О мышах и людях

      Бишоп не двигался с места, глядя на неподвижно лежащую девушку, и его ребра судорожно сжимались, будто намереваясь порвать внутренности.       Как такое могло произойти? Как она может выглядеть как Риана?       И почему? Почему? Когда он наконец обрел хоть какую-то опору.       Он опустился на колени и быстро определил пульс — ритм выравнивался. Девушка была жива, и со временем придет в себя.       Он колебался, борясь с порывом, и все-таки с осторожностью коснулся светлых волос — один из смятых локонов расправился от того, что по нему провели рукой.       Сглотнув, Бишоп вновь помедлил и переместился ниже — дотронулся до щеки, кончиками пальцев прошелся по линии приоткрытого рта. Дрожь глубоко бороздила его позвоночник, и он чувствовал, как ему катастрофически не хватает воздуха.       Тогда он просунул руку под обмякшие плечи и аккуратно приподнял девушку так, чтобы верхняя часть ее тела прислонилась к его груди. Под собственной тяжестью ее безвольная голова легла в сгиб его локтя. Так близко.       Бишоп закрыл глаза и прижался лбом к ее виску, медленно вдыхая идущий от волос аромат.       Она даже пахла как Риана — сладко и соблазнительно.       Сам того не замечая, он подобрал ее ближе и коснулся губами нежного местечка за ухом.       Его тут же начало трясти.       Риана…       Нет, не Риана! Это его цель. Его обязательство, с которым предстояло покончить на утесе.       Он вобрал еще раз ее запах и с трудом заставил себя открыть глаза, нехотя отстраняясь. Итак, ему надлежит отнести эту девушку к ближайшим скалам и сбросить вниз. Задание будет успешно выполнено. Можно посетить город и забрать оставшиеся деньги.       И главное, забыть, что все это когда-либо происходило.       Он снова вернулся к ней взглядом и выругался, увидев темные пятна, проступившие под подбородком.       Проклятье!       Убедись, чтобы на ее коже не было следов, указывающих на насильственные действия.       Черт, черт, черт!       Эти синяки на шее буквально кричали о насилии. Если девчонка умрет в таком виде, никто не поверит ни в какой несчастный случай.       Похоже, он по-крупному облажался.       Взрыв смеха, донесшийся из лагеря сквозь заросли, напомнил Бишопу, что он должен действовать быстро, пока никто из детишек не собрался на поиски припоздавшей подружки.       Он снова выругался себе под нос и перехватил поудобнее бессознательное тело.       Ситуацию еще можно спасти. Просто это займет немного больше времени. Хижина пригодна для сна. Он дождется, когда синяки заживут, и столкнет девчонку со скалы через пару-другую дней.       На самом деле ничего особенного, о чем бы стоило беспокоиться…       Бишоп ловко пробирался по густому подлеску с ношей на руках и старался не оставить случайных следов. Вообще-то он сомневался, что городские пижоны сумеют заметить его присутствие, даже выцарапай он на дереве собственное имя, однако с этим заказом и так не все ладилось, чтобы рисковать без оснований.       Запутанными тропами он направлялся к хижине, стараясь не смотреть на девушку, которую нес. Ему не стоит видеть ее лицо. Как ни крути она все равно была мертва. То, что сейчас ей требовался воздух, являлось незначительной деталью.       Дорога до хижины спешащему Бишопу показалась чрезвычайно длинной.       Когда Бишоп наконец перешагнул порог дома, то первым делом уложил пленницу прямиком на пол. Цвет возвращался к ее щекам. С минуты на минуту она могла очнуться.       Поразмыслив мгновение, он бросил несколько позаимствованных одеял на доски в том месте, где цепи были вбиты в стену.       Как же удобно все совпало. Стоило оставить на подоконнике благодарственное письмо владельцу этой конуры.       