Беречь и защищать (18+)

Тэхён плакал глухо, содрогаясь всем телом, болезненно сглатывая слёзы, — как будто боялся, что его услышат. И Джину вдруг стало по-настоящему страшно: сейчас его принц, его юный омежка, не был похож на ребёнка, которого обидели, это была не просто истерика — это было дикое, тоскливое рыдание взрослого и смертельно раненого человека. Джин обнял Тэхёна снова и настойчиво прижал к груди. — Тэ, — шепнул он, — слышишь? Тэ… Но Тэхён сжимался в его руках и не отвечал на объятия. Он не желал прижаться к груди друга и найти на ней успокоение или хотя бы небольшое утешение, как это было раньше — как это было всегда! Нет, Джин держал вздрагивающее тело, слышал сдавленные всхлипы, хриплые, глухие и страшные — и совершенно не понимал, что ему делать. Он повернул голову и тут же наткнулся на горячий, умоляющий взгляд. Чонгук смотрел на него, как на спасение и ждал его вердикта, как ждут его перепуганные родные очень больного человека. Но Джин не мог ответить на этот взгляд ничем ободряющим. Он понимал, что Тэхёну ужасно больно, но почему омега так себя ведёт и не желает принять его помощь, не понимал. Поэтому надо было сосредоточиться на самом на данный момент важном, о чём его, собственно, и попросили, прежде чем пустить к принцу. Он погладил Тэхёна по влажным волосам и тихо прошептал: — Тэ, милый мой… Скажи мне только: у тебя что-нибудь болит? Тэ?.. — Вот тут, — сквозь зубы, сквозь рыдания и всхлипы, выговорил Тэхён и неожиданно ударил себя изо всей силы в грудь. — Вот тут!.. — И он снова сделал короткий жёсткий замах для удара, но Джин перехватил его руки и прижал к своей груди. — Пусти! Отпусти меня! — Тэхён наконец-то поднял на него свои мутные, опухшие от горьких слёз глаза и скривил губы. — Я не смог его уберечь, Джин! Мне подарили его как счастье, а я… — Тэхён! — У Чонгука это вырвалось словно помимо воли, прозвучало страстно, хрипло и умоляюще. Тэхён тут же опустил голову и закрыл лицо руками, которые силой вырвал из Джиновых ладоней. — Нет, — едва слышно шепнул он. — Не надо… Чонгук опустился перед ним на колени. Тэхён сидел в углу спальни, Джин застал его таким — сидящим в этом углу и не желающим из него выходить. И сейчас они втроём сидели друг напротив друга. Чонгук осторожно взялся за плечи Тэхёна, но тот вздрогнул и попробовал отстраниться. Альфа кинул умоляющий взгляд на Джина, и тот мягко и ласково сказал: — Тэ, пожалуйста… Позволь нам разделить твоё горе, милый… — Я в-винова-аха-ат, — задыхаясь ответил Тэхён, жмурясь и отказываясь смотреть на них, — это в-всё я-аха-а… И Чонгук, очевидно, не мог больше сдерживаться. Он глухо и отчаянно зарычал и потянул омегу к себе силой. Джин быстро положил руку ему на плечо, пытаясь остановить, но альфа упрямо скинул её и продолжил тянуть на себя Тэхёна. — Иди ко мне, Тэ, — сквозь зубы выговорил он, — слышишь? Иди же ко мне… Мой милый, мой нежный… Звезда моя. Тэхён задышал рвано, быстро, он словно убегал от кого-то, однако через несколько мгновений его руки дрогнули и он оказался на груди своего Наречённого. Чонгук тут же оградил его своими руками и полами длинных рукавов, он уместил Тэхёна удобнее, повернул так, чтобы он полностью был в его объятиях. — Тэ-э… Мой Тэ-э, — мягко и низко заурчал Чонгук, — мой самый славный… Скажи мне… скажи: твоё тело… внутри, снаружи… не болит? Вот здесь?.. — Он осторожно провёл по вздымающей в рваных рыданиях груди омеги. — Не колет? Не тянет? — Тэхён судорожно помотал головой. — Вот тут? Внутри ничего не режет? — Чонгук осторожно двинулся ладонью вдоль спины, опустился на поясницу, провёл по ней, по боку и мягко помял Тэхёну живот. — Ничего у мне… не бо-охо-лит… — тоскливо провыл Тэхён. — Всё досталось ему… ему, понимаешь? Пока мы с тобой развлека-а-ха-а-лись, мой Хенбо… Он ску-у-лил!.. Гук, как мы могли! — Он снова зарыдал, и сквозь эти рыдания можно было расслышать только: — Как? Как я мог… быть… таким?.. Чонгук болезненно поморщился и прижал его к себе, щекой потёрся о пушистую макушку и прошептал: — Ты не виноват. А того, кто виноват, я