POV Баязид Хазрет Лери
Он вообще спит? Как ни открою глаза, Селим либо читает, либо смотрит в окно с непонятным выражением лица. Останавливаемся только поесть и по нужде по одному ему известному расписанию, спим тут же, в повозке. Сидя. Ничего не объясняет, ничего не спрашиваю. Мое терпение, конечно, значительно подросло, но его предел был давно пересечен и держался я из… Да непонятно, как вообще умудрялся сдерживаться все это время. Из развлечений только разглядывание самого Селима. Несколько раз хотел заговорить, спросить, как он меня нашел, рассказать про бея или о жизни в глухом поселении, даже рот открывал... Но слова не шли, застревали где - то в горле. Что самое странное – ни разу за все эти дни не видел его с вином. Пьет и ест то же, что и я, а иногда просто за мной доедает (немыслимо!), не тратя время на «лишние» остановки. Будто боится куда – то не успеть. Из личных вещей при нем только эта книга и какая – то тетрадь, в которой периодически черкается кусочком угля. Приказы отдает короткие, ясные, слушаются его беспрекословно, вопросов никаких не задают, смотрят преданно. Чудеса, да и только…Конец POV
POV Селим Хазрет Лери
Молчит. Спит, позволяет кормить и обрабатывать раны, пристально разглядывает (бесит), но молчит. Чудеса… Из – за периодической боли в голове спится плохо, да и постоянная езда спокойному отдыху ничуть не способствует. А ему все нипочем: дрыхнет, как младенец. Младенец с бородой и прилично отросшими чуть вьющимися волосами. Баязид похудел или мне кажется? По ночам не особо много удается рассмотреть, но выглядит он явно чуть лучше меня. Вот она, подготовка настоящего воина *усмехнулся в ладонь*. Нельзя развязывать, нельзя останавливаться. Главное – добраться до Стамбула, пока снова не вздумал удрать. А там уж Мехмед его… Не запрет, конечно, больно добрый, но передвижение ограничит. Хорошо, если только дворцом Топкапы. Я бы вообще в покоях запер и выпускал только по праздникам. Самым большим. В тетради добавилась еще одна пометка – разобраться с тем мерзким санджак – беем. Уверен, Мустафа быстро найдет ему достойную замену.Конец POV
*два дня спустя* Баязид держался на чистой, природной вредности. Нет, она не иссякла – любопытство победило. Ближе к вечеру, примерно через час после остановки, он тихонько позвал: - Селим. Тот едва заметно вздрогнул, закрыл книгу и перевел странный, печально - задумчивый взгляд на брата. Но промолчал. Смотрел на него в ответ и молчал. Это одновременно злило и настораживало. - Селим, - Баязид позвал еще раз, внимательно следя за реакцией. Тот даже не моргнул. Так и сидел, глядя прямо в глаза. Спустя какое – то время никто из них не поспешил первым подать признак разумности, а именно - начать говорить. Баязид сдался первым. Отвел взгляд, поерзал, снова посмотрел перед собой и выдал: - Может, развяжешь?POV Селим Хазрет Лери
Чуть меньше года не слышал его голос, а кажется, что несколько лет. Как когда жили в санджаках. Что он спросил? А, просто зовет. Я хочу ответить, очень хочу, правда. Но слова отказываются рождаться, губы будто слиплись. Да и сказать мне ему… Нечего.Конец POV
Проигнорировав вопрос, Селим все так же молча уткнулся в книгу, ясно давая понять, что никакого мирного соглашения в ближайшее время они не заключат. Баязида такой исход провалившихся «переговоров» не устроил. В этот раз он позвал более настойчиво: - Селим. Его все так же проигнорировали. Попробовал по старинке: - Да развяжи ты наконец! Снова никакой реакции. Баязид предпринял попытку выпутаться самостоятельно *не то, чтобы до этого не пытался*, но быстро прекратил не возымевшую устрашающего эффекта бесполезную возню. Запас его терпения иссяк окончательно, позволяя выплеснуться накопившейся старой и, казалось, давно позабытой боли. - Что ты вообще там забыл?! Всегда такой праздный, бесполезный. Продолжал бы и дальше утопать в вине с этой змеей… Селим не выдержал. Отбросил книгу куда – то в угол повозки и, нависнув над Баязидом, отвесил звонкую пощечину. А потом порывисто сжал его, ошарашенного, в сильных, коротких объятиях. Отстранился, приказал остановиться, выбрался из повозки. Весь оставшийся путь Баязид трясся в ней один. В негласно установленный Селимом распорядок остановок за неимением слуг ему помогал один из сопровождавших их воинов. Селим, отобравший у кого – то *да у этого же бедолаги* лошадь, больше не подходил к нему и даже, казалось *казалось*, не смотрел в его сторону. До Стамбула они добрались за небывало быстрый срок.***
«Ты не грусти, сознав свою вину.
Нет розы без шипов; чистейший ключ
Мутят песчинки; солнце и луну
Скрывает тень затменья или туч.
…Защитником я прихожу на суд,
Чтобы служить враждебной стороне.
Моя любовь и ненависть ведут
Войну междоусобную во мне.
Хоть ты меня ограбил, милый вор,
Но я делю твой грех и приговор».
Уильям Шекспир, XXXV сонет
*Стамбул, дворец Топкапы* Не развязывая, лишь ослабив веревки на ногах, чтобы мог идти, Селим доволок брата до султанских покоев. Попадавшиеся на пути слуги шарахались от них, как от чумных. Оба выглядели, мягко говоря… Устрашающе. Селим из – за «кромсающего» всех взгляда и бледности, Баязид из – за спутанных лохм на голове. Элемент неожиданности из-за неоповещения о своем скорейшем прибытии усилил всеобщее впечатление. *покои Султана Мехмеда* Втащив Баязида в покои, Селим, ни с кем не здороваясь и не прощаясь, тут же вылетел из них и унесся в одному ему известном направлении. Ошарашенные их внезапным и неординарным появлением Мехмед с Мустафой подскочили с тахты, побросав бумаги, подошли к брату. Баязид низко склонил голову, собираясь опуститься на колени. «Меня никогда не простят. Не поймут. Не примут. НЕ…». Ему не дали упасть, обняли, крепко прижимая к себе. Через какое – то время Мехмед отстранился, одной рукой ощутимо ударил Баязида в плечо, другой растирая не успевшие пролиться слезы. Подошедший Мустафа положил руки им на плечи. Той, что была на плече Мехмеда, начал поглаживать, успокаивая. Другую, опущенную на плечо Баязида, крепко сжал, затем сильно похлопал ею, своеобразно «приветствуя». - Простите, - все, что смог выдавить Баязид, до глубины души пораженный такой их реакцией. Он ожидал чего угодно, но только не принятия. - Не перед нами, - покачал головой Мустафа, - ему было тяжелее всех. Все и так знали, кому. Баязида наконец – то развязали, осторожно, чтобы потом тщательно изучить, срезав вереницы хитрых плетений запоясным кинжалом. Усадили на тахту, велели подать поздний ужин. Завалили расспросами, легкими ударами по плечам и печеными в меду и корице яблоками. К концу рассказа Баязид сделался серьезным. Он нашел то, что надеялся найти. - Позвольте заниматься благоустройством поселений и помощью семьям, потерявшим кормильца. Наступила тишина. Не напряженная, не гнетущая. Такая воцаряется, когда тебя понимают. - Позволяю, - легко согласился Мехмед. - Также я хотел бы пересмотреть то, чем и в каком количестве полагается оплачивать труд работников садов и ферм, - нескромно добавил Баязид. - Мы не станем тебе в этом препятствовать. Но помни, что благородные дела лишь те, что доведены до конца, - Мустафа очень внимательно посмотрел ему в глаза. - Клянусь отныне делать все, что в моих силах, - очень серьезно, почти торжественно поклялся Баязид. Недолгий остаток вечера прошел за легкой беседой.***