Он переложил девушку на одеяла и внимательно осмотрел лежащие цепи. Звенья заканчивались браслетами, очищенными от ржавчины с внутренней стороны. Длина и прочность цепей давали узникам немного свободы — в пределах разумного, чтобы можно было размяться, но не сбежать через дверь или дымоход печи. Правда, железо было низкого сорта и наверняка ранило кожу грубыми краями.       Бишоп не мог позволить заменить одни обличающие улики другими.       Вздохнув, он вытащил из грязной дорожной сумки запасную рубашку — самую старую и плотную из всех — и принялся рвать рукава на полоски. Этими кусками он наскоро обмотал железные браслеты в два слоя. Когда вид его удовлетворил, в ход пошло остальное.       Так лучше. Теперь не будет натирать. Когда ему заплатят, он купит дюжину новых рубах.       Бишоп еще раз осмотрел браслеты и убедился, что толстой ткани хватило на то, чтобы смягчить жесткие ободы. Затем он принялся стаскивать с жертвы сапоги. Это были красивые сапожки из мягкой голубой замши, зашнурованные синими лентами, доходившими до середины икр, на небольшом каблуке. Симпатичные и невероятно бессмысленные вещицы для похода в лес. Как и ее столь же милое платьице. Глупая, избалованная городская девка.       Бишоп бросил сапоги и уставился на мягкую, молочной белизны кожу ног, прикрытых оборками длинной юбки. Он нерешительно протянул руку, и его ладонь вновь задрожала, скользнув вверх по тонкой лодыжке. Он слышал, как оглушительно стучит в ушах его собственная кровь, и вел рукой все выше, приближаясь к чуть согнутому колену.       Нет!       Он яростно отдернул руку и прижал к глазам костяшки пальцев.       Необходимо выровнять дыхание. Необходимо вернуть контроль над ситуацией.       Это не Риана! Не Риана! Она — никто! Просто девчонка, которая скоро умрет!       Бишоп не знал, сколько времени так простоял, борясь с эмоциями. Тихий стон вывел его из ступора и вынудил вздрогнуть. Выругавшись на то, что позволил себе утратить бдительность, он натянул цепь и застегнул браслет вокруг правой лодыжки девушки, а затем почти с силой рванул подол ее платья так, чтобы на виду остались лишь голые ступни.       Одного поводка будет достаточно. Бишоп сунул ключ в карман и присел. Должен ли он теперь заткнуть ей рот кляпом? Его пристальный взгляд оценил бурые пятна на шее.       Не обязательно. Она едва ли будет в состоянии кричать. Если ей повезет — сумеет выдавить хриплую молитву.       Так он размышлял, а сам не мог оторвать взгляд от ее лица — глаза все еще были закрыты, но веки слегка подрагивали. Застонав, она приоткрыла рот, перетягивая его взгляд на губы.       На мгновение Бишоп замер, будто пойманный врасплох и раскрывшийся для удара. Он вскочил на ноги и в два счета вылетел из хижины на улицу.       Рукоять крутилась с такой яростью, что наполненное доверху ведро, раскачиваясь, гулко ударилось о деревянный колодезный ворот. Бишоп рывком поставил его на землю и плеснул горсть воды на горячий лоб. Этого ему показалось мало. Он поднял ведро и опрокинул целиком себе на голову. Резкое ощущение холода прояснило разум. Звуки стали громче, а картинка четкой. Бишоп встряхнулся как собака и встрепал на затылке волосы. Насквозь промокшая одежда прилипла к телу, но по крайней мере мозг снова работал нормально.       Он обязан был остановить это безумное наваждение. Жаль, что девушка в хижине напомнила ему о давних потерях, однако с этим уже ничего нельзя было поделать. План оставался до смешного простым: не терять головы, быть сосредоточенным и не отвлекаться. То, что он натренировал в себе до привычки.       Скажи себе, что это не «она», и избавься от множества досадных проблем.       И, может, не стоило пялиться на нее дольше, чем необходимо.       