Беречь и защищать (18+)

— Я люблю тебя, — прошептал Намджун, обнимая Джина и зарываясь носом ему в волосы. Они стояли в небольшой оранжерее, спрятавшись от всего мира среди больших кадок с какими-то густыми, покрытыми яркой зеленью растениями, на ветках которых распустились узкие длинные нежно-розовые цветы, испускающие тонкий, маслянистый, сладковатый аромат. Намджун обнимал Джина со спины, а тот, закрыв глаза, пытался отыскать среди дивных ароматов оранжереи и впитать в себя его альфий запах — терпкий и дерзкий, мужественный, ни на что непохожий — и уже до боли родной. Впитать — и запомнить навсегда, оставить где-то в самом светлом и желанном уголке памяти. Рядом с ощущением от его рук — таких сильных и таких ласковых; рядом со звуком его голоса — страстного и нежного, произносящего имя — его, Джина, имя — так, как никто никогда не произносил его. И как никто больше и не произнесёт, наверно. Потому что в голосе любимого человека всегда слышится нам нечто большее, чем может рассказать нам голос любого другого человека, который называет нас. Джин знал, что обречён поступить со своим любимым жестоко, но сейчас… вот хотя бы сейчас… Намджун перехватил инициативу, как только они оказались на лестнице: едва не силой он потащил его сюда, хотя Джин хотел поговорить с ним в своих покоях. И сейчас альфа, явно возбуждаясь от его близости, уже не так невинно гладил его грудь и живот, а его губы уже вовсю скользили по шее Джина, прихватывали, словно шаля, мочку его уха и оставляли влажный холодок на линии челюсти. — Джун, — прошептал Джин, стискивая беспокойные руки альфы пальцами, пытаясь не остановить — привлечь внимание. — Джуни… — Ты ведь знаешь, что я хочу сделать? — хрипло задышал ему в ответ Намджун и вдруг, подтолкнув носом его щёку и заставив отклонить голову, широко и жадно лизнул шею. — Знаешь же? — Нет… Нельзя. Намджун снова лизнул и коротко и мучительно простонал. — Пожалуйста… Джин, я не могу отпустить, нет, не могу… — Нет. — Джин завёл руку за голову и вжал Намджуна лицом себе в шею. — Послушай меня, ладно? Просто — послушай… — Не хочу, — глухо прорычал альфа, но вырваться не попробовал. — Не хочу, нет! — Ты не сделаешь этого, потому что ты честный человек и преданный вассал, герцог Ким Намджун, — проговорил Джин, стискивая пальцы в волосах альфы и борясь с мучительно-сладкой судорогой, которая прошла по его собственному телу в ответ на то, что Намджун присосался к его шее жадными губами. Он понимал, что и сам уже на грани, так как тепло альфы, его возбуждение, которое Джин отлично чувствовал своей задницей, его умелые нахальные руки и язык, что так сладко теперь ласкал ему кожу, — всё это ослабляет его и лишает такой необходимой сейчас решительности. Но всё это — всего лишь желания плоти. А плоть грешна и глупа. И поэтому… — Ты лучший из всех, кого я знаю, Джуни… — Голос предательски срывался, а сердце, глупое и измученное сердце умоляло уступить, сдаться и принять того, кому было отдано навек. Но Джин лишь рвано выдохнул и продолжил: — Ты благороден и мудр, ты сохранил чистую душу, живя в сущем аду, если я что-то в этом понимаю… И то, что я встретил тебя когда-то, было самой большой удачей в моей жизни, и я обещаю никогда об этом не жалеть. Намджун глухо и печально простонал и нежно потёрся носом об основание его шеи. Джин же, закрыв глаза и борясь с собственными подступающими к горлу стонами отчаяния, продолжил: — И именно поэтому ты сейчас… когда я договорю… поцелуешь меня… крепко, так, чтобы… ну, ты понимаешь? Поцелуешь — и отпустишь. Я люблю тебя, Ким Намджун, прошу: помни