Надкусанная галета

Олег не любит курить при Мишке, но иногда иначе просто не получается — зависимость поджимает до тошноты. Тогда он достаёт зажигалку, молча показывает Мише, и если он кивает, то только тогда за зажигалкой следуют сигареты. Вот и сейчас Олег подцепляет из пачки одну, и, закрывая ладонью, торопливо поджигает — всё-таки сегодня ветрено. А потом беспокойно крутит головой, пытаясь досконально выяснить, откуда и как именно дует ветер. Цель — встать так, чтобы в Мишкину сторону тянуло поменьше дыма. Спустя долгую минуту, он наконец-то занимает место слева от их лавочки, но не садится, а просто встаёт и упирается в неё коленом. Сидящий рядом Миша наблюдает за ним с непередаваемым изумлением. — Не хочу тебя обкуривать, — смущенно поясняет Олег, ловя его вопросительный взгляд. Но Миша всё равно не понимает, в чём проблема: — Так я с приятелями когда встречаюсь, они так и так курят, — он пожимает плечами. — И никто никуда не прячется. — Это приятели, — говорит Олег. — А это я. Про себя он задается вопросом, как Миша потом возвращается домой в прокуренной куртке. Его мать плохо различает запахи? Или верит, что сын никакую гадость в рот не берёт? Олег бы поверил, образ Миши у него в голове абсолютно не вяжется ни с какими злоупотреблениями, чего бы они ни касались. — А в чём разница? — любопытствует Мишка, не удовлетворившись этим коротким ответом. Наверное именно это любопытство и сделало из обычного мальчишки ботаника-умника. Это, и мать, конечно же, нельзя скидывать её со счетов. К сожалению, в школах таких не любят, и Олегу не очень нравится думать о том, что рано или поздно Миша снова может заявиться к нему на работу с разбитым лицом. Особенно когда речь об этой самой кирпичной школе на углу, 476-й, в которую из года в год стекается всё большее и большее количество придурков. Один Никитин брат чего только стоит. Чуть больше года осталось, перетерпеть бы. В университете с придурками попроще, они там надолго не задерживаются. Ну, кроме Олега. Олег не уверен, что он может объяснить разницу между приятелями и собой в вопросе курения. Но он честно пытается. — Ну… Мне не всё равно, чем ты дышишь. Пассивное курение — тоже штука не полезная, так то. Похуже обычного будет. Миша ему улыбается: — Не замечал раньше, что ты такой зануда. Олег тоже не замечал, и от этого ему становится и смешно, и досадно. Не он ли совсем недавно доказывал своей сестре Тане, что занудство, а вовсе не гордыню следует признать первым смертным грехом? Так что он на это ничего не отвечает, только гипнотизирует взглядом ореол жёлтого света вокруг фонаря. Уже поздно, Мишке скоро надо будет домой. Так жалко. Олегу одновременно хочется, чтобы ему поскорее стукнуло восемнадцать, и он стал абсолютно автономен… И при этом ужасно этого не хочется. На океанолога, конечно, можно поступить и в их городе, но это ведь абсолютно не то. Миша хочет куда-то далеко, где будет холод, и огромные ломти льдов, и безграничные пространства пронзительно-ледяной воды. Настоящая первозданная природа, или даже скорее, стихия, со своим характером и настроениями, и со сложным подводным миром. Может быть он ещё и передумает, но Олег тайно боится как-то случайно повлиять на его выбор. Это ведь так легко — «я тебя люблю», «я буду скучать», «не оставляй меня одного». И он наверняка останется. А потом у них что-то не сложится, они расстанутся, и Миша будет до сорока жить с матерью, преподавать биологию в каком-нибудь задрипанном универе и видеть океан только в передачах BBC на Youtube. Из раздумий его вырывает внезапный Мишин вопрос: — А как бы ты отреагировал, если бы я начал курить? Эта мысль Олегу не нравится. Хотя, казалось бы, это ведь тоже свободный человеческий выбор? — Расстроился бы, что я дурной пример подаю. Мишкины брови взлетают вверх. — В смысле? У меня мать курит, друзья… Причём тут ты? Вот и ответ. Его мать сама курит, вот и не чувствует от Миши никаких запахов. Удобно. Олег тянет и смакует горький дым. — Потому что, Миша, человек всегда много о себе думает. Например, что он — центр вселенной. Если он идёт по улице и слышит себе вслед радостное ржание пьяной компании, в девяти случаях из десяти он решит, что ржут над ним. Миша некоторое время задумчиво смотрит на выпускаемые Олегом облачка дыма, так пристально, что у Олега начинают в голову закрадываться нехорошие мысли. Хуй разберешь, чего у него там за фантазии, вот сейчас решит, что его сигаретой никогда не прижигали… И пока Олег мучительно думает, готов ли он будет на такое пойти, если его попросят (и склоняется к тому, что нет), Мишка, елозя по лавочке, незаметно подбирается ближе. До тех пор, пока не оказывается совсем близко. В глазах у него попеременно загорается и гаснет рыжий огонек сигареты. — Дай попробовать, — неожиданно требует он, и Олег, грустно вздохнув, помедлив, тянется к карману джинс — свободный выбор, мать его. Да и если он сейчас не даст Мишке сигарету, тот пойдёт и купит сам. Или с приятелями. И повод упрямиться? Но Мише новая не нужна. Ему нужна эта. Он встаёт рядом, хватает Олега за запястье, и тащит руку к своему рту. Олег послушно пододвигает пальцем сигарету, чтобы Мишке было удобнее. Фильтр короткий, и парень практически касается губами его руки. — Тебе из моего рта вкуснее? — дразнит его Олег, и Мишка, прежде чем затянуться, успевает больно пихнуть его под рёбра. Он втягивает сигарету, сильно, резко, раньше, чем Олег успевает его предостеречь. Конечно, тут же мучительно закашливается, крепко зажимая рот рукавом куртки. — Ёпт твою мать, — философски реагирует Олег на это событие, и, зажав сигарету в зубах, потихоньку простукивает Мишке спину. Зачем — он сам не знает, почему-то кажется, что это должно помочь. Мишка от него слабо отмахивается: — Отстань, дядь Тереза, — отходит на два шага, жмурится, смаргивает с глаз выступившие слёзы. Медленно дышит. Резюмирует: — Ну и гадость же. — Ты в первый раз что ли? — невольно поражается Олег. Мысль о том, что в шестнадцать лет есть люди, которые ни разу не пробовали курить, плохо укладывается у него в голове. Или это он настолько испорчен? Но нет, его картина мира так и не пошатнулась. — Да нет… Но каждый раз как первый. И каждый раз надеюсь, что будет другой результат. Ну не дебил ли? Олег беззвучно смеётся. Беззвучно — чтобы Миша снова его не тыкнул. Он не удивится, если под правым ребром у него уже гематома. — Пошли жвачку купим, — предлагает он, затягивается последний раз и выкидывает бычок в урну. — От греха подальше. Тебе ж сейчас домой. И попить. Попить — помогает.

