Но Скарамучча, досадно, не услышал, мучаясь от интереса.
— Тогда… Зачем тебе пальто? Дома же тепло, или ты замёрз? На втором этаже холодно что ли? — Скарамучча внимательно наблюдал за Кадзухой, который, уже обернувшись, многозначительно ему улыбнулся от такого обилия заботливых вопросов. — Растопить камин? Отрицательно покачав головой, хозяин зашагал к нему, тихим щелчком пальцев зажигая часть потушенных свечей. Мягко-тусклое освещение пробежалось по коже мага, стоило ему приблизиться, красиво переливаясь в нежно-алых радужках, смотрящих на фамильяра нечитаемо, но не так, как обычно: нечитаемо в самом красивейшем плане, шифруя нечто глубокое, прекрасное. Трепетно-ласковое. Стоило Кадзухе подойти поближе, Скарамучча провалился под лёд, который всегда, всегда был таким тонким. И фамильяр сам сделал этот неосторожный шажочек, зная, что пути назад точно не будет. — Такой заботливый, — маг слегка наклонил голову набок, улыбаясь уголками губ. Близко, открыто, и, как фамильяру показалось сердцем, без всех этих масок. — Как же тебя красят чувства.«Тебя тоже…»
Скарамучча не мог отвести взгляд, застывая с книжкой в руках, очерчивая глазами каждую деталь чужого лица, замечая, как ему моментально ответили взаимностью. Милые ямочки от улыбки, ни на что не похожие черты, белоснежные локоны, обрамляющие лицо так красиво, по-особенному, моментами слегка завиваясь на кончиках; и эти глаза, глубокие, таящие в себе так много глаза. Бездонные, пленительные, удерживающие в себе застывший оттенок самого красивого на свете алого.И губы…
Слегка пухлые, безумно красивые, кажущиеся такими сладкими; желанные, способные утолить почти что весь мучающий его, казалось вечность, голод. Главная слабость, то, что всегда привлекало внимание; некая точка невозврата, Скарамучча прекрасно понимал, совершенно не желая сопротивляться. Точка невозврата не только для него, ведь Кадзуха… Любовался его губами точно так же, тяжело выдыхая. Нежно алый сменился более томным, слегка пылающим окрасом. — Я хотел… И голос. Такой красивый голос, срывающийся на тяжёлые выдохи. Боже, каждый раз пробирающий изнутри, так легко вытягивающий из него все эти смущающие чувства. В особенности сейчас. — Хотел позвать тебя на прогулку.А?
Скарамучча впал в лёгкий ступор, уставившись на Кадзуху с уже приподнятой бровью; лёгкий румянец нежно окрашивал его щёки, так мило сочетаясь с уже серьёзным вопросительным взглядом. — Что? — он переспросил на всякий случай, закрывая книгу. — Что? — Кадзуха слегка улыбнулся. — Раньше мы выбирались на улицу преимущественно по делам, пора исправляться, — плавным движением пальца руки он выпустил в личико серьёзного, уже начавшего хмуриться фамильяра нежный поток слегка прохладного воздуха. Скарамучча насупился сильнее, издавая тихое протестующее урчание, на что Кадзуха, не удержавшись, ласково усмехнулся, любуясь. — У тебя такие красивые волосы, извини, правда не могу удержаться, — ещё одно движение руки и невесомые воздушные прикосновения уже перебирали шелковистые прядки. — Атласно-синие, словно ночное полотно, моментами отливающие фиолетовым. Чарующие. Скарамучча сбился с дыхания, чувствуя, как краснеет сильнее. Пальцы Кадзухи