Wulfwiga

Они затаились на другом конце города в одной из старых конспиративных квартир. Причина была прозаичная — Хэйтем так и не смог полноценно остановить кровь, текущую из ран Коннора, как ни пытался. Бежать дальше не имело смысла. Перебрав в мыслях немногих верных людей, тамплиер отправился к одному из них, надеясь, что тот до сих пор жив и согласится помочь. — Вас ищет весь город, магистр. При всём уважении… — покачал головой Флаке, немецкий доктор, которого чужом занесло в Новый Свет. — Заплачу, сколько угодно, только спасите моего сына, — Хэйтем уже даже не просил, умолял, и Флаке, тяжело вздохнув, кивнул. — Только потому, что вы однажды спасли меня от виселицы, — сказал он, складывая в саквояж медицинские принадлежности. — Ведите, герр Кенуэй. Хэйтем пришлось выбирать между короткой и безопасной дорогой, поскольку каждая минута была на счету. Несколько раз пришлось сражаться с солдатами, но, к счастью, это были небольшие группы, с которыми легко удалось справиться. Доктор тоже поучаствовал в схватке — его любимым оружием был итальянский стилет, вспоровший не одну вражескую глотку. — Я не стал вынимать пули, поскольку не был уверен… — торопливо сообщил старший Кенуэй, проводя Флаке в комнату. — Правильно, — коротко отозвался тот, осматривая еле держащегося в сознании индейца. — Сейчас разберёмся. Отчего-то пули не желали поддаваться пинцету врача, ему пришлось порядком повозиться, пока Хэйтем держал рычащего от боли Коннора. — Очень странные пули, — протянул Флаке, когда наконец извлёк их. — Посмотрите, магистр. Никогда таких не видел. — Я тоже, — пробормотал тамплиер, разглядывая покореженные металлические шарики с высеченными загадочными знаками. — По идее, выстрелы не задели ничего жизненно важного, однако… — озадаченно произнёс доктор. — Очень странно. Его состояние гораздо более тяжёлое, чем должно быть. Сделав перевязку, Флаке положил старшему Кенуэю руку на плечо. — Я сделал всё, что мог. Если кто и сумеет спасти этого парня, то только сам Господь Бог. Я оставлю вам средства от лихорадки и кое-что, облегчающее боль. — Спасибо, Кристиан, — ровным голосом произнёс Хэйтем, сдерживая обуревающие его ярость и отчаяние. Он сам виноват в том, что Коннора ранили. Не следовало его отпускать одного, надо было настоять на своём. — Я не дам тебе умереть, — твёрдо заявил магистр, промокнув испарину на лбу Коннора. — Подожди, пока я вернусь, хорошо? — Отец… — прохрипел он, судорожно ухватившись за его руку. — Убей Вашингтона. Ты должен. — Ты сам его убьёшь, понял? — отозвался Хэйтем резко. — Выздоровеешь и сам оторвешь ему голову или что ты там обычно делаешь вместе со своими духами. А теперь потерпи, я найду нам лошадь. Найдя одинокого кавалериста, Хэйтем без зазрения совести пристрелил его из мушкета, успокоил испуганную лошадь и привёл к временному убежищу. Затем фактически на себе вытащил Коннора на улицу — на ногах он стоять уже не мог. — Мы поедем к твоим, — сказал тамплиер, привязывая индейца к себе, чтобы тот смог удержаться в седле. — Они обязательно что-нибудь придумают. Только не засыпай, хорошо? — Постараюсь, — еле слышно ответил шаман, у которого перед глазами расплывались красно-чёрные пятна, затягивая весь мир вокруг. Целые временные промежутки выпадали у него из памяти по пути. Веки стали словно свинцовые, он медленно моргал, пытаясь ухватиться за ускользающую реальность — за силуэты домов, за шею скачущей галопом кобылы и за звон её сбруи, за успокаивающий ласковый голос отца и за его тёплые руки. Коннора