***

Когда они выходят из частного магазинчика и идут вдоль аллеи, Мишка внезапно спрашивает: — А ты мог бы выпороть меня за курение? Олег крутит этот вопрос так и сяк. Догадывается, что односложный ответ Мишку не устроит. — По настоящему, имеешь ввиду? Вряд ли, — наконец говорит он. — Слишком лицемерно. — Потому что сам куришь? — Ага. И тебе со своих же рук дал. Вот если бы не курил… Наверное, мог бы. Знаешь, получилась бы стандартная дрочильная видюшка из интернета «Порка парня дядей за курение, mp4». Глаза у Мишки блестят так задорно, что не будь они на улице, Олег бы его поцеловал. — А если не сигареты? — хитро предлагает он. — Травку что ли? Это да, — моментально соглашается Олег. — Ты только не пробуй. Можешь просто купить, мне и этого хватит. Ему становится немного тревожно. В голове сразу начинают толкаться беспокойные мысли-мячики: и зачем он его сейчас подначил? Где Миша будет её покупать? А вдруг его кто-нибудь в школе спалит? А вдруг мать чего найдёт? А вдруг он возьмёт да решит попробовать? Из головы как-то моментально вылетает, что он тоже когда-то, будучи чуть постарше Миши, покупал траву. Правду говорят, за себя как-то не боишься, а вот за другого… Тем более за Мишу, который ни с чем подобным ни разу в жизни дел не имел. Мишка кажется ему будто бы неприспособленным для этих грязных, тайных дел: найти, договориться, поменяться, спрятать… не быть обманутым. Олег вспоминает про то, что он зануда, и старательно отлавливает каждый невротический мяч, отскакивающий от внутренней части черепной коробки. Бум-бум-бум. Он провожает Мишу почти до дома — не доводит какой-то лишний квартал, почему-то стремаясь, что его в окно увидит Мишкина мама. Хотя казалось бы, что в этом такого, если у неё и так записан адрес, куда Мишка иногда сваливает ночевать? Знает к кому, знает насколько, знает, что в любой момент может ему позвонить. И всё-таки что-то его останавливает. Иррациональный страх, что она увидит их вместе и каким-то своим внутренним материнским чутьём считает что к чему. И тогда… Олег не знал, что будет тогда. Он вообще видел её только только несколько раз, когда она приходила к Олеговой матери в гости. Тогда она много шутила, смеялась, притащила Олегу киндер, хотя он тогда уже сам был студент. Но с тех пор много воды утекло. И Миша… С тех пор как они начали с Мишей встречаться, Олег начал внутренне её опасаться, постоянно ожидая подвоха. Сама она, Мишкина мама, была очень миловидной, тем более для своих пятидесяти: невысокая, с россыпью мелких светлых кудряшек, чуть островатыми чертами лица. Она могла бы ему нравиться только потому, что Миша был очень на неё похож. Но этот взгляд… Прошивающий насквозь. Он как-то за Мишей зашёл домой, и за те двадцать секунд, пока они сказали друг другу «Здравствуйте» и «Всего хорошего», Олегу показалось, что его успели препарировать и разложить на атомы, сделать какие-то выводы, на которые Олег никогда бы не смог повлиять. Она, казалось, способна его уничтожить при одном лишь подозрении, что её ребёнка как-то хотят обидеть. И Олег это не осуждал, что, его собственная мать была разве не такая? Такая же. В пятом классе Олега за разбитое окно в наказание заставили на карачках отмывать туалеты, так она чуть всю школу из-за этого не разнесла. Скандал был колоссальный. Нет, с её подозрительностью как раз таки было всё понятно. Олега больше смущало ощущение, что она, эта аккуратная властная женщина, случись что, даже не попытается разобраться в происходящем. Она просто сломает, посадит, ударит, убьёт и остановится на этом. Может, Олег себя накручивает, но он в любом случае старается лишний раз не попадаться ей на глаза. Поэтому он стоит в сквере, провожая Мишкину куртку глазами и дожидается смс-ки о том, что тот добрался до квартиры. А потом возвращается к себе на съемную и долго смотрит в потолок. И в желтых потеках на побелке ему чудятся то льды, то корабли, то пингвины.