, и Триган ничего не мог противопоставить уверенным словам своего друга. В действительности охотник исходил на возмущения вовсе не потому, что ему так уж не по душе пришлась идея с проклятием. Дело было в его вздорном характере, который внутренним голосом твердил охотнику: давай, поспорь со своими дружками, повыделывайся ещё немножечко, пусть они поймут, с кем связались, покажи им, кто тут самая важная персона! Это напоминало вулкан или нестерпимо горячий гейзер, который, хоть и не извергался, разогревал мысли охотника изнутри, из бесконечных потайных глубин в его наполненном ненавистью сознании. Но кипящая огненно-красная ненависть была лишь на одной чаше весов, на второй же находился голубоватый шар, в котором неспешно переливались, смешиваясь друг с другом, концентрация и дисциплина. Вторая чаша перевешивала первую, поэтому Триган снова вспомнил о том, что нельзя держать свои мысли в таком беспорядке, и что надо действовать чуть более обдуманно, чем действовал бы пьяный гоблин. Поэтому он вскоре согласился с предложением некроманта, лишь махнув рукой в его сторону, словно говоря: да ну вас всех, делайте что хотите. - Ты уверен? - Уверен, уверен, - с напускной небрежностью сдался Мильтону охотник. – Делай уже своё дело, но если вдруг что – я тебя на месте пристрелю. Мильтон едва заметно улыбнулся и возразил: - Не выйдет. Кхом съел твои арбалеты. - Тьфу ты... Некромант опустился на колени рядом с Триганом, упёрся обеими ладонями в пол и, сосредоточенно закрыв глаза, принялся читать текст могущественного проклятия. Тираэль, обиженный тем, что ему так и не удалось вклиниться в разговор, сердито швырнул на пол свой свёрток и фыркнул: - Ладно, вам до меня, видимо, совсем нет дела, так что просто заберите эту гадость. Развернувшись и взмахнув плащом с золотыми окантовками, ангел направился обратно в кабинет капитана Хайле, а нефалемы только проводили его недовольными взглядами. Жанри, воспроизведя в уме негромкий металлический звон, с которым упал свёрток, с натянутой усмешкой пробормотала: - И что же этот ангелочек решил нам так великодушно подарить? Жестяную кастрюлю из разряда «мечта хозяйки» с калдейского базара? Ханна решила оставить Сэля наедине с его неловкими попытками привести себя в порядок после болезни и подошла к небрежно брошенному на пол подарку. Аккуратно развернув его жилистыми пальцами, монахиня обнаружила внутри странную вещицу, которой смогла дать только одно название: - Это... кубик? Диковинный предмет, оказавшийся в свёртке, действительно представлял собою резной металлический куб размером с кастрюлю для варки супа. Все его грани были покрыты замысловатыми узорами, чертежами и чем-то похожим на алхимические формулы, а судя по налёту времени на металле, кубик казался старше всех собравшихся в Бастионе нефалемов вместе взятых. Ханна только растерянно пожала плечами, глядя на него, Тысяче тоже было нечего сказать, но Сэль, наконец-то пришедший в себя, стремглав бросился к подарку ангела, уселся перед ним на корточки и со священным трепетом протянул к нему дрожащую руку, не решаясь коснуться. - Да ведь это же... это же... скорее позовите Тираэля!!! - Эмм... – монахиня в удивлении закусила губу. – Видишь ли... мне будет немого неловко... Вслед за ней и Жанри скривилась в ответ на встревоженный взгляд островитянина: - На меня тоже не смотри. Мне вообще башку проломили, так что я ни ходить, ни говорить не могу. И рука у меня не сгибается. Глядя на бессовестно отнекивающихся девиц, сидящий чуть поодаль Зарго шумно вздохнул и поднялся на ноги. Когда Сэль обратил на него взор, варвар стукнул себя кулаком в грудь, давая понять, что сам пойдёт сглаживать вину перед ангелом, и неторопливо зашагал в командный пункт. Тем временем Мильтон закончил работу над исцелением раненного охотника. Когда кровь на груди Тригана зашипела и свернулась, некромант медленно поднял ослабевшие от напряжения руки и с видимым усилием согнул пальцы. - И это всё? – в лёгком изумлении спросил охотник. - Да. Теперь кровотечение остановилось, и с тобой всё будет в порядке. Триган заулыбался с совершенно нехарактерным для него благодушием: - А я-то думал! Знаешь, я видел раньше всяких колдунов, они настоящее театральное представление устраивают, руками там машут и всё такое. А это... даже как-то не интересно. Ты мог хотя бы поводить в воздухе ладошками. Мильтон неловко склонил направо свою седую голову: - Но ведь магия не в воздухе. - А где? В земле? - Нет, - слегка улыбнулся некромант. – В земле черви. Магия в моей крови, в моих жилах. Когда я опускаю руки к земле, к ним приливает больше крови, и заклинания становятся сильнее. Это же очень просто... разве нет? - Ну, для меня все эти колдовские штучки вообще тёмный лес, так что... придётся поверить тебе на слово! – и охотник с усмешкой похлопал некроманта по плечу, отчего тот едва не уткнулся носом в пол, и Триган виновато спохватился: – Ой, прости... ты устал, верно? Я как-то об этом не подумал... - Думать тебе вообще не свойственно, - ядовито заметила Жанри. Ханна горестно подкатила глаза к небу и собралась было сказать убийце что-нибудь колкое, но в эту минуту в главный зал башни вернулись Зарго и Тираэль. Варвар угнездился в своём углу и снова погрузился в угрюмые размышления, а Тираэль с видом победителя приблизился к Сэлю, всё так же восхищённому его подарком. Сэль знал, что это за вещица, с ней было связано так много событий из его