*хамам для членов правящей династии* В окружении нескольких свечей рядом с теплой, не успевший остыть с вечера водой сидел мужчина, задумчиво вертя в руке чашу с вином.POV Селим Хазрет Лери
Хамам, любовь моя, как я скучал. Вот для чего полезно иногда оказываться далеко от благ домашнего очага. Интересно, они его простили? Конечно простили, по - другому и быть не может. Я давно простил. Но все равно было бы неплохо узнать причину его, а заодно и моего, внезапного «путешествия». Про бея завтра. Все завтра…Конец POV
Селим на пробу сделал первый глоток, покатал ароматную жидкость на языке, привыкая, и сглотнул. Посидел несколько минут, отпил еще треть. Его начало мутить. Уже через минуту некогда содержимое чаши рубиновым пятном растекалось на полу, смешиваясь с водой. Он проморгался, невидяще уставившись перед собой. Неясный звук отразился от стен хамама. «К черту лекарей, я знаю, как исцелять от пьянства!». Усмешка поползла выше, окончательно искривляя губы в полубезумном оскале. Ненормальный, изначально ироничный смех перебивался редкими судорожными всхлипами. Откинувшись на стену, Селим запрокинул голову, накрыл ладонью глаза. Подрагивающую гримасу расчертили дорожки от соленых капель.***
*коридор на пути к султанским покоям* Когда все, что еще воспринималось уставшими братьями, было обговорено, Баязида отпустили отдыхать. «Готов уснуть прямо посреди коридора, но лучше сделаю это в хамаме», подумал он, плетясь по полутемному переходу и растирая уставшие глаза. Впереди замелькали тени, ему навстречу, стремительно приближаясь, двигался силуэт. Это оказалась растрепанная со сна Хюррем – султан. Подлетев к сыну, она отвесила ему крепкую пощечину, после сразу прижала к себе, стискивая в объятиях. «Когда – то со мной такое уже случалось», отметил Баязид, аккуратно обнимая ее в ответ, пряча в распущенных волосах теплую улыбку. Женщина отстранилась, отклоняясь назад, оглядывая лохматого и «помятого» с дороги сына. - Ты в порядке, - подвела итог своего пристального разглядывания. – Где ты был? - Сначала в лесу, потом на ферме… - Баязид пожал плечами. - Завтра утром жду в своих покоях. В своих покоях, Баязид. Ты понял меня? – она крепче сжала пальцы на его предплечьях, не желая отпускать, словно тот, подобно непослушному ребенку, сбежит в любую минуту. - Обещаю, матушка, я приду, - он еще раз осторожно обнял женщину. *хамам для членов правящей династии*POV Баязид Хазрет Лери
А чего свет горит? Не раздеваясь, осторожно иду в сторону подрагивающего от легкого сквозняка пламени свечей. На скамье, привалившись к остывающей стене, сидит Селим. Голова запрокинута, дыхание размеренное, руки расслабленно лежат на коленях. Рядом полупустая чаша с вином и непонятная лужа на полу. Он спит. Подхожу ближе. В луже угадываю (пролитое?) вино. Возвращаюсь к скамьям, избавляюсь от грязных тряпок, беру оставленное сухое полотенце и снова иду в купальню. Вода еле теплая, но это совершенно не заботит. С наслаждением обливаюсь, смывая с себя следы пережитого. Надо бы и волосы завтра обстричь, да бороду укоротить. Селиму тоже с этим возиться придется. Посмотрел на все так же крепко спящего брата. Руки зачесались разбудить. Зачерпнул окончательно остывшей воды и… Вылил себе на голову. Не стоит. Закончив, опустился рядом с ним на успевшую прилично остыть каменную скамью. Такой худой. Как он умудрился извести себя хуже, чем я? Талант, определенно. - Селим, - негромко позвал. Никакой реакции. Позвал еще пару раз, даже за плечо легонько потряс, а он все равно не проснулся. Странно. На пробу приложил прохладную ладонь к его лбу. Горячий. Сравнил со своим. Все равно горячий. Больше не стал пытаться привести его в чувства, вытерся сам и насухо обтер его чем было. Накинул легкую нижнюю одежду (единственное, что осталось на мне тогда), натянул почти такую же на него, завернул в валяющийся здесь же теплый кафтан и понес в его покои. На середине пути Селим что – то бормотал, вертел головой, но глаза так и не открыл. Уложив в постель прямо так и замотав в одеяло, отправился за лекарем. Растолкал далеко не молодого мужчину, коротко объяснил ситуацию, чуть ли не на руках дотащил до покоев брата. Тот вынес очевидный вердикт: простуда из – за сильного истощения. По себе знаю – стоит только расслабиться после долгого физического напряжения, как тут же случается такая подстава. Лекарь оставил возле постели какие – то склянки, сказал, что зайдет завтра утром, зевнул и собрался отправиться досыпать, но был остановлен. Выспросил еще средство от головных болей. Нет, не себе, а ему. Как будто ежедневное растирание висков и временами мутный взгляд можно не заметить. Дверь негромко захлопнулась. Потушил свечу и тоже собрался уходить, но понял, что если выйду сейчас, то усну у ближайшей стены. Немного пододвинул Селима, улегся рядом прямо поверх одеяла. Повозившись, все же притянул его к себе. Вот так хорошо. Сон накрыл мгновенно.Конец POV
***
*полдень, покои Селима – паши* - Слезь с меня, - Селим острым локтем прицельно пихнул в бок Баязида, за ночь умудрившегося привычно подмять его под себя как подушку. Тот недовольно поморщился, не разлепляя глаз, перевернулся на другой бок, откатываясь. И падая с кровати, чудом не задев прикроватный столик со склянками. Откуда – то с пола Селим услышал короткий стон, затем возню, а потом сопение. Наощупь стащив с постели подушку, Баязид удобно устроился на полу. - Животное, - фыркнул Селим, улыбаясь. По – человечески, впервые за последний неполный год. Проспали они очень долго, о чем свидетельствовал мутный кругляш на небе, зимой именуемый «солнцем». Тучи серой дымкой заволокли небо, грозясь скрыть его полностью. Лекарь, обещавший зайти утром, давно осмотрел спящего Селима, ухитряясь невозмутимо прикладывать слуховую трубку между одеждой и конечностями Баязида. На столе прибавилась пара склянок. Не дождавшаяся Баязида утром в своих покоях Хюррем – султан быстро нашла его сама. Усомнилась в существовании Мурада и Орхана, но мудро решила «не мешать им отдыхать», закрыв дверь с той стороны. Проснувшись окончательно, Селим прислушался к своим ощущениям. Он выспался. Еще одна роскошь, о которой мечтал в походе. Поясница и колени противно ныли от несильного жара, но отсутствие головной боли не могло не радовать. Повернул голову, обнаружил на прикроватном столике склянки с неизвестным содержимым. Дотянулся, наугад взял темно – зеленую, открыл, принюхался – эвкалиптовая мазь. В двух других обнаружилось средство от жара и желтоватая мазь. В последней – настойка от головных болей наподобие той, что иногда пила Валиде. Шевелиться совершенно не хотелось. Поэтому Селим медленно сел, растирая лицо ладонями, так же медленно встал. Голова не кружилась. Он оделся и отправился приводить себя в порядок. Через пару часов проснувшийся на полу чужих покоев Баязид невозмутимо ушел туда же и за тем же.***