убью своими руками, клянусь тебе, мой хороший. — Мой Хенбо… Мой… щеночек… — Тэхён всхлипывал и подвывал, однако Джин видел, что истерика его постепенно отступает под добрыми руками альфы, под его тёплым шёпотом и, видимо, перед ароматом, который Тэхён, робко шевеля носиком, явно вдыхал с жадностью. Джин во все глаза глядел на этих двоих, что сейчас вместе переживали одно горе — и это делало их ближе. И какими бы ужасными ни были обстоятельства, которые свели их, то, что он видел, проливало в раздираемую противоречивыми чувствами грудь Джина тонкую, тоскливо-свежую струю надежду. Задумавшись, он не сразу поймал взгляд Чонгука, а тот, продолжая нежить юного омегу в своих руках, смотрел на него пристально и требовательно. Встрепенувшись, Джин приподнял брови, и Чонгук тут же указал ему глазами на дверь. Согласно кивнув, Джин осторожно поднялся, но Тэхён тут же встрепенулся и поднял на него взгляд. — Джини, — тихо всхлипывая, сказал он, — Джини… Пожалуйста… будь осторожен! Я же не глупый, я понимаю, что вовсе не Хенбо они хотели отравить. — Он скосил глаза на Чонгука и спросил: — Почему… почему он умер? — Тэ… — умоляюще выдохнул Чонгук, но Тэхён помотал головой и отчаянно прикусил губу. И альфа ответил: — Видимо, он лизал остатки питья, которое вчера я… должен был… Голос его сорвался, и он внезапно закрыл глаза и стиснул до скрипа зубы, сжал Тэхёна в своих руках и мучительно коротко прорычал. Тэхён же смотрел на Джина из его рук широко открытыми глазами, и тот почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове, а сердце захолодело, словно его вышвырнули на мороз. То есть если бы… Чонгук отравил бы Тэхёна своими руками! Именно он бы подал своему Наречённому отравленную чашу… И что было бы потом — и с ним, и с Джином, и со всем остальным… Джин на миг зажмурился и стиснул кулаки, испытывая почти непреодолимое желание закричать, вырвать Тэхёна из рук этого альфы — и унести куда-нибудь подальше, чтобы ничего — ничего не могло случиться с этим бесконечно дорогим ему мальчиком! — Ты ни в чём не виноват, Гук, — тихо произнёс Тэхён. Джин распахнул глаза: его принц обнимал застывшего изваяниям Чонгука за плечи. Он доверчиво положил голову ему на плечо и продолжил тише и глуше: — Ты не виноват, слышишь? Ты ведь спас меня! Ты не дал мне выпить, а иначе… — Чонгук отчаянно зарычал, и Тэхён умолк испуганно, но потом опять прошептал, не в силах, видно, удержаться: — Мой Хенбо… Я виноват, только я… — Глаза его снова наполнились слезами, он закрыл их, и слёзы покатились по покрытых красными пятнами от истерики щекам. — Мой щеночек… если бы я не приказал его принести, он был бы сейчас… — Твой щеночек — герой, — смог выдавить из себя Джин, старательно пытаясь успокоить гулко и тяжко бьющееся сердце. — Если бы не он, вы, получается, могли и не узнать, что против вас строят настолько жестокие козни, а значит… — …в следующий раз у них могло бы получиться, — хрипло закончил за него Чонгук. — Слышишь, Тэ? Хенбо погиб не напрасно. Я знаю теперь, что у меня есть страшные враги. Возможно, то, что говорил чёртов герцог Суджи, то, что подозревал мой брат, — правда, и во дворце зреет заговор, который докатился и до Бигихта. — Заговор, — растеряно проговорил Тэхён. — Но… разве я могу быть здесь кому-то врагом? — Мы во всём разберёмся, мой хороший, а сейчас тебе надо отдохнуть. Закрывай глазки… — тише и мягче сказал Чонгук, снова обнимая его. И омега тут же послушно прикрыл глаза, прижимаясь к плечу альфы виском. — Не могу, — снова голосом, в котором звенели слёзы, ответил Тэхён. — Как закрою — вижу его мордочку… Его хвостик — он был живым, весёлым, я ловил его, а Хенбо тявкал так смешно… Я так мало гладил его, я так… так мало с ним… — И он снова заплакал. У Джина сжималось сердце, он чувствовал, что и сам сейчас заплачет, чего не должно было допустить, так что он развернулся и, стараясь ступать бесшумно, пошёл к двери, а вслед ему нёсся тихий, проникновенный голос альфы, пытающегося успокоить своего несчастного омегу: — Я прикажу положить его в самой красивой части моего сада, Тэ… Там есть великолепная сакура… И когда будет приходить весна, она будет цвести и ронять на его обитель розовые слёзы лепестков… А в июне, в самые звёздные ночи, на сакуру будут прилетать синь-птицы… Они так красиво поют для влюблённых… Они будут петь для нашего Хенбо самые добрые, самые ласковый песни… Не плачь… не плачь, мой омега… Твой Хенбо будет спать спокойно… я позабочусь об этом… чш-ш… Не плачь…

