Дело о необъяснимых убийствах

В тот день шел дождь. Фонтейновцев это не особо удивляло — уже как неделю на страну обрушивался ливень, сильнейший за последнее время. Взрослые уже отчаялись увидеть солнце. Лишь дети, выбегая из-под зонтиков, кричали «Гидро дракон, Гидро дракон, не плачь!» в слепой надежде, что Гидро дракон услышит их и, рано или поздно — желательно как можно скорее, — перестанет проливать свои слезы над Фонтейном. Родители сразу отдергивали их, возвращая мокрых под зонт и говоря, что никакого «Гидро дракона» не существует, все это выдумки и сказки, но малыши не верили им и продолжали жалеть дракона. Все это Невиллет видел из окна дворца Мермория. Встречи, назначенные на вечер, и стопка документов, постепенно подходившая к концу, не давали ему возможности выйти на улицу и промокнуть под желанным дождем. Долгие суды и продолжительные разбирательства всегда выматывали похлеще физических нагрузок. Особенно если подсудимый отрекался от совершенного преступления до последнего. Люди, попавшие под суд, могут быть только двух типов. Одни искренне каятся в содеянном, надеясь на пощаду со стороны судьи и менее жесткое наказание. Иные, понимая, что приговор выносит человек — не машина — пытаются самым нечестным образом доказать свою невиновность. Но, в основном, и те, и другие все равно оказываются в тюрьме. Эта неделя выдалась особо сложной. Затяжные процессы были каждый день, а обвиняемые не могли смириться со своей судьбой, пытаясь повлиять на Невиллета. Фокалорс умерла, контролировавать Оратрис больше некому, а значит вся ответственность за принятое решение ложится только на его плечи. Хуже всего то, что фонтейновцы не привыкли воспринимать суды как что-то серьзное, а зал суда — как место, которого стоит бояться. Для них это просто театр с актерами в ролях грозного судьи и жертвы обстоятельств. Даже представления Лини, известного иллюзианиста, не вызывали столько эмоций, как сегодняшний суд. Подсудимой была женщина средних лет, Ларин, обвиненная в жестоком обращении со своим семилетним сыном. Невиллет уже давно знает эту семью: о ней не возможно было не узнать, будучи Верховным судьей. Муж Ларин погиб, когда единственному в семье ребенку было около двух лет. После смерти мужчины, Ларин начала увлекаться алкоголем и выражать все накопишееся эмоции на сыне. За любую ошибку, пусть даже и незначительную, мальчик подвергался физическому насилию. Соседи не раз жаловались жандармам по поводу этой семейки, слухи доходили и до судьи. Невиллет не видел причин лишать Ларин свободы и давал приказ выписать штраф, увеличивающийся с каждым новым обращением — в основном мальчику наносились легкие травмы: несильные удары по рукам и ногам, после превращающиеся в синяки, которые проходили быстро. К тому же женщина каждый раз обещала, что исправится, и Невиллет верил, что это случится. Невиллет надеялся, что Ларин одумается и изменит свое отношение к сыну, как только размер штрафа достигнет трех ее месячных зарплат, а лучше — еще раньше. Но к этому времени женщина перешла все границы, избив мальчика до полусмерти. Об этом мимо проходившим жандармам сообщили соседи, услышавшие истошные вопли ребенка. Нет, мальчик часто кричал из-за побоев, к чему соседи успели привыкнуть — их жалобы не действовали на женщину, находившуюся в состоянии алкогольного опьянения. Жандармы уже давно советовали отобрать родительские права у Ларин, но Невиллет все ждал какого-то чуда. И дождался. Теперь мальчишка находится в больнице до тех пор, пока его не заберут ближайшие родственники — дедушка с бабушкой по отцовствской линии. Его лечение оплачивается судьей в знак компенсации за свои ошибки. Суд над Ларин состоялся на следующий же день после происшествия. Зрители ахнули, увидев подсудимую. Лицо женщины было уставшим — она не спала всю ночь и большую ее часть плакала. Ее кожа была белее снега, и, казалось, Ларин вот-вот упадет в обморок. Она спокойно выслушала