Ранним утром Нарочинскую разбудил настойчивый звонок мобильного. Несколько раз вызов был намеренно пропущен, стоило Марине прочитать имя звонившего, но на третий раз она соизволила ответить:
— Да, Фаина Игоревна? Что такого могло случиться, что вы звоните мне, а не Павловой? — раздраженно прошипела главврач, пытаясь не выйти из мира сновидений окончательно.
— Марина Владимировна, у нас проверка из Минздрава. Павлова уже едет, здесь Анатолий Борисович Алеников, Вера Георгиевна Зименская и с ними ещё трое мужчин, которых я не знаю, — Фаина громко и быстро тараторила, не давая начальнице опомниться.
Нарочинская моментально проснулась и резко подхватилась с кровати, о чем сразу же пожалела. Годы уже не те, и на каждое резкое движение тела голова неблагодарно отзывалась головокружением.
— Я еду, Фаина Игоревна. Пожалуйста, до приезда Ирины Алексеевны ни на шаг от них не отходите. Лучше попробуйте напоить их кофе, чаем и попросите дождаться меня, — Марина быстро сбросила вызов и спешно стала набирать другой номер, попутно надевая костюм.
***
Когда он появлялся в поле её зрения, внутри всё сжималось от страха… Всеобъемлющего, всепоглощающего ужаса… В гортани спирало дыхание, лёгкие начинали болеть от невозможности вздохнуть, грудь будто сковывало обручем. Руки и тело начинали трястись, а глаза становились стеклянными. В голове стучало лишь одно единственное слово «Беги»! Прошло немало времени с их последней встречи, но раны так и остались открытыми. Боль внутри не утихала, и никакими психологами, ни деньгами такое не залечишь. Только любовью, только верой…и надеждой, что такого больше никогда не повториться.
Когда их глаза встретились в длинном белом коридоре, Павлова невольно пошатнулась и облокотилась на стену. Она знает, что он обожает её страх. Упивается им. Он как охотник чувствует прилив адреналина в крови у жертвы. Он исподлобья встречается с её изумрудными глазами полными отчаяния и, облизав сухие тонкие губы, улыбается, обнажая перед ней свой звериный оскал. Его походка твёрдая и уверенная. Он о чём-то беседует с рядом идущими коллегами, не спуская взгляд с женщины, которая стоит, как вкопанная, и ждёт его неизбежного приближения.
Только приближается не он… Воспоминания незваным гостем обрушиваются на женщину, выбивая ту из колеи. Дышать становится совсем невозможно, жар окутывает всё тело, а перед глазами все начинает плыть. Срочно нужна вода, ледяная, чтобы нырнуть в неё и остудиться, прийти в себя и отогнать этот кошмар. Павлова начинает движение в противоположном направлении, она оказывается за закрытой дверью дамской комнаты, подпирая ту спиной. Делает несколько глубоких вдохов, ледяной водой омывает лицо, совершенно не заботясь о том, что потечёт тушь. Сейчас главное справиться с панической атакой и выгнать из головы воспоминания…
***
Какая-то часть мозга Павловой напрягается, силясь вспомнить то, что было до того, как она бежала-бежала-и-бежала, пытаясь спасти свою жизнь. Все перекручивается, перематывается, но вспомнить, что же было до всего этого, не получается. Где-то внутри она понимала, что не могла просто так взяться из ниоткуда, но все, что она знает — это бег. Ничего не существовало до этого бега, и ничего не будет после.
Ноги ее не знали ничего кроме этой жгучей, раздирающей боли, потому что если она остановится, её настигнут — что бы это ни было. Лёгкие ее не знали ничего кроме борьбы за очередной глоток воздуха, она задыхалась от этой адской гонки. На шее огнём пылали следы человеческих рук, доводящих до предсмертной асфиксии. Яркими вспышками перед глазами она помнит, как её душат, затем темнота, резкий запах нашатыря и всё по новой. Сердце её лишь бешено стучало, и страх от того, что ей не на что надеяться, все увеличивался.
Она бежала от него вечно — дни ли, или недели, или месяцы, или больше? Всё, чёрт возьми, так сложно. Поначалу всё было так хорошо, тихо и спокойно, не зная, что она втянута в бомбу замедленного действия. Она находится в плену у пороховой бочки, которая неизвестно когда может рвануть.
Сейчас она лежит в палате с огромным количеством подключенных к ней проводов и всевозможных трубок. Очень тяжело открывать глаза, дышать, все тело ноет, будто все кости внутри перемелены в муку. Надоедливый писк прикроватного монитора дарил женщине надежду, что не все потеряно для её жизни.
