***
Джин глубоко вдохнул и погрузился в воду полностью. Сердце его заухало в горле от страха, он вцепился пальцами в боковину чана и, изо всех сил оттолкнувшись от днища ногами, вынырнул, выпрыгнул наполовину из воды. Тут же снова погрузился — но уже на выпрямленных ногах, так что достал до днища и, прислонившись спиной к боковине, закрыл глаза. Сердце колотилось, как бешеное, руки дрожали, и он никак не мог убрать с лица волосы, которые налипли и мешали, рождая неприятно ощущения чего-то приставучего, вроде водорослей. «Я в безопасности, — мысленно уговаривал он себя, — в безопасности, в безопасности! Всё хорошо, успокойся… успокойся же… если что — меня спасут, меня… он найдёт и спасёт, всё… всё хорошо…» И постепенно дыхание, обжигавшее грудь, замедлилось, он смог выпрямиться, а потом с тихим вздохом присесть на внутреннюю лавочку, которая для удобства была приделана во втором полукруге чана. Закрыв лицо руками, он нервно усмехнулся. Купаться было одним из занятий, которые дарили ему покой и умиротворение. Он любил воду и в жизни никогда её не боялся. И вот теперь, видимо, обречён бояться даже столь желанного купания в чане. А это было жаль, ведь купальни здесь, в Бигихте, и впрямь были на высоте, чаны были огромными и обустроенными, на деревянных полках перед ними были выстроены в ряд многочисленные средства, чтобы вымыть и ополоснуть для аромата волосы, душистые мыла были и твёрдыми и жидкими, а ароматные пенные пудры были нескольких сортов. Поэтому, немного успокоившись и переведя дыхание, Джин стал с удовольствием обтираться, полоскать волосы, почти чувствуя, как они становятся шелковистыми и мягкими под его пальцами. Он тщательно вымыл лицо и тут же втёр мягкую притирку, на которую ему указал милый омежка-слуга, которого к нему приставили. И тот было даже сунулся с господином в купальню, но Джин вежливо отказался от его услуг: ему нужно было крепко подумать, а компания в этом деле была бы только помехой. Наконец, он смог расслабиться, опираясь на удобную стенку чана и, запрокинув голову, снова закрыл глаза. Тэхён… Да, для начала — он. Любимый принц, обожаемый юный задира… С ним теперь же надо всерьёз поговорить. Он должен перестать дурачиться и хорошенько поразмыслить над тем, что его ждёт. От него, от его ума и способностей сейчас слишком многое зависело, чтобы можно было продолжать вести себя, как незрелый мальчишка. Потому что жизнь слишком скоро лишит его этой возможности и смотреть на то, готов он или нет, не будет. Чего стоит хотя бы первая брачная ночь, ожидающая его. Джин был уверен, что Тэхён невинен, хотя и вырос при дворе и много чего, скорее всего, слышал. Однако подробности этой стороны «семейной жизни» ему вряд ли описывали. Король Джехун о чём-то таком смутно упомянул, когда они уезжали — что вроде как Джин должен подготовить Тэхёна ко всему, что его ждёт. «Ну, или пусть Хосок, — сказал он, хмурясь, — папы-то у него родного… мгм… нет. А мой супруг отказался, так что справьтесь с этим сами. Впрочем, говорят, что для этого у северян выделяют специального омегу, так что, может, и не понадобится». Джин ни о каком специальном омеге, который должен будет рассказать Тэхёну о постельных «прелестях» брака, так и не услышал — значит, надо готовить милого принца ко всему, что будет с этим связано, самостоятельно. И да, Хосок в этом должен будет ему помочь. А учитывая, чьим именно он станет мужем, так и вообще любая помощь бы сгодилась. Дело в том, что Джин лишь раз оказался в ситуации, когда его пытались взять силой. Он благополучно дал сдачи, да так, что несчастный его насильник потом долго лечился. Но Джин — бета. А Тэхён — омега. На самом деле от одной мысли о том, что может сделать с Тэхёном Чонгук в их первую брачную ночь, у Джина волосы дыбом вставали и всё внутри поднималось в ярости