обвинения в свою сторону, не пытаясь как-то оправдаться. — Госпожа Ларин, вы лишаетесь родительских прав и приговариваетесь к пяти годам заключения. Сдержанность покинула Ларин. Она упала на колени и стала слезно умолять не забирать сына. Но судья был непреклонен. Публика удивлялась, как Невиллету удается не подчиняться рыданиям женщины и сохранять каменное лицо, однако никто не знал, что творилось внутри судьи. Невиллет был готов сдаться. Он понимал, что Ларин действительно любила своего сына, пусть и своеобразно. Но закон есть закон. Его нельзя нарушать. Иначе жди наказания. Эта женщина для него — всего лишь преступник, чью судьбу он разрушит своим приговором. Но закон есть закон, а значит отступать нельзя. — Объявляю заседание закрытым. Эти чувства, мысли и сомнения еще не успели рассеяться в памяти. Кадры с заседания проносились перед глазами Невиллета один за другим, пока он, сжав руку в кулак и стиснув лезвие во второй, наносил новый порез. На его руки было страшно смотреть неподготовленному человеку: изрезанные до локтя запястья сочились кровью. Забавно. Это никак не помогает облегчить боль на длительное время. Но вчера после суда он занимался тем же. И позавчера тоже… На коже больше не осталось живого места, лезвие проходило по уже покрывшимся корочкой ранам, иногда задевая пока целые участки кожи. Прикрыв глаза, Невиллет провел лезвием по запястью. Странно, но ему было легче, когда он чувствовал физическую боль, заглушавшую ненадолго душевную. Рука слегка дрогнула от резкого раската грома, лезвие съехало с уже намеченной линии, и рана получилась кривее и глубже других. Судья лишь безразлично поглядел на сделанный шрам. Ничего, заживет, как и все остальные. Скатившаяся по щеке слеза упала на лист бумаги, лежавший на столе, размыв чернила. «Какой-то важный документ по делу Ларин? Плевать. Он все равно не пригодится.» — подумал Невиллет, взглянув на столешницу: бумага и так была в крови, вытекшей из свежих ран. Всегда аккуратно разложенные документы валялись в беспорядке по всему столу, их края загнулись. Но Невиллета это не волновало. Его сейчас ничего не волновало, кроме порезов и боли. Невиллет и не думал останавливать кровь, бежавшую из новых ран, и уже тем более обрабатывать их и перебинтовывать. Для этого надо сходить за аптечкой, а выходить лишний раз из кабинета не хотелось. К тому же, мелюзины и сотрудники палаты Жестьон обязательно спросят, что случилось. Внутренний голос утверждал, что не стоит разглашать подобную тайну — о чем подумают люди, когда узнают, что Верховный судья калечит себя после практически каждого процесса, пытаясь заглушить душевную боль? Невиллет не знал. И не хотел знать. Судья выдохнул, едва не потушив свечу, ставшую единственным ярким источником света в темном кабинете. Вечернее солнце рассеивалось, проходя сквозь черные тучи на небе и стену ливня, обрушивающуюся на землю, погружая кабинет в полумрак. Однако, даже если бы свеча потухла, он бы не стал зажигать ее снова — слабого солнечного света хватало. Окровавленное лезвие с металлическим звоном выпало из рук. Судья закусил губу, пытаясь сдержать слезы и молясь, чтобы его не услышали, прикрыл лицо руками, положив локти на стол. Если сюда заглянет Седэна, стоявшая у дверей, и увидит его в таком состоянии, ничего хорошего не случится — новость разлетится по всему Фонтейну. Невиллет не боялся стереть косметику с лица — ее и так не было. Первые же слезы размыли ее, и судья решил смыть косметику полностью, открыв всему миру возможность рассмотреть его синяки под глазами, сильно выделявщиеся на фоне бледного лица — любой особо тяжелой суд отдавался в нем бессоными ночами и мыслями: а правильно ли он поступил, сломав очередную человеческую жизнь? Он совершенно забыл о встрече с герцогом крепости Миропид, Ризли, назначенной на вечер. Очередная соленая слеза упала на истерзанные руки, и недавно сделанная рана защипала, отвлекая от собственных мыслей