— Ирочка! Дорогая! — издает ликующий крик, только что вошедший в палату Алеников, быстро приближаясь к ней, как дикое животное к жертве. Он смеется ещё сильнее, когда видит, что её платье порвано. — Я надеюсь, ты понимаешь, что сор из избы выносить не стоит? Тем более, что это будет только хуже для тебя! — Анатолий снова хватает её за шею и звериным, диким взглядом смотрит Павловой в глаза, будто проникая в самую душу.
Глаза женщины наполнены слезами от знакомой боли в ногах, от звуков его голоса, и она только молча моргает, в знак согласия его словам. Ира сдерживает нескончаемый поток солёного моря, ведь он только и ждёт этого — её слёз — доказательства её покорности.
— Ты сказала своим не в меру любопытным коллегам, что сама упала с лестницы в загородном доме? Про следы на шее тоже можешь не беспокоиться, это от того, что ты любишь грязные извращения в постели, — с наглой ухмылкой произнёс чиновник.
Павлова знает, что он сделает, если она воспротивиться, поэтому все также молча махнула головой в знак согласия всему тому бреду, что он сказал. Видеть его сейчас до тошноты противно и больно. Наконец, она собрала всю свою волю и еле слышно сказала:
— Толя, пожалуйста, уходи!
Толя? Павлова едва помнит свое имя из-за всех этих страшных травм головы, а тут…первый раз за все это время, что она лежит здесь, в Бурденко, называет его Толиком, умоляя не разрывать в клочья. Она понимает, что он ничего не сделает, находясь на её территории, но страх сильнее разума. Он снова смеется и, наконец, произносит:
— Отдыхай, милая. Завтра приеду ещё. Тебе что-то привезти? Помнишь — я же люблю тебя?! — на прикроватной тумбочке стоит букет любимых цветов Иры, чиновник меняет вчерашний букет на новый и молча уходит, подарив напоследок очередной звериный оскал. Отвернувшись, Павлова вновь закрывает глаза, и её сознание поражает яркая вспышка нежеланных воспоминаний произошедшего:
Алеников резко наклоняет ее в паре сантиметров от набранной в ванну воды, крепко удерживая одной рукой за шею, а второй за руки, заломленные за спиной, чтобы та не сопротивлялась.
— Отвечай, сука, — орёт он прямо над её ухом. — Что у тебя с Толиком? Ты с сыном моим кувыркаться вздумала? Думаешь, я не вижу, как он смотрит на тебя?!
— Толь, ты несёшь чушь… Толик ровесник моему Артёму, я отношусь к нему, как к сыну, — пыталась успокоить его Павлова, пропуская тяжёлый удар в районе рёбер.
— Кто написал на меня анонимку: ты или выродок твой, Артём? — орёт ей прямо у лица и с силой тащит голову за волосы, подбородком и мокрой от крови щекой по холодному бортику ванной. Кидает её спиной с силой на пол, затем поднимает за волосы и снова перекидывает Павлову через бортик ванной, так близко к воде, что та касается её кончиком носа.
— Мне больно дышать, — шепчет она. Ира говорит это не ему, понимая, что он и так это знает. Не отвечает на прямой вопрос — это попросту бесполезно. Он сразу же утопит её прямо в этой комнате.
— Тогда перестань, — спокойно отвечает он. В это мгновение они оба как будто спокойны, но она слышит тихий гул, разрывающий её барабанные перепонки. В глазах темнеет от нехватки воздуха, и её ноги подкашиваются, падая коленями на холодный твёрдый кафель, стирая нежную кожу на ногах в кровь. Этот урод не удосужился её удержать, чтобы она не упала и ненароком не захлебнулась. Дав ей по грудь окунуться в ледяную воду, через тридцать секунд он вытаскивает её из воды, продлевая пытку. Он шлёпает по одной щеке, затем второй, чтобы привести заведующую в сознание. Побоями спускается ниже по телу, нанося удары настолько профессионально, что следов снаружи просто не остается, а внутри все органы всмятку.
— Толя, я не знаю, кто писал на тебя анонимку, ни я, ни Артём, ни твой сын этого не делали, — тихо произносит Ира, уже мысленно прощаясь с жизнью.
— Тогда кто? Не я же сам на себя накатал маляву! Что ты из меня дурака делаешь! — хватает её с пола и окунает её полностью в ледяную воду, чтобы привести женщину в чувства.