об этом. Поэтому я хочу, чтобы ты был счастлив. — Намджун, который до этого замер на несколько мгновений, словно эти слова оледенили его тело, встрепенулся, но Джин с силой нажал ему на затылок, заставляя опять нырнуть носом к своей шее. — Счастлив со свободным и честным омегой… или бетой, который не будет связан клятвой, пусть и не им самим данной, но обязательной к исполнению. Я могу сколь угодно резво дерзить твоему дяде, однако и я, и ты сам — мы оба знаем, что у него есть верительные грамоты, которые подтверждают его представительство и право говорить от имени вашего славного короля. А значит, когда он очнётся от изумления, он вернётся с ними и швырнёт мне их в лицо. — Нет, — глухо и отчаянно прорычал Намджун, — нет, нет! Ты ведь прав был: в них нет и слова о том, что ты должен принадлежать Его Величеству! Если и было что-то, то заключен договор между королями наших стран, но мой дядя точно не имеет права требовать от тебя подчинения! Джин… Джини… — Голос его стал ниже, бархатнее, он уже почти урчал, его руки сошлись на груди Джина и стали мягко её мять, рождая внутри беты волну возбуждения и истомы. — Ты мой, слышишь? Ты мой… мой… — Джин выгнулся и простонал. Намджун нежно прикусил ему шею, а потом повернул его лицо ладонью и приник к его губам, продолжая сминать ему грудь. Джин понимал, что пропадает, что тонет, что альфа тянет его на дно, мягкой силой своей уговаривая сдаться — и принять себя… Он понимал, что это неправильно, что так не должно быть. Но так же остро он чувствовал, как страстно Намджун начал тереться о его задницу своим возбуждением, слышал, как глухо урчит он, заведённый до крайности, ощущал его пальцы, уже пробравшиеся ему в штаны. Джин понимал: избежать альфы сейчас у него уже не получится. С горькой ясностью, которую не смогло затуманить даже собственное возбуждение, он осознал, что если сейчас всё будет так, как хочет Намджун, ласкающий его так умело и настойчиво, то в конце Джин получит метку, которая сломает жизнь если не ему, то герцогу Киму точно. Он не мог допустить этого. Силой провернувшись в руках распалённо рычащего альфы, Джин быстро опустился перед ним на колени и, пользуясь его минутной растерянностью, прильнул губами к его паху. Он стал тереться лицом о бархат, прикрывавший железом налитое естество, Намджун же, рвано дыша, выговорил: — Нет… Пожалуйста, лю… люб… Но Джин не дал ему шанса. Он потянул штаны вниз вместе с исподним, восхищённо простонал от увиденного вновь и облизал навершие, заставив альфу коротко и высоко выхрипеть: — О, Зве… зда… Выдохнув, Джин опустился ртом на горячую плоть, вобрал, сколько мог, и стал в упоении сосать. Он зажмурился, обхватил бёдра Намджуна и отдался тому, что делал, с небывалым, отчаянным удовольствием. Это было мокро, это было пошло и грязно, всё хлюпало и текло, когда он, задыхаясь, брал почти до основания и выпускал, заставляя альфу жадно рычать. И очень скоро Намджун не выдержал: он ухватил Джина за голову, стиснул её и стал толкаться ему в рот остервенело, с яростными вскриками, почти насилуя, явно забыв обо всём. Он входил глубоко и удерживал задыхающегося Джина на своём естестве, упруго дрожа всем телом от явного наслаждения. Отпускал, чтобы Джин не задохнулся, но как только тот откашливался, Намджун снова хватал, умоляюще шепча: — Ещё… ещё, Джини… — и, получив кивок в ответ, снова насаживал Джина и трахал жёстко и грубо. Это было не так чтоб приятно, это было на самом деле вовсе не то, к чему привык Джин, зато когда сходящий с ума альфа дёрнулся в судорогах, кончая ему на лицо, Джин вполне себя