***
— Я должен тебе кое-что сказать. — Джин торопливо оглянулся и вдруг порывисто прижал его к себе. — Тэ, милый… Послушай. — Его глаза оказались напротив, близко, и Тэхён рвано вздохнул, цепляясь за его плечи. — Пожалуйста, Джини, — тихо прошептал он, — скажи, что со мной… сделают… сделает… он… Джин обнял крепче и зарылся носом в его волосы, и в этом таком знакомом жесте, их жесте, было столько тепла и ласки, что Тэхён доверчиво выдохнул и закрыл глаза. Да, да… да… Этому человеку он верил, этот человек никогда не обманет его, сейчас он всё расскажет — и Тэхён точно будет знать, что надо делать. — Не могу, — прошептал Джин, — я не могу… Тэхён удивлённо поднял голову и быстро оглянулся. Мимо них торопясь куда-то пробежало несколько слуг, они весело переговаривались, не заметив две слитые в объятиях фигуры в тёмном углу, почти за портьерой. Сюда Джин вывел Тэхёна, пользуясь тем, что в зале началась какая-то чехарда: когда вернулся Чонгук, один из гостей, владетельный граф из местных, предложил какую-то там «альфью здравницу», и тут же все омеги поднялись и стали выходить, смущённо фыркая и недовольно косясь на тут же грубо захохотавших альф. Хосок быстро склонился к Джину и что-то шепнул ему, и тот тоже вскочил и потянул за собой Тэхёна, изумлённо смотрящего на отчего-то вдруг зло нахмурившегося и покрасневшего Чонгука, который, как пришёл, ни разу не поднял на него глаз. — Пойдём, милый, пойдём, — проговорил Джин и утянул его сюда, оторвавшись от увязавшимися было за ним омегами-придворными. Здесь и стояли они уже несколько томительно долгих минут, Тэхён собирался с духом, чтобы сказать Джину о том, как безумно он боится, и вдруг Джин заговорил сам. — Чего ты не можешь, Джини, — тихо спросил Тэхён. — Почему ты так… — Я не могу не сказать тебе, — проговорил Джин с тоской. — Послушай, ты должен меня понять и сделать выбор. Сам сделать выбор, ты… Ты заслуживаешь этого. — Он поднял голову Тэхёна за подбородок и уставился в испуганно распахнутые глаза принца. — Послушай, сегодня Чонгук должен свершить с тобой обряд добрачия. И он подразумевает, что вы с ним станете настоящими мужьями. Ты ведь знаешь, что это значит? Тэхён прикусил губу и, прикрыв глаза, кивнул. О, да, он знал. На самом деле ему кое-что таки рассказывали, прежде чем отправить сюда. В основном о том, что омега создан, чтобы делать альфу счастливым в постели и в жизни, приносить ему довольство, удовольствие и наследников. Что в постели альфы бывают грубоваты, но в целом больно бывает, только если альфа уж совсем не старается быть осторожным, не думает об удовольствии нижнего супруга или вовсе не готовит омегу. Что значит — готовит — никто не сказал, но Тэхён, сопоставив всё остальное и дико смущаясь от этих мыслей, примерно представлял, что это такое. «В конце концов, можно готовиться и самому, пальчиками, как в течку», — говорили ему. Беда в том, что в течку Тэхёну дико хотелось сдохнуть от боли в первый день, а потом он спал беспробудным сном ещё два дня. И всё. Как там кто помогает себе «пальчиками», он не знал. Да и течка-то у него была всего несколько раз. Королевский лекарь торжественно сказал, что он из поздних, но рассчитал как-то, что к концу следующего месяца течка как раз должна подойти. А ещё Тэхёну сказали, что альфа ему поможет в течку. Однако от мысли, что поперёк той боли, что разрывала ему живот, альфа будете его ещё и… это — Тэхёну становилось дурно. Так что он планировал попросить Чонгука не трогать его в течку — дождаться другого времени. И вот теперь, получается, всё как раз случится не в течку, это, несомненно, то малое, что хотя бы немного утешало. Однако глаза у Джина были тревожными, в них было какое-то отчаяние, которое лишь пару раз до этого видел в них Тэхён. — Я знаю, что это значит, Джини, — попытался он успокоить друга. — Принц сделает меня настоящим омегой, он меня… ммм… трахнет. Джин раздражённо цокнул и закатил глаза, а потом поморщился. — Боги, Тэ, откуда ты слова такие таскаешь? — Разве не так это называется? Джин снова поморщился, потёр