Павлова громко и звучно вздохнула, хватая воздух полной грудью, которую свело от холода. В голове появилась ясность, и боль на мгновение утихла. Алеников поднимает её из воды, не заботясь об ответе, срывает с себя рубашку и стягивает брюки, не расстегивая ширинку. Он — чертов зверь. Он уже навис над ней, глядя затуманенными и голодными глазами. Он эгоистичный, жадный, тщеславный, бессердечный, похотливый сукин сын, тиран, самый настоящий абьюзер, сейчас она точно это знает. Он пожирает глазами каждый изгиб её тела, каждую черточку её лица. Она видит, что он ничего ей не оставит. Он резко входит в неё, зная, что ей будет невыносимо больно. Она не двигается, пытается сдержать слёзы, отказываясь признавать, что это происходит сейчас с ней, что это все реально. Разочарованный отсутствием её сопротивления, он увеличивает темп. Двигаясь быстрее и яростнее, вдавливая её хрупкое тело в холодный кафельный пол ванной — и, совершая толчки, ударяется о нее своими бедрами.
— Толь, пожалуйста, хватит, — всхлипывает Ира.
Он чувствует, как её тело сопротивляется его действиям, и продолжает входить в неё жестче, глубже; она кричит от боли, что приводит его в состояние близкое к экстазу. С рыком он наваливается на неё, полностью подчиняя своей воле, снова-и-снова-снова-и-снова — пока не изливается в нее.
— Одевайся, — командует он. Павлова лежит, не двигаясь и не дыша. Она не помнит, что было до этого мгновения, и боится, что после ничего не будет. Он бросает ей ночную рубашку.
Она сидит с высохшими на щеках слезами, натягивает на себя ночнушку и снова ложится на пол. Алеников снова сел на нее верхом, глядя с любопытством.
— В чем дело? — шепчет он, всматриваясь в её губы.
Под ребрами болит, и голос в голове шепчет ей вещи, которые она не слышит из-за учащенного сердцебиения. Он прижимается своими губами к ее рту, и она чувствует, как биение её сердца болью отзывается в животе, и она уверена, что если бы у него было сердце, он бы тоже почувствовал эту боль. Он нежен, что так непривычно для него, и то, что он потом отстранился, черт возьми, чуть не убило её — в его глазах уже не бушуют жажда крови, ненависти и желание.
— Ты принадлежишь мне и всегда будешь принадлежать, — шепчет он.
— Да… — выдыхает она и проваливается в пустоту.
***
Всю дорогу Нарочинская пыталась дозвониться, но на её вызов никто не отвечал. Шли длинные гудки, а по истечении времени звонок сбрасывался. Женщина чертыхалась и упёрто пыталась связаться с кем-то, совершенно потеряв бдительность на дороге, что привело к небольшому ДТП.
Даже, несмотря на то, что с пострадавшим водителем удалось легко договориться и разъехаться, составив евро протокол, конечно же, заплатив тому немаленькую сумму компенсации, Марина все-таки опоздала на работу.
Фаина встретила начальницу на посту и сразу же начала докладывать:
— Павлова с Алениковым и остальными, заседают в её кабинете. Они уже прошлись по нашему отделению, по нейрохирургическому, заглядывали в операционные, проверяли журналы на посту. Они спускались в архив, вынесли оттуда несколько архивных коробок с бумагами. Вера Георгиевна была в ординаторской, разговаривала с некоторыми врачами, а сейчас она ждёт Вас в приёмной у вашего кабинета. От чая и кофе все отказались.
— Спасибо, Фаина Игоревна. Я в кабинет, как приедет Брагин, передайте, чтобы зашёл ко мне, — Нарочинская расписалась в журнале и направилась в сторону своего кабинета. Тот оказался открытым, а в её кресле сидела Зименская и рассматривала какие-то бумаги.
— Доброе утро, Марина Владимировна. Если мне правильно помнится, то рабочий день главного врача начинается с десяти часов утра, а никак ни с полудня, — начала с колкого замечания Вера Георгиевна. — Присаживайтесь, у нас с вами долгий и очень неприятный для Вас разговор, — женщина жестом указала Марине на стул напротив и сложила руки в треугольник, облокотившись локтями на стол.
— Не думаю, что утро доброе, — сдерживая раздражение ответила Нарочинская. — Справедливости ради, вот копия евро протокола. Я попала в небольшое ДТП по дороге на работу, — Марина протянула начальнице из Минздрава бумагу и хотела что-то добавить, но Зименская перебила её:
— Справедливости ради здесь сейчас нахожусь я! Ничего не хочешь мне рассказать?
— Не имею представления, что Вы имеете в виду.
— Если Вы не довольны местом, которое занимаете, смените его. Вы же — не дерево! — Зименская встала с кресла и начала расхаживать по кабинету, рассматривая сертификаты, развешанные по стенам.
— Я бы так не сказал! — Вошедший в кабинет Брагин с порога вклинился в разговор. — Ещё то бревно.
— Олег, выйди! — зло прошипела Марина.
— Почему? Ты ж сама меня вызывала, — изумился мужчина. — К тому же, я узнал, что Верочка Георгиевна здесь, как я мог не поздороваться, — Михалыч легонько пожал руку бывшей начальнице и плюхнулся на диванчик. — Приветствую, Вера Георгиевна. Сколько лет, сколько зим… Мы скучали.