В сносном расположении духа Бишоп шагнул с крыльца на порог. Первое, что он увидел — его обнадежило: девчонка приняла сидячее положение и защищала горло руками. Пусть не ко времени, но урок ею выучен. С испугом она смотрела на то, как он входит в дом, и не предпринимала попыток встать. Хорошо.       Ему хватило мимолетного взгляда, чтобы проверить цепь, и, повернувшись спиной, он принялся доставать из рюкзака пару тонких, но теплых шерстяных одеял, не раз выручавших в холодных ночевках посреди сырого, промозглого леса.       По-прежнему не говоря ни слова, он взялся сооружать себе лежанку у противоположной стены. Подточенные плесенью доски не годились даже для растопки в печи, но Бишопу доводилось спать в местах существенно хуже, чем это. И хранить молчание намного дольше.       Смысла попусту болтать не было. Получится, дак за эти дни он вообще не произнесет ни звука — еще одна полезная привычка, когда месяцами бродишь по чаще в компании волка.       Он слышал, как девчонка вся изошлась в кашле, а потом протяжно простонала, прерываясь на то, чтобы отрывисто вдохнуть. Слышал, и ему не было до нее никакого дела.       Она что-то прохрипела, пытаясь заговорить, а затем осторожно прочистила горло. — Кто… — ее голос был едва различим, — кто ты?       Бишоп проигнорировал вопрос. — Чего ты хочешь? — Наверняка ей было больно разговаривать, учитывая то, как она спотыкалась на каждом слоге. — Золота? У меня нет золота…       Бишоп вынул из рюкзака ломоть хлеба и пригоршню сушеных фруктов, бережно завернутых в выбеленную ткань. Сев на постель, он отщипнул черствый кусочек и положил себе в рот. — По… поговори со мной, — прохрипела девушка, и от гнева ее голос прозвучал чище. — Что тебе нужно?       Бишоп не стал утруждать себя ответной реакцией и коротко посоветовал: — Заткнись.       С особой тщательностью он пережевывал пищу и издалека изучал черную от сажи печь. — Почему?.. — Она выдержала паузу только затем, чтобы снова обратиться к нему этим своим надменным тоном. — Ты ведь сознаешь, в каком опасном положении сейчас находишься?       Это заставило Бишопа наконец поднять на нее тяжелый взгляд. Тем не менее его губы насмешливо искривились: — Вот как?       Она сидела прямо, прислонившись спиной к стене. На ее щеках гулял румянец, а глаза сердито сверкали. — Моя семья скоро начнет меня искать и не остановится, пока не найдет… Мой отец — очень влиятельный человек. И он, и его верные люди сделают… все, чтобы ты пожалел о том, что посмел поднять на меня руку! И кто знает — после того, как тебя поймают, мой брат, вероятно, захочет лично бросить тебе вызов. Он очень хороший фехтовальщик!       Бишоп запрокинул голову и рассмеялся. — Отлично, — весело произнес он. — Если твой брат действительно бросит мне вызов, я позабочусь о том, чтобы не испортить ему прическу. Обещаю. — Надеюсь, он проткнет тебя мечом! — воскликнула девушка.        Бишоп встал со своего места и начал неторопливое, угрожающее движение. Он мог видеть, как вызов гаснет во взгляде пленницы с каждым его шагом. Мог наблюдать за ее тщетной попыткой слиться с порченными, но еще добротными бревнами, законопаченными льном.       Что-то внутри него наслаждалось проявлением страха на ее лице. Ему нравилось, что она старалась отползти от него как можно дальше и терпела поражение. Что длинные серебристые волосы были растрепаны, а темно-фиолетовые глаза из-за теней казались огромными и прикованными к нему.       Полностью в его власти.       В сознании Бишопа эта девушка внезапно превратилась в женщину, сидящую перед ним и смотрящую снизу-вверх.       Он тряхнул головой, избавляясь от воспоминания, и опустился на колено, чтобы наклониться вперед и упереться в стену кулаком, намеренно вторгаясь в чужое пространство.       Его жертва вжалась в плечи, но куда ей было бежать с цепью на ноге.       Сейчас, вблизи, Бишоп отчетливо видел, как дрожь стирает остатки ее отчаянной храбрости.       