знобило, и единственное, чего ему хотелось — свернуться калачиком в ближайшем сугробе и спать, спать, спать целую вечность. То, что им удалось проскочить патрули незамеченными — самое настоящее чудо. Из-за оттепели нахлынул густой туман, в котором люди казались бесплотными призраками. Хэйтем то и дело подгонял лошадь, второй рукой придерживая клонящегося в сторону сына. К счастью, до деревни могавков оставалось всего пара часов. Они пролетели незаметно — и вот Хэйтем уже спешился, потащил Коннора дальше, надеясь, что наткнется на часовых индейцев. Так и случилось — они молча спрыгнули с веток, окружили магистра, молча сверля взглядами. — Помогите, — тихо произнёс он, порядком измотанный драками и дорогой, а ещё тревогой за сына. — Патнэм его ранил. — Идем, — сказали ему индейцы, унося своего шамана. В этот раз Хэйтему даже позволили войти на территорию деревни. Правда, оставили снаружи, ждать вердикта Матери рода. — Подождите, вот те пули, — старший Кенуэй торопливо вручил ледяные металлические шарики одному из могавков. — Они какие-то неправильные. Передайте ей. Ждал Хэйтем ужасно долго. Бродил, оставляя цепочки следов на подтаявшем снегу, говорил сам с собой, кидал нервные взгляды на хижину Верховной шаманки. И наконец она вышла — по испещренному морщинами смуглому лицу ничего нельзя было понять, только печаль в блеклых глазах выдавала истинное положение дел. Голос женщины раздался будто бы в голове у магистра. — Плохо дело. Пули заговоренные. — Вы можете ему помочь? — спросил Хэйтем спокойно, хотя голос в конце фразы все-таки предательски дрогнул. — Есть один способ, — Мать рода прищурилась. — Но он опасный. Ты можешь умереть, или вы оба. — Мне плевать на риски, я готов на всё, — перебил её Хэйтем. — Так и думала, — она поманила тамплиера за собой внутрь хижины. — Хорошо, что ты оказался под рукой. Твоя кровь подойдёт лучше всего. Хэйтем посмотрел на Коннора и ужаснулся — тот метался в горячке, бормотал что-то несвязное, на его лбу проступил пот, а плечо и грудь будто оплела чёрная паутина, исходившая из тёмных пулевых отверстий. — Такое мог сделать только кто-то из своих. Заговорить пули, — тяжело вздохнула шаманка, потом взяла небольшой кривой нож. — Дай руку. Магистр подчинился, и шаманка медленно провела лезвием по его ладони, шепча что-то себе под нос. Хэйтем поморщился, когда она сдавила порез, позволяя крови стекать на раны Коннора, а потом в ступку с какими-то травами. — Тебе будет очень больно. Чуть позже, — сообщила женщина, измельчая содержимое ступки. — Так что приготовься. — В любом случае, не так сильно, как в том случае, если бы он умер, — невесело усмехнулся старший Кенуэй, и шаманка сочувственно улыбнулась. — Твоя любовь его спасёт, — сказала она, уходя и оставляя Хэйтема наедине с сыном. — Что ж, надеюсь, ты права, — протянул он, сев у постели Коннора. Некоторое время ничего не происходило — молодой шаман всё так же валялся в беспамятстве, иногда вздрагивая и хрипя. Хэйтем размышлял над тем, где же проклятый Патнэм мог взять заговоренные пули. Людей Вашингтона ненавидели абсолютно все, кто не поддался его воле, в особенности индейцы. Так почему же кто-то решил предать своих и помешать таким образом обретению всеобщей свободы? Внезапно Хэйтем ощутил знакомый укол боли в боку и заерзал, надеясь, что это мимолетное проявление. Он ошибся. Боль нарастала с каждой минутой, растекаясь по всему телу омерзительной горячей волной. — Да что ж такое? — раздражённо произнёс он и обнаружил, что кровь пропитала