аккуратно проходились по воздуху, отзываясь прикосновениями непосредственно на коже и волосах фамильяра; движения мага имитировали поглаживания, моментально проецируясь в ласкающем кожу Скарамуччи ветерке. С одной стороны Кадзуха не касался его, находясь на небольшом расстоянии, но с другой - гладил, выражал ласку через свою магию, запуская невидимые воздушные пальцы в тёмно-синие локоны. Видеть, как Кадзуха двигает пальцами поодаль, наблюдать за ними слегка загипнотизированно, но вместе с тем чувствовать их на себе напрямую - удивительное чувство, Скарамучча плавился, слегка подставляясь под ласку. — Так что, — Кадзуха, не прекращая движений пальцами, привлёк к себе внимание вновь, смотря на Скарамуччу и его реакцию уже с любопытством, — составишь мне компанию? — На улице дождь, — Скарамучча прикрыл глаза, чувствуя, как прохладные «пальцы» прошлись по щекам, неспешно спускаясь к подбородку. — Не горю желанием промокнуть до нитки, особенно в собственный выходной. А чихать и кашлять потом - тем более. Там ещё такая грязь, фу. — А кто сказал, что прогулка будет по двору? Я не настолько банален, да и нарушать твой покой ради такого не стал бы. — Тогда… — фамильяр тяжело выдохнул, чувствуя, как чужая рука неспешно спускается ниже, раздвигая ворот рубашки, лукаво пробираясь под ткань. Томным прикосновением она прошлась по его шее в игривой манере, совсем едва касаясь; мурашки моментально пробежались по телу, превращаясь в лёгкую негу. Он даже не задумывался, не взвешивал «да» и «нет», моментально отвечая: — Я… Я не против, — пальцы очертили линию ключиц, вынуждая закусить губу; прохлада чужих прикосновений на уже распалённой коже выводила всю его чувствительность на новый уровень. — Ммм, но с чего такой внезапный порыв? — Не внезапный, — Кадзуха, усмехнувшись, внезапно расслабил руку, опуская её. Волшебство тут же оборвалось, так расстраивая уже приоткрывшего глаза Скарамуччу. Озорные алые искорки моментально пленили всё его внимание, а тихий, томно-бархатный голос добавил: — Я давно этого хотел, просто не знал, когда будет уместно.«Всегда»
— Тогда дай мне пять минут, — приподнявшись и сделав большой глоточек из чашки, Скарамучча приложил руку ко лбу, стараясь прогнать окутавшее его смущение и лёгкий… жар. Даже прохладные, пусть и непрямые прикосновения Кадзухи слегка уничтожили его, но то, что он не сопротивлялся, то, что Кадзуха видел, как ему это нравилось - ещё больше.Он не мог. Не мог сдерживать свои чувства с ним, как бы не старался.
— Хоть десять, — Кадзуха отвернулся, зашагав на кухню. Ещё одна тихая и мягкая усмешка с его губ вонзилась в сердце Скарамуччи точной стрелой. — Не торопись. Встав с дивана, фамильяр сдержал душащее желание заворчать. С ним игрались. Игрались вот так внаглую, как будто бы прекрасно зная, что он, словно послушный котёнок, сам это позволит, принимая любую ласку. Какой же он, какой… Скарамучча тяжело вздохнул, укутываясь в плед с головой, пряча от всего мира свои вновь так показательно покрасневшие ушки. Потопав на второй этаж, а именно к себе в комнату, фамильяр усердно прогонял из головы смущающие картинки, стараясь привести чувства в порядок.И что на Кадзуху, чёрт возьми, нашло?