и воспоминаний. Невиллет взял лезвие и хотел нарисовать новый шрам, почувствовать уже привычную боль, как в дверь застучали. Послышался голос Седэны: — Мсье Невиллет просил никого не впускать. — М, вот как? Что заставило его передумать? — на этот раз за дверью раздался голос герцога. «Ризли? Черт…» — Невиллет все вспомнил. Отложив лезвие, стерев со щек слезы и спустив закатанные рукава, он встал из-за стола и направился к двери. Прочистил горло и, открыв ее, сказал: — Седэна, все хорошо. Пусть герцог проходит. Извини, что не предупредил тебя. Мелюзина отошла, виновато поглядев на Ризли и пропустив его. — Прошу прощения за причиненные неудобства и состояние моего кабинета. Признаюсь честно, я совсем забыл о вашем желании встретиться со мной и, соответственно, о назначенной встрече. — Начал тираду извинений Невиллет, проходя по кабинету к окну. Ризли тяжело вздохнул и, к удивлению судьи, скинув куртку на один из диванчиков, стоящих друг напротив, не стал садиться, а встал с другой стороны окна, облокотившись на стену плечом. — Невиллет, сколько раз я просил тебя разговаривать со мной без формальностей? Невиллет опустил глаза: — Прости. Судья чувствовал, как к коже рук, спрятанных за спиной, все сильнее прилипает испачканная кровью ткань белой рубашки, но старался не показывать это на лице. Он следил за Ризли, однако не мог понять, куда был направлен его взгляд. Герцог же с любопытством разглядывал его стол, дополнительно освещенный свечой, пока не увидел лезвие. Ризли отстранился от стены и приблизился к столу. — Так, о чем ты хотел поговорить? — спросил Невиллет, желая отвлечь герцога от своего стола. Он ощущал, как его сердце забилось чаще, а ладони стали влажными и задрожали. Ризли проигнорировал вопрос и, взяв лезвие в руки, задал свой: — И чем ты тут занимался, пока меня не было? Невиллет нервно сглотнул, через силу посмотрев в глаза герцога. В голове прокручивались тысячи вариантов ответа, но все они были слишком неправдоподобны. Только через несколько секунд он нашел наиболее подходящую отговорку: — П-просто мне недавно пришло несколько писем, и я их открывал. Думаю, тебе это не пригодится… Он и сам понял, насколько жалко прозвучал его голос, но зачем-то протянул руку, пытаясь вырвать лезвие из рук Ризли. «Следовало спрятать его прежде чем идти открывать. К сожалению, понял я это только сейчас, когда уже ничего не исправить.» Ризли перехватил его запястье. Невиллет невольно скривился от боли и отвернул голову в сторону. — На нем кровь, Невиллет. — Лишь один аргумент поставил крест на всех попытках судьи оправдаться. Теперь Невиллет ясно ощущал, что чувствуют люди, выстроившие в свою защиту длинную историю, которая тут же становилась ничем, стоило ему произнести хотя бы одно слово. — Позволишь взглянуть на твои руки? — из вежливости спросил герцог, хотя даже в случае отказа сделал бы по-своему. Судья промолчал. Рукава рубашки по локоть были в пятнах крови, и он решил, что бессмысленно что-то отвечать — и так все было ясно. Конечно, он мог оттолкнуть Ризли, сказать «Это не твое дело» и уйти в закат, но он, сам не понимая почему, не стал выдергивать руку из чужой хватки. — Я приму тишину за согласие, если ты не против. Невиллет никак не отреагировал, и Ризли приподнял рукав его рубашки. Несколько секунд он рассматривал уже зажившие, но снова вскрытые и абсолютно новые раны, покрытые размазанной по коже кровью. Порезы шли по всему запястью: большая их часть была поперек запястья, но были некоторые вдоль вен. Пересечения одних образовывали многочисленные решетки, другие — кресты. Казалось, рисуя их, Невиллет был художником, пытающимся как можно изящнее изуродовать свою кожу. Наконец, герцог отпустил руку судьи и направился в сторону двери, ведущей из кабинета, бросив на ходу: — Не вздумай никуда уходить. Невиллет устало сел на ближайший диван и закрыл лицо руками. «Седэна, где у вас тут аптечка?» — послышался голос Ризли. «Что-то