прежней жизни, что мысли и воспоминания заклубились в его голове, как взбесившиеся в порыве страсти коты ранней весной. - Это же Хорадрический Куб! – воскликнул аскари и поглядел на ангела снизу вверх. – Но как, откуда? Где ты его взял? - На помойке нашёл, - с напускной вялостью отозвался Тираэль; в действительности же это был миг его полнейшего триумфа. Впрочем, триумфу этому было суждено длиться совсем недолго. Сэль перевёл взгляд с Тираэля на Зарго и как-то глупо улыбнулся: - Зарго, тебе разве не знаком этот предмет? Двадцать лет назад Куб принадлежал твоему брату. Варвар только с презрением скривил губы. Ну, допустим, принадлежал. А может, не принадлежал. Да и что с того? Лично он, Зарго, в вещах брата не рылся и рыться не собирался. Северянина в тот момент куда больше занимало снова возникшее из глубины мыслей присутствие квартирантов в его сознании. Зарго в самом себе был не один, в этом он не сомневался. Кто-то опять смотрел на величественную фигуру Тираэля сквозь его глаза, и одновременно с этим – откуда-то со стороны, то ли из кучи соломы, в которой только что валялся Сэль, то ли из стоящего рядом походного сундука с вещами нефалемов. Когда варвар присмотрелся к сундуку, чтобы выяснить, не выглядывает ли кто из-под его крышки, он услышал у себя в голове странный квакающий голос: «Ну посмотри на нас, посмотри! Открой сундук. Мы второй день до тебя докричаться не можем». Осторожно подойдя к сундуку и приподняв увесистую, окованную сталью крышку, Зарго встретился взглядом с поселившейся внутри лягушкой старого Маниту. Нечто-из-глубин смотрело на него выпуклыми жёлтыми глазами, а голос мистического существа снова квакал в его голове: «Наконец-то. Слушай, нам надоело тут торчать. Просто посади нас в этот Куб, ладно?» «Кто вы?» – мысленно спросил у Нечто варвар и тут же задумался над тем, почему это он обращается на «вы» к какой-то жабе. «Сейчас мы – Нечто-из-глубин. И послушай, нам действительно надо в Куб. Давай, действуй». Зарго не имел ни малейшего представления о том, какой логикой объяснить всё происходящее. Что ему делать, он тоже не знал. Он разговаривает с лягушкой – это вообще нормально? То есть, в какой-то степени – да, Зарго нередко слышал голоса бесплотных духов из Мбвиру Эйкура, да только ведь лягушка не бесплотна и не дух... но всё же... - Ты чего делаешь? – удивился Тираэль, глядя на то, как варвар с предельно серьёзным видом открывает Куб и сажает в него Нечто поверх слоя песка, вероятно, скопившегося внутри артефакта за два десятка лет. – Эй! В Хорадрическом Кубе жабам не место! «Не слушай этого болтуна, - доверительно шептало варвару Нечто-из-глубин. – Закрой Куб, отойди в сторонку вместе с этими двумя, которые тут вертятся, и попроси кого-нибудь из них сосчитать до четырёх. Мы все очень надеемся, что они справятся с этой задачей». - Да что тут происходит? – в один голос зашумели аскари и ангел, когда Зарго схватил их за руки и с силой потащил прочь от Куба. Ни всем присутствующим, ни даже самому себе Зарго не мог объяснить, что на него нашло. Голос Нечто полностью завладел его рассудком, и он, слившись в мыслях с этим голосом, был уверен, что делает всё правильно. Лягушка определённо понимала больше, чем он, лягушка знала, что делать, и это было совершенно ясно. Неясно было другое. «Чёрт возьми... – бормотал про себя варвар. – Как же объяснить им, что надо сосчитать до четырёх? Не на пальцах же? А, проще самому...» - Один! Два... – грубый и мрачный голос варвара зазвучал в стенах Бастиона, на миг лишив дара речи его друзей, которые лишь устремили на Зарго потрясённые взгляды. – Три! Четыре!!! Как только варвар с усилием вымолвил последнюю цифру, в главном зале башни прогремел мощный алхимический взрыв. ЖИВЫЕ И МЁРТВЫЕ Маниту стоит перед Энкаси, низко склонив голову, от подбородка и до затылка покрытую маской-черепом с ирокезом из перьев хищной птицы марабу. Трясущиеся старческие руки воина разума обглоданы до самых костей, а на его груди и плечах отсутствует кожа. Энкаси прекрасно видит это, но всё же властным голосом повторяет: - Сними маску, Маниту. - Моё человеческое лицо здесь не имеет значения, - возражает колдун. - Я знаю. Сними маску. Обычаи умбару требуют уважения к мёртвым. Сейчас и Маниту, и Энкаси – оба мертвы, но вождю причитается больше уважения, поскольку он намного старше колдуна. В этом году ему должно было исполниться полтора столетия. Поэтому Маниту выполняет просьбу вождя и снимает с головы мистический покров. Лицо колдуна изувечено до неузнаваемости. Кожи нет, глаза выгрызены чьими-то острыми клыками и с мясом вырваны обе ноздри. - Что эти стервятники с тобой сделали? – без каких либо эмоций спрашивает Энкаси. Стервятники, падальщики, чёрные жнецы. Здесь нет разницы, какими словами их называть. Жнецы схватили его на пути в Мбвиру Эйкура и едва не утащили с собой в узилище душ, но всё-таки колдуну удалось вырваться из их зубов и когтей, в которых осталась лишь малая часть его сущности. Уйти от жнецов смерти Маниту помог человек, о котором он прежде слышал не один раз. Это был убитый в Алькарне Стэнга. Теперь мёртвый Стэнга стоит чуть позади мёртвого Маниту, и оба они слушают речь столь же мёртвого Энкаси. - Снова человек с севера, - неторопливо говорит вождь: времени в Бесформенном Мире у них предостаточно. – Я бы на твоём месте опасался северных людей. Они приносят дурные новости. - Разве из-за них тебе понадобилось лишить себя