*покои Баязида – паши* Вздрагивая каждый раз, когда цирюльник слишком резко выдирал очередной колтун, Баязид стоически терпел пытку под названием «прихорашивание». С бородой оказалось полегче. Переодевшись, он отправился в покои Валиде. Хюррем – султан ожидаемо пожурила его за «утренний» визит, выслушала всю историю, иногда задавая уточняющие вопросы, ругая, хваля и далее по списку впечатлений от услышанного. Напомнила об обещании привезти, наконец, ее внука в столицу хотя бы на денек и отпустила с миром. «Отделался малой кровью», с облегчением выдохнул Баязид, направляясь в султанские покои под радостное насвистывание. Обговорив с братьями содействие, которое может потребоваться с их стороны, получив несколько бумаг с личной тугрой Султана, он отправился в свои покои. *покои Баязида – паши* Аккуратно сложив бумаги на одном краю стола, с другого притянул ближе чернильницу, перо и чистый лист. Завершив письма для лалы Мустафы – паши и Фатьмы, отправил их с одним из гонцов. На новом листе прямо по середине записал врезавшиеся в память слова: «Сильные и власть имущие имеют досадную привычку не заботиться ни о ком, кроме себя». И чуть ниже: «Ты добрый и благородный человек, которому просто не повезло». В самом низу листа указал имя: «Мухсина». Подумав, дописал еще два: «Гаяз. Ариф». Дождался, пока высохнут чернила, сложил лист вчетверо и убрал в нагрудный карман кафтана. С Селимом он больше не виделся.***
*два дня спустя, покои Селима – паши*POV Селим Хазрет Лери
Никто не гнал, но хотелось уехать как можно скорее. Отчего – то невыносимо было вновь находиться так близко к родне. Хотя, чего уж лукавить, видеть не хотелось только конкретного ее представителя. Хватит, в повозке насмотрелся, может еще на год куда – нибудь сгинуть. Участившиеся из – за досадного недомогания приступы мигрени, с особым усердием издевающиеся над бедной моей черепушкой, благостному расположению духа тоже отнюдь не способствовали. Я просто хочу домой. Мурад непременно очень сильно скучает по мне. Такой маленький, но ничуть не капризный ребенок даже несмотря на то, что Нурбану никогда не упускает шанса его побаловать…Конец POV
Селим, ощутив непривычное натяжение на лице, ощупал нижнюю его часть. Он улыбался. Теплой искренней улыбкой, какая появлялась в последний раз на его осунувшемся, слегка бледном лице, кажется, вечность назад. «Как будто вторую жизнь живу», улыбка под пальцами сложилась в ироничную усмешку. Столь хрупок момент спокойствия в спасительном забвении приятных сердцу воспоминаний… Вдохновившись мыслями о сыне, Селим «здраво» рассудил, что на лошади сидеть уже способен (и не такое терпел). Наскоро самолично собрал вещи под ошеломленными взглядами слуг (дело привычки). Пока неприлично маленькую поклажу относили к готовящейся повозке, наведался к старшим братьям. Попрощаться на неопределенный срок. *покои Султана Мехмеда* - Мы всегда рады видеть тебя, - с серьезным взглядом проговорил Мехмед, несильно сжимая руку на плече Селима. - И твою семью, - добавил Мустафа, с легкой улыбкой принимая решение брата. - Благодарю вас, - ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Селим. Отчего – то он по – прежнему чувствовал себя с ними на равных. Возможно, причина заключалась в излишней любви обоих к своим родственникам?.. *у ворот дворца Топкапы* К матери Селим заглядывать не стал. Мало ли, на кого можно наткнуться в ее покоях. Уж больно одинаковые они были. Будто чувствуя один другого, одновременно приходили к Хюррем – султан за поддержкой. Вместо которой получали очередной скандал с пристрастием. «На этот раз благотворительность за чужой счет. Интересно, как быстро он наиграется в спасителя...». Тряхнув головой, прогоняя бесполезные размышления, Селим в последний раз взглянул на их с Баязидом пустующие балконы и оседлал вороную лошадь. В повозке всю дорогу до санджака уныло тряслась только пара небольших сундуков.***
*вечерняя трапеза в покоях Султана Мехмеда*POV Баязид Хазрет Лери
Все здесь. Кроме него. До сих пор нездоровится или уже успел ускользнуть? - Мехмед, - негромко зову брата, наклоняясь ближе к нему, - а где Селим? Два дня его не видел. - Он отправился в свой санджак сегодня днем, - раньше Мехмед дополнил бы удивленно «ты не знал?». Сейчас подобная наивность в очевидных вещах настигала его очень редко и то из – за сильной усталости. Отстраняюсь, рассеянно кивая, и с аппетитом вгрызаюсь в ножку перепелки. Ну а что? Уехал и уехал, с кем не бывает? А то, что не попрощался даже, дело привычное. Странным было бы, сделай он наоборот. Цели заявлены, бумаги получены. Пора бы и мне домой. Орхан ждет.Конец POV
Мехмед еще какое – то время наблюдал за Баязидом, делая вид, что наслаждается вином. А Мустафа наблюдал за Мехмедом, наслаждаясь сочным яблоком. После ужина, когда все разошлись и слуги убрали переносной невысокий стол, хозяева покоев уютно расположились на тахте. - Почему ты ему не сказал? – поинтересовался Мустафа, переводя взгляд с книги на любимого. - Если их тяга друг к другу окажется настолько сильной, с нашей помощью или без, они все равно будут вместе, - Мехмед чуть запрокинул голову, встречаясь с ним взглядом. Им обоим хотелось верить, что и у этой истории будет счастливое завершение.***
*четыре дня спустя, Кютахья* - Папа! – заранее раскинув ручки для объятий, навстречу мужчине бежал широко улыбающийся мальчик. - Мурад, - Селим без малейших усилий радостно улыбнулся, ловя сына в объятия, осторожно подбросил пару раз над головой. – Ты так быстро растешь, - к своему стыду не помнил, какого роста был Мурад, когда он только отправился на поиски брата. Нурбану подошла плавно, почти крадучись. Однако сдержанные в соответствии с этикетом движения не смогли сковать взгляд, мечущийся по телу и лицу мужчины, жадно осматривая, будто к ним вернулся совершенно другой человек, выдающий себя за Селима – пашу. Опустив сына на землю, Селим посмотрел на согнувшуюся в приветственном поклоне жену, оставаясь на прежнем месте. - Нурбану, - та распрямилась, с непонятным выражением лица глядя на него. Тот лишь кивнул ей в знак приветствия и, взяв за руку сына, ушел в сторону своих покоев. * шесть дней спустя, Конья* «Такая хорошая тетрадь, а они ее - на выброс!», мысленно возмущался Баязид, гладя приятный на ощупь мягкий кожаный переплет небольшой записной книги. «Дневником будет». - Папа, а расскажи еще раз, кто те два мальчика, которых ты встретил? – Орхан, услышавший вместе с Фатьмой историю «странствий» отца, каждый день по несколько раз выспрашивал – переспрашивал какие – нибудь подробности. - Гаяз и Ариф, которые жили в том поселении, работали… - Баязид терпеливо рассказывал снова и снова. Он смутно догадывался, что ребенку могло быть обидно, что он так надолго оставил их. Поэтому первые несколько дней, отдохнув с дороги и «обрадовав» своим озарением лалу Мустафу, он посвятил скучавшему сыну и измученной беспокойством жене. *поздний вечер, покои Баязида – паши* Поставив последнюю точку, Баязид с наслаждением разогнул затекшую спину. За несколько часов дневник оказался заполнен на треть. В нем, о чем – то более, о чем – то менее подробно, он описал свое «путешествие»: места, людей, свои мысли… На самой первой странице было аккуратно выведено все то же, что и на листе, неизменно поселившемся в нагрудном кармане его кафтана. Словно цель, негласно ставшая его смыслом жизни.***
*Кютахья* На каждой улице, в каждой подворотне, харчевне и каждом доме города жители почти неделю громким шепотом обсуждали одно из немыслимых и таинственных событий своего столетия: Селим – паша объявил запрет на употребление всех видов вина в непраздничные дни и вне своих домов. И еще учудил: распродал приезжим торговцам все свои кровные запасы вина, любовно привезенные из Стамбула вместе с гаремом. Простой народ гадал, восхищался, делал ставки: что так сильно повлияло на «заядлого пьяницу-пашу» и на что уйдут вырученные деньги.POV Селим Хазрет Лери