случилось с мсье Невиллетом?» — тут же встрепенулась мелюзина. «С ним-то все в порядке. Он нашел парочку ран у меня и отправил за аптечкой.» — соврал Ризли. " Ризли действительно за меня переживает.» — понял судья, слушая диалог за дверью. Через пару минут вернулся Ризли с аптечкой в руках. Он сел рядом с Невиллетом и потянул его к себе, взяв того за предплечье. От неожиданного прикосновения Невиллет дернулся, но поддался движению. Как только они оказались лицом к лицу, Ризли взял руки Невиллета в свои и стал накладывать тугую повязку поверх рукавов рубашки. Судья недоуменно уставился на него, и герцог сказал: — Я хочу убедиться, что кровь остановилась, прежде чем ты промоешь раны. Невиллет кивнул и отвернулся от Ризли. Ему было стыдно перед ним — слишком глупо раскрылся его секрет. Да и встреча эта была назначена исключительно для обсуждения вопросов по работе. Он не просил Ризли дезинфицировать раны, которые сам же и сделал. — Ризли, не нужно, правда… — попытался отговорить Ризли от этой идеи судья, когда тот закончил. На что герцог покачал головой и тихо, но твердо сказал: — Сейчас тебе именно это и нужно. Спорить Невиллет не стал — все равно Ризли не отступит от того, что задумал. Пара минут прошла в тишине, каждый был погружен в свои мысли. Невиллет отошел к окну и с тоской поглядел на идущий за ним дождь. — Хочешь на улицу? — спросил Ризли, походя к нему. — Угу. — В таком случае тебе следует погулять, после того, как я уйду — ты же любишь стоять под дождем. Или мы можем выйти на улицу вместе — мне тоже прогулка не помешает. — Сказал Ризли, положив руку на плечо судьи. — Ризли, я не могу. У меня еще много дел на рассмотрение… — Невиллет, — герцог тяжело вздохнул, — нельзя все время заниматься работой. Тебе нужно больше отдыхать. Думаю, ты бы чувствовал себя гораздо лучше. Я уже молчу про синяки под твоими глазами. — Я правда стараюсь соблюдать режим, но… — судья заколебался: он не знал, стоит ли говорить о своей проблеме. И все же решил: — меня мучает бессонница после каждого сложного процесса. Я пробовал пить что-нибудь успокаивающее, чтобы лучше спать — разные чаи и травы, разбавленные водой — но они не помогали. Что касается отдыха… я пытаюсь выделять на него как можно больше времени. — По тебе не видно. Кстати, могу поделиться чаем, если нужно. Может он поможет справиться с бессонницей. — В этом нет необходимости. Но, думаю, можно попробовать. — Ладно, скорее всего кровь уже остановилась, так что теперь стоит смыть ее, — перевел тему герцог. — Пойдем присядем, — кивком головы он указал на диван. Судья кивнул. Сев на диван, он закатал рукав на одной руке и, закрыв глаза, другой провел над ней, применяя силу Гидро. Крови тут же не стало — она стекла на пол вместе с водой. После он продел то же с другой рукой. Это была его сила, из-за чего свежие раны не щипали от воды. Ризли в это время открывал аптечку и доставал все необходимое — бинты, йод, сухие салфетки и ватные диски. Он взял мокрые руки Невиллета и насухо вытер их салфетками. Затем, налив немного йода на диск, стал проходить им по порезам. Стоило вате коснуться раны, как Невиллет зашипел. — Извини, но без боли сейчас не обойтись, — констатировал Ризли, от неожиданности отдернув диск от чужой руки. — Ты в порядке? Ты очень бледный. — Все нормально, продолжай, — сквозь зубы прошептал Невиллет, закрыв глаза и сжав ладони в кулак. Он привык к разной боли — от порезов и душевной — но эта боль не была приятной. Грубые пальцы касались истерзанной кожи, йод — ран, и на глазах Невиллета выступили слезы. Судья молча терпел. Заслужил — как он думал. Лишь изредка — когда вата затрагивала глубокие порезы — Невиллет что-то мычал от сильной боли. Наконец, обработав все раны на обоих запястьях, Ризли наложил новую повязку и опустил рукава. — Не стоило, но спасибо. — сказал Невиллет, легко улыбнувшись уголками губ и стерев с глаза слезу. Боль не покидала его глаз, и Ризли заметил