И этот вопрос вернулся в голову Скарамуччи моментально, стоило ему спуститься в гостиную обратно. Кадзуха, завидев фамильяра, пробежался по всей его одежде взглядом, слегка хмурясь: — А ты не замёрзнешь? — он спросил, а после, придя к какому-то решению и улыбнувшись, обошёл Скарамуччу, накидывая на плечи своё же пальто. — Не замёрзнешь. — Подожди, — Скарамучча перевёл точно такой же взгляд на Кадзуху, чувствуя, как лёгкий аромат трав и свежести ударил по обонянию. Аромат Кадзухи, оставшийся на ткани. Вкусно, боже; словно его утянули в объятия. — А ты? Скарамучче хотелось заворчать, и он действительно вот-вот начнёт, не сдерживаясь. Чувство смущения и бурчание всегда легко сплетались, а моментами шли бок о бок друг с дружкой. Отвлечь его невозможно; смущение не способно перекрыть собой его столь излюбленное ворчание. — О, не стоит переживать, — Кадзуха протянул в руки фамильяра плетёную корзину, содержимое которой пряталось за укрытым полотенцем. Ласково улыбнувшись, он заглянул в скептично его пилящие тёмно-синие глаза. — Температура меня не сильно беспокоит, а вот тебе стоит быть внимательней: не прощу себя, если ты простынешь. Да он же в рубашке. В одной тонкой рубашке; даже если на улице будет не холодно, даже если дверь он откроет в тёплое местечко - ветер никто не отменял. И всё равно, что Кадзуха с ветром на ты. — Кадзу… Но Кадзуха, хихикнув, резко схватил его за руку, плотно переплетая их пальцы между собой, моментально сбивая удивлённого таким жестом Скарамуччу с речи. Быстро зашагав к выходу, он взмахнул рукой: символы кленовых листьев моментально загорелись, слушая неозвученный приказ хозяина дома. Скарамучча впился свободной рукой в пальто, удерживая и не давая ему соскользнуть с плеча. Дверь распахнулась спустя пару секунд, моментально настораживая фамильяра царящей за ней тьмой: ни капельки освещения, ни лучика, ни звука; тишина и пустота. Словно портал в другой, более страшный и мрачный мир, а их уютненький домик - маленький островок света во всей этой темени. Тревожно. Для пущего эффекта не хватало только смотрящих на них через всю эту тьму неморгающих глаз, как любят описывать в книжках. Но всё же: куда его вообще тащат? Вероятно, с дверью что-то не так, ну не могло же это быть тем самым местом для прогулки?Где гулять-то?
Только-только Скарамучча хотел сказать что-либо, предостеречь хозяина (даже непонятно от чего, ведь он не слепой), как Кадзуха спрыгнул вперёд, бесцеремонно утягивая изрядно встревоженного фамильяра за собой. От шока Скарамучча не успел даже закричать: твёрдая поверхность исчезла из-под ног, и как бы Скарамучча не перебирал ими в панике, уцепиться было не за что. Резко обернувшись он увидел, как единственный источник света, а именно свет из их гостиной, исчезал вместе с уже закрывающейся с тихим скрипом дверью, отдаляясь с каждой секундой. Стук сердца отдавал в ушах, хоть как-то разбавляя мёртвую тишину; даже тихого свиста от падения при сопротивлении воздуха не слышалось, что-то из серии мистики, которую он сейчас проклинал всем своим существом. — Надо бы петли смазать на днях, ох. И где найти столько времени, — Кадзуха спокойно обронил, комментируя дверной скрип, с интересом следя за тем, куда смотрит фамильяр, будто бы ненароком разбавляя для него тишину; мелодичный голос мага звучал так разборчиво и чисто, без толики эха. Волосы выбились из хвостика, развеваясь и переплетаясь с беснующимися тёмно-синими локонами Скарамуччи; искорки электричества блестели на кончиках его волос. Фамильяр его как будто не слышал, с каким-то отчаянием вцепившись в руку хозяина, как за единственный оплот. Словно Кадзуха был тем самым твёрдым клочком земли, на котором он мог удержаться. Взглянув вниз, в груди парня моментально воцарился первобытный страх: будто в любую секунду он разобьётся в лепёшку об вот-вот поджидающее их дно этой, возможно, и вовсе не бескрайней пустоты.Чёрт-чёрт-чёрт!
