Кровь на снегу

      Я нервно кусал карандаш, иногда выводя кривые цифры на тетрадном листе. Математику я перестал учить классе в шестом, когда в больницу попал на две недели, вот тогда тупеть и начал, потому теперь не мог просто определить доходы за этот месяц, было понятно одно — они очень и очень маленькие, а траты наоборот. То у Маринки очередные поборы в школе, то долги отдавать нужно, то отчим с матерью снова в запой ушли и им каждый день алкашку покупать надо, то таблетки кончились… А двух работ не хватало. Может, еще какую взять? В порно, что ли, сниматься теперь, хотя вряд ли мне за это будут платить хоть какие-то деньги. Да и третью возьму если — вообще Марину перестану видеть, нельзя так.       Я хаотично заштриховал все предыдущие пометки и стал снова думать. Николай куда-то ушел, за сигаретами походу, поэтому в наличии у меня имелось минут десять. После работы еле привел себя в божеский вид, а еще я умудрился, когда заходил в парадную, попасться на глаза нескольким старушкам на лавочке. Реакция их была ожидаемой, несмотря на то, что я вполне вежливо поздоровался: назвали проституткой, конечно же, позорищем семьи и «а ведь такой мальчик приличный был!» Слушать я это совсем не желал, однако от них было сложно отделаться… В квартиру вошел не только сильно поебанный, но еще и с пуще прежнего пониженной репутацией. Интересно, что дочь одной из этих пожилых женщин вместе со мной на Тверской как-то стояла, надо было упомянуть про это, но и пусть… Все, нужно собраться, иначе сущий бред напишу. Неожиданно для меня раздался телефонный звонок.

***

      — Мне точно не надо будет с вами трахаться? Обещаете?       — Конечно, нет, все в пределах разумного. Просто фотосессия, — мотнул головой мужчина, настраивая камеру.       Я сидел на разобранном диване в каком-то притоне. Рядом валялись использованные шприцы, небольшие кусочки ваты, пластиковые бутылки с непонятным содержимым, сигареты, грязная посуда и прочее; сильно воняло. Полчаса назад звонил вчерашний клиент, сказал, что за мной заедут, причину не объяснил, но я сам догадался. Он ведь и вчера предложил мне голым пофотографироваться, а сегодня сказал, что у него согласный на это знакомый есть. Конечно, я не стал отказываться. Обещали много, к тому же возможность не оставаться с отчимом дома один на один привлекала. Несмотря на жуткую головную боль с похмелья, я быстро собрался, даже толком ничего не взял — из подъезда вышел с одним мобильником и ключами. Ждать пришлось недолго, меня забрал помятый Audi, сел я в него без задней мысли, в этот раз даже не стал номера запоминать почему-то, видимо, было наплевать. Водителем оказался странноватого вида мужчина с каким-то постоянным насморком, ехали молча, но, только прибыв в квартиру, он заговорил. Имени своего не стал называть, сообщил только то, что он фотограф. Я пытался узнать, почему сниматься надо именно в этом месте, он не ответил, лишь привел в комнату.       От обстановки мутило. Не создавалось впечатления, что в таком помещении мне способны прилично заплатить, будто сейчас снимусь задаром или на крайняк за бутылку. Руки затряслись. Я заметил, как мужчина достал бутылку то ли портвейна, то ли еще чего, спросил, пью ли я, а я искренне отказался, хотя помнил, как еще вчера напился, как утром меня рвало. Он хмыкнул, выпил немного из горла и стал ходить вдоль по комнате, требуя:       — Раздевайся давай.       — Полностью?       — Нет, в куртке будешь фоткаться. Полностью, ну. Задница у тебя неплохая, кстати, но костлявая больно, сразу вижу.       — А… — за стеной послышалась пьяная речь, от которой меня передернуло. — Ясно.       