от желания перегрызть поганцу-альфе глотку. Джин слишком хорошо помнил, чем грозил Чонгук Тэхёну тогда, семь лет назад. И в последние дни вспоминал об этом всё чаще, видя, что вытворяет омега. Единственное, что хоть как-то успокаивало Джина, — то, что до той самой злополучной ночи было ещё далеко. Чимин говорил, что после обычного обручения до свадьбы должно пройти не меньше месяца, чтобы оповестить всех гостей, приготовить всё достойно и пышно. А уж королевскую-то свадьбу и того дольше готовить. И вот этот месяц и должен был спасти Тэхёнову задницу от участи быть порванной в клочья мстительным и жестоким альфой. Ну… нет. Джин закрыл глаза и прикусил губу. Чонгук не был сволочью. Ну, не был. Да, Джин на собственном горьком опыте убедился, что не так чтобы разбирается в людях. Его сердце было разбито одним таким, который «не выглядел как мразь», но оказался именно мразью самого грязного и мерзкого пошиба. А ведь в постели эта сволочь был и ласковым, и настойчивым — и таким, что Джин ему поверил… Зря. Увы, постель не решает никаких проблем, видимо, однако и ею пренебрегать нельзя, особенно учитывая, что постель будет королевской и брак будет обсуждаться в том числе и с этой щепетильной стороны наверняка всеми и вся. И пока в этом направлении было непаханое поле работы. И всё же не мог быть Чонгук насильником. Слишком открыто он умел ненавидеть. Слишком откровенно умел желать. Слишком искренне и звонко смяться. И быть счастливым — тоже умел так, как обычно не умеют подлецы и мерзавцы. «Они должны хотя бы раз спокойно поговорить, — подумал Джин, блаженно выгибаясь через край чана и потягиваясь. — О, чёрт… как же хорошо… — Он снова погрузился в воду по шею и прикрыл глаза, слушая снова беспокойно забившееся сердце. — Я всё исправлю. Я смогу. Тэхён послушается меня. Он омега, он больше, чем Чонгук, заинтересован в том, чтобы помириться. И надо просто деликатно ему намекнуть на это. Так, чтобы он снова не взбрыкнул. Он изменился. Он повзрослел за эти годы вдали от меня. Но я смогу понять его, потому что если не я — то кто? Я помогу ему. Главное — остаться при нём. А значит… — Он зажмурился о досады. При одной мысли о собственном выборе всё настроение — блаженное, благостное — испарилось каплей на жгучем солнце. Без следа. Но он упрямо поджал губы. — Всё равно смогу. Я ведь...» Додумать он не успел: в дверь осторожно постучались. — Войдите! — вздрогнув, отозвался он. Это был тот самый омежка-слуга — чёрт, как там его зовут? — и он, вежливо и чуть испуганно кланяясь, пролепетал, что господина герцога очень ждут в опочивальне принца Тэхёна. Джин тут же выпрыгнул из чана, поспешно оделся, подгоняя слугу, оказавшегося весьма проворным и ловким малым, и вслед за ним быстро пошёл к покоям, выделенным Тэхёну, — благо, оказалось на самом деле недалеко. Дверь открылась перед ним — и он невольно вздрогнул: у окна, занавешенного лёгкой белой завесью, стоял Чонгук, хмурый и злой, а рядом с ним стоял, уже склонив голову в приветственном поклоне, герцог Ким Намджун. Джин тут же отвесил принцу церемонный поклон, а на Намджуна лишь кинул торопливый и испуганный взгляд. — Меня позвали сюда, Ваше Вы… — Не я позвал! — оборвал его Чонгук и досадливо поморщился, услышав тихое шиканье позади себя. Или… Джину показалось? Чонгук выдохнул и начал снова — уже спокойнее и мягче: — Вас, господин герцог, позвал принц… м-мой.. . мой жених. Кажется, без вашего разрешения он даже увидеться со мной не может. Но Джин его уже не слушал. Да, это было непочтительно, но он сильно испугался: неужели Тэхён снова что-то натворил? Нагрубил Чонгуку? Отверг снова его предложение — уже теперь точно переданное лично? Тэхён сидел на неожиданно огромной постели, нахохлившись попавшим под дождь птенчиком, а рядом с ним хлопотал Хосок: кажется, они