И засмеётся лес

      Он хочет кричать. Ступает с тихим (для шиноби – непростительно громким) шорохом, дышит едва и уходит, уходит – сегодня он не Хокаге, сегодня он просто Хаширама. Простой человек с непростой жизнью. Простой человек с простыми чувствами. Тропинка зарастает понемногу, но это ничего, это правильно: Природа берёт своё. Мужчина аккуратно обходит молодой кустарник, пригибается, уворачиваясь от толстой ветви старого древа, и только удивляется где-то внутри – а ведь тогда всё было иначе. Тогда всё было больше и выше, и он на этой ветви любил посидеть, слушая друга, а сейчас она и не выдержит его веса, да и низковато будет... Время бежит, и это само собой разумеется, но вспоминает он об этом только в такие моменты – видя, что что-то ушло безвозвратно. Но он привык отдавать, а вот неумолимое приближение чего-то совершенно нового, ожидаемого и неожиданного, его страшит.       Ах, вот и она. Милая сердцу, видевшая их счастье, их боль и их тоску – старушка-река. Тот самый берег. То самое место. Давненько он здесь не бывал. Случилось так много, так много – пришло и ушло, и было построено, и было разрушено... Они мечтали, и мечта сбылась. Они воевали, и война окончилась. На руках Хаширамы, на его ногах, груди, губах, на всём его теле и духе – кровь, чужая и своя. Он смотрит сейчас на ладони, на мелкие пятнышки чернил, и видит там кровавые следы, слышит лязг оружия. Они сражались и убивали, они защищались и теряли, преодолевали, превозмогали, претерпевали, побеждали, проигрывали – ради этого мига? Неужели, неужели он шёл и вёл за собой к этому моменту? Не осознавая того, но втайне желая. Голова гудит от роящихся мыслей, горло саднит от немого крика. Он предвидел, он знал, что однажды это случится, ведь таков порядок вещей, в этом был смысл, но... но это так внезапно. К этому невозможно быть готовым. Он всю жизнь был готов к смерти. Она шагала рядом, хлопала иногда по плечу, заглядывала ему в глаза, ослепляя, и выдыхала на ухо: «Не сегодня». И он был готов, что однажды – однажды он выронит оружие, однажды он замешкает, однажды он ослабеет, но этот миг ещё не настал и настанет нескоро. Он знает. Хаширама наклоняется, берёт один из камушков; гладкий, нагретый солнцем. Навевает воспоминания. Река журчит, и это успокаивает. Он с детства привык, что с этим звуком приходит покой: матушка журчала подобно ручью и шепталась о чём-то с водой, наверное, говоря с погибшим кланом. У воды есть память – она хранит в себе всё, что было когда-то сказано, и, быть может, передаёт это кому-то. Ему хочется в это верить – в конце концов, ничего иного ему и не остаётся. Как бы он ни искал, найти того, кто ушёл от их мечты и прячется от лучшего друга, не в его власти. Остаётся лишь детская вера. — Мадара. Звук на мгновение застывает в воздухе, а после ложится на воду и плывёт вниз по течению. Куда бы то ни вело, Хаширама хочет верить, что слова хотя бы каким-нибудь чудом достигнут Учиха. Это так важно, так важно... у него сердце почти рвётся надвое – от тоски и от счастья, к которому он не был готов. — Мадара, я... я стану отцом. Мито беременна. И у нас будет ребёнок. Он замаран кровью и чернотой войн, но светлая, как солнце, Мито носит под сердцем его – их – дитя. — Он родится в Конохе... понимаешь? Конечно же, понимаешь. Мы боролись ради этого. Ради того, чтобы дети могли рождаться в мире. И он не уйдёт на войну, едва встав на ноги. И у него будет детство без утраты близких. Представляешь? Хаширама улыбается, счастливо и боязливо – ему всё ещё сложно поверить. Это было ожидаемо и всё же – неожиданно. Он запускает камушек, и тот скачет по воде. — Мы сделали это, Мадара. Камушек достигает противоположного берега и выпрыгивает на песок. — Где бы ты ни был, я хочу, чтобы ты знал это. Мы смогли. Ты, я, Тобирама, Мито и все, кто за нами пошёл. Это не то, что он хотел сказать. Это снова говорит Хокаге. Хаширама встряхивает головой и заливисто смеётся, роняя смех и надежду в воду – они дойдут до Мадары, однажды они до него дойдут, и он вернётся. — Я буду отцом! И сердце колотится, слишком большое для тела простого человека. И лес вторит ему, шумя листвой. Старушка-река продолжает свой бег, а древо Жизни обвивает молодой побег.