О мышах и людях

                   У хлеба во рту был горький привкус пепла. Лилиана заставила себя сперва прожевать кусочек, а затем проглотить, плотно сжимая губы. Жгучая боль раздирала ей горло, но этот ужасный человек приказал молчать, поэтому приходилось быть невидимкой, давиться хлебом и слезами, что стекали на шею и куда-то ниже…       Когда она пришла в сознание, то практически окаменела от страха, обнаружив себя прикованной к стене ветхой деревянной хижины, похожей на жилище какой-нибудь злобной ведьмы из детских сказок.       Она села, и удерживающая ее цепь стронулась с места и звякнула. Рука сама потянулась к воспаленному горлу, чтобы сдержать рвущийся крик. Ее глаза, отказываясь верить, блуждали по маленькой комнатке, ставшей западней.       Сначала Лилиана подумала, что эта хижина заброшена. Грязные от разводов окна были затянуты паутиной — также, как пол и скошенный потолок. Прохладный ветер свободно гулял сквозняком и заметал в приоткрытую дверь сухие листья, которые собрались у порога беспорядочной кучей мусора. Мебели не было вовсе, если не считать за мебель низкий, изъеденный личинками стол и покосившийся табурет в самом темном углу комнаты — рядом со странным сооружением, напоминающим камин с небрежно воткнутой в потолок трубой для отведения дыма. Сбоку этого доживающего дни сооружения на ржавой цепочке висел закопченный железный котел. Тусклого освещения хватало, чтобы увидеть, что он был погнут со всех возможных боков.       И только после этого, приступив к осмотру другой части помещения, Лилиана заметила рюкзак, маскирующие доспехи и оружие, прислоненное к дальней стене. Ее сердце замерло, когда она поняла, что эти вещи, должно быть, принадлежали тому мужчине, а эта хижина наверняка являлась его убежищем.       В одном из маленьких окошек показалась тень, затем дверь с громким скрипом распахнулась полностью, и в широком проеме появился он сам. Ворвавшийся следом солнечный свет очертил фигуру: мужчина был мокрым с головы до пояса, словно только что мылся в одежде. С кончиков пальцев на пол текли ручейки. Выглядел он… чудовищным.       На какой-то скоротечный миг, когда он стоял там в плетении солнца, со всклоченными волосами, окружившими его голову огненным нимбом, он больше походил на лесное существо, нежели на человека. Дикое, непредсказуемое, наводящее страх.       Лилиана была уверена, что не сумеет сделать и вдох, пока он глядел в ее сторону. Так и было. Лишь потом она немного преодолела испуг, когда его внимание переключилось на рюкзак, и он занялся обустройством ночлега.       Она не понимала, что именно вынудило ее раскрыть рот и попытаться заговорить с ним. Наверное, настоятельное желание узнать, что произошло, что вообще происходило и по какой причине. Превозмогая боль в горле, она обратилась к нему, а теперь жалела, что вообще начала разговор. Тогда она разозлилась, увидев как этот человек поначалу игнорирует ее, а после высмеивает семью и ее брата, который бы немедля прикончил такого ублюдка без сожалений. Гнев еще сильнее разжигал боль, но она не смогла сдержаться. В тот момент, когда проклятье сорвалось с языка, она поняла, что совершила ошибку.       Она видела, как он напрягся от ее страстной отповеди. Как промелькнула на лице опасная улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Как следом за этим он поднялся и медленно пересек комнату.       Безоружная, уставшая, она ничем не могла ему ответить — разве что сжаться в ожидании чего-то неминуемого и гораздо худшего, чем случалось до этого.       Его неспешная поступь не могла ее одурачить — Лилиана ясно помнила, насколько быстрым был этот хищник. Он подходил все ближе и ближе, пока не оказался настолько близко, что его присутствие обожгло ей кожу.       