oddinary

Джисон устал от себя, устал от своих загонов и проблем в полной опилок голове. Ему всё кажется, что он какой-то не такой, что проблемный и вечно требующий чего-то невозможного. У него часто перегорают лампочки в черепной коробке, взрываясь и впиваясь осколками стекла прямиком в мозг; гиперфиксации сменяют одна другую, едва он успевает получить хоть немного эндорфинов; а сконцентрированность машет ручкой, мешая жить как нормальный человек. Хан почти ненавидит себя и намеренно избавляет людей от своего существования, рассматривая фантомные ожоги на собственном сердце. Он правда пытался, правда подпускал к себе людей вплоть до старшей школы, не дуя на воду и почти вскрывая себе грудную клетку на всеобщее обозрение. Теперь же вокруг него стены, сердце спрятано в закромах, нелепо склеенное скотчем и изолентой из кусков, а улыбка почти как приклеенная на лицо, полная вынужденной вежливости. Ему тошно от себя. Постоянно строчить какие-то свои мысли в твиттер, зная, что его закрытку никто не увидит, а потом вновь выходить в свет и вести себя как нормальный, не истерзанный изнутри чужими и собственными руками в клочья очень тяжело. Джисон уже не уверен ни в чём, лишь проходит иногда околопсихологические тесты и с грустной улыбкой смотрит на результаты, скриня и в очередной раз публикуя в тви. Ему почти комфортно вот так, в одиночестве и пустоте, когда ты вроде как нейтрально со всеми, но назвать себя чьим-то другом не можешь, да и язык не поворачивается. Он никому не подходит, ни одной группке людей по интересам или хобби, вынужденно она создана или нет. Он и групповые работы иногда выполняет один, неловко улыбаясь преподавателям, когда те смотрят на него со смесью жалости, раздражения и удивления. Да, он сам перерыл тысячу сайтов и нашёл полторы статьи по заданной теме, расписал всё как мог и попытался прилично оформить. Да, и что вы ему сделаете? Занизите оценку лишь потому, что он один, а не в группе? Хан теряет себя в процессе жизни, прячется от самого себя в глубинах своего сознания, а после пишет во всяких соцопросниках и заданиях социально приемлемое и удобное, чтобы быть как все. Он топит свои мысли и глушит индивидуальность, серея и замыкаясь в себе всё больше. Он почти теряется в этом большом и страшном мире, уже давно перестав чувствовать вкус жизни и даже уже не огорчаясь от очередного конфликта со своими «друзьями», что так ярко им манипулировали. Улыбается, извиняется за причинённые неудобства и исчезает из их жизни, чувствуя себя чуть больше, чем все те лестные слова, которыми его одарили на прощание. Именно таким его и находит Чан, когда выходит покурить на улицу. Курит он редко, но сегодня один из таких дней, когда всё идёт через жопу, а люди оказываются на редкость наглыми мразями. У Криса трясутся руки от гнева и невыпущенной злости, от желания сломать что-нибудь, а Джисон дрожит весь сам, осторожно открывая онигири. То выскальзывает из рук и падает прямиком на землю, разваливаясь, а вздох с уст владельца срывается почти на грани слёз. Чан и сам не замечает, как остывает, как застывает и смотрит теперь на паренька, который поджимает потрескавшиеся губы и улыбается уголками как-то разбито, прячась за капюшоном и в шарфе; он встаёт с лавочки неуверенно и неуклюже, видно совсем замёрз, и наклоняется, осторожно подбирая еду. Рядом слышится мяуканье, и парень долго возится с рассыпавшимся рисом, собирая всё до последнего зёрнышка, а после идёт в сторону настойчивых звуков и оставляет онигири на земле, отходя на несколько шагов. Кошка даже не ждёт, сразу бросается на еду и с аппетитом уплетает тунец с рисом, облизываясь, пока сам парень переминается с ноги на ногу и почти зло трёт глаза. Джисон чувствует себя некомфортным. Он чувствует себя лишним, обузой, каким-то не таким, ведь Чан носится с ним как с сокровищем, покупает любимые вещи и совершенно не просит ничего взамен. Это мечта для многих, но Хан боится этого, пугается и прячется в своей скорлупе, смотря оттуда своими большими глазами. Он не знает зачем Бан это делает, что ждёт от него и как нужно на это реагировать. Он готовится, ночами залипая в потолок и ожидая очередного «я думаю, мы отдалились», «наши отношения себя исчерпали», «мы словно чужие друг другу». В горле ком, сердце болезненно ноет от таких мыслей, но Хан знает, что всё хорошее всегда заканчивается. Он не знает, сколько ещё продлится такая акция щедрости Криса, который выглядит слишком располагающе и надёжно, но основывается на своём прошлом опыте и смиряется. Чан видит в нём больше, чем остальные, видит больше его сторон