В чем радость распития вина? Для одного – в вольности опьянения, для другого – в забвении… Однако, в чем его радость для того, кто бездумно наслаждался им долгое время, но в несколько дней утратил такой способ проживания жизни?.. Да, Селим, не умеешь ты себя успокаивать. Снова скатился в пространные рассуждения. Зато о распределении вырученных денег ты так долго не думал. Треть в казну, две трети – брату, на благое дело. Внесу и я свою лепту в очередное благородное безобразие.Конец POV
***
*месяц спустя, Конья* Странствием по глухим и труднопролазным уголкам империи Баязид озадачил себя, а подготовкой поправок к закону и всей сопутствующей его задумке бумажной волокиты – лалу Мустафу. На том и разделились. - Баязид, неужели тебе обязательно ездить по всякой глуши самому? Есть же воины, слуги, в конце концов… - Фатьма очень старалась понять, но не понимала. У него было все: достаток, завидное положение, любящая семья… И от всего этого он снова уезжал в неизвестные дебри. - Хочешь сделать хорошо – сделай это сам. Мы уже много раз все обсудили, проверили, перепроверили и уточнили. Я больше не оставлю вас в неизвестности. У лалы Мустафы лежит карта, на которой подробно отмечен весь мой маршрут. Согласись, что с отрядом самых верных мне воинов будет сложно потеряться или не отбиться от плохо подготовленных разбойников, - мужчина ободряюще приобнял ее за плечи. - Я хочу с тобой, - подал голос Орхан, все сборы простоявший рядом с родителями. Баязид опустился напротив него на корточки, взял две детские ручки в большие свои и с улыбкой пообещал, честно глядя в доверчивые глаза: - Когда ты немного подрастешь, то обязательно поедешь со мной, все увидишь, поможешь. А пока у меня для тебя другое очень важное поручение: береги маму и не давай ей скучать. Договорились? Немного подумав, или только сделав вид, мальчик кивнул и улыбнулся в ответ. Как только с последними приготовлениями было покончено, долженствующие объятия подарены и поклоны исполнены, небольшой отряд во главе с Баязидом выдвинулся в неблизкий сугубо пеший путь. *два дня спустя, окрестности Коньи* Два дня назад даже в самых смелых ожиданиях Баязида глухих поселений представлялось не так удручающе много, пять дней назад он еще не догадывался об этом, а месяц назад и вовсе пребывал в блаженном неведении истинного масштаба вскрывшегося бедствия.POV Баязид Хазрет Лери
«В третьем был только один мужчина, и тот оказался калекой на грани смерти. А в четвертом – вообще ни одного. Только женщины и двое детей», записав еще несколько слов об обнаруженных нами лачугах разной степени неухоженности или заброшенности, посмотрел на бойко потрескивающий у ног огонь, затем на сидящих вокруг него людей. Все те, кого мы нашли, наслаждались приятным жаром огня. Даже дети, бегавшие вокруг нас весь день, притихли и, будто заколдованные, глядели на танцующее пламя. Уставшие, сытые, сонные. Некоторые, в основном женщины и дети, боялись уходить с вооруженными незнакомцами, бросать скудный, но с большим трудом нажитый и оберегаемый скарб. Некоторые, особенно калеки и старики, свято верили в свою скорейшую кончину и отказывались идти, боясь «стать обузой». Приходилось тратить время на убеждения и уговоры, но оно того стоило. Каждый имеет право начать с начала. До ближайшего города всего полдня ходу. Местного бея озаботим, всех расселим, найдем работу, а дальнейшая жизнь будет зависеть от того, верно ли они воспользуются оказанной помощью. Единственное, чем я не могу им помочь – прожить за них жизнь.Конец POV
***
*шесть месяцев спустя, окрестности Амасьи*POV Баязид Хазрет Лери
Как бы сильно я не хотел вновь увидеться с Мухсиной и мальчишками, количество глухих поселений, уговоры-сборы-переселение людей, требовавшие моего непременно личного участия, занимали недели. В зависимости от количества обнаруженных человек, конечно, но чем меньше их было, тем радостнее становилось на душе. И это никак не связано со спешкой или ленью. - Вон за теми деревьями, - указываю на очередные рябящие в глазах заросли. Достигнув знакомой поляны, увидел смутно знакомое поселение. Точнее то, что от него осталось. Наполовину истлевшие развалины некогда косых хижин небольшими кучками проглядывали из - под местами начавших желтеть бурьяна и пырея. Пусто. Оставив заозиравшихся воинов, дошел до практически пересохшей речушки. Вернулся. И молча побрел по заросшей узкой тропинке в сторону фермы и сада. Отряд так же молча двинулся за мной, для чего – то поудобнее перехватив оружие. *ферма в окрестностях Амасьи* Из – за того, что шли неспеша (воспоминания нахлынули), на ферму попали ближе к вечеру. По мере приближения к деревянной ограде разглядел отчего – то знакомый силуэт. - Ариф! – окрикнул мальчика. Тот сразу обернулся, выронил вилы и принялся поочередно растирать широко распахнутые в удивлении глаза. – Ариф, беги к нам! – позвал его еще раз, неспешно приближаясь к ограде. Простояв еще несколько секунд, он рванул нам навстречу. Дойдя, я одним движением перемахнул через ограду, раскрыл руки для объятий. В которые тот кинулся, больше не раздумывая. - Баязид! – он сжал мои бока значительно окрепшими ручками. Одного возраста с моим Орханом, но гораздо сильнее. - Что случилось с поселением? Где Мухсина и Гаяз? – на самом деле вопросов было гораздо больше, но эти – самые важные. Отстранившись, Ариф начал рассказывать, торопясь, немного коверкая слова: - Через несколько дню после того, как ты ушл, мы все сюдай. Хозяин, ну, тот, что здеся главный, приютил всех, вилы дал. «По старой памяти», сказл. А мама с братом тута, пойдем, обрадуем. Ты к нам, ну, это, насовсем? – он наконец прервался, тяжело дыша и не сводя с меня горящих глаз. Я так в детстве на салют смотрел. Да и сейчас смотрю. - Как и в тот раз, я не могу остаться с вами, но могу взять всех вас с собой. Пойдем, - осторожно подталкиваю, - к остальным. Остальные нашлись в амбаре с сеном, запасаемым для скота. Когда мы вошли, наступила тишина. Какой – то пожилой мужчина даже выронил покусанный остаток неплохой лепешки. - Баязид, - осторожно позвал слабый женский голос. Обернулся на звук. В одном из углов, сидя на разворошенном тюке сена, привалившись сгорбленной спиной к стене и кутаясь в какую – то тряпку, сидела сильно исхудавшая Мухсина. - Ты как с господином… - начал было грозно возмущаться один из сопровождавших воинов, но быстро осекся под моим взглядом. - Мухсина, - тепло улыбнулся, подходя к изможденной женщине. На ее загорелом лице заметно прибавилось морщин. Она постаралась сесть ровнее, но согнулась в приступе сильного кашля. – Сиди. Как ты? Прокашлявшись, она чуть улыбнулась в ответ, пересиливая очевидную боль: - Неплохо. Сыновья помогают. Гаяз торгует на рынке. Вернется поздно… - едва договорив, снова закашлялась. Отвязал о пояса флягу и протянул Мухсине. С благодарностью приняв ее, она начала пить небольшими глотками, на время успокаивая недуг. - Баязид! Ты ли это?! – в амбар, едва не снеся воинов, влетел дородный мужчина. Смотритель фермы. - ГадИ*, - отвечаю на крепкое рукопожатие. - Какими судьбами к нам? Да еще и с охраной? – он оглянулся на шокированных таким панибратским отношением воинов как на сарайную