жизни? Энкаси с важностью складывает руки у подбородка, касаясь ногтями вставленной в нижнюю губу серьги. Затем он проводит пальцами по серьгам, украшающим его уши, а затем – по длинным серебристым волосам, ниспадающим на покатые плечи. - Я принёс себя в жертву, чтобы спасти наше племя, - с прежней неспешностью объясняет Энкаси. – А наши страдания начались с того дня, когда ты привёл к нам северного человека. Так мне сказали духи. - Но в этом не его вина, - Маниту слабо качает обезображенной головой. – Не с севера пришла наша смерть, но на севере мы можем найти наше спасение. Стэнга и его брат помогают мне. Энкаси кивает в знак возможной правоты воина разума, после чего указывает рукой на четвёртого участника загробной беседы: - Но кто тогда этот могущественный дух? Я чувствую в нём древнюю силу, но не могу понять её происхождение. Четвёртый собеседник, на которого наконец-то обращает своё внимание дух вождя, ехидно усмехается в свои шикарные усы. - Такому папуасу, как ты, об этом знать и не положено. Сомневаюсь, что в твоих джунглях кто-нибудь хоть раз слышал имя Золтун Кулл. - Золтун хотел сказать, - сердито перебивает его Стэнга, - что он один из древних Хорадримов, и что он пришёл оказать нам помощь. Кулл поднимает вверх указательный палец и подчеркивает: - Безвозмездно! Маниту надевает костяную маску и смотрит сквозь её глазницы на троих бесплотных духов. Они настолько не похожи друг на друга, что их встреча на просторах Мбвиру Эйкура выглядит совершенно немыслимо, даже если рассуждать о ней в трудно поддающихся человеческой логике категориях жизни и смерти Бесформенного Мира. Здесь немыслимо всё от начала до конца, и, хотя конец ещё не наступил, Маниту смог увидеть возможное будущее Санктуария сквозь завесу, отделяющую физический мир от мира духов. Именно это и было самым странным – что он смог увидеть так много. Завеса никогда не открывается полностью, человеческому духу под силу приподнять лишь краешек, но недавно в алмазных стенах между мирами появились многочисленные окна. Нет, даже не окна, а какие-то кособокие дыры, тоннели, норы, подобные тем, что роют под землёй прожорливые кроты. Только жнецы смерти могли их прогрызть. Даже в Мбвиру Эйкура никто не знает, откуда появились жнецы. Вероятнее всего, они приходят в мир духов из Пандемония – места многовековой битвы ангелов и демонов за власть над мирозданием. В физическом мире их пока ещё не видели, но то, что они шныряют в коридорах между Санктуарием и Мбвиру Эйкура, наводит на тревожные мысли. Они нападают на души недавно умерших людей и, по всей видимости, отдают эти души на растерзание своему владыке, поджидающему их в узилище душ Пандемония. Ни Маниту, ни Золтун, ни даже умудрённый годами Энкаси – никто не может предположить, какая сила сумела взять жнецов под свой контроль и научилась столь искусно ими управлять. Однако сейчас Маниту занимает не только присутствие падальщиков в междумирье. По крайней мере, в Санктуарий они не вторгаются и живых не беспокоят. Вместо них в физическом мире орудуют куда более агрессивные противники. Белиал, самый коварный из Владык Преисподней, и преданно до самозабвения служившая ему ведьма Магда уничтожены, но Азмодан решил полагаться не только на хитрости и уловки. Владыка Греха вывел из глубин арреатского кратера целые легионы своих кровожадных слуг, и Бастион, который под их натиском держится на одном лишь честном слове, не сможет держаться вечно. Демоны не боятся людей, так что могут без устали штурмовать крепость до тех пор, пока не погибнет её последний защитник. Только нефалемы могут дать адским тварям и их полководцу достойный отпор. А он, Маниту, вместо того, чтобы наставить нефалемов на путь истинный, разгуливает по Бесформенному Миру. Но всё же колдун понимает, что оказался здесь не зря: он должен был поговорить с древними духами и узнать от них то, что не смог увидеть сам. Духи рассказывали воину разума о великой опасности, исходящей от Чёрного Камня душ. Маниту слушал их безмолвную речь и размышлял об Адрии и её дочери. Именно ведьма сделала так, что души всех Владык Преисподней оказались заточены в Чёрном Камне. Но как она эта сделала и почему об этом не сказала? Почему Лия не отходит от Камня ни на шаг, а от самой девушки ни на шаг не отходит смерть? Маниту не может до конца объяснить своё странное ощущение, что будто бы Камень и Лия – это две особенно прочно переплетённые нити паутины, в центре которой затаился восьмиглазый хищник, пожирающий оказавшихся поблизости людей. И этот хищник – не Азмодан. В его ловушку попался и сам Маниту, но даже тогда паук не показал своё истинное обличье, и Маниту до сих пор не понимает, кто он такой. Тем не менее, Маниту должен вернуться в Санктуарий, поскольку его присутствие сейчас нужно там, а не в Бесформенном Мире. Эти догадки колдуну подтвердил сперва Стэнга, как нельзя вовремя пришедший к нему на помощь из огненных чертогов Бул-Катоса, а затем хитрец Золтун Кулл, который вообще непонятно как здесь оказался. Стэнга рассказал колдуну, что тёмный Хорадрим без сожаления расстался с жизнью, которую вернули ему нефалемы, чтобы попасть в Мбвиру Эйкура и перекинуться там парой слов с одним хорошо знакомым ему человеком. При жизни этот человек носил имя Канаи и был верховным старейшиной варваров из Сечерона. Именно Стэнга помог Золтуну Куллу его разыскать. Старейшина Канаи почитался варварами едва ли не за святого. В год