Я не хотел. Подсознательно я чувствовал, что ни к чему хорошему это не приведет, это не просто фотосессия, но кто я такой, чтобы сопротивляться? Никто. Я заметил, что в этой комнате дверей не было, значит, кто угодно мог заглянуть сюда и увидеть меня голым… Хотя, о чем я переживал, бывало такое, что я на улице практически без одежды стоял у всех на виду, а тут… ну, максимум человек 15. Интересно, а если бы Марина узнала, что я делаю? Она же уверена в другом совсем, а я тут, вон… А если бы Юра? Его не смущает, с кем он познакомился? Уверен, что я просто очень странный, или уже подозревает, что шлюхой работаю? Позорище какое, я не человек вообще… А они со мной обращаются хорошо еще. Фотограф вырвал меня из размышлений:       — Как там тебя называют? Твой клиент говорил мне, но я совершенно забыл…       — Соска, — глухо отозвался я, расстегнув ширинку джинс.       — Хм… я напишу тебе это где-нибудь… На спине? Повернись давай, — тут он сморщился. — Почему весь в шрамах каких-то?       — Клиент с садизмом попался. А зачем писать?       — Не твое дело, я творец, так вижу.       Я послушался. Он взял черный перманентный маркет и стал выводить на моей коже невероятно противное для меня слово. Меня по нему звали чаще всего — отзывался, делал, что велено. И сейчас так же. Даже отчим часто не хотел обращаться ко мне нормально, я даже дома оставался «соской». Марина не понимала, почему ее папа называл так ее брата, а я молчал — было стыдно объяснять, да и сама история, как я получил кличку, позорная. Пока мужчина писал, я думал, насколько долго мне придется сдирать кожу в кровь при мытье, чтобы убрать это, чтобы, если вдруг мне пришлось бы перед кем-то оголяться, не возникло вопросов, что написано. Затем фотограф сделал еще несколько вещей: отвратительно размазал мне свежий макияж рукавом рубашки, застегнул на шее поводок, растрепал волосы. Раздевшись полностью, я залез с ногами на диван — он стал фотографировать. Я широко раздвинул ноги и положил ладони на пах, закусил кровоточащую губу. От яркой белой вспышки на глазах начали блестеть слезы, но я держался, несколько раз менял положение головы; постепенно идеи фотографа становились все более странными: то ставил меня на четвереньки, то просил курить в кадре, то тянул за поводок так, что на шее оставались следы, то еще что — я покорно выполнял каждое требование, надеясь, что мне заплатят.       Не помню, сколько длились съемки, может, час, два или четыре… Мужчина уже не стеснялся в своих задумках — меня ставили во всевозможные позы, заставляли стонать, что-то пихать внутрь себя… Иногда тот выходил из комнаты, не говорил зачем, но возвращался довольный и каждый раз при этом обратно застегивал ремень. В какой-то момент я выдохся, тем более с ночи поспать удалось только часик. Я пытался терпеть, но фотограф уже и сам замечал, что «Соска» все более вяло и менее охотно двигается. Он поставил камеру на комод и, подняв меня с дивана, спросил:       — Все? Не можешь больше?       — Н-нет… мне подышать нужно просто, — я не лгал, свежего воздуха в помещении правда не хватало. — Не стоит прерываться.       — Давай, иди подыши, только джинсы-то надень, не надо своей задницей светить здесь симпатичной.       Не стал возражать, взял с пола уже испачканные штаны и стал их натягивать слабыми, обессиленными руками, при этом был повернут к фотографу спиной. Тут я почувствовал, как талию обхватили мокрые ладони. По коже пробежали мурашки, я застыл, боясь что-либо делать. Мужчина резким движением спустил джинсы и положил меня на диван, навис надо мной, судорожно раздеваясь. «Сука… что мне делать…» — я через силу держался от слез, наблюдая за ним. Фотограф повернул меня на живот и резко вошел, из горла вырвался стон, смешанный с плачем. Меня опять порвали, хотя там и так живого места не осталось: Николай постарался. Я чувствовал, как его член куда-то упирался, как он изливался внутрь. Насильник повернул мое лицо и харкнул в рот, влепил пощечину. Я вцепился в заляпанную