утварь. – Разбогател и пришел похвастаться? – добродушно хлопнул меня по плечу и рассмеялся. У моих сопровождающих со звоном упали оружие и челюсти. – Чего это они у тебя? Меня разобрал смех. Такой искренний и заразительный, что через минуту смеялись все: работники фермы, Гади, в конец переставшие что – либо понимать воины… Да, нехорошо вышло. Отсмеявшись, смахнув выступившие слезы, достал из нагрудного кармана бумаги и протянул все еще подхихикивающему фермеру. Тот, едва дочитав, хихикать резко прекратил. Перечитал. Еще раз перечитал. - Прошу прощения, паша, - согнулся под углом глубокого уважения на глазах бледнеющий мужчина. – Я не подозревал, вернее, не догадывался, вернее… - окончательно запутавшись в сумбуре своих мыслей, он замолчал. Во взгляды воинов вернулась толика понимания «привычного» происходящего. - Не нужно, Гади. Сейчас перед тобой не паша, а простой человек, которому ты однажды не отказал в помощи, - помимо слов помогаю себе еще и руками. Мужчина сопротивляется, но под моим напором сдается и разгибается. Однако голову держит опущенной. - Явился. Все обернулись к двери: возле нее стоял хмурый, сильно вытянувшийся Гаяз. С минуту он молча смотрел на меня волком, не отводя взгляд и не моргая, потом развернулся и ушел в одном ему известном направлении. Начало смеркаться.Конец POV
Смотритель фермы очень старался поселить Баязида в своей комнатушке под предлогом, что это лучшее из того, что здесь есть. Сотню раз извинился за свое поведение и еще десяток за поведение Гаяза. - Мать у него болеет. В город к лекарю водил, тот только руками развел. Тяжко парню, уж поймите, не держите зла на убогих… Баязид привычно заснул в палатке. В тишине. Примечания: *ГадИ – руководитель.***
*раннее утро, Кютахья*POV Селим Хазрет Лери
Хорошо, что Локман (давно пора пересмотреть его жалование) вовремя уведомил о точном маршруте нового похода Баязида. Путь мало чем отличается от моего, как специально составлял. Должен уже быть там. Если движется так же медленно, как я во время поисков, а глухие поселения на то и глухие, что их **** (обменял одну дурную привычку на другую) найдешь, то как раз добрался до Чорума. Первая холодная ночь. Интересно, сколько теперь людей встретит эту зиму в тепле и достатке?..Конец POV
*ферма в окрестностях Амасьи* - Чего копаетесь?! Поживее, вас паша ждет! – раскомандовался с самого утра неприлично бодрый Гади. Баязид только закатил глаза («прямо как Селим»). Ему надоело объяснять, что он никуда не торопится и тем более не настаивает на уважительном к себе отношении. Такому поведению смотрителя фермы были рады разве что только воины, обретшие толику обыденности привычного уклада. Все, кто уже с трудом мог работать, собирали скудные пожитки, чтобы отправиться с Баязидом в город. Одна Мухсина сидела, задумчиво-печально наблюдая за всеми. - Ты уже готова? – Баязид подошел к ней, понимая, что она даже не пыталась что – либо сделать. - Ариф давно собрался. Гаяз заупрямился, но я и его отошлю… - она снова закашлялась, мужчина снова протянул ей полную флягу. - Почему ты решила остаться? Знаешь ведь, что не станешь ни для кого обузой, - он отмахнулся от протянутой назад фляги. - Я долго не протяну, а им еще жить да жить... Баязид опустился рядом с ней на сено и достал из – за пазухи свой дневник. - Взгляни. Я прочту, что здесь написано: «калека, находившийся на грани смерти, долго не соглашался, но и в нем тяга к жизни переборола отчаянное ожидание скорой кончины». Даже старики, все, кого я встретил на пути сюда, отважились на попытку прожить остаток жизни иначе. Почему же ты веришь, что не заслуживаешь этого? – он внимательно смотрел на профиль задумавшейся Мухсины. - Отойди от нее! – к ним неожиданно подлетел ворвавшийся в амбар Гаяз и неудачно попытался оттолкнуть мужчину. Воины повыхватывали ятаганы. Баязид махнул рукой и те оружие послушно опустили, но не убрали. Он посмотрел на обозленного юношу напротив. - Гаяз, - стоило матери позвать его, как Гаяз переменился в лице и подсел к ней. – Отпусти свою обиду, она не принесет никому счастья. Мы все вместе пойдем в город с Баязидом. Ее последние слова немало обрадовали мужчину. Гаяз встал, серьезно глядя прямо ему в глаза, заявил: - С одним условием. ТЫ, - он показательно выделил это слово, - ты оплатишь лучшего в городе лекаря. - Гаяз… - начла было Мухсина, но Баязид перебил ее. - Договорились, - просто согласился он. Привычная действительность воинов снова была под угрозой крушения. Примечания: *Локман – смотрящий, заботящийся.***
*два дня спустя, дворец нового санджак - бея Амасьи* В этот визит Баязида все было совершенно по – другому. У самых ворот его и всех, кто с ним, с широкой улыбкой встречал лично Соколлу Мехмед – новый санджак - бей Амасьи, назначенный Мехмедом *при неизменном участии Мустафы*. Каждому нашелся временный ночлег прямо во дворце, еда, сопровождающие слуги, одежда потеплее рубищ… Словом, каждому было уделено всяческое внимание. Простые люди глазели по сторонам. Гаяз ни на минуту не отходил от матери, пристально оглядывая всех и каждого. Ариф неожиданно вспомнил, что он – ребенок, и кругами ходил по большой обеденной зале, совершенно забыв о еде, с искренним любопытством разглядывая всех и вся. - Ариф, сядь рядом, - в очередной раз холодно одернул его брат. - Все хорошо, пусть оглядится, - добродушно махнул рукой бей. Гаяз лишь недовольно поджал губы, но спорить не стал. Благодарность за еду и кров никто не отменял. *вечер, комната Мухсины* - …кхм…хммм…ухум… - лекарь задумчиво кряхтела себе под нос, силясь прослушать легкие женщины. – Можешь одеваться. Подойдя к ожидавшим за ширмой Баязиду и детям, она поклонилась и вынесла приговор: - Холодовая астма. Такое не лечится, но можно постараться продлить жизнь. Завтра утром я занесу все необходимые лекарства и рецепты. - Благодарю, - сдержанно кивнул мужчина, отпуская лекаря. *хлопнула дверь* - Нужен другой лекарь, - бесцветным голосом сказал Гаяз. Взгляд его вот уже несколько минут как застыл на ширме, за которой осталась сидеть Мухсина. Баязид попытался положить руку ему на плечо в знак поддержки, но юноша дернулся и, точно спугнутый зверь, выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Баязид принялся успокаивать зашмыгавшего носом Арифа. *несколько минут спустя* Проводив немного успокоившегося Арифа до их с братом комнаты, мужчина убедился, что оба мальчика готовятся ко сну, и вернулся в комнату Мухсины. Та еще не спала, безрезультатно пытаясь унять усилившийся к вечеру кашель. Баязид вновь протянул ей флягу с водой. - Поехали со мной в столицу. Там много более опытных лекарей, вы ни в чем не будете нуждаться. До самого конца, - Баязид совсем не был уверен в том, что она выдержит дорогу до Стамбула. Но не попытаться сделать хоть что – нибудь он просто не мог. - Единственное, чего я желаю – жизни для своих детей лучшей, чем смогли обеспечить мы*. Мухсина не отрывала взгляд от фляги, но будто смотрела Баязиду в душу. «Как они похожи. Матери», - подумалось ему. - Я воспитаю их как собственных сыновей, но с одним условием, - он помедлил, однако женщина так и не подняла взгляд, - ты поедешь с ними. Он ждал ответа. Радости. Кивка. Наклона головы. Слез, в конце концов… Так ничего и не дождавшись (даже кашель наконец удалось унять), молча вышел, оставляя Мухсину наедине со своими мыслями. Примечания: *Мы – несколько лет Мухсина растила детей вместе с мужем Яваром.***