арреатской катастрофы он оказался единственным, кто мог бы сплотить племена варваров, вымотанные войной против армии Баала. Канаи обладал редкой проницательностью и способностью чувствовать дух своих бойцов, но всё это оказалось бесполезным, когда демоны окружили отряд воинов, возглавляемых старейшиной, и перебили их всех, включая самого командира. Канаи был великой надеждой всех варваров, но, как оказалось, последней. После его гибели поддерживать боевой дух защитников Арреата стало некому, и варвары проиграли в своей последней битве, больше напоминавшей резню в курятнике. Канаи по праву заслужил уважение и почёт в царстве Бул-Катоса, но Золтуна Кулла его персона интересовала совсем с другой стороны. История, которая связывала воедино судьбы варвара и Хорадрима, началась намного раньше, чем вторжение в Санктуарий войск Владыки Разрушения. Как только длань первородного зла впервые коснулась Санктуария, Хорадримы задумались о создании артефакта, который мог бы помочь в охоте на души величайших из демонов. План осуществления столь серьёзной задачи был предложен самым изобретательным и находчивым мудрецом из мистического ордена – Золтуном Куллом. Под руководством Золтуна чародеи и кузнецы Хорадримов в довольно краткий срок изготовили устройство, которое они назвали просто Кубом. Этот Куб стал одним из важнейших атрибутов ордена, необходимым для проведения всех хорадримских таинств и ритуалов, а также для алхимических изысканий. Поначалу все были довольны, но ровно до тех пор, пока члены ордена, участвовавшие в создании Куба, не начали сходить с ума. Короткое расследование нескольких таких досадных происшествий объяснило Хорадримам, в чём причина, и причина эта оказалась в далеко не самых благовидных методах, которыми при конструировании Куба пользовались его творцы. Колдовская сила артефакта оказалась куда опаснее, чем кто-либо мог предположить. Золтун Кулл в очередной раз заварил кашу, которую пришлось расхлёбывать другим. Несмотря на громкие протесты со стороны Кулла, Хорадримы решили избавиться от первого своего изобретения и создать второе, позднее ставшее известным как Хорадрический Куб. Он был значительно слабее первого, но в то же время и значительно безопаснее, и именно за него Тираэль принял вещь, которая оказалась в его руках по прибытии в Бастион. Однако для того, чтобы она там оказалась, было так много всего сделано, что Тираэль и помыслить себе не мог. Окончательно удостоверившись в исходящей от первого Куба опасности, Хорадримы передали его на вечное хранение одному из племён варваров, живших у подножия Арреата. Их старейшина стал главным хранителем артефакта, получившего своё название в честь его имени – Куб Канаи. До самой смерти Канаи хранил тайну первого Куба Хорадримов, и эту тайну он унёс с собою в Бесформенный Мир. Но Золтун Кулл решил во что бы то ни стало вытащить её оттуда. С этой целью он и взялся приставать к мёртвому старейшине, пока тот не рассказал ему, где и как можно вытащить на свет божий сокрытый им Куб, чтобы его мощью могли воспользоваться нефалемы. Найти на руинах Сечерона могущественный артефакт и доставить его в Бастион на первый взгляд было несложно, но для этого требовался хоть кто-нибудь живой, а четверо мужчин, посвящённых в тайну верховного старейшины, находились в мире мёртвых. Когда Золтун Кулл передал нефалемам Чёрный Камень и расстался с их компанией, он незамедлительно отправился в Мбвиру Эйкура на поиски Куба. Хорадрим как следует обдумал и обустроил пути своего возвращения в Санктуарий, подготовив себе материальное воплощение из калдейского песка, в которое можно было бы вернуться. Да только песчаный вихрь навряд ли сможет взять в руки Куб, потому что у него и рук-то нет. Нужен человек. Как раз об этом Маниту теперь и говорит своему вождю: - Энкаси, ты ведь знаешь, что я воин разума и что я могу вернуться из Мбвиру Эйкура в физический мир. Но чтобы найти там Куб Канаи, мне нужно тело. - Так воспользуйся своим собственным, - вождь снова теребит кончиками пальцев серьгу в губе. Маниту с грустью опускает лишённые кожи плечи, в нематериальной плоти которых пульсируют тёмно-синие вены. - От него мало что осталось – видишь ли, мой друг-варвар его сжёг... - Хорошо, - Энкаси философски прикрывает веки. – Возьми моё. Я принёс себя в жертву третьего дня, и моё тело ещё пригодно для жизни. Но это временно, ты прекрасно это понимаешь. Только для того, чтобы отыскать Куб. Для возвращения духа в постоянное тело тебе будет нужен проводник между мирами. - Я знаю. И у меня есть такой проводник. Маниту вытягивает вперёд левую руку и силой мысли призывает на свою костяную ладонь Нечто-из-глубин. Когда придёт время, Нечто выполнит своё предназначение. Но не сейчас - в данный момент Маниту и его соратники могут справиться своими силами. Помощи бесстрашного Стэнги и благоразумного Энкаси будет достаточно для того, чтобы защитить колдуна и Хорадрима от вездесущих жнецов. - И всё-таки не о том вы все думаете, - глядя на Нечто, бормочет себе в бороду Золтун Кулл с глубокой тоской в голосе, которую он ни с кем не может разделить. – Жнецы и этот ваш Азмодан – далеко не та проблема, которой сейчас следует занимать умы. О чём на самом деле говорит Золтун – не понять. Маниту снова обводит взглядом своих собеседников. Он с лёгкостью может на них смотреть пустыми глазными впадинами, а то, что в данной проекции его духа на плоскость Бесформенного Мира у него