***

— Джин! Этот хриплый крик заставил Джина вздрогнуть и в недоверии замереть, а потом — он развернулся и молча кинулся в руки Намджуна, который широкими шагами шёл к нему от боковой лестницы. Альфа подхватил его на руки, прижал к себе и, задыхаясь, прошептал: — Хорошо… с тобой всё хорошо… — Тэхён… это… Тэхёна хотели… — Джин задыхался в его руках, а Намджун, словно обезумевший, покрывал лёгкими поцелуями его лицо, стискивая в руках. — Хенбо… щенок… Намджун обхватил его лицо ладонями, заглянув в его глаза и, не встретив там протеста, прильнул к его губам. Джин закрыл глаза и отдался поцелую с отчаянием и страстью, на которую хватило сил его измученному телу. Намджун выминал его губы, сосал их жадно, словно тянул из них мёд, он прикусил ему нижнюю губу и глухо, низко заурчал, водя по ней внутри своего рта языком. Джин хватался за его плечи, чтобы не упасть, и тянул его на себя — ближе, ближе — чтобы насладиться тем теплом, которое дарил ему этот альфа. — Немедленно отойди от него! — услышали они высокий, полный бешенства голос и, вздрогнув, отпрянули друг от друга. — Немедленно отойди от будущего Первого принца Бантана, бесстыжий, мерзкий, развратный альфа Ким Намджун! Суджи стоял посреди коридора, за его спиной маячили чёрными тенями два стражника. Одежда омеги была в странной небрежности, волосы не были уложены идеально, а лицо было искажено судорогой ненависти. Он прожигал Намджуна убийственным взглядом, губы его злобно и презрительно кривились — и сейчас от его красоты мало что осталось. Джина поразило то, насколько взбешённым казался Суджи. Неужели настолько ему противна мысль о том, что Джин может целовать его племянника? Или он на самом деле так переживает за будущее «семейное счастье» своего любовника короля? Или… Джин стиснул руку Намджуна в своей ладони. Или этот бесстыжий омега сейчас его ревнует?.. Неужели то, что было недавно между ними в комнате Джина, на самом деле не привиделось его измученному тревогами этих бесконечных двух дней сознанию? Суджи сделал к ним несколько шагов, и Намджун быстро дёрнул Джина, пытаясь задвинуть его себе за спину. Но тот снова сжал его руку и остался рядом. Суджи мерял их бешеным взглядом, и этот его взгляд, наконец, остановился на их сплетённых руках. — Немедленно отойдите друг от друга, господа! — ледяным тоном выговорил он, поднял глаза на Джина — и столкнулся с его прямым и гневным взглядом, а потом, словно в неприятном изумлении, приподнял брови. — Вы мне казались и умнее, и порядочнее, господин герцог, — сказал он, раздувая ноздри. — Я рассказал Вам о том, что ждёт вас, какая славная судьба уготована Вам — и что же?! Последние слова он выкрикнул почти истерически. Его глаза блистали ненавистью, он стискивал кулаки, и было видно, что великолепный, обычно весь такой лощёный и светски ироничный герцог Ким сейчас едва сдерживается, чтобы не кинуться на двоих молодых людей, которые стояли перед ним, плотно прижимаясь плечами друг к другу и не желающих, вопреки разуму, расцеплять сведённые руки. — Почему я снова вижу Вас, герцог Ким, в объятиях этого безумного, потерявшего стыд и совесть альфы?! Джин молчал и пристально оглядывал герцога Суджи, понимая, что ни за что сейчас не отпустит руку Намджуна, однако что возразить ненавистному противнику, никак не мог сообразить. Очевидно, подбодренный его молчанием, Суджи заговорил снова, надменно вскидывая голову: — Неужели Вам совсем не жаль себя? Вашего принца? Да в конце концов — этого несчастного, сходящего по Вам с ума альфу? Вы вроде как сказали, что неравнодушны к нему? Джин сжал губы: в голосе Суджи снова была