Одного лишь низкого, угрожающего рокота было достаточно, чтобы Лилиана впервые прочувствовала, какой глубины беда ее настигла. Она находилась неизвестно где, в безлюдной местности, привязанная к стене, во власти безумца, в глазах которого горел пугающий огонек, и сейчас он нарушал все мыслимые границы и шептал ей на ухо, и от его горячего дыхания Лилиане становилось только холоднее.       Никогда раньше она не ощущала себя настолько беспомощной и жалкой. Ей не хватало места, чтобы отползти от него, и он эффективно распорядился этим преимуществом, навалившись всем телом так, что ей, парализованной собственным страхом, оставалось только смотреть в его странные глаза, не имевшие, наверное, души.       Прожевав с трудом очередной кусочек, Лилиана бросила украдкой взгляд на его безмолвную фигуру. Он лежал в той же позе: повернувшись к ней спиной — беспощадный, озлобленный, и ее руки задрожали, когда она вспомнила силу, с которой он схватил ее за волосы, и почти ледяную ярость в обещании расплаты. Да, ему ничего не стоило сделать все, о чем он рассказывал.       Тем не менее она ему не верила.       Разумеется, он лгал. Зачем кому-то платить хоть монетку за то, чтобы она умерла? В этом не было никакого смысла. Этот человек просто выдумал всю историю от начала и до конца. Должно быть, его разум был каким-то образом поврежден болезнью или войной, раз по-настоящему считал, что кто-то хочет отблагодарить его «по-королевски» за ее смерть.       Лилиана вспомнила, с каким видом он смотрел на нее там, под деревьями, словно разглядел в ней какого-то призрака, и еще крепче утвердилась в своем мнении. Да, ни у кого не было причин желать ее смерти, однако одна эта обнадеживающая мысль не могла вырвать ее из хватки этого сумасшедшего человека.       Он сказал, что не убьет ее, пока вокруг шеи не заживут синяки. По крайней мере, у ее семьи появилось несколько дней на поиски. Она не соврала, заявив похитителю, что ее отец обладал влиятельным положением. Наверняка он уже получил печальную весть и поднял на ноги всю городскую стражу, личную охрану и профессиональных наемников. Рано или поздно кто-нибудь из них сумеет их отыскать, а до тех пор ей придется приложить все усилия, чтобы стать как можно более незаметной и не давать повода безумцу вновь выйти из себя.       Это означало, что хотела того Лилиана или нет, но она должна была доесть хлеб даже сквозь слезы.       Это было трудно, поскольку испеченный из грубой муки ломоть отдавал костром и золой и ранил горло. Совсем не тот хлеб, как у нее дома — пышный и ароматный, от которого она имела глупость иногда отказываться. Стал бы тот домашний хлеб таким же черствым, если его носить в дождь и зной в рюкзаке?       После третьего кусочка Лилиана обнаружила, что такую пищу легче глотать, если сперва подержать во рту, чтобы пропитать слюной. Уговорить измученный живот принять еду оказалось сложнее. И все-таки, крошка за крошкой, она покончила с неприятной трапезой.       Все то долгое время, что Лилиана боролась с хлебом, ее похититель молчал, лежа в своей постели, и его дыхание было ровным, словно он спал. Это мнимое спокойствие действовало благотворно.       Мало-помалу слезы девушки иссякли, и она, не думая, взмахнула рукой, чтобы вытереть щеку, и подобрала под себя ноги. От резкого движения цепь издала лязгающий звук, особенно громкий в сравнении с окружающей тишиной.       Лилиана онемела, уставившись на мужчину, что лежал всего в нескольких футов от нее. Этот лязг не вызвал в нем желания проверить все ли в порядке, и тогда она расслабилась, насколько это было возможно в ее ситуации.       Может быть, — понадеялась Лилиана, — он все-таки заснул.       Она осторожно поправила платье, не создавая шума, и осмотрела браслет, плотно обхвативший ее правую лодыжку. Прочное железо, обмотанное тряпками. В эту секунду Лилиану затрясло от понимания того, что ее нога была голой.       Он трогал меня.       Эта мысль повисла перед глазами будто черная пелена, и загнать видение куда-нибудь в закоулки сознания не получалось.       