это, но промолчал. Судья снова подошел к окну. Он хотел сбежать — ему было слишком неловко. Ему не следовало принимать незаслуженную помощь. Однако Ризли так не думал — он последовал за ним и встал с другой стороны окна. Невиллет вздрогнул, когда герцог, стоявший позади, коснулся его плеча: — Как давно ты этим занимаешься? Невиллет развернулся и опустил голову — он не сможет поддерживать зрительный контакт, если герцог посмотрит в его глаза. А он обязательно это сделает, когда услышит от него хоть одно слово. Немного подумав над тем, стоит ли рассказывать правду, Невиллет сказал: — Я не знаю. Я не помню, когда начал. Может быть, несколько месяцев, может — лет. — Невиллет горько усмехнулся, прикрыв глаза. — Но почему-то я хорошо помню девушек, от которых узнал об этом. Ой. Невиллет осознал, что проговорился. Он невольно поднял глаза на Ризли и, увидев его улыбку, сказал: — Хорошо. Я расскажу, как узнал об этом. Я гулял по городу и случайно услышал разговор двух девушек, — признался Невиллет. — Они говорили, вроде бы, об одежде, и одна из них спросила подругу, почему она всегда носит что-то с длинными рукавами. Девушка приподняла рукав и показала руку с порезами. Я понял это по реакции ее подруги. — И что сказала девушка? — Я не помню, но она… она была в восторге. — Невиллет соврал. Ризли это понял. В один шаг преодолев все расстояние между ними, герцог крепко обнял Невиллета. — Мне не кажется, что она была в восторге. — Тихо сказал он. Ризли был прав. На самом деле девушка начала расспрашивать подругу, почему она это сделала, а главное — зачем. Невиллет хорошо расслышал, что она сказала и надолго запомнил это: «Порезы помогают мне справляться с душевной болью. И не нужно меня за это винить. Это мое тело, делаю с ним, что хочу — могу биться о стены или себя резать.» Именно поэтому он решил попробовать причинить себе боль, чтобы приглушить душевную. — Порезы как-то помогали тебе? — словно прочитав мысли, спросил Ризли. — Н-нет. — Голос дрожал от эмоций, переполнявших судью — никто еще не прижимал его к себе с искренним желанием помочь. — Вернее, поначалу только порезы и спасали меня, но скоро они стали привычкой, от которой я не могу избавиться. — Этого я и боялся услышать. Однажды ты можешь не рассчитать глубину пореза или занести инфекцию и умереть. Никто не застрахован от этого, ты — в том числе, — герцог вздохнул. — Невиллет, ты же всегда мог просто рассказать все своим друзьям и не заниматься самоповреждением. «У меня нет друзей, Ризли,» — хотел сказать Невиллет, но не смог. Слова встали поперек горла, образуя неприятный ком, который не получалось сглотнуть. Он положил голову на плечо герцога, спрятав лицо. — Или поплакать. «Я и так слишком часто плачу.» — Или просто выйти куда-нибудь в лес или на озеро и покричать. Ни лес, ни озеро, ни друзья тебя не осудят за выражение своих эмоций. — Ризли, я… — Невиллет судорожно вдохнул. Герцог чувствовал, что судья вот-вот заплачет, и прошептал ему на ухо: — Сдайся. Прекрати вести неравный бой со своими чувствами. Ты не сможешь их победить, каким бы сильным ты не был, Неви. От ласкового обращения по телу Невиллета пробежали мурашки. Он не заметил, как по его щеке потекла слеза, а сам он начал всхлипывать. Вцепившись в рубашку Ризли, судья пытался сдержать рыдания, но слезы текли сами собой. И, в конце концов, они одержали верх. Невиллет разрыдался. Ризли нежно гладил его по спине и голове, прижимая его ближе к себе. «Не сдерживай слезы. Тебе самому станет легче,» — шептал он, и Невиллет слушался. До тех пор, пока ему действительно не стало легче. В памяти судьи возник образ маленького Ризли в тот день, когда он был приговорен к заключению в крепости Меропид. Мальчик безоговорочно принял все слова Невиллета, в его глазах не было ни капли отчаяния — он ясно осознавал, что натворил. Но судье стало его по-человечески жаль, хотя до этого он не чувствовал ничего подобного к таким же