не только рубашку, но даже мундир. — Не может быть… Он не поверил своим глазам, когда разделся. Старая рана разошлась, словно и не была много лет скрыта уродливым белёсым шрамом и меч обезумевшего от заточения пленника едва ее покинул. Вот только не было рядом верного Холдена, который бережно выхаживал магистра целый месяц. — Это — плата, — сказала шаманка, наблюдая, как один из могавков делает Хэйтему повязку, пропитанную каким-то составом. — Ты разделишь боль со своим сыном, и тогда, возможно, он справится. Если он не придёт в себя к весне, то больше уже никогда не очнётся. — Спасибо за точный прогноз, — хрипло отозвался тамплиер, у которого всё плыло перед глазами от потери крови. Потом он закрыл глаза, проваливаясь в липкую дрему. Хэйтему казалось, что его несёт течение огромной бурной реки, помогая огибать камни и плавно спускаться по крутым порогам. Холод и шум воды захватили весь мир, проникли под кожу, растеклись по жилам. И внезапно всё стихло. Тамплиер лежал на берегу, поросшем густой травой и камышами. Он поднялся на локтях, осматриваясь. От реального мира это место отличалось невероятной яркостью красок и разнообразием растений, покрывавших поляну сплошным ковром, покуда хватало глаз. Хэйтему вспомнились рассказы Дзио о том, как выглядит мир в мифологии могавков. — Интересно, почему они меня пустили? — пробормотал магистр и упёрся взглядом в тропинку, убегавшую извилистой лентой вдаль. — Что ж, они знали, с кем имеют дело. Хэйтем не особенно понимал, кто эти самые они. Духи, наверное. Впрочем, не стоит думать о них слишком яро. Чревато. Особенно белому чужаку, коим Хэйтем и являлся. Лианы и когтистые ветки цеплялись за одежду старшего Кенуэя, словно отговаривая от пути и умоляя остаться на залитой солнцем лужайке. Заманчиво, конечно, подумал Хэйтем, но мне нужно вперёд. Я должен найти… Тут он споткнулся о собственную мысль. Его сын где-то пропадает, возможно, в большой опасности, но его имя стерлось из памяти, будто никогда и не существовало. Возможно, потому, что оно было не настоящим. — Ра… Радунхагейду, — произнёс медленно Хэйтем, и листва на деревьях зашуршала, зашелестела, заволновалась. — Я иду к тебе, слышишь? Только дождись. Тамплиер чувствовал всей кожей чужие взгляды, однако не видел их обладателей даже орлиным зрением. Может, оно и к лучшему — истинный вид индейских духов вполне мог оказаться весьма и весьма жутким. Чем дальше Хэйтем шёл по тропинке, тем более скудной становилась растительность. Почва обрастала камнями, затем вытягивавшимися к небу острыми хищными скалами, лишёнными даже мха и лишайника. Словно что-то отравило цветущую местность, видоизменило её, умертвило. Знакомая чёрная паутина обнаружилась чуть позже, только теперь она выглядела гораздо более угрожающе — толстая, запутанная, затянувшая всё по обеим сторонам тропы и нависшая над головой. — Вот же дрянь, — сказал Хэйтем, взмахом сабли разрубив нить, упавшую особенно низко. Это было опрометчиво — по всей паутине началось движение, и где-то вдалеке раздался странный звук, напоминающий скрип и крики чаек. А затем нечто огромное двинулось навстречу нарушителю спокойствия. Хэйтем прислушался и рванул дальше, поскольку ассасинская чуйка прямо-таки кричала о надвигающейся опасности. Он оглянулся и обомлел — за ним по пятам, быстро-быстро перебирая мохнатыми лапами, гнался огромный паук размером с одноэтажный дом. Не то чтобы магистр боялся пауков, просто несколько неприятно, когда они принимают совсем не свойственные даже для самых