Она не могла не представлять себе, как лежала здесь, по его вине, в беспамятстве, а он возвышался над ней, развязывал шелковые ленточки, прикасался к ее коже руками, что были способны убивать…       Внезапно желудок скрутило пополам, и Лилиане пришлось зажать себе рот, чтобы тошнота не вылилась наружу. Провалившаяся обратно желчь оставила в горле невыносимую резь, и было уже не до того, чтобы следить за звоном цепей. — На твоем месте я бы не стал дергать за ниточки.       Услышав глубокий, насмешливый голос, Лилиана застыла как лань, учуявшая в воздухе запах хищного зверя. — Я… эта цепь врезается мне в ногу, — откашлявшись, пробормотала она неубедительно и почувствовала новый привкус желчи от того, что его тело напряглось и начало разворачиваться.       Необычные глаза горели из полумрака ярко, как у сумеречного животного, вышедшего на ночную охоту и пойманного в круг факелов. Взгляд был холоден и, казалось, весил не меньше оков. Это создавало ужасающий контраст с беспечным тоном, с которым он к ней обратился: — Чтобы цепи не гремели — существует маленькая хитрость, мышонок. Не. Надо. Шевелиться.       Лилиана поспешила кивнуть, лишь бы успокоить его побыстрее, и после длительного изучения ее бледного лица он снова устроился на лежанке.       Лилиана едва не расплакалась вновь из-за превратностей своей судьбы, дополненной более насущным кошмаром. Очень скоро она столкнулась с проблемой, от которой не могла отмахнуться. Измаявшись, она все же осмелилась задать робкий вопрос: — У тебя нет..? Можно мне немного воды, пожалуйста?       Каждое слово унижало ее достоинство. Подкатившие слезы затуманили зрение. Как она очутилась в этой дурной реальности, где на нее глядели как на досадную помеху?       Она снова бессильно прижалась к сырым бревнам, однако нужда заставила проявить волю и затараторить: — Пожалуйста, я обещаю впредь молчать и не доставлять хлопот, но у меня саднит в горле и…       Ее хриплый голос сорвался от напряжения, и она закашлялась так надрывно, что боялась задохнуться.       Какое-то время он наблюдал за ее страданиями, пока, наконец, не потянулся к своим вещам, что-то прошипев. Движения были резкими и сердитыми. Когда он вытащил из сумки бурдюк с водой, то швырнул его не глядя в ее сторону.       Бурдюк приземлился точно возле ног, и Лилиана с жадностью вцепилась в мех.       Вода была теплой, пусть и не очень свежей, пропитанной запахом кожи, однако для пленницы показалась целебной. Самое главное, что ее хватило вдоволь утолить жажду и восполнить потребность организма.       Напившись, Лилиана подобралась к краю одеял и толкнула пустой бурдюк, чтобы тот проскользил по полу к своему владельцу. Открыв было рот, чтобы поблагодарить его за воду, она мигом вспомнила данное раннее обещание и проглотила язык. Вместо слов она примкнула к стене, уткнулась лицом в колени и тихо заплакала.       Боги, это какой-то нескончаемый, порожденный бредом кошмар. Почему я не могу проснуться?       Целую вечность она просидела неподвижно, отрешенно глядя на то, как блеклые лучи рисуют дугу, проходя зенит.       Ее мучитель оставался в своем темном углу хижины, погруженный в собственные мысли — и за это его тоже стоило благодарить.       По мере того, как солнце покидало окна и скрывалось из виду, простые человеческие проблемы опять вынуждали Лилиану нарушить обет. Она отвлекала себя, сколько могла, вспоминая все то раздражение, что ей доставалось, но когда нужда достигла предела и стала невыносимой, ей пришлось обратиться с тихой просьбой: — Могу ли я..? — Не испытывай мое терпение, мышонок!       Он прошипел сквозь стиснутые зубы, и Лилиану пронзили мурашки от его внезапного приступа гнева.       