выбирали наряд, но Тэхён лишь упрямо сжимал губы и отказывался отвечать расстроенному слуге, что именно хочет надеть. Джин присел рядом и осторожно положил руку на плечо принцу. — Тэ? — тихо сказал он. — Что случилось, милый? — Он пришёл, — так же тихо ответил Тэхён. — Я был не готов. Просто не готов, понимаешь? А он постучал — и я подумал, что это ты. И крикнул, чтобы заходили. Хосока в прачечную услал, чтобы постирать воротнички, так и был один... И он вошёл. А я... — Тэхён рвано выдохнул и вытер внезапно выкатившуюся на щёку слезинку. — Я был в одном полотенце. Вот так. Он показал себе на бёдра, Джин прикрыл глаза и в досаде закусил губу. Ну, что за напасть, а? Тэхён снова вздохнул рвано и проговорил: — Он уставился на меня, как… Я закричал, а он даже не отвернулся! Всё глазел и глазел… Я сюда побежал, а полотенце. — Джин привлёк юношу к себе, и Тэхён глухо договорил: — Оно упало, Джин. Я перед ним, как шлюха… голый был… задницей показался, потому что ещё и дверь не сразу открыл, я… что мне теперь делать-то? Как я ему… — Подожди, — тихо перебил его Джин, — он был один? — Один, — шепнул Тэхён. — Господин герцог после пришёл, — скорбно косясь на них, сказал Хосок и тяжело вздохнул. — Я всё понимаю, господин, я… я многое мог понять, но вот так… такое неуважение — как так можно? — Так ведь я же сам крикнул войти, — всхлипнув, снова прошептал Тэхёне. — Сам… я всё и всегда порчу сам, понимаешь, Джин? И тогда… Тогда, семь лет назад... Я ведь не знал, что руку нельзя подавать. А он так улыбнулся тогда и потянул на себя… Тогда я и подумал, что, может, у них обычай такой — обниматься при встрече. Мне отец рассказывал, что на востоке так принято — если гость драгоценный, что-то там есть, есть такое… Я подумал: может, и здесь так... Он прижал к себе, а я ещё засмеялся, как придурок... Я ведь не знал, что он может и улыбаться так… так, что сердце стучит, — и при этом быть такой дрянью! Только что шлюхой меня потом не называл за то, что я вырвался, когда он попытался... Всё дразнил и смеялся, смеялся… И говорил, что такому некрасивому, как я, выделываться не стоит, что его внимание — радость для такого распущенного и развратного омеги, как я. А мне тринадцать было, я и не целовался никогда… до того как он силой меня поцеловал! Джин с Хосоком переглянулись: у слуги глаза были полны слёз, а Джин… Джин так и думал, что что-то такое и было тогда между принцами. Он снова прижал Тэхёна к себе и прошептал, гладя его по голове: — Тогда ты смог себя отстоять, мой принц. Ты дал сдачи — и это было правильно. Но ведь это — дело прошлое, Тэ, не надо вспоминать. Мудро — простить и отпустить, помнишь? Я прошу тебя, милый, хороший мой, ты ведь сильный, я знаю… Сейчас тебе надо просто надеть что-нибудь поверх робы и выйти к нему. И если ты будешь держать голову гордо поднятой и ни словом, ни взглядом, ни движением ни одним не выдашь, что тебе неудобно рядом с ним, уверен, он оценит твою выдержку и не посмеет смеяться или дерзить. Уверен, ему на самом деле сейчас так же неудобно за случившееся, как и тебе. — Не знаю… — Тэхён отстранился и осторожно вытер глаза, а потом с надеждой заглянул в лицо Джину. — Думаешь?.. Просто этот взгляд… Он у него сразу стал таким же, как тогда, когда он прижимал меня… — Он альфа, Тэ, — мягко казал Джин, убирая волосы Тэхёну за уши. — Ты невинный нежный омега, то, что ты так закричал и убежал, — это ведь правильно, а кто бы не так сделал? Застань ты его вот так врасплох, я уверен, он заорал бы ещё и не так! Кому приятно, когда его застают с голой задницей? Хосок хихикнул и тут же с испугом закрыл рот рукой, но Тэхёнов взгляд засветился слабой надеждой, и он тоже робко улыбнулся. — Думаешь? «А есть ли выбор? — подумал Джин и кивнул. — О, Тэ… Как же много тебе предстоит узнать… Чертовски много!..»8.