и эмоций, узнаёт о жизни и мыслях, слушает о желаниях и мечтах. Перед ним Хан раскрывается побольше, чем перед остальными, позволяет себе опустить воздвигнутые стены и доверяет своё хрупкое сердце, но пока ещё издалека. Он всё ещё прячется под масками, не рассказывает всего и выливает всё на хёна только в тяжёлые моменты, стирая с щёк слёзы. Чан, кажется, это ценит и заботится как может, окутывает любовью и потакает всем хотелкам, совершенно игнорируя недовольства; соблюдает все личные границы, уважает, не давит и спокойно воспринимает длинные молчания в диалогах, говоря что всё в порядке и каждому нужно время побыть наедине. Джисон начинает ненавидеть себя ещё больше. Он запутывается в собственной лжи, теряется среди собственных масок и долго смотрит на запястья, проводя подушечками пальцев по шершавым участкам. Он чувствует, что все его прошлые знакомые были правы, что мир давит на него своим весом, что он оглушён и находится в каком-то вакууме. Любить себя как-то не особо получается, уважать себя звучит как что-то несбыточное, а быть собой ощущается словно сотни непролитых слёз, насильно остановленных от появления на свет. Хан не знает кто он, зачем он, почему он и как он. Он просто существует. Он просто есть. Этого, разве, недостаточно? Как вообще можно быть кем-то, когда он себя даже чем-то не ощущает. Крису всё говорят, что это гиблое дело, что Джисон ни о чём, что Джисон какая-то амёба или инфузория туфелька в человеческом обличье, ведь тот такой пресный и безвкусный, хуже воды. Чан злится, Чан не понимает, Чан хочет сказать, что именно они и сделали Джисона таким никаким. Своими словами, действиями, жестами, отношением. Он был чуть более мягким пластилином, чем другие, и этим воспользовались, превратив его сначала в удобную фигурку, а потом отдав в другие руки; и так снова, и снова, и снова, пока цвета не смешались, в массу не попал мусор, а сам пластилин не стал слишком жёстким, словно изжёванная жвачка. И они его выкинули. Просто избавились, пустили в свободное плавание, сделав вид, что так и было и Хан изначально был каким-то бракованным. В один из тихих вечеров с Чаном делятся частью своих мыслей, от которых мурашки по коже и ком в горле. Джисон улыбается как-то мягко, играется с накапавшим воском от свечи, и рассказывает про мысли о смерти, об одиночестве, о свободе и желании быть простым камнем на дне океана; Хан рассказывает и о том, как иногда хотел перестать существовать, хотел подставиться под осколки бутылки пьяного отца и острый нож в руках разъярённой матери; он посмеивается так тихо и бесцветно, когда говорит про свои страхи и ненависть к себе, про то, как им пользовались и как он позволял это людям. В какой-то момент Чан и вовсе чувствует тошноту, подкатывающую к горлу, когда Джисон улыбается до глаз-щёлочек и хихикает, пока из его уст вылетают слова про изнасилование. В его руках медленно плавится от температуры воск, размазываясь плёнкой по коже, а губы, потрескавшиеся и чуть влажные от бальзама, растягиваются в улыбке. Становится страшно и Крис едва ли спит этой ночью, поглядывая на сопящего рядом парня, свернувшегося в клубок и обнявшего подушку. Никак не выходит переварить весь тот ужас, связанный с этим человеком, произошедший с этим человеком, пока тот весь вечер выглядел смирившимся и совершенно наплевавшим на свои чувства и состояние. У Джисона в голове не просто каша или опилки, как любит тот говорит, а настоящее чёрное и вязкое болото, появившееся благодаря людям вокруг. Сам Джисон в нём давно потонул и находится где-то на дне, смотрит сквозь эти толщи и не дышит. Возможно даже, что на дне не сам Джисон, а его маленький внутренний ребёнок, который был обречён ещё при рождении. Чан начинает улавливать взаимосвязь тех вещей, которые на первый взгляд не сопоставимы: зима его тонсэну нравится потому, что холодно и он замерзает; ночь ему нравится потому, что людей поменьше; острое – потому, что рот горит и живот после болит; прогулка по реке Хан – потому, что навевает воспоминания о том, как его мама почти уронила его туда; запах алкоголя и сигарет – потому, что его квартира так пахла. Это так странно, но Хан лишь пожимает плечами, мол, а что такого? Джисон боится опять уйти в апатию, в какое-то подобие депрессивного периода, хотя и он боится ставить себе диагнозы. Он просыпается посреди ночи от кошмаров и молчит об этом, выдавая себя лишь мешками под глазами и слишком резкими движениями. В какую-то из ночей Криса будит чужой испуг и тихий, дрожащий голос парня, говорящий: «Хён… я устал сам себя. Я точно тот, кто тебе нужен?».