И засмеётся лес

      Работай.       Он сидит за столом, перед ним – свитки: отчёты, сообщения, предложения. Какие-то бесцветные, какие-то помечены цветом. Начать надо с первых – они здесь дольше. Сегодня пасмурно. Прекрасная погода для работы: не отвлекает, не дразнит. Благодать, не иначе. Хаширама нервно проводит языком по губам, косится на дверь. Где-то там – Тобирама; ненавязчиво следит, чтобы Хокаге-сама не дал дёру. Ответственный, серьёзный Тобирама. Жестокий младший брат. Мужчина вздыхает, берёт свиток из тех, что лежат здесь уже не менее недели, осматривает, прежде чем развернуть. Никаких пометок. Если относиться к этому попроще, почти что сюрприз. Это же интересно, да? Он снова косится на дверь. Чай бы не помешал... А Тобирама – запретил. Сказал, отвлекает. «Выпиваешь чайник, потом идёшь опять заваривать, и так по кругу. Хватит с тебя. Работай». Кончики пальцев покалывают. Хочется потренироваться. Сбросить одеяния, надеть привычное, землёй и дымом пропахшее, собрать волосы (зная, что малейший всплеск чакры уничтожит любые завязки) и пойти к кварталу Учиха; вытащить лохматого оттуда, с оружием или без, или помочь сначала наточить, а потом точно пойти куда-нибудь, где пустынно и не помешают, где, возможно, и не найдут их (хотя бы первый час после его побега)... А там уж дать себе волю – спарринг до первой крови, не дальше двух километров от назначенного центра, кто проиграет – платит за...       — Хаширама. Он растерянно моргнул и сфокусировался на брате. Мечтательная ухмылка медленно сползла. Тобирама выжидающе смотрел на свиток в его руках. Так и не открыл. — Ты представлял, как выйдешь отсюда свободным человеком, успешно разобравшись со всей накопившейся работой? — Д-да... Да, определённо. Заслуженный отдых, да. — Ни капли в тебе не сомневался. И дверь закрыл. И точно снова где-то там расположился – засада в четырёх стенах. Хаширама его любит, всем сердцем любит, но отрицать, что младший Сенджу временами та ещё сволочь, не станет. Как и того, что сам он обнаглел. Надо уже браться за ум – за работу. В конце концов, он глава клана, глава деревни. Он нужен Конохе. И Конохе нужно, чтобы он разобрался с этими свитками. А завтра будут новые... Бумага разворачивается с тихим «фьють» – быстро, резко; как сдёрнуть с раны припёкшийся заскорузлый бинт. Только пахнет не кровью, а чернилами. Читать не хочется, а потому тяжко. Приходится трижды перечитать начало, чтобы собраться. Так, поселение к югу от... пять дней пути... разобраться с бандитами... плата не получена, потому что в ходе выполнения задания разнесли к чер- (зачёркнуто) нанесли ущерб хозяйству заказчика и обязаны возместить... четверо кур... — Чего?.. Он помотал головой, проморгался, прочитал ещё раз. Нет, не показалось. Как давно они занимаются такими вещами и с каких пор за случайно убитую в процессе живность расторгают соглашение? Безобразие. Надо будет найти эту команду куроненавистников и угостить. И обсудить с Тобирамой, а что вообще делать в таких случаях. Ну и убедиться, чтобы фермер получил это идиотское возмещение. Они же шиноби, почему они занимаются таким, почему такое отношение... Но он сам хотел, чтобы деревня не дышала войной. Значит, и такое необходимо – бытовое и идиотское. Почему вообще они должны возмещать, может, этих куриц бандиты потоптали... Этот свиток откладывается, в руках оказывается следующий – помеченный цветом; почему бы не проверять вперемешку. К тому же этот явно попадает под введённые недавно Тобирамой правила, раз уж помечен. Соответствует какому-то там «образцу». Особый язык. Новшество. Положительный настрой спустя десять строк затухает. Как... официально. Строго. Сухо. Хаширама чувствует себя безнадёжно старым. Его брат – монстр, раз хочет видеть такое в каждом отчёте. Лично его от этого клонит в сон... Но надо работать. Он вчитывается внимательнее. Это важно для всех них. Все эти свитки важны.       — ...анидзя, – тихо звучит над ухом. Мягко. – Анидзя, – почти шёпот. Хаширама сонно смотрит на свиток, на котором, кажется, прикорнул – даже влажный след небольшой на том месте, где рот был, остался. — Ой. Тёплая ладонь сжимает плечо, не даёт вскочить или резко развернуться. Второй рукой Тобирама сворачивает свиток и откладывает в сторону прочитанных, а после ставит чашку, источающую душистый травяной запах. — Почти полночь. Пошли домой. Глиняные стенки согревают ладони. Отпивает немного – вкусно. И неожиданно – сладковато. — Я ещё не... — Завтра проверим, – на макушку опускается подбородок. – Помогу, так и быть. — И чайник можно?.. Усмехается. — И чайник можно. Хаширама просиял.