Боги, как он любил это. — Да, мышонок, — промурлыкал он ей на ухо. — Бойся. Бойся изо всех сил, ведь твоей всемогущей семьи здесь нет. Но есть я. И мы в самом-самом глухом лесу. Никто тебя не найдет. Вовремя.       Она вывернулась в поясе, чтобы выгадать крохи разделяющей их дистанции, и на этот раз спросила тихо: — Так чего ты хочешь? Выкуп? Мой отец богат и… Он заплатит, сколько попросишь. Любую сумму.       Бишоп улыбнулся: — О, мне заплатят, мышонок, не сомневайся. Отблагодарят королевской щедростью за то, чтобы тебя не стало. — Чт… что? — ее голос затрясся так же сильно, как и ее тело. — Похоже, кому-то ты все-таки пришлась не нраву, — улыбка Бишопа отвердела и приобрела звериную жестокость. — Поэтому с тобой произойдет трагический случай, как только заживут синяки на шее. — Нет!.. Нет, пожалуйста…       Страшное известие пробило в ее обороне последнюю брешь, и глаза мигом наполнились слезами.       Она попыталась схватить его за руку. — Пожалуйста… Прошу… Нет…       Бишоп отмахнулся от ее никчемных попыток вымолить пощаду и грубо притянул к себе за волосы. — Закрой рот и посмотри на меня! — прошипел он зло.       Девушка подавилась всхлипыванием и часто заморгала. — Смотри внимательно! По-твоему, я выгляжу как человек, способный на жалость?       Слезы текли по ее щекам безостановочно, пока она в ужасе внимала его словам. — Правильно. Я не такой. Если ты думаешь, что у меня есть сердце, которое можно разжалобить, то ты ошибаешься. У меня нет сердца. А будешь действовать на нервы своим нытьем, то горько об этом пожалеешь. И когда придет время, станешь первой просить, чтобы я убил тебя просто и без фантазии. Это тебе понятно?       Она слабо кивнула, все еще беззвучно рыдая.       Бишоп неохотно убрал руку с ее волос. Было приятно видеть, как она тут же съеживается в комок. Эта власть… Он знал, что на самом деле эти чувства были не к ней, но представлять другое был так заманчиво… Так… соблазнительно.       Он мог поступить с ней, как пожелает. Мог сотворить все, чего хотел… так долго хотел. Стоило лишь вообразить, что это была она…       Нет. Он не поддастся. Не позволит всем тем чувствам, которые практически уничтожили его до руин, вновь возродиться и сделать его таким… уязвимым.       За одно только то, через что он сейчас опять проходил, маленький мышонок заслуживал смерти. Так и случится через пару-тройку дней. А до тех пор… надо держать себя под контролем.       Бишоп вернулся к спальному месту, подобрал недоеденный хлеб и перебросил через комнату. — Ешь.       Остальное он убрал в рюкзак. Затем лег поверх одеял и уставился в потолок. Постепенно мрачные мысли сменились не менее мрачной улыбкой.       Многое изменилось с утра. Но одно он сумел доказать себе снова: он определенно был подонком.       Хотя какого черта. Скоро он станет подонком при больших деньгах.       Он лениво повернулся и взглянул на безучастную пленницу. Хлеб лежал нетронутым там, куда он его кинул. — Ешь, — вновь сказал он.       Так как реакции не последовало, он произнес вроде бы спокойно, но вместе с тем давая понять, сколько выдержки у него это отнимает: — Мышонок, полагаю, я выражаюсь недвусмысленно. Делай так, как тебе говорят. Поверь, ты не захочешь, чтобы я опять вставал и накормил тебя насильно.       Она еще раз всхлипнула, но хлеб взяла и даже откусила от него маленький кусочек.       Бишоп прикрыл веки, но ее черты, казалось, были выжжены на его глазах. Разозлившись, он отвернулся лицом к стене. — Хорошо, — сказал он погромче. — Если я проснусь и найду хоть крошку хлеба, я уже не буду таким терпеливым.       Жаль, что стена не заглушала тихие рыдания, которые время от времени до него доносились.       Следующие дни обещали стать для него адом.