По коже Скарамуччи забегало электричество, моментально привлекая внимания на удивление всё ещё спокойного Кадзухи, крепко-крепко держащего его за руку. Фиолетовое свечение разлилось по воздуху, но тьма поглощала его, не позволяя пробиться дальше. — Ой-ой-ой, тише, — Кадзуха, спохватившись, сразу же подхватил Скарамуччу на руки, стараясь увернуться от ремня развевающегося пальто, вот-вот готовящегося зарядить ему по лбу. — Шшш, всё хорошо. Так-так-так, успокойся! Я слишком быстро открыл дверь, скоро будем на месте, тихо, не нервничай. — К-Кадзуха, твою же ж мать! У тебя рот есть? Есть! Предупредить же можно было?! — Скарамучча выдал на громких тонах, зажмурив глаза и вцепившись пальцами в рубашку Кадзухи, в каком-то комично-противоречивом порыве удерживая корзину, доверенную им же, другой рукой, словно маленькое сокровище. — Чтоб я ещё… Резкое дуновение ветра и скрежет сверчков оборвал его на начале фразы, вынуждая открыть глаза. Кадзуха аккуратно приземлился на землю, всё ещё удерживая фамильяра на руках и оглядываясь: чёрное пятно за их спинами «рассасывалось», исчезая прямо на глазах. Он неловко улыбнулся лохматому Скарамучче (будучи лохматым ещё больше), смотрящего на него уже расчленяюще: — Кхм… — Это всё, что ты можешь сказать? Серьёзно? А как же извини? Мне жаль, я больше не буду? — Скарамучча ворчал, но вместе с тем оставался на чужих руках, не спеша вставать на землю. Он дунул на щекочущий его по носу клок белоснежных волос, сдерживая желание чихнуть, когда он вернулся обратно, снова ударяя по носу, щекоча ещё сильнее. — Извини? Мне жаль, я больше не буду, — он улыбнулся более виновато и Скарамучча понимал и чувствовал: раскаивается он искренне. Моментами маг был таким ветренным, действительно идеально отображая и резонируя со своей стихией всем существом. Ну почему, почему он не мог на него злиться. — Но мы прибыли, да. — Спасибо большое, не трудно догадаться, — Скарамучча аккуратно спрыгнул с чужих рук, оглядываясь по сторонам, параллельно пытаясь привести взлохмаченные волосы в порядок. Ну и куда, чёрт возьми, его затащили? Ничерта не видно! Слишком темно, как бы не споткнуться обо что-нибудь случайно, превращая этот вечер в большее шоу абсурда. Подняв голову вверх, надеясь рассмотреть хотя бы звёзды, Скарамучча тут же очарованно выдохнул.Вау
Чистое небо, усыпанное сотнями ярко сияющих звёзд; полная луна и красивая сине-фиолетовая туманность, со стороны больше напоминающая капли разнообразнейших красок на тёмной поверхности, завихряющихся в причудливый рисунок. Вау. Просто потрясающе. Вид на звёздное небо из дома был невероятно красив, безусловно, но здесь… На этом участке земли он был уникальнейшим, ни на что не похожим. Запоминающимся и отпечатывающимся в памяти.Атласно-синие, словно ночное полотно, моментами отливающие фиолетовым.