нет глаз – это не более чем стечение обстоятельств. Точно такое же, как и то, что Нечто-из-глубин в настоящий момент воплощено в облике жабы. Его потусторонние друзья в Мбвиру Эйкура похожи на самих себя тоже лишь благодаря чему-то не поддающемуся объяснениям. С тем же успехом и они могли оказаться жабами. Вообще говоря, здесь всё что угодно может оказаться жабой, если на то будет воля духов. А почему нет-то? *** Даже в плену у ледяных кхазра Абд Аль-Хазир не изменил своим привычкам – записывать всё, что вокруг него происходит. Козлоногие полулюди-полузвери из Клана Льда, обосновавшиеся на развалинах древнего варварского поселения, посадили странствующего учёного в клетку с намерением чуть погодя принести его в жертву своему рогатому богу. Историк знал, что кхазра наверняка так и сделают, однако составление пятого тома трудов о флоре и фауне Санктуария было для него важнее собственной жизни. С жизнью Аль-Хазиру, разумеется, тоже не очень-то хотелось расставаться, но, сидя в клетке, он совершенно ничего не мог сделать для её спасения. А вести записи в своём дневнике натуралиста – мог. Всё лучше, чем скучать в ожидании момента, когда тебя забодают. «Идёт коза рогатая за малыми ребятами...» - едва слышно напевал учёный себе в бороду, стараясь изобразить в дневнике мохнатое звериное рыло с двумя завитыми рогами. Рисунок больше походил то ли на каракули умалишённого, то ли на пентаграмму для вызова какого-нибудь славного парня с нижних кругов ада. Пальцы Аль-Хазира сильно закоченели на ветру, так что затею с рисованием ему пришлось оставить на потом и перейти к свободным наблюдениям. Подёргивая изящным носом, учёный всмотрелся в снежные вихри слезящимися до красноты глазами. Вьюга на руинах Сечерона кружила с неистовой силой и утихать, по всей видимости, не собиралась. Мысль о том, что ему, великому исследователю, придётся умереть в сугробе среди каких-то безмозглых козлов, мучительно кольнула сердце Абда Аль-Хазира, и он в горести закрыл глаза. Когда же историк открыл их, он увидел прямо перед собой медленно выступающий из снежной пелены силуэт человека. Разумеется, это мог быть и кхазра, которому просто рога отвинтили, но чем чёрт не шутит? - Эй! - по-старчески ворчащим голосом крикнул учёный. – Вытащите меня отсюда! Услышав крик о помощи, человек с видимой поспешностью в движениях подошёл к клетке. Только тогда Аль-Хазир смог как следует его разглядеть. Перед учёным стоял немолодой дикарь из числа умбару, и в его туго обтянутых тёмной кожей руках покоилось что-то квадратное. - Бледный человек. Ты здесь очень кстати. Я выпущу тебя из этой ловушки, - растягивая слова, проговорил туземец и принялся возиться с замком на решётчатой двери. - Но взамен я попрошу об услуге. Когда Абд Аль-Хазир наконец-то выбрался из ненавистной ему клетки, он с необыкновенной галантностью поклонился дикарю и сладко заговорил: - Тысяча благодарностей моему спасителю! Что я могу для тебя сделать? Кроме того, что, разумеется, внесу твоё имя в мои бессмертные труды... - Ни к чему тебе моё имя. Вот, - таинственный темнокожий странник протянул историку квадратный предмет, который принёс с собой откуда-то со стороны древнего святилища варваров. - Жизни во мне осталось на пару мгновений, и я уже не успею. Но успеешь ты. Возьми эту вещь и отнести её в Бастион. Найди там златоглазого человека. Эту вещь ты должен будешь отдать ему. - Сделаю всё в лучшем виде, - выразительно кивнул Аль-Хазир и приложил к груди сведённую морозным ветром ладонь. Историк осторожно сунул странную вещь под мышку и вперился недоумевающим взглядом в чужестранца, испустившего дух прямо перед его посиневшим от холода носом. Сознание колдуна отделилось от временного тела, которое любезно предоставил ему вождь, и устремилось в Мбвиру Эйкура. К тому времени, как Абд Аль-Хазир доставит Куб Канаи защитникам Бастиона, Маниту сумеет выйти на мысленную связь с Зарго и воспользуется древней силой лягушки-проводника. Пока же ему следовало отправиться обратно в царство мёртвых через коридоры между мирами, где его возвращения ожидали Стэнга и Энкаси. Как только вызволенный из заточения учёный развернулся и, высоко поднимая ноги, чтобы не увязнуть в сугробах, побрёл в сторону крепости, лицо бездыханного дикаря укрыл тонкий слой нездешнего песка. Золтун Кулл последовал за историком, чтобы лично всё проконтролировать. Но об этом Аль-Хазир, ясное дело, даже не догадывался, как и о том, насколько мощный артефакт волею мёртвых судеб оказался в его озябших руках. Поздним вечером солдатский патруль Бастиона обнаружил у стен крепости оборванного путешественника, замерзающего в снегу и не выпускающего из рук какой-то внушительный свёрток. Когда бродягу привели в крепость, согрели и отпоили горячей медовухой, оказалось, что это вовсе не бродяга, а один из известнейших учёных современности. Аль-Хазир, как и было им обещано, первым делом отдал Куб Канаи златоглазому ангелу, а тот по незнанию перепутал его с другим Кубом, который в последний раз и впрямь видели у Стэнги. Видели его именно в день арреатской катастрофы, посему Тираэль решил, что Хорадрический Куб мог пролежать в здешних льдах два десятилетия, пока его как нельзя вовремя не нашёл этот придурковатый учёный. Что же до самого учёного, то он принялся изводить местных солдафонов столь дотошными расспросами об истории крепости, что они уже и не знали, как от него отделаться. Впрочем, как прикинул в