осознавал. Он смог напрячь все мускулы и, как только Намджун, явно находящийся в эйфории, потянул его вверх, туда, где выдвигались уже и остро блестели в тусклой полумгле оранжереи его клыки, Джин смог крепко зажать рот альфе, собирающемуся совершить главную ошибку в своей жизни, дёрнуть его голову назад — и впиться зубами ему шею. Неглубоко, конечно, не прокусывая — просто доставляя мучительное удовольствие, которое и добило Намджуна: и тот ослабел в его руках, навалился на него и хрипло выдохнул: — Всё равно… не отпущу… слышишь?.. «Отпустишь, — подумал Джин. Быстро вытерев лицо кружевным платком, он уселся на изящную оттоманку, стоявшую под кадкой с огромный кустом, ветви которого были украшены пьяняще пахнущими алыми цветами, и уложил себе на колени голову альфы, без сил опустившегося на пол рядом с ним. Гладя его, перебирая пряди его влажных волос, он думал, прикрыв глаза: — Отпустишь, мой драгоценный альфа… Потому что не я главное в твоей жизни… Не я. Беречь и защищать своего принца, Джуни, — вот, чему ты посвятил себя, вот твой обет. Ты не сможешь этого делать из темницы или с плахи, на которую тебя постарается отправить твой дядя, если ты всерьёз перейдешь дорогу ему или своему королю. Ты должен сберечь наших принцев, это станет твоей целью, когда я буду далеко и ты придёшь в себя. Вот, что сделает тебя снова здоровым и сильным духом. — Он гладил волосы Намджуну, а тот обнимал ему колени и, кажется, плакал, глухо и тихо вздыхая и содрогаясь всем телом. — И тогда… вспомни меня добрым словом Джуни. Я не буду ждать его от тебя, не буду искать его в твоих глазах, когда мы будем встречаться снова, но я хочу, чтобы ты помнил о том, что…» — Я люблю тебя, — немного задыхаясь, неожиданно прохрипел Намджун, — и никогда не смогу забыть. Если ты на это надеешься — зря. Но я понимаю… И я благодарен тебе за всё, что ты сделал для меня только что, хоть это и напрасно… — Джин почувствовал, как загорается болью его сердце и замер, болезненно прикусив губу. — Напрасно, слышишь? Как напрасна будет и любая моя попытка сейчас тебя переубедить. Я понимаю тебя. Укушу тебя — ты же понимаешь, что я мог бы сделать это и силой? — и тебя отправят обратно. А твой принц, как ты думаешь, останется беззащитным. И даже если я каким-то чудом смогу сбежать с тобой, ты мне этого никогда не простишь, мой прекрасный благородный бета. Беречь и защищать — вот, что главное для тебя, любимый? — Верно, — прошептал Джин, поражаясь тому, как сходны их мысли. — Верно… как и для тебя. — Как и для меня. — Намджун рвано задышал, стиснул Джину колено и поднял на него глаза. В них была тоска… Чёрным морем, бездной бушующая тоска. — Но я буду тебя ждать, Джин. Я могу забрать тебя силой, я могу увезти тебя, укусить тебя, спрятать тебя — от всего мира. Но я понимаю, что это сделает тебя самым несчастным человеком на свете, любовь моя… — Как и тебя, — отозвался Джин, глядя на него с невыразимой нежностью — и не умея наглядеться. — И ты не будешь счастлив, если так, любовь моя… — Не буду, — прошептал Намджун, поникая головой. Они сидели молча, касаясь друг друга ласково и нежно — и не пытаясь найти в этих прикосновениях утоления страстей, которые рвали их души. А потом Джин склонился к Намджуну, поцеловал его в губы, встал и вышел из оранжереи. Молча, почти никого не встретив, прошёл в свои покои, отмахнулся от выскочившего к нему Диджо, приказав никого к нему не пускать, ринулся на свою постель и, зарываясь лицом в подушки, ещё сохранившие аромат их с Намджуном ночи, зарыдал — глухо и судорожно, пытаясь, чтобы никто его не услышал.