— Я тоже скучаю по этим стенам, по некоторым сотрудникам. Олег Михайлович, вы по делу? У нас серьезный разговор с вашей супругой…
— С бывшей. Почти, — радостно поправил начальницу Брагин. — Мы скоро разводимся. Я действительно по делу, но раз у вас всё так серьёзно, тогда я грациозной ланью поскачу на операцию, а потом к Павловой. Вера Георгиевна, ещё раз, крайне счастлив вновь Вас видеть в этих стенах, да и вообще, — Олег еще раз пожал руку Зименской.
— Я потом зайду к Ирине Алексеевне, надеюсь вас там застать. У меня к вам тоже есть разговор.
— Буду ждать, — всё с той же неуёмной радостью ответил хирург и довольный выбежал из кабинета.
Как только за Олегом закрылась дверь, Зименская поменялась в лице, сменив открытую искреннюю улыбку, на гневную гримасу. Казалось, она вот-вот набросится на некогда лучшую свою студентку с кулаками и поколотит её, но удержалась от данного порыва. Вера лишь глубоко вздохнула и налила стакан воды из кулера.
— Вера Георгиевна, почему Вы решили, что я не довольна своим местом? — решилась продолжить разговор Марина.
— Разве довольный человек будет пытаться так грубо избавиться от своей должности? Отмывание денег, сотрудничество с ненадёжными поставщиками, левая бухгалтерия, множество врачебных ошибок, халатность персонала, сокрытие преступлений в отделении, и это еще не всё, — Вера Георгиевна загибала пальцы, перечисляя известные ей факты. — Ты моя бывшая студентка, на которую я возлагала самые высокие свои надежды, Марина, и что в итоге я получила? Нож в спину, ведь это я рекомендовала тебя, — Зименская укоризненно прожигала взглядом главврача. — Твой отец был моим преподавателем, врачом с мировым именем, и только в память о нем я даю тебе возможность уйти по собственному желанию.
— Вера Георгиевна, Вы меня, конечно, извините, но, по-моему, вы несёте какой-то бред. Где доказательства? — Марина с победоносным видом опустилась в свое кресло, сложив руки в замок, и снизу вверх смотрела начальнице из Минздрава прямо в голубые глаза.
— Тебе нужны доказательства? — усмехнулась старшая женщина. — Легко. Алеников предоставил мне полную отчетность, по которой вы левачили с медикаментами и оборудованием, — женщина кидает на стол чёрную кожаную папку с документами. — Вот в этой папке все данные по твоим счетам. Анатолий Борисович работает на меня с определенной целью — выявляет таких оборотней в белых халатах. Он собирает всю необходимую информацию и доказательства, а дальше уже действую я, подчищая медицину от таких вредителей.
— Вы возомнили себя Богом, Вера Георгиевна? Не думала, что кресло в министерстве так поменяет человека. Сама-то давно перестала офшорные счета на Кипре пополнять, а? — взорвалась Нарочинская. — Я всё знаю о твоём бывшем муже, о том какими делишками он ворочал и сколько миллионов вывел! Вряд ли он действовал в одиночку, а его супруга ничего не знала.
— Сядьте в кресло, Марина Владимировна, и пишите А4, пока я оригиналы из этой папки не передала в прокуратуру. Улетай отсюда в Америку, вернись там на прежнее место работы, а я, если нужно, свяжусь с главным врачом и тебя возьмут без лишних вопросов и собеседований.
— Да пожалуйста! — Марина взяла лист и начала писать заявление. — Кого на моё место поставите? Павлову? Или Брагина? Не зря ж он вам тут так улыбался, прямо из кожи лез, Казанова хренов. Развестись не успел, уже другую охмуряет.
— Это Вас уже не касается, Марина Владимировна. Заявление я подпишу сегодняшним числом, собирайте Ваши вещи. Отрабатывать две недели, конечно же, не нужно. Мне пора, удачи, Марин. — Зименская положила в папку заявление Нарочинской и вышла.
***
— Так, ну, вроде, последняя, — Костя занес в гостиную огромную сумку с пожитками своей бабушки. — Шур, ты откуда вытащила это все? У матери столько шкафов и полок нет, сколько у тебя вещей.
— Это особый талант у людей моего поколения, — подмигнула старушка своему запыхавшемуся внуку. — Мы можем впихнуть невпихуемое и найти применение тому, что вы, молодежь, давно бы отнесли на помоечку.
— Это уж точно, — успел усмехнуться Лазарев, перед тем, как к ним присоединилась Мария Валерьевна, готовая испортить сыну его подобие хорошего настроения. — А вот и моя дражайшая матушка. Проверяешь, как я выполняю свой внучачий долг по перевозке бабушки на МОЮ жилплощадь?