*поздний вечер*POV Баязид Хазрет Лери
Отвратительно получилось. Она мне о сокровенном, а я ей – эгоистичное требование. Не всегда получается заботиться о дорогих нам людях по – доброму. Особенно, если они несгибаемы как… - Доброго вечера, паша. Вернее сказать, ночи, - возле двери выделенных мне покоев в ожидании стоял Мехмед – бей. - Доброго, - давно и совсем нет. *гостевые покои Баязида – паши* - Прошу прощения за столь неприлично поздний визит… - Что вы хотели обсудить со мной, - улыбаюсь, не скрывая усталости. Ближе к делу, иначе разговор рискует не состояться. - Кхм, да, разумеется. На днях гонец из Кютахьи доставил для вас ларец и записку, - он поставил наконец на стол крупный ларец из насыщенно – синего агата, который не без усилия держал все это время под рукой. Рядом положил перевязанную лентой цвета сапфира бумажную трубочку. Деньги, довольно приличная сумма, и несколько слов: «Добро есть глубокое уважение к жизни*». Неужели братец решил обеими ногами вернуться на путь истинный? Что ж, как бы там ни было, пойдет в качестве задатка на новую жизнь для приведенных в Амасью людей и жалования для сопровождавших меня воинов. И на лекарства для Мухсины, и на одежду для мальчишек хватит… Благодарю, Селим.Конец POV
Поблагодарив бея за живое участие и добрую весточку, Баязид дождался, пока тот выйдет, и усилием воли заставил себя подняться. Чтобы не уснуть прямо на полу, в метре от такой роскоши домашнего очага, как кровать. Его – то слуги все пуганые – перепуганные, привычные были… Примечания: *«Добро есть глубокое уважение к жизни» - слова Альберта Швейцера. На мой взгляд, все высказывания, которые стали крылатыми выражениями и цитатами, говорились многими людьми задолго до их всемирно известных «авторов». Просто они не записали их в своих книгах. Они их вообще нигде не записали…***
Настроение сцены: Piano Classic – «Rose»
*две недели спустя, Бурса*POV Селим Хазрет Лери
Листопад. Стоишь с запрокинутой без единой мысли головой как неразумное дитя и смотришь на раскачивающиеся от ветра кроны, тихо сыплющие ярко – желтые листья. Те, закручиваясь, летают себе на фоне затянутого дождевыми тучами неба, ниспадают завесами между темных стволов деревьев, будто отсекая оказавшегося свидетелем их мига вольности от всего суетного мира. Опадают на стылую землю, укрывая, становясь теплой пестрой подстилкой для разной живности. - Папа, - раздается сбоку громкий шепот, - олень. Опустил голову и посмотрел на сына: Мурад широко улыбался, не сводя глаз с замеченного животного и указывая куда – то перед собой. Одним взглядом проследил направление и заметил среди зарослей молодого оленя. Стрела привычно легла на лук, тетива послушно натянулась… - Стой! – громко крикнул Мурад, хватаясь за рукав моего кафтана и силясь оттянуть руку вниз. Зверь, спугнутый громким неестественным звуком, тут же бросился наутек. Еще немного посмотрев на трясущуюся ветку рябины, со вздохом опускаю лук, ослабляя натяжение, убираю стрелу поглубже в колчан. Опускаюсь на корточки и серьезно заглядываю сыну в глаза. - Почему ты решил сохранить жизнь этому оленю? Мурад, растерявшись от такой серьезности, замялся, начал заламывать пальцы. Дурная привычка, я никогда так не делаю. Или делаю?.. - Ну, - несмело начал, - он… он просто живой… - вконец смутившись, ребенок опустил голову. Он искренне не понимал, за что на него… рассердились? - Я не сержусь на тебя, - мягко подцепив пальцами подбородок, заставил его снова поднять голову. – На добро всегда надо отвечать добром, - достаю из – за широкого пояса довольно простенький кинжал и протягиваю ему. – Бывают люди такие, как ты, желающие другим только добра… - Хорошие? – перебил он меня, хватая кинжал прямо за лезвие. Хорошо, что из ножен не достал. - Да, хорошие люди. А бывают плохие, злые, которые готовы убить лишь ради забавы, на добро всегда отвечают подлостью… Когда вернемся, я научу, как им пользоваться, - киваю на зажатое в детской руке оружие, - чтобы в будущем ты смог должным образом ответить тем, кто не оценит по достоинству проявленную к ним доброту. Мурад несколько секунд молча, внимательно смотрел мне в глаза, осмысливая услышанное, затем тихонько спросил: - А почему ТЫ хотел убить этого оленя? - … Действительно, почему? Животное не сделало мне ничего плохо, за что я был бы зол или обижен на него. Тогда почему? Потому что олень – не человек? Тогда я выбрал крайне неудачный момент для воспитания… Надо что – то сказать, а не просто хлопать глазами на ребенка, я ведь взрослый. Но, как на зло, в голове не складывается ни одного толкового объяснения. - Потому что олень – не человек? – осторожно уточнил Мурад. - Да, - запоздало киваю своему же ответу, - да, не человек. Тогда чем же человек лучше любого животного?..Конец POV
***
*дорога в Стамбул* Всю дорогу до столицы Гаяз откровенно грубил Баязиду, не давал долго разговаривать со своей матерью и одергивал постоянно крутящегося рядом с ним брата. На что последний, правда, почти никак не реагировал, продолжая бесцеремонно расспрашивать мужчину обо всем подряд. Продвигались медленно, по главной дороге, чтобы избежать сильной тряски взятой в Амасье повозки для Мухсины. Сам Баязид, воины и мальчики ехали на лошадях. В один из вечеров, когда болезнь женщины немного отступила, она вышла к общему костру, опускаясь рядом с Баязидом прямо на стылую землю. - Мама, тебе нельзя сидеть на холодном, - Гаяз тут же оказался рядом, подстилая вчетверо сложенную теплую ткань и еще одной такой же укрывая ее плечи. - Благодарю, родной, - она тепло улыбнулась, принимая заботу. *несколько минут молчания* - Ты не сердись на него, Баязид. Так уж привычней детям – винить во всех своих бедах кого – нибудь из взрослых, - Мухсина вновь облекла явный намек в мудрость, как сделала полгода назад. - И в мыслях не было, но благодарю за науку, - отшутился Баязид, подбрасывая в костер еще пару наполовину сырых веток.POV Баязид Хазрет Лери
Обещаю, я обязательно вернусь в эту часть империи, чтобы помочь всем, кого не успел отыскать в этот раз. Запрокинув голову, любуюсь глубоким темно – синим, почти черным небом, усыпанным яркими звездами. Днем самое красивое небо – в мае и августе, ночью – в сентябре и январе. Увижусь ли я с ним под небом Стамбула?..Конец POV
