1#BLS. Под венец без свиданий

      Такой привычный больничный запах медикаментов, хлорки и жавельона ярко бил в нос молодому хирургу, что вызывал тошноту и головокружение. Это был знакомый аромат, но именно здесь он ощущался намного навязчивее и отвратнее. Лазарев не мог понять, почему так, ведь этот запах стал для него почти родным, он въелся в одежду, в волосы, этот аромат вызывал внутри чувство безопасности и комфорта, но не сейчас. То ли от того, что здесь умирает его отец, то ли от того, что он в ярости из-за злой шутки, которую придумал его родитель на смертном одре.       Здесь всё иначе. Не так как в Склифе или любой другой государственной больнице. Дорогой ремонт, лучшее оборудование, дизайнерская мебель, яркие предметы декора, красивые и достаточно информативные медицинские агитационные стенды на стенах. Только нет здесь какого-то тепла, и это не физическое тепло в помещении, здесь нет души. Здесь улыбки медсестер и врачей фальшивые и натянутые, а в глазах только значки рублей. Здесь Костя никогда не чувствовал себя в своей тарелке, ему совсем не нравилась клиника отца, не смотря на то, что она приносила хорошие деньги. Именно поэтому он выбрал работать в НИИ имени Склифосовского, а не здесь, несмотря на то, что заработок у него совсем небольшой.       Длинные, безжизненные коридоры, с мраморными белыми полами, с такого же ледяного цвета стенами и ярким холодным светом. Тут тихо, как в морге, из-за чего тело покрывается мурашками от ужаса и пробегающего по спине, холодка. В этой клинике самое главное это приватность — поэтому, по пути к отцу в палату Костя никого не встретил из персонала. Невольная ассоциация с последним приютом усопших вызвала внутри тела мужчины, шедшего по строго намеченному пути, дрожь. Если хочешь сюда попасть с визитом, необходимо предварительно позвонить и сообщить о времени посещения и номере пациента, к которому посетитель придёт, тем самым дав возможность персоналу подготовиться и позаботиться о том, чтобы посетители друг друга не встречали, и никто не был ненароком скомпрометирован. Тут нет имён, только цифры, здесь есть несколько выходов и проходов, каждая из палат имеет четыре параллельных коридора, где соблюдается тайна пребывания пациента. Здесь очень дорого, но есть те, кто хочет дожить свой век спокойно и готов выкладывать за это кругленькую сумму. В этом месте лежат не только те, кто проходит успешное лечение, но и те, у кого шансов не осталось совсем. В клинике все получают должный уход, заботу и либо лечение, либо поддерживающую терапию, облегчающую невыносимые боли и страдания.       Константин Германович дошёл до нужной ему палаты на третьем этаже, как раз рядом с кабинетом владельца клиники, сделал два длинных стука в дверь и три коротких — это был их тайный сигнал с отцом, о котором знали только они вдвоем. Он появился у них неслучайно, во время игры, Герман научил его этому стуку специально, чтобы Костя умел обозначить своё присутствие в те моменты, в которые его никто не ждал, и ребенок не увидел и не услышал ничего лишнего. В те годы Герман только начинал сколачивать своё состояние и ему приходилось иметь дела с людьми, которых многие опасались. Эти люди приходили к нему в дом, выпивали с ним и вели разговоры о делах, и чтобы маленький ребенок не стал свидетелем неприятных подробностей деятельности отца, он научил малыша этому не хитрому умению. Повзрослев, привычка у парня осталась, а надобность её использовать нет.       Выждав минутную паузу, Лазарев-младший собрался было повторить стук, но из-за двери послышалось негромкое: «Входи». Он вошёл и закрыл дверь изнутри на замок.       — Привет, сынок, — мужчина закашлялся, когда принял сидячее положение на своей койке. — Мать рассказала о завещании? Именно поэтому ты здесь? Ведь просто так навестить своего старика ты не можешь, нужен повод, — невесело усмехнулся Герман. — Карманных денег мы тебя лишили, ты знаешь, что больше ни копейки мы тебе не дадим, вот ты и перестал к нам приезжать. Совсем. Я тебя не виню, это наш промах с Машей — брешь в твоем воспитании.       — Пап, прости меня, конечно, но это полнейший бред! Я не верю, что ты мог такое придумать, я такого подвоха мог ожидать от мамы, но не от тебя. Она у нас массовик — затейник, но не ты, — Костя подошёл к отцу и пожал ему руку, наклонившись над ним, крепко обнял его, заодно помог поудобнее устроиться на подушке. — Привет, пап. Прости, что долго не появлялся. Тут кстати, Шура тебе кое-что передала, её абсолютно не волнует, что тебе всего этого нельзя. Она упорно отказывается признавать существование диеты, — по-доброму посмеялся Костя, выкладывая из рюкзака на прикроватную тумбу лоточки с яствами.       — За что ей огромное спасибо, всегда говорил, что моя тёща — самая лучшая тёща в мире! Твоя мать совсем меня уморила голодом со своей диетой. Я лежу здесь именно потому, что хочу доживать свои дни вкусно и вредно питаясь, мне это уже никакого вреда причинить не сможет, — Герман схватил первый попавшийся лоток и открыл его, он без зазрения совести взял жирное свиное рёбрышко в пикантном соусе и смачно стал жевать, сопровождая это действие стонами удовольствия и громким чавканьем. — Константин, передай Шуре, что я замолвлю в раю за неё словечко.       — Ты так уверен, что попадешь в рай? Сильно сомневаюсь, ведь ты буквально вынуждаешь собственного сына женится без любви и согласия. Ты бы еще, как в средневековье, мне жену нашел по сословию и влиянию. На дворе двадцать первый век, на минуточку. Я убежденный холостяк, мне не нужен фиксатор в виде женщины, которая будет ограничивать мою свободу и тратить, между прочим, ТВОИ деньги, отец, — пока Костя высказывал своё недовольство происходящим, он приготовил себе кофе, с помощью кофемашины, стоявшей в палате, плюхнулся в кресло напротив койки и стал ждать ответ.       Герман не спешил разуверять избалованное чадо в его же мыслях, он не спеша вкушал переданные родственницей блюда, выжидая, когда яростный накал сыночка спадет к минимуму. Мужчина съел ребрышки, отведал солёное сало вприкуску с фирменным борщом от тёщи, открыл бутылочку с самодельным квасом, сделал несколько глотков и встал с постели. Он осторожно прошёлся по палате до шкафчика у противоположной стены, достал шахматную доску и сел в кресло напротив сына.       — Сыграем? — Герман разложил доску на кофейном столике, что стоял между двумя синими креслами и расставлял фигуры на поле. — Давай заключим пари, если я выиграю — ты сделаешь то, что я говорю, если выигрываешь ты — остаешься при своём мнении, и завещание я меняю в твою пользу, без всяческих условий.       — Отец, я уже не ребёнок, хотя вы с матерью этого упорно не замечаете, — Костя недовольно выдохнул, но придвинулся к доске и стал помогать отцу, взяв на свою сторону привычные для игры чёрные фигуры.       — Тебе придётся меня выслушать, Кость, хочешь ты этого или нет, — фигуры были расставлены и Герман начал игру, поставив белую пешку на две клетки вперед, чем открыл путь для своего слона справа. — Ты мой единственный сын и все, что мы нажили с твоей матерью по праву твоё, НО… Я должен быть уверен, что ты сможешь правильно распорядиться всем этим и не профукать то, что годами зарабатывалось моим горбом. Столько связей было положено на создание нашей, не побоюсь этого слово, империи.       — Как пафосно… — Костя сделал шаг конём и съел отцовскую пешку, проглотив его первую ловушку.       — Не ёрничай, молодой человек. Да, у нас есть юристы, преданный адвокат, специалист по финансам, они помогут тебе вести дела, но семья — это ответственность, это тот якорь, который убережёт тебя от необдуманных поступков. Если еще и выберешь правильную девушку, то она поможет тебе приумножить состояние, посмотри фильм «Крёстный отец», а после «Дом Гуччи», который вышел в прошлом году — это правильные фильмы, которые помогут тебе. Я просрал то время, когда мы вместе должны были их посмотреть и обсудить, сейчас ты должен сделать это сам. Врач сказал, что мне осталось не больше трёх месяцев, он перестраховывается, чтобы не давать напрасную надежду, но я чувствую себя чуточку лучше, чем скорый доходяга-покойник, я предполагаю, что проживу около полугода, так что за это время, будь добр, найди себе жену.       — Пап, я не собираюсь потакать твоим предсмертным капризам. Мне кажется, что у тебя от обезболивающих поехала крыша, тебя обкалывают наркотой, чтоб ты боли не чувствовал, а не для того, чтобы ты возомнил себя главой мафиози и управлял мной, как марионеткой. Я, наверное, зря пришёл. Пока, — Костя встал с кресла и направился к выходу, но его окликнул отец.       — Если сейчас ты выйдешь за эту дверь, я перепишу завещание сегодня же, и ты, и твоя мать останетесь на улице без гроша. Вернись немедленно и выслушай меня! — Лазарев-старший говорил, как никогда серьезно и жестко, в приказном тоне, ударив кулаком по кофейному столику.       — Так нельзя! Ты манипулируешь мной, я не пятнадцатилетний подросток, у которого гормоны на мозги давят.       — Да, ты хуже. Тебе почти тридцатник, а гормоны так и шалят! Значит так, слушай и запоминай: я хочу увидеть твою будущую жену, пока я еще в здравом уме. Ты можешь выбрать абсолютно любую девушку, она может быть даже немного постарше тебя, если тебе такие нравятся. У неё не должно быть груза прошлого за плечами в виде спиногрызов, на которых она будет тратить наши деньги и твои нервы, нам нужны свои наследники. Обязательно ищи ту, у которой нет кучи бедных родственников по всей стране, которым нужно помогать. В идеале это должна быть круглая сирота, но с мозгами и образованием. Ищи — эти требования не являются чем-то невозможным.       — Отец, а как же любовь? — поддел своего старика Константин.       — Я умоляю тебя, сын, какая любовь? Стерпится — слюбится! Ты так говоришь, будто любишь каждую, которую трахаешь! Любовь не главное, главное взаимное уважение и общие цели — создать крепкий семейный костяк, пустить мощные корни и приумножать империю в бизнесе. Послушай своего старого, но очень мудрого отца, я не желаю тебе зла, сынок, — Герман сделал рокировку ладьи и короля, чем создал на доске опасную угрозу для открытой фигуры короля со стороны сына. — Тебе Шах.       — Ладно, а чем вам не нравится Сашка? Да, мы разбежались, но все можно вернуть, наверное… Если исходить из твоих слов — у нее отличное образование, влиятельная семья, — Костя стал загибать пальцы, перечисляя «плюсы» Покровской, — Костя пытается увести своего короля из-под удара, но не замечает ловушку, которую ранее оставил его отец на поле.       — Нет! Только не она! Дело не в том, что она не родит — сейчас медицина может всё… У нас с давних времён война с Покровским, он сам никогда не допустит вашей свадьбы, — Герман ходит Королевой по диагонали и объявляет сыну — Мат.       — Чёрт! Опять… Ты снова это сделал! Видимо, я никогда не смогу выиграть у тебя в эту дурацкую игру, — Костя распсиховался и ударил ногой по столику, вымещая свою злость, то ли от проигрыша, то ли от безвыходности ситуации.       — Приводи ко мне поскорее познакомиться свою будущую жену, я хочу погулять на твоей свадьбе, сын. Сделай это для своего умирающего отца, — мужчина снова закашлял.       — Снова манипуляция…       — А как ты думал, — Герман довольно улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Открой окно, сынок, я покурю, — мужчина достал из кармана своего халата трубку и стал набивать её табаком. — Обещай мне, что сделаешь так, как я прошу… Поверь мне, ты много не знаешь, но тебе понравится то, что ты получишь в наследство.       — Хорошо отец, я сделаю это для тебя, — Костя пожал ослабшую руку отца и похлопал его по плечу второй рукой. Он наклонился над мужчиной и снова крепко обнял его. Хирург много раз видел смерть, не один раз терял пациентов, помнит смерть деда от онкологии, но болезнь отца выбила молодого человека из колеи. Он сильно изменился, стал закрытым и агрессивным, ведь невозможность помочь самому близкому человеку — медленно разрывает сердце изнутри.       ***       Доктор Хромов прибыл в Склиф за два часа до начала своей смены, чтобы поговорить с главврачом — Нарочинской. Мужчина явно нервничал, смотрел на наручные часы и оглядывался, ожидая прихода начальницы возле её кабинета. Иван Николаевич принял твёрдое решение всё честно рассказать Марине Владимировне, даже если для него это закончится крайне плачевно. Больше нельзя скрывать его положение, он не мог допустить, чтобы Костя пострадал.       Этот молоденький, характерный мальчишка очень напоминал Гришу, до того, как сын превратился в опустившегося наркомана. Да и сам Лазарев тянулся к мужчине — Хромов стал своего рода примером для Лазарева. Костя уважал старшего товарища, как мегакомпетентного специалиста, стремился проводить с ним больше времени, и как оказалось у этих двоих нашлось много общих тем и интересов.       Марина Владимировна появилась позже обычного, она быстрым шагом направлялась в сторону своего кабинета, разговаривая с кем-то по мобильному. Краем уха Иван Николаевич услышал обрывки: «Слав, мы подали сегодня на развод. Через месяц буду абсолютно свободной женщиной». Блондинка заприметив подчиненного, удалила от уха смартфон и обратилась к врачу:       — Иван Николаевич, вы ко мне? — рылась в сумке женщина, в поисках ключа от кабинета.       — Да, Марина Владимировна, мне необходимо с вами поговорить. Сейчас это возможно?       — Минут через пятнадцать я смогу вас принять. Ань, сделай пожалуйста, Ивану Николаевичу и мне кофе. — обратилась к секретарю Марина.        — Спасибо большое, — Хромов присел на диванчик в приёмной и терпеливо ждал, когда его пригласят в кабинет.       Марина переоделась в медицинский костюм бирюзового цвета, накинула халат и связалась с секретарем Анной, приглашая Хромова войти. Хирург вошёл через пару минут, в руках его был поднос с двумя чашками и вазой с конфетами. Он поставил его на стол начальницы и присел на стул напротив. Мужчина был бледен, от нервозности он поджимал губы и не знал, как начать разговор, что не осталось незамеченным Мариной.       — Иван Николаевич, у вас что-то случилось? Нужна помощь? — начала участливо задавать вопросы Нарочинская.       — Нет-нет, Марина Владимировна, все нормально. До меня дошли слухи о Косте… — Хромов отпил кофе, чтобы смочить горло и продолжил. — Это не он.       — Вы так в этом уверены? Вы что-то знаете? Поделитесь. Как утверждает Ирина Алексеевна, у неё имеются доказательства того, что гидроморфон исчезает именно с помощью Лазарева.       — Костя ничего не брал, Марина Владимировна. Его брал я, — Иван Николаевич совсем поник и спрятал глаза от удивлённой начальницы.       — Очень интересно. И зачем он вам понадобился? — Марина облокотилась на спинку кожаного кресла, тут же поменявшись в лице, и сложила руки на груди в закрытом жесте. Заявление подчиненного, которого все считают гениальным диагностом, просто шокировало нейрохирурга.       — Марина Владимировна, у меня есть сын, Гриша. Понимаете, он… у него зависимость, он был наркоманом. Когда я был на смене, у него началась ломка, он мог умереть. Я запаниковал и… Я украл эти препараты, но я всё оплачу. Только не увольняйте Костю, он талантливый парень, не смотря на сложный характер и развязный образ жизни, он никогда бы не стал такое вытворять. Если необходимо — я готов уволиться, если совсем нет вариантов, то можете уволить по статье и….       — Иван Николаевич, — Нарочинская прервала самобичивание Хромова. — Никто вас увольнять не собирается. Костю тоже. Идите и спокойно работайте, только, пожалуйста, обратитесь за квалифицированной помощью для своего сына. Препараты я закажу через своего поставщика, чтобы не проводить закупку через бухгалтерию больницы, а вы оплатите счёт, но в тройном размере. Договорились?       — Да, конечно. Спасибо, Марина Владимировна, — обрадовался хирург и со спокойным сердцем покинул кабинет главврача.       — Иван Николаевич, о пропаже гидроморфона никто не должен знать, надеюсь, вы понимаете.       — Конечно, вам не стоит переживать на этот счет.       