уме Архангел Справедливости, нефалемов эта болтовня совершенно не касалась, и им было бы лучше держаться подальше от не в меру любопытного Аль-Хазира. Но вот Куб действительно мог им пригодиться. Поэтому Тираэль сразу же вознамерился вернуть его в человеческие руки, несмотря на то, что кое-кому из этих людей он втайне желал поотрывать их набитые опилками головы. - Вы пошто жабонятку извели, нелюди? - своим по обыкновению сиплым и возмущённым тоном спросил Триган где-то за пределами непроглядной тьмы, отделяющей сознание Ханны от внешнего мира. Монахиня как следует ощупала сдавившую ей голову тьму, постучала по ней ногтём и пришла к выводу, что эта странная штука, вероятнее всего, выкована из металла. Только гневно сорвав её с себя и отшвырнув прочь, Ханна обнаружила, что темницей для сознания и духа выступал солдатский шлем, опрокинувшийся на неё с верхней полки одного из оружейных шкафов. Из завала мешков для продовольствия в противоположном углу главного зала торчали ноги Жанри в стальных сапогах. Чуть левее в позе растоптанного лотоса сидел Мильтон, а на его руках громоздился по-прежнему облепленный соломой аскари. Зарго, сгрёбший в охапку Тираэля и доведённого до крайней степени недовольства охотника, после взрыва очутился у дверей в командный пункт, из которых обеспокоенно выглядывала лысая голова Хансена Хайле. В центре же зала валялся опрокинутый набок Куб, над которым вертелся песчаный вихрь, и дополнялась эта картина фигурой несколько помолодевшего и даже похорошевшего Маниту, нащупывающего в песке свою курительную трубку. - Твою дивизию... - разочарованно сплюнула на пол Ханна. Добравшись до вожделенной трубки и деловито сунув её в кривые жёлтые зубы, колдун выпустил в потолок облако синюшного дыма. Затем он широко улыбнулся и осторожными движениями вернул Куб в надлежащий вид. - Всё получилось, йох! - негромко воскликнул он. - Я не сомневался, что мой оберег поможет нам. Верно, Кулл? - Вроде бы... - отозвалась танцующая в воздухе песчаная фигура и поплыла к милому её грешной душе Кубу Канаи. Мильтон и Сэль с изумлением таращились на вернувшегося с того света колдуна. Он и впрямь похорошел, а на его висках и подбородке появились длинные, но тонкие прядки по-старчески сизых волос. Свою жиденькую бороду, напоминающую облезлый кошачий хвост, Маниту пропустил сквозь серьгу, как и прежде оттягивающую вниз подбородок многомудрого воина разума. - Проклятье, - фыркнула, выбравшись из горы мешков, Жанри. - Я думала, ты ритуально вскрылся в Калдее и больше не будешь мозолить мне глаза всеми своими... чудесами. Разве самоубийцам вроде тебя не положено гореть в аду до скончания времён? Маниту снисходительно поглядел на ассассина и скривил лиловые губы в беззлобной усмешке. - Откуда в твоей голове этот бред, женщина-цифра? - Но ведь это и правда так, - взялся поддержать Тысячу некромант. - Все закарумиты знают, что люди, лишившие себя жизни, попадают в самые страшные круги Преисподней. Это один из наиболее тяжких грехов. В любопытный разговор решил вмешаться даже Тираэль: - Вообще-то самоубийцы обречены на вечные муки в царстве боли демона Дюриэля. Хотя, наверное, это одно и то же... Беззвучно паривший в воздухе Золтун Кулл от души рассмеялся, и с него на каменный пол посыпался бледно-жёлтый песок. - Вы бы видели себя со стороны, болтушки базарные. Несёте полнейшую чушь – что один, что другой, что третий. Хотите знать, почему церковники так настойчиво пугают самоубийц адом? Да потому что сами боятся. Души людей, принесших себя в жертву, как сделал это Маниту и как многие годы назад решился сделать Мильтон, если и попадают в ад, то очень быстро находят там себе подходящую работу. Именно из пожертвовавших собой душ получаются самые мстительные и жестокие кошмары, преследующие живых людей. Кому охота иметь дело с кошмарами? Ясно же, что никому, особенно духовным пастырям. Вот и стращают народ почём зря. - Мало хорошего в том, чтобы превратиться в кошмар, - робко возразил Мильтон и с опаской передёрнул узкими плечами. - И всё-таки, насчёт лягушек... Маниту затушил дымящуюся трубку пальцами и сунул её под плетёный ремень на бедре, после чего недовольно махнул рукой. - Лягушки нет и никогда не было, забудьте о ней, - нараспев проговорил он. - А тебе, Мильтон, не помешает знать, что лучше самому быть одним из ужасов, чем прятаться от них по углам и трястись от страха. У тебя много врагов, которых ты боишься, но ты вполне можешь стать самым страшным кошмаром для своих недругов, если научишься управлять собственными страхами. И не к лицу тебе слушать речи церковников, йох! Как только колдун договорил, а Мильтон принялся раздумывать над его тягучими словами, Жанри возмущённо хлопнула себя жилистой ладонью по лбу и зашипела: - Ребят, перед нами стоит и умничает человек, который только что воскрес из мёртвых. Как вы думаете, это нормально? - Ну, воскрес, и что тут такого? - картинно развёл песочными руками Золтун Кулл. - Он уже восемь раз так делал. - Колдуны, - утвердительно закивал Тираэль. - Они могут. Триган смерил Маниту недовольным взглядом и спросил, словно издеваясь: - А ты случаем не можешь вернуть из мира мёртвых Стэнгу, Декарда и Ровена? - Для этого нужно больше лягушек, - с сожалением признался колдун, а затем указал чуть подрагивающей рукой на Куб. – Но не в этом дело. Златоглазый ангел ошибся, когда назвал эту вещь Хорадрическим Кубом. Это совсем другой Куб, йох-йох. Это