крупных особей размеры. Тварь настигала Хэйтема довольно быстро, и тот резко развернулся, решив принять бой и застать хищника врасплох. Нанося точные выпады и колющие удары, Хэйтем как следует разозлил паука и, улучив момент, вскочил на его брюшко, по иронии, размеченное алым крестом. Существо завертелось изо всех сил, стараясь сбросить надоедливого смертного, а затем и вовсе вскочило на паутину, надеясь, что тот свалится в процессе побега. — Ты от меня так просто не отделаешься, — рыкнул старший Кенуэй и стал подбираться к голове. Размахнувшись, он всадил саблю по самую рукоятку, и тварь заверещала, завыла, агонизируя, и магистр едва успел отскочить, чтобы не быть придавленным восьмилапой тушей. — Уф, ну и фауна у этих индейцев, — сказал он, вытирая пот со лба и надеясь, что гигантский паук — это единственная живность, которая ждала его на пути. Тропинка вскоре оборвалась, однако Хэйтем внезапно понял, что в ней отпала необходимость. Радунхагейду был рядом, в этом не оставалось никаких сомнений. Магистра что-то кольнуло в сердце, и он продолжил путь, продираясь сквозь ветки и колючие сучки. Там, где кусты образовали подобие лиственного полога, спал кто-то, укрывшись огромными чёрными крыльями. Приблизившись, Хэйтем увидел, что перья слиплись из-за приставшей паутины. Он осторожно опустился рядом, не зная, стоит ли прерывать сон существа, в которое обратился его сын. Поэтому он принялся аккуратно освобождать перья от мусора. Вскоре его пальцы окрасились красным. — Кровь, ну конечно же, — вздохнул тихо тамплиер, скатывая в комок остатки паутины. — Радунхагейду, ты слышишь? Пора просыпаться. Ты нужен своему народу. И… Мне нужен. Существо зашевелилось, глухо заворчало, и под ворохом перьев мелькнуло необычно бледное лицо индейца. Глаза у него были ярко-голубыми вместо привычных карих и лишёнными всякого разумного выражения. — Давай же, — Хэйтем уже не стесняясь нашарил его руку, холодную как лёд, и крепко сжал. — Я помогу тебе выбраться. Только доверься мне. Шаман что-то раздражённо рыкнул, но не отстранился. Видимо, он пытался вспомнить хоть что-то о мире, откуда пришёл. — Если ты не вернёшься, Вашингтон убьёт всех. Он не остановится ни перед чем. А один я не справлюсь, — Хэйтем положил руку индейцу на щеку, глядя ему в глаза. — Вспомни меня. Пожалуйста. Зрачки Радунхагейду слегка расширились, пелена помутнения постепенно сходила с радужки. — Rake: ni?.. — хрипло произнёс он, и перья снова зашуршали. — Да, это я. Ну же, мальчик, нам нужно спешить, — поторопил его Хэйтем, испытавший большое облегчение от того, что сын всё же пришёл в себя, хоть и не до конца. В ответ тамплиера обхватила мускулистая когтистая рука, прижавшая его к отнюдь не человеческому телу, и огромная птица тяжело поднялась в воздух. Тёмный лес остался далеко внизу, вокруг было только прозрачное сияющее небо. — Не то чтобы я сильно переживал, но… Куда ты нас несёшь? — осторожно поинтересовался старший Кенуэй. Индеец не ответил. Полёт заметно замедлился. — Радунхагейду, ответь мне, — требовательно произнёс Хэйтем и вдруг увидел, что перья летят вниз, одно за другим. — Что с тобой такое?! Птичья сущность слезала с шамана, как старая кожа со змеи, с каждым мгновением он становился всё больше похож на человека, вот только из-за этого они начали падать в бездну мира индейских духов. — Мы возвращаемся, — сказал уже по-английски Радунхагейду, хватая отца за руки. — Держись крепче. *** Хэйтем резко сел на лежанке и судорожно вдохнул, чувствуя, как колотится