15 марта 2024 г. в 00:54
Дворец принца Чонгука в Бигихте был небольшим, но производил впечатление достаточно мрачной крепости. Он был очень старым и сначала, как рассказал Джину и Тэхёну лекарь Пак, и был, собственно, крепостью, небольшой укреплённой точкой на границе. Но теперь, когда границы Бантана существенно расширились, эта крепость и город, что вырос вокруг неё, были почти в центре богатой провинции, и больше в ней как в защите не нуждались. Так что, слегка перестроив её и приспособив под достаточно удобное жильё, королевская семья сделала её наследием одной из своих ветвей, и принц Чонгук, являясь младшим на данный момент представителем этой ветви, и получил её, с милостивого соизволения короля Монгуна, на своё восемнадцатилетие. И теперь именно он и был владельцем этого мрачного здания с узкими окнами-бойницами, шпилями на трёх башнях, украшенных флагами, и широким внутренним двором с многочисленными хозяйственными постройками.
Тэхён с тоской смотрел на эти стены, ожидая, когда дойдёт их очередь въехать в высокие мощные ворота, а Джин, напротив, был, наверно, рад этой остановке. Чимин сказал им, чтобы они не пугались внешнего вида Бигихта (так, собственно, дворец Чонгука и назывался, он и дал название городу).
— Внутри, поверьте мне, милые, вам будет очень комфортно, — ободряюще улыбнулся он уставшим от длинной дороги южанам. — Там летом нежарко, там целых пять купален, и две из них будут в вашем полном распоряжении. И комнаты там с высокими потолками и окнами, которые в том крыле, где вы будете жить — я думаю, что Его Высочество отдаст вам лучшую часть дома, — выходят на полосу леса, за которым, если смотреть сверху, видно море. — Чимин ласково улыбнулся тут же широко раскрывшему глаза Тэхёну и кивнул. — Да, Ваше Высочество, оттуда можно увидеть наше Северное море. И оно прекрасно на рассвете. Из Чёрной башни Бигихта оно выглядит волнующе, волшебно. Вас обязательно отведут туда, я уверен. — Чимин как-то рвано выдохнул и отвёл глаза, которые, к удивлению Джина, внезапно влажно сверкнули. А потом торопливо закончил: — Да и вообще, господа, вам обязательно там понравится. Многое в замке перестроили, окна расширили, анфилады украсили лепниной, так что там теперь красиво и уютно.
Поэтому Джин не унывал, несмотря на то что и на него Бигихт произвёл тягостное впечатление: уж очень он отличался от пышных и исполненных архитектурного изящества дворцов Королевства. Но он тут же твёрдо сказал себе, что в любом более-менее обустроенном доме ему будет уж точно лучше, чем в опостылевшей карете.
Да, конечно, прибытие в Бигихт означало, что через несколько дней будет тот самый бал, обручение Тэхёна, это омрачало его душу. Ведь принц Чонгук в коротком недавнем разговоре быстро и сквозь зубы напомнил Джину о его обещании выбрать себе мужа и приказал определиться до бала.
— Присмотритесь к моим пар… К моему двору, — сказал он, отводя мрачный и странно обиженный взгляд в сторону, — среди них, возможно, не так много альф в вашем… — Он запнулся и в ответ на изумлённый взгляд Джина скрипнул зубами, но договорил: — …вкусе, однако они настоящие альфы и будут вам… Вы…
Чонгук снова сбился. Он явно говорил с Джином через силу или говорил не то совсем, что хотел сказать. Это смущало Джина и даже пугало его, потому что он не мог понять причин такого поведения альфы. Но стоило ему набрать воздуха, чтобы ответить Чонгуку, как тот торопливо закончил:
— Вы должны решить всё до бала. И перед ним сказать мне о вашем решении!
— Ваше высочество, — начал растерянный Джин, — я прошу меня выслушать, я бы не хотел…
— Послушайте! — Чонгук прорычал это так резко, что Джин, вздрогнув, отступил на шаг от него.
Они стояли на краю дороги: остановились, чтобы отладить колесо кареты, которая не вынесла распутицы долгой дороги.