***
*пять дней спустя, Стамбул, дворец Топкапы* - Дорогу, Баязид – паша Хазрет Лери! - перед мужчиной все расступались, едва ли не вжимаясь в стены, склонялись, пряча опущенные взгляды, одновременно уступая дорогу и выказывая уважение. Баязид по привычке не обращал на все это внимание, уверенно шагая по знакомым коридорам. Гаяз шел рядом с матерью, держался холодно, гордо запрокинув голову, словно и сам был пашой. Ариф шел чуть позади них, с приоткрытым ртом непрестанно вертя головой, стараясь получше рассмотреть все и всех. *покои Султана Мехмеда* - Мехмед, Мустафа, как я рад! – Баязид коротко склонился, а после поочередно крепко обнял подошедших братьев. - Мам, а кто это? – негромко спросил Ариф, но услышали все. - Всего лишь его братья, - равнодушно пояснил Гаяз. В покоях на мгновение воцарилось напряженное молчание. Мухсина первая осознала, что только что произошло. - А ну живо извинись, негодник! – она *впервые!* отвесила сыновьям крепкие подзатыльники, схватила их за шеи и заставила встать вместе с собой на колени, низко опустив головы. – Прошу прощения, Повелитель, они… - она закашлялась, не сумев договорить. Баязид привычно вложил ей в руки флягу с водой. Развернувшись к недоумевающим братьям, мужчина почтительно склонился, заслоняя собой всех троих. - Прошу прощения, Повелитель, паша. Этот ребенок… Я обязательно объясню вам после того, как удостоверюсь, что им предоставят все необходимое, - он замер в ожидании дозволения, не поднимая головы. Мустафа коротко переглянулся с Мехмедом, затем с нечитаемым выражением лица спокойно обошел Баязида и присел на корточки напротив Гаяза. - Наши необузданные эмоции и чувства, будь то гнев, обида или даже радость, однажды могут серьезно ударить по нашим близким. Для кого – то он, - указал на напряженно затаившего дыхание Арифа, - всего лишь твой брат. Но для тебя он – один из самых дорогих сердцу людей. Впредь, если тебе кто – то по каким – то причинам не нравится, никогда не оскорбляй его. Особенно незаслуженно. Каждый из нас кому – то дорог, - голос Мустафы был до ужаса спокойным и размеренным. Именно такой больше всего пугал детей, совершенно не знакомых с подобного рода людьми. Закончив, паша все так же невозмутимо вернулся на прежнее место подле Мехмеда. - Я распоряжусь, чтобы для них подготовили все необходимое, - развеял начавшую угнетать атмосферу Мехмед, миролюбиво кладя руки на плечи Мустафы и Баязида. – Но тебе придется нам все-все рассказать прямо сегодня. Во всех подробностях, - добавил с легкой улыбкой. - Как пожелаете, Повелитель, - с видимым облегчением выдохнул Баязид. – Как только все проверю и приведу себя в порядок, сразу же приду к вам. Уверен, скупые на описания отчеты лалы Мустафы вам порядком наскучили. Не дожидаясь позволения уйти, положенного правилами дворцового этикета, он помог Мухсине подняться, за шивороты теплых жилетов поднял с колен мальчишек и повел их всех устраиваться. *дверь закрылась* - Зачем было так пугать детей? – Мехмед с легкой укоризной посмотрел на любимого. Мустафа притянул его в объятия, поцеловал в лоб, чуть отстранился, серьезно заглядывая в глаза. Слишком серьезно. - Однажды за свой неоправданный гнев я едва не заплатил твоей жизнью…, - он снова обнял его, крепко прижимая к себе, носом утыкаясь в коротко остриженные темные пряди. - Я рядом, - Мехмед прижался сильнее и принялся поглаживать его по спине, не давая окончательно погрузиться в кошмарное воспоминание.***
*старые покои Хюррем – султан* - Прошу, располагайтесь, - склонившись, почтительно произнес новый Хранитель покоев Топкапы. – В скором времени слуги подготовят для вас хамам, одежду и еду. Лекарь придет ближе к вечеру. Если вам что – то понадобится, можете обратиться к служанке, стоящей за дверью. Ее зовут ГулЯ*. Баязид кивнул головой, отпуская мужчину. Огляделся. Когда – то здесь жили его мать, Мехмед и Михримах. Как же давно это было… - Мой вам совет – не бойтесь обращаться, если что – то потребуется. Ночью или днем, будь то горячая вода или другая одежда – просите. Вам ни в чем не посмеют отказать, - он перевел взгляд с просторной комнаты на притихшую семью. - Простите меня, - Гаяз подошел к нему и неловко склонился. Баязид лишь усмехнулся и потрепал его по лохматой макушке. - Прощаю. Но обязательно подумай над тем, что сказал брат, и впредь не совершай такую оплошность. - Обещаю. Примечания: *ГулЯ – цветок.***
Убедившись, что Мухсине и мальчикам было предоставлено все необходимое, Баязид наскоро ополоснулся в холодном хамаме *повздыхав о полноценном омовении*, сменил одежду, неохотно позволил подрезать и причесать кудри и бороду, и сразу же направился в султанские покои, на ходу жуя ароматную булку с изюмом. *час спустя, покои Султана Мехмеда* - …он злится не лично на меня, точнее, на меня, но не совсем на меня. Мухсине осталось недолго… Баязид подробно, в красках еще раз рассказал о плодах своего очередного «путешествия», даже зачитал некоторые строки из дневника. Заново представил Мухсину и ребят как тех, кто не бросил его, израненного и бессознательного, в лесу и приютил. Более – менее сносно объяснил причину такого поведения Гаяза. Злоба мальчика питалась годами скрываемой скорбью по убитому отцу и той жизни, с которой им пришлось расстаться. Своими появлением и действиями Баязид невольно обнадежил его тем, что все может стать как раньше. Но робкая надежда на что – то светлое обернулась ежедневным страхом так рано потерять еще и мать, которую из – за тяжелой жизни поразил неизлечимый недуг. - Что ты намерен делать? – серьезно спросил Мустафа, тщательно обдумывая сказанное. Личная, едва ли затянувшаяся, рана давала о себе знать, откликаясь на знакомую боль утраты. - Позволить им прожить вместе до… После заберу мальчишек с собой в Конью и воспитаю как воинов, поступят ко мне на службу, встанут на ноги. А там уж как решат. Мустафа кивнул, молча соглашаясь с его решением. - Лала Мустафа – паша давно передал бумаги с поправками. Осталось только согласовать их с кадиями и твой добровольный труд законно станет чьими – то обязанностями. Поздравляю, - закончил Мехмед с улыбкой. — Эта заслуга далеко не только моя. Благодарю за то, что поверили. Для меня это – бесценно, - Баязид даже расчувствовался, но вовремя поймал себя в руки. Весь оставшийся день улыбка не сходила с его лица. *вечер, покои Мухсины* - …а когда вырасту… - Дорогу, Баязид – паша Хазрет Лери! От непривычного, полагающегося этикетом объявления все трое вздрогнули и повернулись в сторону дверей. - Добрый вечер, - Баязид широко улыбнулся, входя в покои, сразу отмечая, что расторопные слуги хорошо натопили комнату. - Приветствуем вас, паша, - Мухсина начала было вставать вслед за вскочившими и согнувшимися в косых поклонах сыновьями, но мужчина жестом остановил ее. - Не нужно. Обращайся ко мне, как прежде, - он подошел, усадил ее обратно на тахту и сел сам. – Можете уже разогнуться. Мальчики выпрямились, но сесть не решились. «Чудесные плоды воспитательного момента», мысленно порадовался Баязид, специально не позволяя им сесть рядом. Исключительно для прочного закрепления познанного. - Все ли тебя устраивает, - более не обращая внимания на детей, осведомился мужчина. - Благодарю, нам больше нечего желать, - она искренне улыбнулась, с теплотой глядя ему в глаза. - Я рад, - ответил он такой же теплой улыбкой и поднялся. – Отдыхайте, я зайду к вам завтра. Баязид ушел, позволяя им провести вечер только в кругу семьи.***
*позднее утро, Кютахья* - Все готово к отъезду, паша. С момента введения «сухого закона» в санджаке дела шли бодро и только в гору. Мурад начал преуспевать и в науках, и в воинском искусстве, особенно в стрельбе из лука. Селим лично следил за восполнением каждого упущения своего собственного воспитания. Нурбану старательно изображала прелестное заботливое дополнение к сыну. Селим не возражал. Ребенку нужны оба родителя. Воины, прошедшие с Селимом «мошкУ, болота и дебри», охотно поступили к нему на службу и неукоснительно несли ее. Но было что-то, что в конце каждого дня незаметно пролетевшего полугода не давало выдохнуть с истинным удовлетворением. Чего-то не хватало. Подначиваний, издевок, заразительно громкого смеха… Ему не хватало Баязида. Радующегося, злящегося, издевающегося, задумчивого. Любого. «Чувствуется мне, пора», с этой светлой мыслью Селим оседлал коня и небольшая процессия выдвинулась в столицу.***