***

— Вы хоть понимаете, чем это обернётся для Вас, Ваше Высочество? — едва сдерживая бешенство, которое красными пятнами проступало на его лице, прошипел Суджи. Чонгук вскинул голову и высокомерно выгнул бровь. — Вы смеете мне угрожать, герцог? — Его тон был ледяным, а взгляд не сулил Суджи ничего хорошего. Было понятно, что принц принял решение и за себя, и за юного своего Наречённого, который с туманным от недавно пролитых слёз взором стоял чуть позади него и крепко держал за руку Джина. — Я всего лишь спрашиваю, — туго сглотнув и нервно поправив пальцами воротник, сказал герцог Ким, — уверены ли Вы, что не страшитесь гнева Его Величества? Вы и так много раз нарушали его приказы, проявляя гордое сомнение в его мудрости, а теперь отказываетесь ехать в Хаб, хотя прекрасно знаете, насколько важно было для короля Ваше присутствие… — Моё присутствие, — перебил его Чонгук, — вовсе не важно для короля. Мой драгоценный брат меня, я уверен, поймёт. Я должен сделать всё, чтобы помочь моему будущему супругу обрести спокойствие и душевное равновесие после того, что здесь случилось… — Здесь, Ваше Высочество! — тут же откликнулся Суджи и быстро склонился перед мгновенно раздувшим в ярости ноздри принцем. — Прошу прощения, что перебил Вас, однако ещё раз хочу подчеркнуть: это случилось здесь! Так, может, в Хабе и Вам, и Его Высочеству принцу Тэхёну будет и безопаснее, и… — Нет, — холодно отрезал Чонгук. — До нашей свадьбы мы останемся здесь. И приедем в Хаб только перед самой церемонией. Странно, что Вы, герцог, настаиваете на том, чтобы мы отправились туда, где берёт корни та самая измена, о которой вы так отчаянно нам все эти три дня твердили! Почему же я должен везти своего жениха туда, где и зреет заговор, который чуть не лишил его жизни? — Я уверен, что в покоях Малого дворца мы сможем… — Не сможете. — Чонгук нахмурился и зло прищурился. — Я всё сказал. И написал брату. Надеюсь, когда ему передадут письмо… — Я могу сделать это лично, — снова кланяясь ниже обычного, торопливо сказал Суджи. — Не стоит. — Чонгук и перевёл взгляд на Джина. — Думаю, господин герцог, справится с этим ничуть не хуже. — Он умолк, словно в нерешительности, а потом, кинув взгляд на стоящего чуть в отдалении Намджуна, который вполне откровенно смотрел только на бету, спросил: — Господин герцог… Сокджин, Вы уверены, что хотите ехать с… Джин быстро склонил голову. «Да что ж ты такой вредный-то? — с отчаянием подумал он. — Зачем же дразнить и без того взбешённую собаку?..» — Вы выказываете мне своё недоверие, Ваше Высочество? — вызывающе глядя на Чонгука, спросил Суджи, чуть повышая голос. — Почему Вы… — Я всего лишь просил господина герцога задержаться рядом с моим Наречённым ещё ненадолго, — нетерпеливо мотнув головой, перебил его Чонгук. — Не думайте много, господин герцог, это всего лишь беспокойство о дорогом для меня человеке, к Вам это не имеет никакого отношения. Джин украдкой кинул взгляд на Тэхёна и с облегчением увидел, как в ответ на эти слова альфы глаза его любимого принца загорелись благодарностью и нежностью. Тэхён смотрел на своего будущего супруга с таким чувством, от которого в душе Джина с новой силой разгорелся огонь надежды: несмотря на все невзгоды, возможно, у этих двоих всё будет хорошо и Чонгук сможет сберечь Тэхёна. А если у него будет что-то не получаться, то рядом с ними будет тот, кому Джин доверял бесконечно. Он перевёл взгляд на Намджуна и замер под его ответным — горячим и полным боли и нежности — взглядом. «Я люблю тебя!» — кричал ему этот взгляд. «Я люблю тебя. Прощай», — отвечал ему взглядом Джин. — Кстати, Ваше Высочество, — внезапно прервал их молчаливый разговор Суджи, — я снова прошу у Вас ходатайствовать о браке моего племянника и милого графа Ян… — Граф Ян Чонин останется здесь с моим Наречённым, — спокойно