— Ну, технически, ты здесь просто прописан, а квартира принадлежит Герману. Так что, если не хочешь лишиться крыши над головой, постарайся не перечить твоему выжившему из ума отцу, — тяжело вздохнула Мария, укоризненно покачав головой.
— Уже нажаловался, да? — нахмурился Костя. Лицо парня сейчас скорее напоминало скукоженный урюк. — Вы хотите каждый мой шаг контролировать? Лишить меня средств к существованию вам уже недостаточно? Постоянного надзирателя в виде Шуры мне прикрепить решили? Так вот не выйдет! Она ни за что меня не сдаст.
— Сыночка, скажи, ты параноик? — Мария потрогала своему ребенку лоб, проверяя нет ли у того жара. — Выглядишь не очень хорошо.
— А как я должен выглядеть?! — отшатнулся парень от теплой материнской ладони. — Папа решил на смертном одре в игру со мной поиграть, правила которой придумал сам и знает только он. На работе у меня полная задница. Новая заведующая вцепилась в меня, как бешеный Цербер в кролика, от операций отстранила, теперь мне только и остается, что мочеприемники менять, да Нинке помогать на посту. А теперь еще и ты, мать родная, издеваешься, как хочешь…
— Все, что я хочу, Костя, — перебила женщина сына, пока тот не наговорил чего похуже, — чтобы ты жил нормальной жизнью. Взялся за голову, женился, подарил мне внуков и продолжил семейное дело, а не батрачил рядовым хирургом, которого никто ни во что не ставит, и по клубам своим не шлялся — только профессию позоришь!
— А ты не думала, что мне нравится такая жизнь?! — окончательно вскипел Лазарев. — Что я БЫЛ счастлив!
— Нравится?! — в тон парню выкрикнула женщина. — Тогда продолжай в том же духе! Собирай свои манатки и вали на все четыре стороны, неблагодарный!
— Сам собирался предложить, — прорычал Костя, — Адьос! — И показательно громко хлопнул дверью в пока еще свою комнату.
— Истеричка! — Крикнула ему мать вдогонку.
— А ты-то лучше? — задала вопрос Шура, просидевшая молча все это время.
— А в чем я не права, мам? — спросила Мария, уже со слезами на глазах. — Мы для него все делали, а он…
— А он просто боится, — примирительно улыбнулась старушка. — Сейчас вы должны держаться вместе, а не собачиться из-за всякой ерунды. Костик очень ранимый, но и гордый. Он ни за что никому не покажет свои слабости.
— Кроме тебя, — Мария опустила голову. — Он только тебе доверяет.
— Потому что я на него не давлю, как вы. Он обязательно встретит достойную женщину. Тогда и дело отца он захочет продолжить, и спокойнее станет. Машенька, просто подожди.
— Нет времени ждать, мам. Иначе мы потеряем все.
***
Алеников с ещё тремя коллегами кропотливого изучали каждую буковку в документах, находясь в кабинете заведующей в абсолютной тишине. Было слышно только тиканье часов, висящих над дверью. В помещении стояла весьма напряженная атмосфера, казалось, только чиркнешь спичкой и тут случится самый настоящий взрыв. Ирина Алексеевна сидела за рабочим столом и занималась своими прямыми обязанностями, пытаясь максимально не обращать внимания на проверяющих, в особенности на Аленикова. Анатолий Борисович же наоборот, постоянно искоса посматривал на бывшую возлюбленную. При встрече они не обмолвились ни одним словом, даже вежливого «Здравствуйте» им удалось избежать. За несколько часов они успели проверить большую часть документации, и выявленные нарушения не являлись чем-то критичным и неустранимым. Всё в пределах норм, установленных Минздравом.
— Ирина Алексеевна, может, выпьем кофе после работы? — Неожиданно прервал гробовую тишину Анатолий.
— Могу приготовить всем нам кофе прямо сейчас, у меня здесь потрясающая кофемашина, которая сделает ароматный бодрящий напиток на любой вкус, — всё также, не отрывая глаз от графика, ответила Ира.
— Я приглашаю вас на свидание, Ирина Алексеевна. Вот так при коллегах, — Алеников бегло окинул взглядом всех присутствующих, мило улыбаясь. — Пожалуйста, не ставьте меня в неловкое положение своим отказом.
В этот момент в кабинет зашла Зименская и услышала предложение своего подчиненного адресованное Павловой.
— В неловкое положение, сейчас поставлю вас я, Анатолий Борисович. Неловким может оказаться не только положение, но и поза, в которой вы окажетесь в моём кабинете! Я не приемлю личных отношений на работе, и вам это прекрасно известно. Ни к чему хорошему они не приводят. Посмотрите на тех же Нарочинскую и Брагина, — Вера прошла и уселась на диван в кабинете заведующей. — Здесь мы закончили, вы можете быть свободны на сегодня. Всем до свидания, а я ещё задержусь.