Куб Канаи. Услышав хорошо знакомое ему имя сечеронского старейшины, Зарго медленно приблизился к артефакту и снова заговорил в голос, которым он совсем уже отвык пользоваться. С непривычки слова выходили обрывистыми и резкими, как будто варвар не произносил их собственным рычащим голосом, а брал у кого-то взаймы. - Канаи. Он сказал тебе, где найти Куб. Ты, - жёлтые глаза Зарго обратились в сторону колдуна. - Ты говорил с ним? Ты был в царстве Бул-Катоса? - Да, - добродушно улыбнулся Маниту. - Я виделся там с Канаи и твоим братом. Стэнга заслужил себе вечный покой в огненных чертогах, и его имя навсегда покрылось славой. Йох! Он помнит о тебе и знает, что ты сделаешь всё, что должен, прежде чем присоединишься к нему. Стэнга пожелал тебе... не спешить с этим. Пока что ты нужен здесь, а не в мире мёртвых. Твоё время ещё не пришло. Варвар собрался ещё о чём-то спросить, но его опередил Сэль. Шумно выдохнув, он выпрямился во весь рост, стряхнул с головы пучок смятой, насквозь пропотевшей соломы и сердито загалдел на своих товарищей: - Хватит уже чепуху городить. Взрывать лягушек и сбегать с того света - это, конечно, весело, как базарный театр, но пока что убитых тут определённо больше, чем оживших. Поэтому давайте-ка мы здесь приберёмся и спустимся к Лии в оружейную. Лично мне очень хочется с ней поговорить. - Не только тебе, но и всем нам, - охотно согласился Маниту. С каждым часом Чёрный Камень души становился всё горячее, и Лия не могла взять его в руки, как и любой другой человек, кроме Зарго. Девушка могла лишь ухватиться за него каким-нибудь цепким заклятьем, но на магию у неё уже не оставалось сил. Поэтому она, утомлённая и измученная, сидела на полу оружейной рядом с дрожащим кристаллом, от которого во все стороны неслышно расползались тени проклятых душ из непроглядных глубин, заключённых внутри Камня. Нефалемы подоспели как раз вовремя. Увидев окружившие Лию адские тени, Сэль схватился за первое, что подвернулось под руку – это оказался старый измочаленный веник – и принялся разбрасывать пришельцев из иномирья, словно выметая их прочь. Следом за ним в оружейную Бастиона по неширокой лестнице спустился Маниту, и в его лысую голову пришла идея получше. Вальяжно опершись на стену и поведя в воздухе трясущимися, как у пьяницы, руками, колдун призвал в центр зала гигантскую жабу. Её размеры были настолько чудовищны, что Сэль и его друзья невольно отпрянули назад, а Лия с матерью осторожно попятились в самый дальний из углов комнаты. Тем временем питомец колдуна превосходно справился возложенной на него задачей. Стремительно хватая тени длинным и липким языком, жаба одну за другой отправляла их в своё клокочущее нутро, из которого они уже не могли выбраться, а слизнув с пола и проглотив последнюю из теней, жаба самым натуральным образом провалилась сквозь землю. Сквозь каменный пол, если быть точнее. На прощанье она загадочно подмигнула колдуну, а Маниту с довольным видом отряхнул ладони и перевёл взгляд на Чёрный Камень души, к которому несмело приближалась Лия. Из Камня на старого умбару смотрели огненные глаза неведомых ночных хищников, алчных до людских жизней. Теперь они утихомирились, и Лия снова могла поднять камень в воздух силой бурлящей в её теле магии, вызывающей множество каверзных вопросов, за ответами на которые Сэль и привёл в оружейную своих друзей. Триган и Жанри, как самые пострадавшие от ран бойцы, остались в башне под присмотром Ханны, а остальные вместе с аскари спустились вниз. - Опять лягушки-квакушки, - немного покривившись, высказался островитянин и поднял взор на Маниту. - Это первородная жаба, матерь всех жаб, - с улыбкой пояснил колдун. - Чудесно, но давай-ка ты не будешь сбивать нас с пути истинного. Лия... Услышав своё имя, девушка вопросительно поглядела на аскари. Сэль возлагал на этот разговор большие надежды. Даже слишком большие, как он сам вскоре убедился. Ни Лия, ни Адрия не смогли внятно ответить ни на один его вопрос. Касательно ведьмы и её тонких и непростых взаимоотношений с Чёрным Камнем неразберихи стало ещё больше, чем было до этого. Ну да, в своё время она сумела выйти на связь с артефактом и упрятать в него души Великих Воплощений Зла, а с какой целью она это сделала... да так, просто захотелось. Кому захотелось? А всем подряд. Декарду Каину, например. Вообще, на старого Хорадрима было списано столько всего, что со слов Адрии выходило, будто ответы на все вопросы знал только он, ну а его уже, понятное дело, ни о чём не спросишь. Сама же Адрия выставила себя невинной жертвой обстоятельств, которая лишь по воле судьбы впуталась во всю эту историю, когда намного больше ей бы хотелось сидеть со старушками на завалинке и ругать кеджистанскую власть. Правда, Сэль, в отличие от своих друзей, старой ведьме не поверил. Он не сомневался, что Адрия что-то скрывает и нагло водит всех за нос. Но что с того? Уличить её во лжи он не мог, так что ему осталось лишь переваривать эти мысли в собственной голове, которая до сих пор не до конца прояснилась после болезни. С Лией тоже вышло мало понятного. Племянница Декарда и сама прекрасно понимала, что она притягивает к себе несчастья, но ничего сделать с этим девушка не могла, и было ей от этого больно и обидно, как сапогом по наглой рыжей морде. Кое-какими домыслами с нефалемами она всё-таки поделилась – ей на ум пришло, что во всех бедах виноват Камень. Лия чувствовала в нём неведомую