и твёрдо сказал Чонгук. — Я вчера об этом с ним поговорил, он страстно желает стать моему Тэхёну помощником. Это известие явно выбило Суджи из колеи, он несколько мгновений поражённо смотрел на альфу, который отвечал ему холодным взглядом, а потом, сузив глаза, герцог негромко возразил: — Это большая честь, однако надобно же спросить разрешения у батюшки… — А я Вас ставлю об этом в известность, милейший герцог, — выгнув бровь, ответил Чонгук и сложил руки на груди. — Или Вы не желаете отдать мне в услужение Вашего родственника, за которого так много печётесь? Суджи явно был сбит с толку, он мог лишь выговорить неуверенно: — Нет, это огромная честь для столь юного омеги, я… — Ну, вот и решили, — нетерпеливо перебил его Чонгук. — Значит, Нини остаётся под моей опекой, обещаю, что с ним будет всё в порядке. А насчёт замужества… — Я убедительно прошу Вас, Ваше Высочество, разрешить и протекционировать брак графа Яна с моим племянником! — торопливо проговорил Суджи. — Нет, этого не будет, — громко, хотя и хрипловато отозвался на это Намджун. — Я не собираюсь выходить замуж за этого омегу и твёрд в своём намерении. Суджи кинул на него полный злобы взгляд и презрительно усмехнулся. — То есть перспектива остаться нищим Вас не страшит, Ваша Милость? — с издёвкой спросил он. — Поверьте мне, драгоценный герцог, — сказал Чонгук, — пока Ваш племянник служит у меня, он ни в чём не будет нуждаться. А когда решит меня покинуть, я так награжу его, что он станет завидным женихом в любом возрасте и для любого омеги. Суджи спрятал полный злобного огня взгляд, склонившись перед ним в лживой благодарности, и сказал: — Примите мою искреннюю благодарность от всего нашего рода, Ваше Высочество. — Он выпрямился и чуть насмешливо улыбнулся. — Тогда остаётся один вопрос, который, правда, вовсе и не вопрос. Я забираю в Хаб предателя, отравителя и бунтовщика Пак Чимина, Ваше Высочество, и прошу у вас достойно снарядить его железом в дорогу. — Нет, я не… — Чонгук нахмурился и потёр лоб. — Я хочу сам допросить его, это всё же меня касается… — Я бы не советовал Вам и Вашим доверенным лицам общаться с этим презренным человеком, Ваше Высочество, — пристально глядя на него, негромко сказал Суджи. — То, что вы наедине станете говорить с ним, учитывая цели бунтовщиков, может быть расценено… — Он сделал многозначительную паузу. — … не очень хорошо. Как вашим братом, так и остальными. К чему Вам лишние хлопоты с репутацией? В темницах Хаба есть достаточно средств и чтобы разговорить недостойного альфу, и чтобы наказать его так, как он того заслуживает. — И всё же я настаиваю… — Ваше Высочество! — Намджун сделал шаг к Чонгуку, тот обернулся и на его лице отразилось отчаянное сомнение. Однако, видимо, взгляд герцога Кима был слишком выразительным, и принц отступил. — Хорошо, — недовольно буркнул он, развернулся, взял Тэхёна за руку и посмотрел пристально на Джина. — Я прошу брата быть к нему… отнестись к его делу внимательно. Лекарь Пак — прекрасный, добрый и искренний человек, я ему верю… — Он запнулся, но потом отчаянно мотнул головой. — Ему я верю! Суджи громко и откровенно фыркнул. — Странные слова для того, чьего драгоценного жениха чуть не отравил этот мерзавец! Чонгук на него даже не обернулся. Он лишь подождал, пока Джин понимающе склонит голову, и пошёл к двери из залы, ведя за собой Тэхёна. Вслед за ними, не оглядываясь, пошёл Намджун. Джин проводил их взглядом, а когда собрался уже тоже идти, на плечо его легла рука, и он невольно сжался от этого прикосновения. — Не печальтесь, мой милый герцог, — тихо и мягко сказал Суджи, наклоняясь к его плечу. — Они позаботятся о вашем воспитаннике. А я… — Джин кинул на него быстрый взгляд, и его чуть передёрнуло от того, какой страшной и сладкой была улыбка на лице омеги. — А я обещаю, что позабочусь о вас.