простынь, смял ее и застонал громче, сзади все время чувствовал толчки. В один момент в моей голове что-то щелкнуло, я развернулся и ударил мужчину острым коленом в пах, тот заорал, но мне это никак не помогло, наоборот, меня повалили на пол и насильно раздвинули ноги. В ход пошла бутылка из-под портвейна… Ну хоть презерватив мог бы надеть на нее, но нет же… Я вскрикнул, а потом лишь тихо промычал, пытаясь не разгневать невольного клиента еще пуще. Он бил меня, называл шалавой, шлюхой, дрянью, грязным, а я и не отвечал. Какой смысл, это ведь правда все. Плевался, тянул за волосы… В какой-то момент меня поставили на колени, завязали руки за спиной, мужчина рассмеялся и произнес:       — Ну, давай, раз Соска, то оправдай имя свое, давай, поработай своим ротиком красивым.       — Нет! Вы… вы даже не платите мне за это, отпус…       Я не смог договорить. Оправдал свою кличку сполна, раз десять точно… Фотограф оказался психом каким-то, заставил заглотить так, что меня чуть не стошнило. Больше ничего не помнил, перестал соображать в какой-то момент. Очнулся от того, как меня бьют по щекам и дергают за пирсинг. Передо мной возникло лицо насильника: мутное, нечеткое, с красными глазами и ухмылкой. Он стал прикуривать, а я приподнялся на локтях и, прикусив щеку, уставился на комод напротив «постели». На нем стояла видеокамера, которая все это время была включена… Я замер. Все, чем я только что занимался, было снято. Я стал судорожно одеваться и пытаться вытереть с себя чужую сперму как можно быстрее, чтобы не записалось еще что-то… сомнительное. Мужчина, затянувшись сигаретой, усмехнулся и сказал:       — Не соврал твой клиент, ты и правда хорош так… Соска, никакая баба не сравнится. Хочешь фотки свои на память забрать, я копию сделаю? Такой сексапильный там.       — Отдайте кассету, пожалуйста… Зачем вы записали это?       — А что, ты против был разве? По-моему, не особо, раз согласился в принципе сняться. Ты же блядь просто, вон, приперся сюда в шмотках обтягивающих и не постыдился даже, как кукла накрашенный, — фотограф вынул кассету. — Не думаешь, что и фотки, и вот это пойдут куда-то?       — Уверен. Со мной давно продают, я знаю.       — И не стыдно? В твоем возрасте репутацию давалки заработать — это прямо… Удивительно. Не строй скромного из себя, хотел ведь? Раз знаешь, что продавать будут, то почему согласился? Тебе в кайф, знаю.       — Как хотите, — я не желал ругаться с ним, лишь быстро засобирался. — Но это ведь… это не совсем честно.       — Ой, тебе бы что-то про честь говорить, верю прям. Делаешь из себя благородного, а сам в чем? — он потушил окурок о меня и стал опять лапать. — Вот так и тянет помацать тебя еще раз, давай, иди сюда…       Кассету мне так и не отдали, да и отпустили лишь спустя два часа. Я выходил, точнее выползал из квартиры, схватившись за живот; меня мутило, в нос въелся и не уходил отвратительный запах, даже одна за одной сигареты не спасли. Он опять снимал меня, я теперь знал, но как возражать-то? В милицию идти может еще? Да там точно не сделают ничего, у меня давно сложные отношения со стражами правопорядка, прошлые заявления не принимали, это — тем более. И куда это теперь может пойти?! Ладно, если он себе оставит, но он же скорее возьмет и продавать будет… Вместе с фотками, а я буду жить с пониманием, что где-то продают вот это! А если вот соседи увидят… или Марина, да даже Волков…. Надо было фотографу этому все же чем-то пригрозить, а мне нечем. Так окончательно себя опозорю ведь, хотя куда уж больше, казалось бы? Искренне я надеялся лишь на одно: чтобы эту кассету не купил кто-то из одноклассников, ну и чтобы они сегодня не увидели меня, а то в таком виде в школу заявляться и так рискованно. Но, а что поделать, надо же Маринку домой отвести после уроков… и постараться Юру увидеть.