Как только подчиненный вышел за дверь, Нарочинская ударила боковой стороной ладони в стену и прошипела: «Твою Мать! Они меня в гроб загонят своими выкрутасами». Марина открыла окно и глубоко вдохнула тяжёлый, тёплый летний воздух, в надежде, что на последнем этаже здания будет хоть малейший ветерочек, но нет. Привести себя в спокойное состояние получилось не до конца. Она перевела окно в режим проветривания и набрала чей-то номер:       — Добрый день, это Марина Нарочинская, Склиф. Мне нужна поставка тридцати стандартов гидроморфона, оплата, как обычно.       — Мариночка, без проблем. Приятно иметь с вами дело. Реквизиты на оплату вышлю на вашу электронную почту, завтра курьер привезёт поставку. Вы подумали на счёт места в ординатуре для моего сына?       — Конечно, мы его ждём. Я выделю для него лучшего куратора — это наш местный светила, гениальный хирург, талантливый врач — Брагин Олег Михайлович. Проблем не будет, учитывая, что ваш сын учился и работал в Швейцарии, не сомневаюсь, у него прекрасная база.       — Спасибо. Если что-то ещё понадобиться, звоните в любое время.       — Мне кажется, что мне пора повысить долю за сотрудничество с вами до двадцати процентов. Ведь сейчас, когда я стала главврачом, риски возросли.       — Я подумаю, что можно сделать. До связи, — мужчина грубо оборвал разговор и положил трубку.       ***       Двумя часами позднее в кабинет главврача просунулась белокурая голова заведующей:       — Марина Владимировна, вызывали? — Павлова открыла дверь и только тогда постучалась. Очень «милая» привычка, оставшаяся со времён работы в Бурденко.       — Да, Ирина Алексеевна, вызывала. Два часа назад, — недовольно проговорила Нарочинская.       — Извините, Марина Владимировна, я была занята вашими же поручениями: пересчитывала шовный материал, перчатки, сделала сверку гидроморфона и выявила с позавчера пропажу ещё двух стандартов. Как раз была смена Лазарева, вам не кажется это подозрительным?! — ликовала Павлова, стопроцентно уверенная в своей правоте.       — Ошибаетесь, Ирина Алексеевна. Как раз по этому поводу я и просила вас зайти ко мне. Я выяснила кто на самом деле виновник и это не Константин Германович, как бы вам этого не хотелось.       — Да? И кто же это? Вы откроете мне секрет или оставите это страшной тайной Мадридского двора? — Ирина Алексеевна начала выходить из себя, повысив голос на начальницу.       — Это был Иван Николаевич…       — Хромов? Не может быть! Он его выгораживает, — не унималась заведующая, не желавшая рассмотреть отличные от её собственной точки зрения.       — Да, это был именно он. Иван Николаевич согласился оплатить потери, это дело мы замнём и никого увольнять не будем, Ирина Алексеевна, я понятно выразилась?       — Да он покрывает этого мальчишку…       — Ирина Алексеевна, вам что-то показалось непонятным из сказанного мною ранее?       — Всё ясно. Я могу идти и выполнять свои прямые обязанности? У меня плановая операция через час.       — Я вас больше не задерживаю, — Нарочинская дождалась пока Павлова откроет дверь на выход из ее кабинета и окликнула её: — Ирина Алексеевна, вы должны принести Константину Германовичу свои извинения, ведь по факту в нашей стране действует презумпция невиновности, получается, вы оклеветали нашего хирурга совершенно без явных на то причин.       Павлова ничего не ответила, а только вышла из кабинета громко хлопнув дверью.       ***       Уставшая после смены, заведующая отделением экстренной хирургии, медленно открывала входную дверь, прислонившись лбом к холодному полотну металла. Внутри теплилась надежда на то, что бывший муж уже съехал и не придется лицезреть его противную до омерзения харю. Ноги отваливались — десять часов на ногах, шесть из которых — операция на внутреннем обезглавливании. Руки тяжёлые, спину ломит, голова раскалывается от этой июньской духоты, а глаза от перенапряжения пульсируют. Ирина Алексеевна уже состроила планы, как будет приводить себя в порядок после этой «сумасшедшей» смены, да еще и Нарочинская, отчитала, как школьницу. Необходима серьезная перезагрузка ума и тела. Для этого нужна прохладная ванна, ароматические свечи, стакан апельсинового сока и лёгкая медитативная музыка.       