провинившимся, как этот ребенок. Он был уверен, что мальчик ничего ему не сделает, потому попросил охранявших виновного жандармов отойти и увел Ризли в отдаленую комнату театра. Ризли сохранял безэмоциональное лицо, но Невиллету казалось, что он скоро заплачет. И он был прав. Невиллет крепко обнял мальчика, не ожидавшего такой нежности от судьи, и начал гладить его по голове. Ризли не стал сопротивляться, а поддался ласкам. «Не сдерживай слезы. Тебе станет легче,» — прошептал Невиллет, и Ризли заплакал. «Я желаю тебе лучшей жизни,» — сказал судья прежде чем отпустить мальчика. Сейчас, спустя десять лет, Невиллет не мог поверить, что занял место того беззащитного ребенка из воспоминаний, пока находился в нежных объятиях уже взрослого Ризли. — Мне жаль, что все так обернулось. Я… я не думал, что заплачу, — сказал Невиллет, успокоившись. — Просто столько всего накопилось… — Не извиняйся. Тебе это было необходимо. — Прервал его Ризли, все еще мягко поглаживая судью. Действительно, на него навалилось очень много за короткий срок: смерть Фокалорс, целая неделя сложных судов, бессонные ночи и невозможность справиться со своими чувствами. — Ты можешь рассказать мне все, что мучало тебя столько времени. И Невиллет послушался, высказав все. В теплых обьятиях Ризли слова произносились сами, и иногда ему казалось, что он наговорил лишнего, но герцог не остановливал его. Время потеряло значение для них обоих: для Невиллета внимание Ризли стало шансом выплеснуть все эмоции, долго сидевшие внутри, а главное — признаться самому себе, что плакать и чувствовать нормально даже для него; Ризли же смог проникнуть гораздо глубже во внутренний мир Верховного судьи Фонтейна и хоть как-то ему помочь. — Ризли, почему ты решил помочь мне? — Невиллет набрался смелости и задал вопрос, терзавший его все время, что герцог находился здесь. — Знаешь, человек, у которого все хорошо, не будет себя резать. Такие, как ты, не смогут справиться сами и самостоятельно стать счастливыми, им нужна чужая поддержка. А помощь не приходит каждый день. Так что, считай это возможностью начать новую жизнь, без порезов и боли. — Хочешь сказать, что я все это время был заперт в тюрьме своих чувств? — Невиллет легко улыбнулся, вспоминая карту для выхода из крепости Меропид. — Можно и так сказать. Ризли понял, что имел ввиду Невиллет и, расцепив кольцо рук, подошел к столу. Он взял первый попавшийся ненужый лист бумаги и перо и, согнув лист пополам, оформил его чистую сторону в виде карты для выхода. Невиллет остался стоять на месте, внимательно наблюдая за действиями герцога. Наконец, Ризли вручил судье лист бумаги и вновь обнял его, прошептав: — С началом новой жизни. Выставив вперед руки, Невиллет рассматривал через плечо герцога «карту». «Начало новой жизни» — было написано на ней. В правом нижнем углу была нарисованная от руки голова волка — печать Ризли и символ крепости. Посередине герцог вывел: «Очень надеюсь, что ты действительно перестанешь заниматься самоповреждением и почувствуешь себя хотя бы чуточку счастливей.» — Спасибо. — Сказал Невиллет, смущенно улыбаясь. В кабинете стало светлее, и Ризли разглядел легкий румянец на щеках судьи. «Мило» — подумал он. Дождь за окном прекратился. Несмотря на довольно позднее время, дети повыбегали на улицу из своих домов — взрослые не сумели их удержать. «Гидро дракон услышал нас!» — прокричал в небо маленький мальчик. «Ему подарили заслуженную любовь,» — облегченно добавила его младшая сестра, обняв брата. Радостные детские возгласы разносились по всему городу, и уже скоро даже взрослые смеялись и обнимали друг друга, радусь за Гидро дракона, обретшего счастье. Невиллет не слышал счастливый смех детей, не видел искренние улыбки взрослых, но знал, что жители Фонтейна рады концу недельного ливня. — Гидро дракон перестал плакать. — Сказал Ризли, глядя в окно, и Невиллет улыбнулся уже без стеснения: — Твое предложение о прогулке еще в силе?