лоб, словно в растерянности и, резко выдохнув, сказал: — Понимаешь, у них тут такая традиция: в обряд добрачия обычно вступают невинные омеги, которые до этого ни разу не были под альфами. Тэхён почувствовал, как начал густо краснеть. — А этак лучше, что ли, говорить-то? — пробормотал он. Но Джин нетерпеливо прорычал и продолжил: — Ты же знаешь, какие у них тут обычаи для омег: сдержанность, тихий нрав и покорность. Именно такие омеги нравятся местным, хотя я считаю, что это проявление простой трусости: с настоящими, живыми и горячими омегами они просто не справились бы… ммм… Не об этом сейчас. — Он прикрыл на миг глаза, и Тэхёну внезапно стало его жаль: милому бете было явно трудно говорить о столь щекотливых вещах. И Тэхён решил ему помочь: — Ты хочешь, чтобы я покорился Чонгуку? Чтобы вёл себя… достойно? Не бойся, Джини, я не собираюсь… — Нет, нет, — перебил его Джин, — хотя да, но нет. Они помогут тебе, понимаешь? Они дают юным невинным омегам перед этим обрядом выпить напиток, в нём — что-то типа сонного зелья. Тэхён широко распахнул глаза и приоткрыл рот. — За… Зачем же?.. — пролепетал он. — Это что — так… так больно? — Это и впрямь бывает не очень приятно, — тихо ответил Джин, — хотя на самом деле всё от альфы зависит. Но они тут не только трусы — они ленивы и… — Он бегал глазами по побледневшему лицу Тэхёна и вдруг склонился и нежно поцеловал юношу в щёку. — Тэ? Послушай. Чонгук даст тебе этот напиток. В чаше. Как вино. Ты… ты выпей его. Или не пей, но тогда тебе надо будет быть терпеливым, понимаешь? Я уверен, что Чонгук будет стараться не навредить тебе, и в его силах сделать всё ласково и нежно. — Тэхён горько поджал губы. Кажется, он обречён… Джин нетерпеливо, коротко промычал и убеждённо сказал: — Я верю, слышишь? — я верю этому альфе, Тэхён. Однако не могу не сказать тебе, что, получая омегу, альфы не всегда могут сдержаться, не всегда умеют прислушиваться к тому, чего хочет омега. Однако ты должен понимать, что выпьешь напиток — и опять же окажешься в полной власти Чонгука. Но тогда ты уже не сможешь ничего ему ни сказать, ни крикнуть, ни… попросить быть осторожнее. Понимаешь? Тэхён быстро опустил глаза, чтобы не видеть отчаянной тревоги в глазах Джина, и попытался украдкой вытереть тут же набежавшие слёзы. — Выпей напиток, Тэ, — тихо сказал Джин. — Если так сильно боишься и если всё же веришь ему, веришь в то, что он не сделает ничего плохого тебе. Так будет, наверно, всё же легче. — Легче? — быстро глотая слёзы, спросил Тэхён. — Какая уже разница? Всё равно обряд должен быть свершён. Ты слышал же… Все слышали: приказ короля. Поэтому они так говорят, поэтому так смеются. А старшие — поэтому смотрят с такой… — Он быстро и зло отёр глаза. — …жалостью. — Он поднял взгляд на Джина и сказал дрогнувшим голосом: — Я выпью, Джин, выпью. Не бойся за меня. Он ведь не скажет, что будет мне давать, верно? Поэтому ты так волновался? Поэтому всё сам рассказал? Ему нельзя мне говорить? — У тебя должен быть выбор, — тихо ответил ему Джин и ласково, осторожно стёр влагу с его щёк. — У каждого должен быть выбор. И теперь… Теперь только тебе решать, как ты поступишь. Тэхён кивнул и отвёл глаза. — Нам пора возвращаться, Джин, — едва слышно сказал он. — Кажется, там все снова… на месте.***
Казалось, что всё, совершенно всё было против Тэхёна. Ему было бы легче, он бы смирился со всем проще, если бы все вокруг не были бы такими и не смотрели бы — так… Альфы — разных возрастов, солидные и худые, воняющие потом, вином, приправами и смесями для курения — они подходили слишком близко, и в их глазах — чем дальше, тем откровеннее — читалось вожделение. О, да, это можно было понять: южане здесь смотрелись яркими экзотическими цветами! Нежные, умеющие искренне улыбаться, вызывающе красивые, без чопорного напускного смирения на лицах, которое напускали на себя омеги-северяне в возрасте, и без лицемерного чванства, которым грешили молодые омеги, — Джин, Тэхён и Хосок явно выделялись из толпы, и превыгодно выделялись! Да и как было не