насмешка, терзающая сердце и душу Джина — и это становилось просто невыносимым. А омега, явно чтобы добить, продолжил: — Так почему же Вы всё делаете, чтобы Вас с ним увидели и рассказали Его Величеству о том, что у него есть соперник, и, кажется, весьма счастливый? Неужели король недостаточно показал вам… — Тут он кинул острый взгляд на Намджуна. — …что не станет терпеть неповиновения? Он благороден и щедр, душой по крайней мере точно, однако кто станет терпеть такую наглость? Кто станет терпеть соперника?! — Суджи снова сорвался, выкрикнул последние слова и топнул ногой. — Вам было мало того, что вы тут все нарушили его приказ, и не по разу? А если кто-то расскажет ему о том, что вы здесь творите, пользуясь покровительством принца Чонгука? Или ты думаешь, дорогой племянничек, что тебе и во дворце Хаба будет так же легко покинуть темницу, как здесь, где твой принц имеет власть?! — А если король узнает, что вы здесь натворили, герцог? — неожиданно тихо и зло произнёс Намджун. Джин искоса глянул на него: на лице альфы снова была маска, но оно и само было, словно ледяная маска, бледным и решительным. Суджи усмехнулся и прищурился, молчаливо требуя объяснений. И Намджун продолжил: — Если он узнаёт, что вы явились сюда, чтобы его именем творить истинное беззаконие, идя против воли его брата, который является единственным хозяином Бигихта? — Я использую лишь свою стражу, — презрительно усмехнувшись, пожал плечами Суджи. — Местную гвардию я не трогаю. Она бесполезна, судя по тому, что здесь у вас творится. — Он выразительно показал глазами на коридор, ведущий в покои Чонгука. — Сколько стражей стояло у дверей, пока там принц Чонгук собственноручно чуть не отравил своего жениха? У Джина дёрнулось всё внутри от того, как было это произнесено — легко, с насмешкой, словно ничем особенным эти слова и то, что они означали, не было! — Как вы смеете так об этом говорить? — в ярости проговорило он. — Это из-за вашего обряда чуть не случилось страшное! Если бы не Вы… — Если бы не приказ короля, вы хотели сказать, милый герцог? — приподняв брови, почти добродушно отозвался Суджи. — Я всего лишь исполнял его приказ, так что, обвиняя меня, Вы кидаете вызов… — А Чимин? — перебил его Намджун. И Джин, вздрогнув, повернул к нему голову. Чимин?.. — А что не так я сделал в отношении человека, который пытался отравить Его Высочество принца Истинного Королевства, жениха нашего королевского дома Тэхёна? Джин поражённо ахнул и перевёл взгляд на него: лицо Суджи снова сменило выражение — он словно менял маски, легко и быстро. Теперь его глаза хищно блестели, и Джин был готов поклясться, что Суджи испытывает наслаждение, говоря об этом. — Ты приказал его избить, дядя, — тихо сказал Намджун. — Ты сломал ему пальцы, а ведь он лекарь! Джин приглушённо ахнул и отступил на шаг, в ужасе глядя на Суджи. И внезапно на лице омеги появилось досадливое выражение. — Это получилось случайно, — раздражённо сказал он. — Он взбесил меня, он посмел кидать мне в лицо… — Он досадливо поморщился. — Он всегда был таким идиотом! Так что я был в ярости и просто… — Как вы могли! — воскликнул, не выдержав, Джин. — Почему вы думаете… Как вообще вам в голову пришло!.. — А вы что думаете по этому поводу? — Суджи поднял на него холодный и ту же затяжелевший взгляд. — Кто, по-вашему, подсунул яд в питьё, которое должен был выпить принц Тэхён? — Да зачем ему?! — глухо и зло спросил Намджун. — Это же бред! Это же… — А что вы вообще знаете о нём? — гордо вскинул голову Суджи. — Может, то, что он ненавидит короля, который… — Он чуть помедлил, но кинул, словно выплюнул — с презрением, резко и грубо: — …вышвырнул его из своего сердца и своей постели? Может, то, что его не раз видели в компании бунтовщика и подлого беглеца графа Юн Минсока? Ты ведь знаешь, драгоценный племянник, что этого графа уличили в том, что он подговаривал дворян на заговор против короля? И что на трон вместо него они хотели посадить твоего драгоценного хозяина, которому ты таким верным псом служишь, что никак не можешь этого не знать, верно? Вот