сердце. — Так это был сон? — пробормотал он и покосился на Коннора. Поднявшись на плохо слушающиеся ноги, он подошёл к сыну. Индеец не был без сознания — он спал, дыхание было ровным и без хрипов. Хороший признак. Да и паутина исчезла с груди и плеча… Коннор открыл глаза. — Сколько времени прошло? — спросил он, словно только что прилёг вздремнуть. — Много, — Хэйтем бросил взгляд в маленькое окошко хижины. — Снег тает. — Что это? — зоркий глаз Коннора не упустил повязки на торсе отца, он коснулся её кончиками пальцев. — У тебя кровь. — Пустяки, — отмахнулся магистр. — Оно того стоило. Главное, что ты вернулся. — Она все-таки втянула тебя в ритуал, — почти что зло произнёс шаман и потер виски. — Я говорил ей, что нельзя, даже в крайнем случае. — Я сам вызвался в нём участвовать, потому что хотел тебя спасти, — резонно заметил Хэйтем. — И это сработало. — Ты не представляешь, во что ввязался. Ещё и побывал там, где не следовало… Угх… Отец, — он внезапно оказался рядом, и на его лице отразилась тревога. — Ты принёс слишком большую жертву. Не надо было. — Коннор, это моё решение. И я принял бы его ещё раз, если бы пришлось, — мягко, но строго ответил старший Кенуэй. Младший хотел возразить, однако не стал, только судорожно ткнулся в губы отца своими. — Спасибо, — еле слышно произнёс он. И тогда Хэйтем заметил, что глаза сына оставались всё такими же жутковато голубыми. — Коннор… — начал он. — Духи дали мне силу медведя, — слегка отстранённо ответил на невысказанный вопрос индеец. — Теперь мы точно одержим победу. О, магистр в этом не сомневался. Вот только какую цену заплатит Коннор за этот щедрый дар? Могавки рассказали, что обычно попросившему даётся один, на крайний случай два звериных покровителя, но никак не три. — Что там по донесениям с фронта? — Коннор расчесывал отросшие спутанные волосы. Шрамы на плече и груди белели на фоне смуглой кожи. Хэйтем вытянул из памяти последний из докладов Ли и поделился с шаманом, пока тот приводил себя в порядок. — Он думает, что избавился от меня. Отличная новость, — Коннор недобро улыбнулся. — Каково будет его удивление, когда я вырву его сердце и сброшу с самой высокой башни его крепости. — Хороший план. Вот только войск там несколько десятков тысяч, — заметил Хэйтем, прищурившись. — Нужно устроить заварушку, чтобы отвлечь их. Хотя бы часть. Я займусь. — Ты сейчас не в лучшей форме. Без обид, — Коннор покачал головой, намекая на старую рану. Магистр гневно прищурился. — Знаешь, что случилось в прошлый раз, когда я поддался твоим уговорам? Ты чуть не погиб, и мне пришлось отправиться за тобой в индейский загробный мир или как вы там это называете. Так что теперь никакой самодеятельности. Ты меня слушаешься, причём беспрекословно. Шаман не отвёл взгляд, пытаясь взять верх в поединке, потом скрипнул зубами. — Хорошо… Отец. — Чудно, — старший Кенуэй удовлетворённо кивнул. — Нам нужна карта Нью-Йорка и немного времени, чтобы разработать план. Понадобилось несколько дней, чтобы связаться с агентами в стане врага. Хэйтем чувствовал себя паршиво, однако старался игнорировать перманентную боль в боку. Когда всё закончится, он уедет подальше, в какую-нибудь глушь, и полноценно отдохнёт. А сейчас — Вашингтон. Точнее, его скорейшая и желательно мучительная смерть. В этом Хэйтем был солидарен с Коннором. Безумный ублюдок заслужил адских мук, вне всяких сомнений. На руку должны были сыграть вспышки бунтов, в последнюю неделю случавшиеся чуть ли не каждый день. Недовольство людей окончательно поможет