выделяться рядом с этими молодыми придворными, что полупрезрительно хмыкали, глядя на них, и сжимали губы, чтобы смотрелись поуже: кажется, такой была новая мода, чтобы губы были маленькими. И смотрели эти омеги с завистью и явным злорадством. По крайней мере, Тэхёну именно так и казалось. И он мучительно вздыхал, старясь не пускать в грудь их ароматы — кисловатые или ядовито-сладкие, если они смотрели на Чонгука. Или капитана Мина. Или — капитана Бана. «Скромность, — с тоской думал Тэхён, наблюдая, как перешёптываются двое совсем молодых братьев-омег, что приехали на торжество с отцом, который откровенно выплясывал в середине зала с другими альфами. — Всё ложь и лицемерие. Чернявый на капитана Бана едва ли не облизывается, глазами стреляет так, что только слепой не заметил бы. А этот белобрысый… О, кажется, он метит выше, на самого принца…" Он кинул украдкой взгляд на Чонгука — и внезапно поймал его такой же тайный взгляд. Они оба смутились и быстро разошлись взглядами. "Чёртов принц Чонгук! — с тоской подумал Тэхён, глотая безвкусное слабое вино, разведённое водой — единственное, что ему позволялось пить. — Смотрит и смотрит… И на них, наверно, так же смотрел… Герцог Суджи сказал, что знают при дворе, какой он любовник. А откуда, спрашивается? Сучий альфа… Меня — так Джином попрекал, а сам, наверно, с этими же вот суками и развлекался…» Тэхён чувствовал, что дурнота, слабость и страх, которые дурманили его почти весь день, опустились куда-то на дно души, лишая его этой тягой последних сил. Он устал… Он просто устал. Шум танцев, противные пронзительные звуки виолы, невнятные и негармоничные какие-то переборы лютни, резкие голоса людей, выкрикивающих что-то полускабрезное в отношении него и его новоиспечённого наречённого — все это сливалось в голове в единый мучительный гул, в котором он терял себя. И лишь иногда тёплая рука, которая накрывала его руку с той стороны, где сидел Чонгук, вырывала его из этого состояния. И он выдыхал, мучительно облизывал сухие губы и тянулся за питьём. Джин осторожно подкладывал ему в тарелку свежие резаные фрукты — и он находил в себе силы их есть. Иногда он чувствовал на своём лбу лёгкие влажные касания: кажется, Хосок смочил платок, чтобы утирать ему пот. Тэхён прикрывал глаза и приказывал себе держаться. Он устал думать о том, что будет. Пир был просто бесконечным, и иногда ему казалось, что он умер и попал в ад — тут его этим всем будут мучить до скончания веков за все его грехи. Однако он ошибался. И когда колокол на ближней церкви трижды прогудел гулко, собирая верующих на помоление Звёздам, Чонгук внезапно резко встал. И тут же, за несколько мгновений в зале образовалась чуть гудящая, но всё же почтительная тишина. — Я благодарю вас, друзья, за то, что вы пришли в мой дом, чтобы разделить со мной эту радость — помолвление с прекрасным принцем Тэхёном, — негромко, но так, что слышно был на весь зал, выговорил Чонгук. — Я приглашаю вас остаться здесь до утра. Винные подвалы открыты, повара мои будут трудиться всю ночь, чтобы вы ни в чём не знали отказа. Мои сады для вашего отдыха и мои купальни для вашего утешения открыты. Мой дом — ваш дом. Прошу, проводите нас радостно! В зале поднялся гул, одобрительный, низкий, а потом все гости захлопали в ладоши и затопали ногами. — Пойдём, — твёрдо сказал Чонгук, подавая руку испуганно на него взглянувшему Тэхёну. — Пойдём, мой прекрасный. Ничего не бойся. Я с тобой. И Тэхён вложил пальцы в его тёплую ладонь, поднялся и беспомощно оглянулся. Он задел взглядом ободряющую улыбку Намджуна, беспокойный взгляд Хосока — и полный тревоги взгляд Джина. Ему он кивнул и попробовал улыбнуться. Вышло так себе, но Чонгук уже тянул его за собой. За спиной остался аплодирующий им зал, они оказались в коридоре — неожиданно прохладном и пустом, за ними следовали только капитаны Бан и Мин. В молчании они проводили принцев до покоев Чонгука — и остались за дверями. А Тэхён вслед за Чонгуком, не отпускавшим его руки, вошёл в эти высокие двери, и они закрылись за ним.