только связать принца Чонгука они хотели мужем из семейства, близкого их кругу! И даже несколько семей дали согласие на то, чтобы Его Высочество, как только сядет на трон, смог выбрать достойного омегу из представителей их семей! О, они там многие хотели породниться с королевской кровью и связать юного принца этими браками! — В голосе Суджи звучала неприкрытая злоба и насмешка. — А только мы взяли и сосватали принцу южанина, чужака, который, конечно, им не выгоден! Почему тебе, такому умному, это в голову не пришло, а, герцог Ким? К сожалению, нам не удалось выпытать всё из графа Юна, эта тварь сбежала! — Суджи злобно сузил глаза, но потом на его лице появилась леденящая ухмылка. — Но теперь, когда у нас в руках его явный сообщник, что же… Думаю, я найду способы заставить его признаться во всём и отдать нам своих подельников! — Нет! — вырвалось у Джина. Перед глазами у него стояла мягкая и грустная улыбка лекаря Пака, его добрые глаза, который при улыбке превращались в милейшие щёлочки, и сердце ныло, умоляло о пощаде, отказываясь принимать жестокие слова герцога Суджи за правду. — Не верю… я не верю этому!.. — Никто не поверит, — твёрдо скал Намджун. — Легче гораздо предположить, что ты просто сводишь с ним счёт за… — Не смей со мной так разговаривать, щенок! — шагнув к ним и угрожающе вскинув руку, сжатую в кулак, крикнул Суджи, и Джин вздрогнул и невольно прижался к плечу Намджуна. — Только посмей сказать что-то подобное ещё раз — и я уничтожу тебя! — Он перевёл взгляд на Джина, который смотрел на него широко открытыми глазами. — А Вы! Я требую, чтобы Вы вернулись в свои покои! Я законный представитель Его Величества, я требую уважения к своим словам! Мои требования — требования самого короля! Или Вы хотите оскорбить его непослушанием?! Отойдите от этого чёртова альфы! Немедленно! Джина разрывало от обиды, злости, страха и тоски, медленно, но он осознавал, что это человек разрушал всё, что было в его, Джиновой, душе, всё, что он смог скопить в своём сердце, так что он просто больше не мог этого терпеть вот так — покорно и молча. Он и так достаточно наслушался, насмотрелся и начувствовался там, в своей комнате! Там, воспользовавшись тем, что у Джина в голове не укладывалось то, что он видел и слышал, этот омега едва ли не в штаны к нему залез, едва ли не облизал его! А ещё он откровенно намекнул на то, что король, которому Джина везут, будет делить его с ним на ложе! И даже сейчас, глядя на Джина, Суджи смел откровенно его ревновать, не стесняясь ни стражи своей, ни своего племянника. И это было просто — слишком. И Джин протянул руку к герцогу Суджи и негромко сказал: — Прошу Вас, господин герцог, предоставить мне документ, который подтверждает, что Его Величество дал вам право распоряжаться мной. Суджи вытаращил на него глаза, и губы его сложились в молчаливое и растерянное "Чего?" Джин гордым не был — он повторил, требовательно шевеля пальцами: — Покажите, где написано, что я обязан слушаться Вас? Я ещё не был в вашей столице, по сути я по-прежнему всего лишь гость вашей страны. И Вас мне представили лишь как родственника герцога Ким Намджуна — иных регалий Ваших никто и никогда мне не подтверждал! Моё время, моё внимание, моя воля — все это при мне, пока я не увижу хоть чего-то, что должно их у меня отнять! — Джин раздул ноздри и так же, как недавно Суджи, презрительно скривил губы. — А пока я не увижу такой бумаги, подписанной королём Монгуном или королём Джехуном, который остаётся моим единственным сюзереном, я прошу относиться ко мне с уважением и не сметь мне приказывать! Я Вам не кукла, я не раб, чтобы запирать меня и требовать послушания! — Он смерил Суджи, глаза которого едва ли не вываливались из глазниц, а губы приоткрывались и закрывались, как у рыбы, вытащенной на берег. — Я свободный взрослый человек, даже не подданный Вашего королевства! Ваши слова — всего лишь слова для меня! И он, схватив Намджуна за руку, потянул его прочь от коридора — к лестнице, которая вела вниз, из замка, куда угодно — подальше отсюда.