Последний пункт — особенно важен, только с его помощью она сможет привезти мысли в порядок и избавиться от назойливого чувства вины, которое подсадила ей в голову главврач. Она всю смену думала только о том, как это она будет извиняться перед этим несносным, заносчивым, самовлюбленным хулиганом в белом халате. Она мечтала, как избавиться от вредителя-Лазарева, а тут перед ним ещё и извиняться придётся. Она надеялась, что с таким графиком и на такой зарплате он сам быстренько сбежит, а тут она ещё и виновата, что этому слабаку поплохело. Ирина Алексеевна всю смену, и всё время от работы до дома металась в своих собственных умозаключениях, так и не приняв окончательного решения что же ей делать.       Она открыла дверь, в прихожей было темно, и переступив через порог, споткнулась об оставленные у двери пожитки. Бывший по-прежнему не съехал. Женщине удалось удержаться на ногах, но громко выругавшись, она проследовала сразу в комнату к сыну, где после развода обитал Николай.       — Почему ты еще здесь? — обратилась к нему Павлова с грозным видом, положив руки на свою талию.       — Жду пока Артём придёт, поможет мне всё погрузить в машину.       — Ты совсем обнаглел? Руки в ноги и вперёд, выноси своё добро, пока я не выкинула всё с балкона к хренам собачьим! Больше ни минуты не собираюсь находится с тобой в одной квартире, сволочь!       — Ты чего взбесилась-то? Не трахает никто, так ты решила другим мозги любить? Мужика найди себе, истеричка!       — Иди к чёртовой матери, пока я не послала тебя куда подальше. Скотина! — Павлова вышла из комнаты.       Через считанные секунды она выбежала на балкон со спортивной сумкой Николая и, расстегнув молнию, стала из окна вытряхивать содержимое. Если бы женщина не была блондинкой, то можно было бы подумать, что это итальянская семья выясняет отношения. С балкона полетели футболки, семейные трусы, носки, что-то успешно долетело до асфальта, а что-то осталось на ветках растущего под окнами каштана и будет напоминать Павловой об этом моменте. Она совершенно не жалела о содеянном, даже в какой-то степени с удовольствием разбрасывала его одежду.       — Иди, грузись! Половина уже на багажнике. Не стоит благодарности, — небрежно бросила Ирина Алексеевна через дверь Николаю и зашла в ванную комнату.       — Так я пошёл? — Николай с недоумением посмотрел в след бывшей жене и с удивлением осматривал собранные вещи, явно не досчитываясь одной сумки.       — Ага. Скатертью дорога, — крикнула заведующая и включила воду.       ***       Вечер Лазарев проводил в одиночестве. Все складывалось хуже некуда — мало того, что скоро он потеряет отца, которого он, конечно же, любил, пусть и редко это показывал, так тот еще умудрился подкинуть ему проблем, решить которые без особых потерь, не представляется возможным. Костя всерьез стал задумываться над предложенным Шурой планом.       — Да нет, бред какой-то, — озвучил парень собственные мысли, делая очередной глоток из бутылки холодного пива. — Она никогда не согласиться. — Лазарев вздрогнул, когда в тишине комнаты раздался громкий звонок его мобильного. — Помяни черта… — горько усмехнулся он, увидев имя звонящего. — Добрый вечер, Ирина Алексеевна, — наконец ответил Костя спустя минуту.       — Здравствуйте, Константин Германович. Не отвлекаю?        — Как будто Вас это волнует, — фыркнул Лазарев, явно расслабленный от поступившего в организм алкоголя. — Что случилось?       — Я хочу извиниться перед Вами, Константин.       — Вот как? — парень удивленно вскинул брови, явно не ожидая такого ответа.       — Сегодня выяснилось, куда на самом деле пропадал гидроморфон… в общем… Я была не права, обвинив Вас, толком не разобравшись. Простите.       — Выходите за меня, — вылетело из уст Лазарева раньше, чем он успел подумать.       — Что? — Павлова явно была в не меньшем шоке, чем он сам минуту назад. — Никогда бы не подумала, что простые извинения могут повлечь за собой подобный порыв.       — Черт! Я… мне…       — Константин Германович, с вами все в порядке? — На миг Косте послышалось некое беспокойство в голосе заведующей. Встряхнув головой, он поспешил выкинуть столь бредовые мысли.       — Нет… Да… — в конец запутался хирург, — Ирина Алексеевна, я все еще не очень хорошо себя чувствую…       — Я вас поняла. Прошу прощения за беспокойство, Константин Германович. Выздоравливайте, — не дожидаясь ответа, женщина сбросила вызов.       ***       Блондинка сидела в излюбленном кожаном терракотового цвета кресле на застеклённом балконе своей квартиры в полном одиночестве. В руке она держала бокал с красным вином и неспеша потягивала его, наблюдая, как на улице разгорается ночная буря. Ураган. Летний шторм. Погода, как нельзя лучше отражала её внутреннее состояние. Как же хочется, также, как мать-природа взять и заорать вот так просто на весь мир, громко, чтобы все слышали, чтобы все ощутили её боль.       Муж — ушёл. Навсегда. Всё. Точка. Он больше не вернётся, они развелись, он уехал в Питер, женится на какой-то там профессорше. Тут ещё сыночек подкидывает дровишек в неутихающий огонь боли и страданий Павловой. Уже половина первого ночи, а парня по-прежнему нет дома, он никогда не звонил, не предупреждал о том, придёт ли он вообще домой, постоянно заставляет мать волноваться — весь в папашку, но сегодня произошло исключение из правил. Он прислал матери СМС: «Дождись меня. Нам надо поговорить».       Прогремел гром и яркая вспышка молнии озарила лицо женщины — она плакала. Так тихо, бесшумно, проглатывая накрывающую истерику, будто сама стеснялась или даже боялась собственных слёз. Она снова делает глоток и закуривает сигарету. Она давно бросила эту вредную привычку, но на балконе, под креслом всегда лежит спасительная пачка никотиновой дозы, для успокоения души и нормализации мыслей. Она делает крепкую затяжку, глубокую — до кашля, тушит сигарету и допивает вино залпом в один большой глоток, чтобы во рту остался этот честный вкус Мальборо, с послевкусием красного полусладкого. Этот дуэт никогда не лжёт — горечь от сигарет — это след от прошлой жизни, а кисло-сладкий вкус вина — надежда на светлое будущее, с таким же намёком на сладость.       Дождь сильно барабанит по стеклу и наружному подоконнику, тактично отбивая мажорный ритм. Раздвижные створки окон были закрыты, а в помещении скопился сигаретный дым, от которого стало совсем трудно дышать. От слёз и удушающей истерики, сковало грудь и Ира, медленно раздвинула створки на максимум, она выглянула наружу, подставляя красивое лицо под проливной дождь, в надежде смыть солёные дорожки на щеках от потекшей туши. Грянул душераздирающий раскат грома, от которого она вздрогнула, а машина под домом заревела противной сигнализацией. Сейчас было самое время, никто не услышит и Павлова заорала прямо туда — в пустоту улицы. Она кричала и кричала, освобождая себя от разрывающей изнутри боли. С каждой новой волной крика, внутри становилось легче, с каждой новой слезой, сознание становилось яснее, а жизнь переставала казаться безнадёжной. В памяти стали всплывать все обиды, которые накопились за всю их совместную жизнь.       Эта скотина — Павлов, всю жизнь ей перевернул с ног на голову, да ещё и сына настраивает против матери и у него это получается. Она одна. Всегда была одна, несмотря на то, что была замужем. Никогда! Никогда этот индивидуум мужского пола не выказывал ей поддержку! Никогда не дарил цветов, никогда не говорил ласковых и нежных слов. Единственный комплимент сказанный ей за весь период жизни был: «Ты очень даже ничего, особенно под пиво». Он изменял ей направо и налево, и даже особо не скрывал, а она все терпела, любила, ждала, снова терпела, и снова ждала когда он вернётся из очередного загула со студенточкой. И вот сейчас настало то время, когда нужно отпустить всё. Где-то в глубине жила надежда на то, что лишившись влияния отца, отношения с Артёмом наладятся, ведь когда он был маленьким, он обожал свою маму. Ни минуты не мог провести без неё, а отца даже немного побаивался. Все это было ровно до начала переходного возраста, а в четырнадцать лет мать в одночасье стала врагом номер один. Её гипер опека и забота бесили и раздражали подростка, её запреты и попытки воспитания стали тем самым зерном, взрастившим между ними огромную, непроходимую крепость из непонимания, взаимных обвинений и обид.       