*четыре дня спустя, дворцовый сад Топкапы* - Ноги шире, не опускай локти, прижми их, да, вот так… - Баязид второй час наблюдал за тренировкой Гаяза и Арифа, попутно исправляя пока еще простительные ошибки. С балкона за ними наблюдали Хюррем-султан и Мухсина. Чуть позднее, чем требует этикет, Баязид представил Валиде всех троих как своих спасителей и «третью семью». Лучше поздно, чем никогда. Женщинам, таким разным по статусу, но таким поразительно похожим своими материнскими переживаниями, надеждами и чаяниями, нашлось, чем поделиться друг с другом. - Дорогу, Селим – паша Хазрет Лери! Мальчики одновременно замерли, опустили деревянное подобие оружия и обернулись в сторону идущих к ним людей. Когда те подошли чуть ближе, склонились в почтительном поклоне *хоть что-то Баязид сделал вовремя*. - Селим! – со смесью неожиданной для себя радости, удивления и неверия воскликнул Баязид, выходя из шатра. «Не когда – нибудь, не куда – нибудь, а сейчас и в столицу». Ариф и Гаяз тоже подошли ближе, почтительно встав чуть позади мужчины. - Здравствуй, Баязид. А это?.. - он взглядом указал на мальчиков. - Гаяз, паша, - почтительно склонился юноша. - Ариф, паша, - повторил за ним брат. - Мои будущие лучшие воины, - гордо подытожил Баязид. – А с тобой?.. - Мурад, паша, - почтительно представился мальчик, с колыбели воспитывавшийся в родстве с дворцовым этикетом. - Мой сын, - подтвердил Селим. - Зови меня дядей, - дружелюбно попросил ребенка Баязид. Взаимно разглядевшие друг друга дети были отосланы на поклон к завидевшей еще одного желанного внука Хюррем-султан, а мужчины, не сговариваясь, расположились на подушках внутри шатра. Какое – то время они молча смотрели друг другу в глаза с ничего не значащими выражениями на лицах. Будто никогда не нуждались в словах, способные общаться одной волей мысли. - Как ты? - Лучше, чем когда – либо. - Прости меня. Селим вопросительно выгнул бровь, требуя продолжения. - За то, что ушел. Ты так быстро сбежал сразу после нашего возвращения. Я скучал… Последние слова Селим едва расслышал сквозь внезапный звон в ушах. В глазах потемнело. - Селим?.. – обеспокоенно позвал Баязид, заметивший его неестественно расширившиеся зрачки. - Что? – в глазах не спешило проясняться, мужчину начало слегка мутить. - Я скучал по тебе. Все это время, - Баязид, наплевав на непременное недовольство брата его действиями, пересел на подушку рядом с ним. Казалось, Селим этого вовсе не заметил, постепенно утопая в своем внезапно ухудшившемся состоянии. - И я… - «еще немного и точно свалюсь. Ненавижу эту свою слабость! Ненавижу. Страшно…». Крепкие теплые руки, неожиданно обнявшие его, не оставили панике ни единого шанса. Баязид немыслимым образом почувствовал страх Селима и сделал то единственное, до чего смог додуматься за сильно ограниченное количество времени. Единственно верное – быть рядом. - Селим, - Баязид негромко позвал его, отвлекая от неприятных ощущений поглаживанием по плечу. Продолжал звать, продолжал гладить, держа в объятиях, пока тот не выдохнул, устало опустив голову на его плечо и прикрыв глаза. - Я жалок. - Нисколько *несколько секунд молчания*. Ты такой из-за меня. - Много на себя берешь. - Возможно. Никто по едва ли осознаваемым *а если и осознаваемым, то упорно отрицаемым* причинам не спешил отстраняться. - Мы можем… - А нужно ли?.. Селим печально вздохнул. Баязид покусал губы. - Ты нужен мне, Селим. - Какая жалость, ты мне тоже.***
«…Хоть ты меня не любишь, обмани
Меня поддельной, мнимою любовью.
Кто доживает считанные дни,
Ждет от врачей надежды на здоровье…»
Уильям Шекспир, LXC сонет
*месяц спустя, дворцовый сад Топкапы* - Гаяз, уже лучше. Ариф, те же ошибки. Похвалив, отчитав и подробно все разъяснив, Баязид отпустил их к Мураду. Некоторая неприязнь Гаяза к мальчику помогала им соревноваться в стрельбе из лука. Дождавшись, пока дети откланяются и уйдут, мужчина вернулся в шатер. - Холодно, хочу вернуться к камину, - объявил Селим. - Или к оставленной книге? – подловил Баязид. - Непременно к ней. - Почитаешь мне? За месяц, пролетевший еще быстрее, чем шесть предыдущих, они заново учились разговаривать друг с другом. - Как хочешь. *поздний вечер, покои Селима-паши* - «…Увы, любовь, хотя она слепа, Без глаз найдет, какими ей путями Дойти до нас и властвовать над нами…»*. - Подожди, почему Авелия вообще ему понравилась? Ни слова же не сказала, – «как такое вообще читать можно?! Да еще с таким извращенным наслаждением, тьфу ты, выражением». - ОФелия поразила Гамлета чистотой своих мыслей и нежностью сердца, - «как твой разум когда-то глубоко поразило очарование глупости. Это уже давно другая история…». Очередная попытка восполнить все те «особенные моменты», которые не получалось создавать или поддерживать в юности, грозила с треском провалиться. Как вооон то полено, прогоревшее в камине. Между ними никогда не было места самозабвенной нежности, которая ощущалась чем-то естественным между старшими братьями. Все доподлинно известно и проверено на личном опыте: каждая реакция, эмоция, каждое действие и противодействие, каждое чувство. В основном одно – ненависть. Глухая, «само собой разумеющаяся», уже не разобрать на чем основанная и откуда вообще взявшаяся. Каждый для другого – само ее воплощение, к которому априори естественно ее испытывать. Но стоило приложить усилия, сдержать рвущиеся колкости и подначки, она, словно огонь без воздуха, тут же начала задыхаться, стремительно угасая. Неизменно сильной оставалась связь иного рода, основанная на вольной трактовке собственных ощущений, неожиданным образом совпадавшей большую часть жизни. Каждый всегда ощущает другого какой – то частью себя, даже если она, казалось бы, давно не способна чувствовать. Каждого, так или иначе, все равно тянет к другому, словно мать неосознанно в каждом действии тянется к своему дитя из потребности знания и заботы о нем. - Баязид-паша, Баязид, мама!.. – в покои, прытко уворачиваясь от бостанджи, ворвался Гаяз. Оба брата переглянулись и спешно последовали за юношей. *покои Мухсины* - Мама! Мама!.. – Ариф, склонившийся над неподвижной бледной женщиной, тряс ее за плечо, силясь разбудить. По его щекам градом лились слезы. Обернувшись на топот, лекарь тяжело поднялась и подошла к вошедшим. Гаяз безразлично пробежал мимо, мгновенно оказываясь рядом с братом. - Холода не пощадили ее. Примите мои соболезнования, - смиренно склонилась лекарь. Баязид лишь кивнул и тоже прошел к постели. Селим остался стоять у двери. Мужчина с силой оторвал братьев от тела матери, стиснул, вырывающихся и рыдающих, в крепких объятиях, пряча в вихрастых макушках собственные слезы. При виде столь печального, несправедливого завершения истории чьей-то жизни, по щеке Селима скатилась крупная слеза. Затем еще одна и еще… Он совершенно не знал эту женщину, спасшую его брата от бесславной смерти. Но безвольный сосуд, утративший отмеренную ему толику жизни, казался ему жесточайшим кощунством из всех возможных. Похоронить Мухсину решено было на кладбище, где покоились наложницы и особенно преданные слуги. Вместе с ее жизнью внезапно оборвалась еще одна недолгая, но непременно счастливая пора в жизнях ее близких. Примечания: *Уильям Шекспир – «Ромео и Джульетта».