Он приподнялся на локте, и даже без дополнительного света она видела мерцающие янтарным блеском глаза. — Мне жаль, — прошептала она, чувствуя себя смущенной и раздавленной от необходимости произносить такое вслух. — Но я…       Ни одна знатная дама не стала бы затрагивать эту тему на публике, тем более с мужчиной, не говоря уже о таком убогом экземпляре, как этот. — Мне нужно… — мялась она, — ответить на зов природы.       Запрокинув голову, он снова от души рассмеялся как в тот самый раз. Эхо отразилось от стен и ударило, казалось, со всех сторон разом. Смеялся он с той же страстью, с которой угрожал, а угрожал с не меньшей охотой, чем злился.       Лилиане захотелось закрыть руками уши, лишь бы не слышать смеха этого жестокого человека.       Он все еще не мог сдержать веселья, но его голос прозвучал удивленно: — «Ответить на зов природы»? Значит, так вы — богатые шлюшки — называете это в Уотердипе?       Кровь отхлынула от лица, и Лилиане почудилось, что она вот-вот лишится сознания. Потеряв дар речи, она сама обратилась в камень.       Откуда он мог знать, где она живет, если был всего-навсего сумасшедшим выходцем из лесной чащи? Должно быть, случайно подслушал эту информацию в лагере, когда бродил по округе. Лилиана лихорадочно искала простое объяснение, но этой идее не доставало изрядной доли убежденности.       Она согнулась, не в силах выносить бремя свалившихся на ее плечи тягот. Тугой узел в животе закрутился еще болезненнее.       Если бы в этот момент она взглянула на своего похитителя, то, вероятно, смогла бы заметить, что его удивленный взгляд немного оттаял, и он ловко вскочил на ноги. Все, что она услышала — это порцию отмеренной для нее насмешки, когда он произнес: — Ладно, мы точно не хотим, чтобы ты испачкала свое красивое платье, не так ли?       Когда он сел возле нее, Лилиана инстинктивно дернулась назад. Кровь до сих пор стучала в висках. Сквозь тягучую слабость, охватившую ее конечности, она следила за тем, как он медленно тянется к боковому карману бриджей и достает ржавый ключ. — Слушай внимательно, маленькая мышка, — сказал он пугающе тихо. — Этим ключом я расстегну браслет на твоей ноге, и далее…       Она смотрела в его глаза, будто загипнотизированная сочетанием огненного цвета и прохладой выражения, и очнулась лишь тогда, когда он придвинулся настолько близко, что она физически ощутила его тепло. — Когда я отодвину цепь, ты медленно встанешь на ноги и выйдешь из дома, в то время как я буду следовать за тобой по пятам. Никаких быстрых движений, никакого ускорения — ничего такого, что могло бы создать у меня впечатление, будто ты планируешь нечто самоубийственное — вроде попытки сбежать.       Он небрежно поднял руку, и Лилиана испуганно вздрогнула, когда он коснулся ее волос и легонько погладил мягкий спутанный локон. — Я ведь ясно выразился, мышонок?       Это глубокое кошачье мурлыканье внушало такой же ужас, как и его притворная ласка.       Лилиана кивнула этому человеку напротив, облизнула пересохшие губы, и неожиданно каждая клеточка ее тела взбунтовалась против того, что он с ней вытворял. Эти нападки и личное посягательство сводили с ума и ее тоже.       Ты не имеешь права меня трогать! Ты, подонок! Только Седрик может дотрагиваться до моих волос!       Как же ей хотелось выкрикнуть все это ему в лицо, но она была слишком сломлена, чтобы набрать достаточно решимости для противостояния, а он просто смотрел на нее, и его пальцы все так же осторожно поглаживали ее серебристую прядь.       Лилиана кивнула повторно и сопроводила согласие тревожным голосом: — Да, я поняла.       Он моргнул, и на какое-то мгновение ей показалось, что он близок к замешательству.       Однако он тут же опустил глаза и почти прорычал: — Хорошо.       Он наклонился, орудуя над замком, и Лилиана прикусила губу, чтобы не выдать ярости, которая вспыхнула в ней в ту секунду, когда жесткие, мозолистые руки коснулись обнаженной кожи ее лодыжки.       Затворный механизм щелкнул, и браслет с гулким стуком упал на деревянный пол.       Похититель убрал ключ в карман и приказал: — Иди.