Проверяющие, включая Аленикова, покинули кабинет. Вера долго молчала, смотря на Иру, а затем произнесла:
— Прости, что тебе пришлось с ним встретиться. По-другому просто нельзя было, он был в сговоре с Нарочинской. Они на пару деньги отмывали. Его уволить пока не могу, он мне ещё нужен. Позже, я обещаю, избавлюсь от него так, что его даже дворники метлой работать не возьмут.
— Спасибо, не стоит. Всё в прошлом. Что с Нарочинской?
— Я выполнила твою просьбу. Марина Владимировна написала заявление по собственному желанию, и я настоятельно рекомендовала ей вернуться в США. Можешь пригласить Брагина? Мне нужно поговорить с вами двумя.
— Да, конечно, — Павлова набрала номер сестринского поста. — Фаина Игоревна, пожалуйста, пригласите ко мне Брагина, как только он закончит с операцией. Это срочно, — получив положительный ответ от старшей медсестры, Ирина Алексеевна поставила трубку на базу и подошла к кофемашине, чтобы все-таки выпить кофе. — Один сахар, двое сливок? — спросила заведующая, стоя спиной к Зименской.
— До сих пор помнишь?
— Я всё помню, Вера… Георгиевна.
— Тебе не кажется, что нам пора поговорить? Помириться? Напиться, в конце концов! — Зименская подошла к Павловой и развернула ту к себе лицом, ухватив женщину за локоть. — Я все эти годы ждала твоего звонка, ведь мои ты намеренно игнорируешь. Ты мне была, как сестра, и остаёшься ей быть. Сколько мне нужно повторять, что не было у меня ничего с твоим кобелиной — мужем?!
— Нисколько, Вер. Я просто… Я не знаю, как сказать тебе «прости», — Павлова со слезами посмотрела в глаза Зименской.
— Ты уже сказала, дура ты набитая, — Зименская крепко обняла женщину. — Как же я скучала по тебе…
***
Восемь лет назад:
Большие голубые глаза, наполнившиеся слезами, не мигая следили за секундной стрелкой часов, которые висели над дверью в кабинет. Женщина, сидящая за рабочим столом, сняла с волос черный крабик и немного растрепала густые каштановые волосы. Опрокинув голову назад, она откинулась в кресле и закурила. Рабочий день подошел к концу еще час назад, но новоиспеченная заведующая покидать рабочее место не спешила. Ей просто некуда и незачем было идти. После какого-то идиотского звонка — жизнь Зименской круто поменялась на 180 градусов.
Вера Георгиевна не могла поверить в услышанное, не могла осознать произошедшее, она просто потеряла на время способность думать и размышлять. В голове стоял шум из вопросов самой себе, будто в мозгу поселился рой пчёл. «Как такое возможно? Как он мог так поступить со мной? Почему это происходит со мной? За что?». Неизвестно сколько бы ещё Зименская просидела вот так без движения, если бы её не вывела из забытья хрупкая худощавая блондинка, ворвавшаяся в кабинет без стука.
— Вер, а ты чего ещё здесь? — Павлова без приглашения приземлилась в кресло напротив подруги, сразу же замечая подавленное настроение той. — Что случилось?
— Ир… Почему так? — Зименская всхлипнула и спрятала лицо в ладонях, не показывая своих слёз.
— Да что случилось, можешь мне ответить? — Ира присела на корточки рядом с подругой и обняла ту, чтобы успокоить. — Дать успокоительное?
— Нет. Я не понимаю, почему по нашим законам, мужчина, работающий по семнадцать часов в сутки — кормилец, а женщина, работающая столько же — нерадивая мать?!
— Объясни мне по-человечески, я ничего не понимаю, — Ира налила стакан воды, выдавила пару таблеток пустырника и дала Зименской выпить, потому что та начала давиться собственными слезами.
— Миша позвонил. У меня не получилось пойти в запланированный отпуск из-за повышения, поэтому он и мальчики поехали во Францию втроём, без меня. Всё было нормально, Ир, я так думала, — снова по лицу женщины начали литься слёзы, которые она не успевала смахивать ладошкой. — Час назад он мне позвонил и сказал, что подаёт на развод. Мальчики будут жить с ним, а мне он может выделить только четыре дня в месяц, чтобы видеться с собственными детьми и один летний месяц каникул. Он же чёртов адвокат и сразу дал понять, чтобы даже не пыталась судиться, а если попробую, то вообще не даст мне с ними видеться, — снова закуривает сигарету и протягивает пачку Павловой.