Сигнализация автомобиля резко замолчала, что Павлова заметила не сразу. Её привело в чувство громкие удары по батарее откуда-то сверху. Только сейчас она поняла, что кричать она так и не прекращала. Женщина резко замолчала и косточками ладошек вытерла мокрое от дождя и слёз лицо, размазывая тушь ещё больше. Внутри щемило, будто вырвали сердце и растоптали прямо на глазах, в душе полное опустошение, чувств не осталось никаких.       Ирина Алексеевна, прибрала маленький беспорядок на балконе и прошла на кухню. Спать не хотелось от слова совсем, она решила приготовить еду, испечь сыну лазанью которую он так любит.       — Алиса! Включи песни Стинга, — скомандовала заведующая умной колонке, которая поселилась совсем недавно на кухне.       — Поняла, загружаю, — из колонки громко зазвучали ноты песни «Englishman in New York».       — Алиса! Тише! — колонка моментально убавила звук до комфортных децибел.       Готовка пошла очень хорошо, Ирина Алексеевна с любовью раскатывала пласты теста, на лице появилась лёгкая обаятельная улыбка, она даже умудрялась шёпотом подпевать себе под нос, даже будучи одной в квартире, стесняясь собственного голоса. Ещё один комплекс, поселившийся внутри благодаря бывшему мужу. Он ненавидел, когда она пела или танцевала, привлекая к себе внимание, ведь у нее всегда это потрясающе получалось. Он не мог ей отдать так просто пальму первенства, ведь Николай сам претендовал на лавры за свой весьма средненький вокал. Поэтому все её попытки исполнить что-то в тесной компании, заканчивались унижениями и руганью со стороны Коли.       Лазанья готовилась в духовке, облепихово-мандариновый морс уже покоился на выключенной конфорке, а часы близились к раннему утру. Только сейчас Иру начала клонить в сон усталость. Поставив духовку на таймер, чтобы та самостоятельно выключилась, Павлова намеревалась удалиться спать, ведь скоро пора было на смену, но тут в замке входной двери послышался скрежет ключа.       Явление блудного сына. Входная дверь хлопнула, в коридор ввалился Артём, явно прилично выпивший, и изрядно весёлый. Не разуваясь, парень прошёл на кухню, заприметив там мать, оставляя на полу мокрые следы московской грязи.       — Ма, помоги вещи собрать, я съезжаю, — проблеял не поздоровавшись, любимый «папенькин» сынок. — Только не так, как папе, я на каштан за трусами не полезу, — сын облокотился на холодильник, так как ему было тяжело держать равновесие, и закрыл глаза, моментально погружаясь в сон.       — Какие вещи? Куда ты съезжаешь, к отцу? — заволновалась заведующая и сон, как рукой сняло.       — Да неееет же, мам. У папы новая жизнь, молодая жена, я им буду мешать. Я переезжаю в Краков, это Польша, — Артём сделал шаг и приземлился на барный стул, подперев голову рукой.       — Теперь ясно, к кому и зачем ты едешь. Не рановато ли женится надумал? А учёба?       — Мать, не начинай, а! Отец в курсе, все нормально, — Артём положил руку матери на плечо и посмотрел той в глаза. — Папа дал мне денег на переезд и первое время, пока я там не устроюсь на работу. Работа, кстати, у меня уже в кармане, а учёба…там пройду ординатуру. Ты не хочешь поучаствовать в моей судьбе и тоже дать мне денег? Там жить недешево…- избалованный ребенок перевёл взгляд на духовку. — Ой, вкусняшечка, это мне? — умилилось пьяное дитя.       — Тебе, а кому ж еще. Артём, дело твоё, ты уже взрослый, живи, как хочешь. Вещи сам соберёшь, а я на смену, опаздываю, — соврала заведующая, она выключила досрочно духовой шкаф, и выбежала из кухни, чтобы не показывать слабость собственному сыну. Павлова схватила свою сумочку, запрыгнула в белые босоножки и рывком открыла входную дверь, намереваясь, наконец, покинуть квартиру, но неожиданно наткнулась на знакомое лицо:       — Ты?