силу, которая давила на неё и отнимала покой, и несколько раз ей казалось, что она выступает чем-то вроде проводника для разрушительной энергии Великих Воплощений Зла, заточённых в золтуновском Камне. Тайную энергию, которая пробуждалась в её крови, когда ей что-то угрожало, она тоже связывала с ним. Даже когда этот самый булыжник пылился в запечатанных архивах Кулла, а сама она ни сном, ни духом о нём не ведала, по ночам её терзали кошмары, в которых она видела души величайших из Владык Преисподней – Мефисто, Баала... и Диабло. Последний наведывался в её сны чаще других, но никакой логикой объяснить происходящее она не могла. Что же касалось смерти, пожирающей людей, которые её окружали, то тут Лия смогла предположить лишь то, что истинной целью непостижимых тёмных сил являются именно нефалемы, но пока что эти силы не могут с ними справиться и только срывают злобу на непричастных. И о чём это говорит? Ни о чём. «Совершенно ни о чём, - нервно думал Сэль, выслушивая доводы недалёкого ума девицы, затесавшейся в круговорот всемирного зла. – Ты, девочка моя, просто нажива. Приманка в паутине неудач, сплетённой какой-то гадиной. И я готов поклясться, что без твоей мамаши тут не обошлось. А всё-таки, куда подевался твой таинственный папа? Не от ветра же суховея тебя мамочка нагуляла?» На это Лии тоже было нечего ответить. Своего отца она не помнила, а Адрия отбилась от всех вопросов словами о том, что «о мёртвых либо хорошо, либо никак». Это всё, что смог вынести из разговора Сэль, а остальные – и того меньше. В эти минуты скучающая Жанри в главной башне Бастиона взялась донимать Ханну расспросами о религиозных воззрениях ивгородских монахов. В действительности убийце не было до них ни малейшего интереса, но со сломанной рукой и дыркой в голове ей было до того нечем заняться, что она решила хотя бы послушать монашеские бредни. Уж лучше светская беседа, чем храп этого продырявленного охотника. - Ханна, а расскажи мне что-нибудь о богах, в которых ты веришь. - Чего ж мне рассказать? – пожала плечами монахиня. – Я верю в тысячу и одного бога, и на рассказ о любом из них не хватит и целой ночи. - Ну, может быть, у всей этой кучи есть какой-то главный бог? - Есть, - кивнула Ханна. – Это Итар, бог солнечного света. Свет Солнца делает видимыми все те вещи, в которых живут другие боги. - А ночью что? Ночью ничего не видно – значит, нет и богов? - Ну почему же? Лунный свет может скрывать от наших глаз то, что хорошо видно днём, но зато он проявляет другие вещи и сущности. При свете Луны можно увидеть потустороннее. Когда в моём монастыре жил странствующий астроном, он говорил, что на самом деле Луна не светится – она отражает свет Солнца, а значит, Итар и ночью освещает наш путь. - Значит, монахи идут по пути, который указывает им бог света? - Да. Все мы следуем воле Итара. Как и любой другой монах, я не могу противиться его воле, потому что она заключена во мне самой. И воля его требует от меня, чтобы я стремилась сразить всякое чудовище, которое встаёт у меня на пути. - Но есть мудрость, которая гласит о том, что человек, сражающийся с чудовищами, когда-нибудь сам станет чудовищем. Монахи так не думают и до конца жизни несут добро и свет? - Монахи так не думают, монахи совершенно точно это знают. Всё именно так, как ты говоришь. И поэтому догма, вбитая в тело и разум монаха, велит ему уйти из жизни, когда он почувствует чудовище внутри себя. У Жанри быстро иссякло желание продолжать этот бестолковый диалог. Монахи, догмы, чудовища. Сказки для маленьких лялечек!.. Ханна прекрасно понимала, что Тысяча обо всём этом думает, и решила не лишать убийцу её красочных иллюзий. Конечно, откуда ей набраться ума, если она считает саму себя единственным гордым обладателем мозга во всей округе? Нет, мозг – это, конечно, хорошо, но помимо него есть ещё и тело, и тело всякого монаха помнит и знает намного больше, чем самый могучий интеллект самого непревзойдённого в мире ассассина, каковым, разумеется, и считала себя Жанри. Мантры, которые читают при посвящении в монастыре – это не мантры, а своды внутренних правил, которыми должен руководствоваться монах. Эти догмы вживлены в тело вместе с невыносимой болью, и поэтому от них уже никак нельзя избавиться. Сначала посвящение, во время которого на стену лезть хочется, а потом тренировки и занятия. Всё тело монаха ноет после тренировок, разбитые в кулачных боях суставы рук практически не гнутся, но всё же монахи старательно выводят законы жизни на выданном им пергаменте. Даже если из монаха вытрясти душу при помощи, например, удара табуреткой по голове, память тела всё равно останется при нём. Для Ханны это настолько очевидно, что она не сможет даже подобрать нужные слова, чтобы растолковать убийце эту простую, как день, истину. Да и надо ли? - Надо больше пауков и паутины, - монахиня услышала у себя за спиной незнакомый мужской голос и мигом вынырнула из собственных размышлений. Обернувшись, она увидела человека, который только что пришёл в Бастион, по всей видимости, со стороны Арреатских врат. И как он сквозь полчища демонов-то пробился? - Ты кто такой? – спросила Ханна у незнакомца, стряхивающего снег с плеч, укутанных в песочно-жёлтую мантию. – Какого дьявола тебе здесь надо? Незнакомец склонил в сторону монахини длинноволосую голову, увечанную высокой помпезной шляпой, и каким-то хихикающим тоном отозвался: - Дьявола? Да-да. Как раз дьявола и надо.