— Я не буду, спасибо. Я бросила…
— Вот как, с чего бы это? Ты меня на них и подсадила, — грустно улыбнулась Зименская и сделала глубокую затяжку.
— Мы с Колей пытаемся завести второго ребёнка. Я хочу девочку, — Павлова невольно провела рукой по плоскому животу и подняла глаза на подругу. — Прости, я наверное не вовремя со всем этим... Слушай, а поехали к нам. Артём будет счастлив видеть свою крёстную, он по тебе соскучился, привет тебе передавал.
— Перед отъездом мальчики тоже спрашивали у меня о своей крёстной, их очень волновал вопрос, почему ты перестала к нам приезжать. Они очень любят тебя. Ты совсем не заходишь к нам в последнее время, почему?
— Вер, прости… Я не рассказывала тебе об этом раньше, но сейчас, раз вы разводитесь, я думаю, что могу…
— Говори…
— Помнишь, когда я была у вас в последний раз, Миша приехал пьяный в жопу…
— Он приставал к тебе, — Вера догадалась, к чему клонит подруга, и закончила рассказ за неё. — Надо было сразу мне обо всём рассказать. Ты думаешь, я не знала, что он гулял? Знала. А ещё я знала, что он пытался переспать со всеми моими подругами, с кем-то даже получилось. А ещё, он переспал со всеми нашими горничными. Он профессиональный ходок, Ир.
— Вер, собирайся, поехали. Сначала к тебе, соберёшь свои вещи и поживёшь пока у нас. Места всем хватит. Я не оставлю тебя одну.
— Честно говоря, домой не могу поехать, там детские вещи, их фотографии, я с ума там сойду, но и вам мешать я не хочу, тем более при таких обстоятельствах.
— Ты, что?! Вер, ты мой самый близкий и родной человек, я не могу оставить тебя одну в таком состоянии. Жизнь прекрасна, хоть и начинается на букву «Ж», ты сейчас этого не понимаешь, но, поверь, всё будет хорошо.
— Господи, да за что ж мне так повезло с тобой, а? — Зименская встала со своего кресла, чтобы обнять подругу, и, уткнувшись той в плечо, снова разрыдалась.
***
Зименская открыла квартиру Павловых своим ключом уже поздним вечером, на кухне горел тусклый свет, куда она, разувшись, сразу же и проследовала. За барной стойкой сидела Ира, перед ней стояла открытая бутылка красного вина и коробка конфет.
— Привет, по какому поводу квасишь? Ещё и одна, а где все? — Вера взяла бокал сверху стойки и налила себе вино.
— Артём остался у друга с ночёвкой, а у Коли в институте началась сессия — он всегда приходит за полночь, — Ира подлила себе в бокал алкоголь. — Результаты ХГЧ пришли — не растёт. Мы уже полгода пытаемся — никак.
— Это не повод бухать здесь в одиночку, еще и при тусклом свете. Кто меня убеждал, что жизнь прекрасна, а сама тут сидит сопли на кулак наматывает?! Ира, жизнь прекрасна и ты вместе с ней, так что перестань расклеиваться, завтра пойдешь к моему знакомому гинекологу. Очень хороший врач, долгое время работавшая за границей. Милославская Диана, я ей завтра позвоню.
— Знакомая фамилия. Кажется, о ней, действительно, многие хорошо отзываются, — Ира будто ожила и отставила от себя бокал с вином.
— Так и есть, - улыбнулась Вера. — Давай лучше чаю выпьем за мою будущую крестницу и спать.
Так женщины и сделали, после чего разошлись по своим комнатам.
***
Павлова вернулась с медицинской конференции из Санкт-Петербурга на день раньше, никому не сказав, что возвращается — женщина хотела сделать сюрприз мужу и сыну. Было раннее утро, когда Ира переступила порог своей квартиры. В коридоре её встретили белые кроссовки сына, разбросанные по полу, белые лодочки Зименской, которая до сих пор жила у них, и чёрные мокасины Николая. Женщина разулась, повесила плащ на вешалку и прошла в спальню.
Сначала, она даже не поняла, что увидела. В комнате царил полумрак, недавно вставшее солнце едва пробивалось сквозь неплотно зашторенное окно. Луч света упал на женское лицо, чьи каштановые волосы разметались по белой подушке. Она крепко спала, находясь под сильной мужской рукой. Ира перевела взгляд на мужчину, который носом касался голого женского плеча. В нём она узнала мужа, который сладко спал, обнимая её лучшую подругу.
В глазах потемнело от рези внизу живота, и блондинка пошатнулась, подперев стену собственной спиной. Тело стало сползать на белый паркетный пол, который окрасили капельки алой крови.
***
«Ира!!!
Ты полная дура, если могла подумать, что между мной и Колей что-то было!
