Югославия. Июль, 1943 год.

От Штирлица пахло пивом. Вальтер задумался. У них негласно появилась традиция гулять вечером по так называемой «тропе здоровья» неподалёку от отеля Штирлица. По пути этой самой «тропы» находились 3 пещеры. Внутри не было ни души, и без того параноидальные мысли Вальтера не выдерживали — сам он никогда не ходил туда. Вот и сейчас мужчины шли в полной тишине, позволяя мизинцам время от времени соприкасаться. В такие моменты губы Штирлица невольно трогала робкая и в чем-то застенчивая улыбка, которую он, конечно же, мастерски скрывал от своего начальника. Дорога представляла собой тропу на скале. Слева были резкий обрыв и Адриатическое море. Высокие чёрные ели возвышались над пропастью и терракотовыми иголками опадали на скалы цвета ржавчины. Фонари отбрасывали замысловатые тени, освещая путникам дорогу тёплым желтым светом. Над морем рождался закат. Сегодня он был небесного цвета, плавно переходящего в иссиня-черный. Звезды, словно случайно рассыпавшись по небу, подмигивали заблудшим душам планеты Земля. Шелленберг же не улыбался. Он отчего-то вспомнил запах маминой каши и, не совладав с эмоциями, резко остановился и бросился к краю дороги. Благо там было ограждение. Отто тут же бросился вслед и по ему только известной причине со всех сил сжал Вальтера в объятьях со спины. — Что такое, — прозвучал дрожащий, приглушенный голос сзади. — Совсем с ума сошёл, жить надоело?! Крупные ладони сжали белоснежную рубашку в нежно-голубую полоску Вальтера. " — Будут складки, — подумал тот. — Придётся снова просить утюг у местных. На сербском» Он поморщился. Бригадефюрер с самого утра был не в настроении. Они впервые за долгое время позавтракали вместе, ибо после определённых уговоров Штирлица он не смог отказать ему. Правда, потом провел не меньше получаса в туалете, пытаясь выблевать все до остатка. Всю прекрасно приготовленную Отто яичницу, поперченную с сыром, как он когда-то любил. И салат, и бекон, который волшебник — Штирлиц достал в этом, пожалуй, богом забытом месте. Стыдно. Вальтеру было чертовски стыдно. Ещё в своем отделении он закупил слабительное в случае неожиданных «сюрпризов» от Макса в виде сладкого: его любимых булочек с маком. Вина за каждый откусанный кусок и одновременный трепет от этих тёплых глаз цвета неба перед грозой напротив сводили с ума, и он поскорее пытался направить разговор в другое русло. Шелленберг сделал для себя выводы, что при расстройствах пищевого поведения у него будто нарушилась связь с собственным телом, что привело к крайне проблемным приемам пищи, если он вообще удосуживался есть. Он стал придавать чрезмерное значение весу и форме тела, идеализировать недостаточный вес, и использовать различные методы потери веса или предотвращения его увеличения. Слабительное в верхнем ящичке рабочего стола в его кабинете не стало исключением. — Отто, скажи честно, я сильно поправился за отпуск? Штирлиц впал в ступор. Он медленно отпустил говорящего и уставился на него совершенно непонимающим взглядом. Внутри все сжалось, а горло начало саднить от всех невысказанных слов. Но на лице советского разведчика это никак не отразилось. Только складки меж бровей и поджатые губы. Он никогда не привыкнет. Он не привыкнет видеть своего падшего ангела вот таким: худощавым, осунувшимся, с впалыми щеками, синяками под глазами и выпирающими тут и там костями. Его кожа казалась Штирлицу прозрачной. Вот бежит алая арийская кровь по бирюзовым венам, вот виднеется больная печень, и маленькое, но такое храброе сердце. Когда Вальтер только начал подозревать о болезни и сказал Отто о ней, последний поначалу не поверил. Повышенная утомляемость, усталость, боли в правом подреберье и правом плече, потеря веса (Штирлиц до сих пор убеждал себя, что это именно из-за болезни), отекание нижних конечностей, желтуха — пожелтение кожи, снижение аппетита, лихорадка. Макс лишь говорил, что они справятся, что здесь ничего серьёзного нет. Затащил к лучшим врачам Рейха (тайно, конечно). А потом диагноз, ударивший под дых и разбивший и без того еле бьющееся сердце Штирлица: Рак печени. Вальтеру оставалось совсем немного, лет десять, но за эти десять лет штандартенфюрер поклялся показать своему моложавому начальнику, как сильно человек может любить.

***

Они шли дальше, уже окончательно взявшись за руки. Это был их негласный обет: быть рядом. Дышать, говорить, петь, слышать, плакать, смеяться — все это, все, до самого конца света. Вместе. Они погибнут вместе.