свергнуть империю. Воля Вашингтона была всё ещё сильна, но свобода еле заметным призраком витала в городе. — Ты можешь пойти со мной. Только держись подальше, чтобы тебя не задело, — сказал Коннор, когда они сидели на ветке огромного дуба, покрытой мелкими жёлтыми цветочками. — Радиус поражения — футов тридцать, не меньше. Наблюдая за тем, как шаман в обличье медведя раскидывает патриотов как игрушечных солдатиков, Хэйтем испытывал затаенную гордость и восхищение. Но так же к ним примешивался страх. Сможет ли Коннор стать прежним и отказаться от смертоносной силы? Не перешёл ли он черту безумия? — Убей дракона, стань драконом, — пробормотал магистр, следуя за сыном по крышам и убивая попадающихся на пути стрелков. Ли где-то на другом конце города подбивал людей на бунт, помогая выиграть немного времени. Коннору не составило труда и разнести в щепки ворота, пропуская внутрь гротескного, жуткого дворца союзные войска. Нырнув следом, Хэйтем взбежал по витой лестнице. Тронный зал был пуст. — Он сбежал! — закричал в ярости шаман и орлом взлетел под потолок, отыскивая тайный проход. — Опять лестница, — поморщился Хэйтем, оглядев возможные пути, и снова полез вверх. После схваток и пробежки по крышам он порядком устал, но бросать Коннора в одиночку биться с Вашингтоном было непозволительно. Следовало ускориться, зная свойства проклятого артефакта. Когда тамплиер добрался до самой верхней точки дворца, он обнаружил широкую площадку, посреди которой стоял Вашингтон, окруживший себя золотой сферой и пытавшийся сбить Коннора с толку, заговаривая ему зубы. Мальчик держался за голову, из носа текла кровь. «Конечно, он вымотан, столько времени подряд использовать силу духов», подумал Хэйтем, пытаясь обойти Вашингтона по кругу и отыскать слабое место. Проклятое Яблоко не давало подступиться, а Коннор выглядел сбитым с толку. Интересно, какими иллюзиями окружил его артефакт?.. — Эй, ты, Вашингтон, опять занимаешься своим любимым делом и пудришь мозги окружающим? — решил отвлечь внимание на себя старший Кенуэй, надеясь, что Коннор за это время очухается. — Не хочешь пообщаться с равным себе по возрасту, а не с тем, кто сильнее подвержен твоим лживым речам? Индеец сумел подняться с пола и бросил на отца благодарный взгляд. Он вовремя вмешался, как и всегда. Теперь нужно было не упустить момент… Вашингтон в очередной раз долбанул посохом, вызывая взрывную волну и сбивая Хэйтема с ног. Что-что, а раздражать людей он умел как никто. Коннор подлетел, пробился сквозь небольшую брешь в защитном куполе и уже медведем набросился на Вашингтона, заодно вызывая волков. Голова раскалывалась от боли, перед глазами плыло, но он продолжал бить призрачными когтями противника, стараясь забрать злосчастный посох. — Ты! Больше! Никому! Не! Причинишь! Зла! — прорычал Коннор, рухнув на врага. Потом — кровь рекой, гаснущий золотой свет и темнота. — Коннор, очнись. Нам нужно бежать, тут всё рушится, — заботливый и усталый голос отца сквозь грохот, неслушающиеся ноги, мутная пелена перед глазами… Всё смешалось в один грязный водоворот. Вынырнул из него Коннор не скоро, через пару дней, когда силы начали понемногу восстанавливаться. Хэйтем был рядом, его вечно прохладная ладонь сжимала руку сына. — Ты остался, — хрипло сказал Коннор, с трудом приоткрыв глаза. — Я же обещал, — Хэйтем снисходительно улыбнулся, и Коннор потянулся, кладя руку ему на щеку, убеждаясь, что тот реален. Над лесом вставало солнце. Яблоко Эдема покоилось на дне океана, где ему и было место.