То, что мы оказались в одной постели ещё ничего не значит. Ты не захотела меня слушать, может, хоть прочитаешь.
Я приехала после работы и легла спать в твою комнату, потому что твоя спальня самая прохладная, а у меня дико болела голова. Николай участвовал в преподавательском форуме в Екатеринбурге и должен был прилететь вместе с тобой в один день. Он был дома поздно ночью и не понял, что в постели лежу я, а не ты.
В этой ситуации никто не виноват, я никогда бы с тобой так не поступила, мы дружим больше двадцати лет. Я съехала и уволилась, но ты навсегда останешься для меня самым близким и родным человеком.
Если когда-нибудь тебе понадобиться моя помощь, только позвони и я всегда помогу тебе».
Павлова прочла письмо, его ей передала медсестра в больнице, в которой она лежала после выкидыша. Ира разорвала его на маленькие кусочки, выбросила и набрала номер мужа:
— Приедь за мной, меня выписывают.
***
Брагин освободился через полтора часа и сразу же отправился к заведующей в кабинет. Операция была несложной, прошла относительно быстро, и хирург был в прекрасном расположении духа. Он не знал, что настроение поднимется ещё выше, стоит ему узнать о последних новостях. Когда Олег Михайлович вошёл в кабинет, он застал женщин мило беседующими на диванчике, а на кофейном столике красовались шесть одноразовых стаканчиков из-под кофе, початая бутылка «Кальвадоса», открытая коробка шоколадных конфет и какие-то документы.
— О, Брагин! Заходи, дорогой! — радостно воскликнула подвыпившая заведующая. — Будешь пить? Есть что отметить.
— Не-не, у меня ещё одна плановая операция через два часа. Что за новости? — Олег поставил стаканчик под краник кофемашины и включил программу приготовления латте.
— Олег Михайлович, Вы ничего такого не подумайте, — обратилась к нему Зименская, оправдывая выпивку на рабочем месте.
— Не понимаю, что Вы имеете ввиду, я ничего такого не видел, — Михалыч забрал стаканчик с напитком и уселся на стул, внимательно ожидая озвучивание причины, почему он здесь.
— Брагин. Олег, я предлагаю тебе должность заведующего отделением экстренной хирургии, — начала Павлова, но была перебита нетерпением гениального хирурга.
— Стоп, а Вы куда? Я вас не отпускал!
— Самонадеянно… — ухмыльнулась Зименская. — Ирина Алексеевна никуда не уходит. Вот приказ о её назначении главным врачом НИИ имени Склифосовского, — Вера Георгиевна протянула подчиненному бумагу, заверенную печатью и подписью. — Ирина Алексеевна настаивает, чтобы Вы заняли её должность.
— Нарочинская куда делась?
— Съели, — не удержалась Павлова. — Вот видишь, кости сидим обгладываем.
— Надо же, и эта стерва никому поперёк глотки не встала! Уважаю, — поддержал Брагин начальницу. — Ну а если без шуток?
— Марина Владимировна написала заявление по собственному желанию, а о настоящей причине, я думаю, Вы узнаете или от неё самой, или Ирина Алексеевна Вас поставит в курс дела. Вы согласны занять должность заведующего? — Зименская протянула Брагину вторую бумагу, чтобы тот поставил свою подпись.
— Не-не. Я не могу, не буду. Я не смогу!
— Что Вы ломаетесь, как красна девица? — возмутилась Ирина Алексеевна. — Не ожидала от Вас.
— Я люблю свою профессию и хочу заниматься только профессией, а не бумажки перекладывать, уж простите меня, Ирина Алексеевна. Для меня все эти ваши протоколы, бюрократия, административные дела, страшнее Нарочинской без макияжа.
— Олег Михайлович, Вы знаете всю эту «кухню», операций меньше у вас не станет, с административными делами Ирина Алексеевна будет помогать Вам. Соглашайтесь, — начала давить на него Зименская.
— Не уговаривайте меня. Я могу предложить на эту должность Петруччо. В смысле, Петра Пастухова. Он возвращается на этой неделе в Москву. С Пилочкой развелся, ребенок будет жить там с матерью, а он наконец-то решил вернуться в родные пенаты.
— Петя возвращается? — Переспросила Зименская. — Ир, я тебе о нем говорила буквально пол часа назад. Я его знаю, он не менее талантливый хирург, чем доктор Брагин, умелый управленец, ответственный, интеллигентный, так что на должность заведующего — идеальная кандидатура.
— Тогда решено. Не вижу никаких препятствий, — согласилась Павлова. — Олег Михайлович, свяжитесь с Пастуховым, пусть сразу по приезду в Москву зайдет в Склиф, я с ним познакомлюсь и обговорю условия.