— Послушайте, господин герцог. — Чонгук вперил в слегка испуганного Джина свой чёрный, глухой, как ночь, взгляд. — Вы гости здесь, я понимаю. Вы никого не знаете из них, вам трудно. Я это тоже могу понять. Но я хочу, чтобы вы не теряли времени в замке. Я устрою несколько приёмов до бала. Для дворянства Бигихта, для своих парней и… — Он сжал губы и вдруг во взгляде его скользнуло что-то странное, словно жалостливое, а голос стал тише, глуше… мягче. — Прошу вас, господин герцог. Присмотритесь внимательнее… Все говорили о вас как об умном и проницательном человеке, все хвалят вас, хотя и не понимаю… — Он остановился и коротко отчаянно прорычал. — Я прошу вас. Просто выберите уже себе чёртова жениха и оставьте уже в покое… — И снова странный, отчаянный рык — и Чонгук, развернувшись, широкими шагами пошёл прочь от Джина, который с совершенно растерянным видом остался стоять у дороги.
Джин пришёл в себя после этого странного разговора не сразу, но слова Чонгука встревожили его ужасно. И он твёрдо решил, что просто обязан попробовать поговорить с этим странным и нелепым принцем так, как хотел поговорить с королём Монгуном, а в случае его отказа следовать разуму и логике Джин просто выберет капитана Бана.
Ну, а почему нет? Бан был высоким, выше Джина, очень красивым, весёлым, добродушным. И, надо признать, заглядывался на Джина. Да, ловил на себе его ласковые взгляды Джин, ловил. Обострённым сознанием своим оценивал он и то, как радостно улыбается ему капитан Бан, как вежливо кланяется и как умело и вроде как мимоходом помогает — то подсесть в карету, то придержать под уздцы затанцевавшего Бурана, пока Тэхён с лекарем Паком или Хосоком где-то там обретается. Всё замечал теперь Джин. И если принца переубедить не удастся — пусть так.
Правда, конечно, этот самый капитан Бан самому Джину был всего лишь немного симпатичен, но ни разу сердце беты не дрогнуло при виде его широкой улыбки, при взгляде в его вытянутые красивые глаза, которые, когда он чему-то радовался, превращались в сияющие полумесяцы. Это было мило, это чуть даже смущало, и что-то в груди Джина теплело от удовольствия, когда он смотрел — недолго, почти украдкой — в эти полумесяцы.
Однако сказать, что капитан привлекал его даже просто как альфа Джин, к сожалению, не мог. Потому что как альфа привлекал его совсем другой человек. Тот, кто не обращал на него никакого внимания. Тот, кто был рядом с принцем, тот, чьи слова всегда делали Чонгука и мягче, и покладистее. Тот, кто умело руководил хозяйственным отрядом, если они ночевали с лесу. Тот, кого не раз так восторженно хвалил лекарь Пак, если речь заходила о том, кто именно приказал передать гостям-южанам самую вкусную еду или самые мягкие одеяла. О, да. Этот человек томил сердце Джина, несмотря на то что ни разу не посмотрел на него, несмотря на то, что и лица-то его Джин полностью ни разу за всё это время не видел, потому что его всегда прикрывала проклятая маска — да, да, да! Джина привлекал герцог Ким Намджун, правая рука принца Чонгука.
Но Джин лучше бы согласился в монастырь уйти, чем навязаться тому, кто явно был к нему не просто не расположен — избегал его, так как слишком о многом, видимо, Джин ему напоминал. Кроме того, после того самого достопамятного разговора с Чонгуком, который Джин многократно прокручивал в своей голове, он решил, что, видимо, принц каким-то образом заметил, что Джин глазеет на Намджуна, что неравнодушен к герцогу. И настолько это было противно Намджуну, что Чонгук, как его близкий друг, вынужден был попросить нелепого и неприятного бету это прекратить — оставить уже, наконец, Намджуна в покое.
Это было больно. Но Джин справится с этой болью И, возможно, милый и добродушный капитан Бан ему в этом поможет. И — да, Джин понимал, что, раз он вызвал у капитана какие-то чувства, то, видимо, сложно будет избежать его постели, но, скрепя сердце, Джин всё же с этим смирился как с наименьшим из зол. У него был план, и почему бы этому плану не сработать и с Баном? Ведь одно дело — просто улыбаться красивому бете, а другое — отказываться от свободы ради того чтобы его трахать. Что предпочтёт альфа, Джин не знал, но всё же надежда на «договориться» не меркла в его измученной сомнениями и тревогами душе.