Скарамучча чувствовал, как краснел. Ладно. Хорошо. Он готов простить Кадзухе все его сегодняшние шалости. И дверь. Не верится, но даже её. Аккуратно забрав из рук очарованного Скарамуччи корзину, Кадзуха, убрав полотенце, достал из неё миниатюрную масляную лампу, на секунду задумываясь. Счастливая полуулыбка не сходила с лица, вся нежность перетекла в голос и тон: — Зажжёшь? — он обратился к Скарамучче, моментально отвлёкшегося от любования небом, услышав такие дивные оттенки в голосе мага. — Ты ведь и сам можешь. — Хотел попросить тебя, — Кадзуха протянул лампу в руки фамильяру, который сам же заранее к ней потянулся, не дожидаясь ответа. Нежно проведя пальцами по ладони Скарамуччи, он ласково добавил: — Только аккуратнее, пожалуйста. Скарамучча кивнул, чуть нахмурившись. Он, так-то, огромнейшую часть времени проводил у печи, а обращаются с ним, как с хрупкой фарфоровой куклой; будто не он из раза в раз выручал Кадзуху, помогая «сжигать» всю самую мерзкую гадость, выходящую из людей. Будто не он угрожал одному из разбушевавшихся гостей, показательно выстреливая током рядом с оборзевшей макушкой, слегка задевая парочку волосков. Намеренно. — Боишься, что не дай бог пальчик обожгу? — Скарамучча колко спросил, прижимая большой и указательный пальцы к фитилю, сжимая его. Ток заскользил по подушечкам, распаляя промасленную ниточку. — Да. — Как унизительно, — Скарамучча не сдержал лёгкой ухмылки. Пламя аккуратно окутало фитиль, стоило ему убрать пальцы, нежно освещая небольшую часть окружения вокруг. — Не думал, что искренняя забота бывает унизительной, — Кадзуха спокойно обронил, доставая из корзины один из домашних пледов. Скарамучча слегка прищурился, стараясь рассмотреть детальнее, какой именно он заграбастал с собой. Не его любимый, тогда замечательно. — Я ведь знаю и вижу, как она тебе нравится. Как и моё внимание, как мы выяснили ранее, — он очаровательно улыбнулся, усевшись на ткань, хлопая по ней приглашающе рядышком. — Ну же, иди сюда. Скарамучча, чувствуя, как его невидимый хвост слегка завилял из стороны в сторону от такого жеста, слегка поджал губы, нахмурившись сильнее. Хотелось побежать к хозяину, словно соскучившийся кот, коим он и был, как бы не хотелось признавать. Сдержанно усевшись рядышком и уложив лампу на траву, парень слегка укутался в заботливо ему выданное пальто, прислоняясь носом к воротнику. Тихое мурлыканье так и просилось сорваться с губ. Мята… Уложив корзину перед собой, Кадзуха засунул в неё руку, моментально выбивая чуть разморенного Скарамуччи из колеи: хозяин погрузил её туда по локоть, принимаясь что-то искать, словно бы нащупывая; как будто она совершенно не имела дна. Моментально спохватившись, фамильяр сварливо сдул выбившуюся прядку всё ещё взъерошенных волос со лба, приходя к здравой, несколько ворчливой мысли: пора бы привыкнуть. В прямом смысле. Вообще ко всему, что вытворял этот беловолосый симпатичный дурак, иначе он точно свихнётся. Окончательно. — Ммм… Я взял с собой испечённую тобой пастилу, мёд, сырные булочки и заваренный заранее чай, чтобы тут не заморачиваться. Каркаде, если точнее. Сначала думал взять киш вместо булочек, но его, наверное, лучше оставить на завтрак, — Кадзуха выкладывал на плед всё перечисленное по очереди, кроме чая, моментально поясняя: — Но вот с чаем могут возникнуть проблемы: всё могло перевернуться, пока мы, эээ… летели? Очень надеюсь, что нет, — маг тяжело выдохнул, покачав головой. — Ох, какой кошмар, я совсем разучился контролировать эмоции, вот так обрадовавшись совместному времяпрепровождению. Виноват. «Не убегал бы - мы бы проводили время вместе в разы чаще» — фамильяру так хотелось сказать, но он сдержался. Причём по нескольким причинам. — У меня вот только один вопрос, — Скарамучча всеми силами давил лёгкое смущение от признания Кадзухи и своих же собственных мыслей, чувствуя, как приятное тепло разлилось по груди. Маг повернулся к нему, смотря уже вопросительно-выжидающе. — Каким образом ты взял с собой чай? В фляге, бутылке или бурдюке, не дай боже? Может, в баночке? Не сомневаюсь в твоей изобретательности, просто любопытно. — В чайнике, Скара, к чему все эти лишние трудности, — Кадзуха произнёс это максимально спокойно, причём с таким выражением, будто бы это совершенно нормально; что подумать стоило именно о нём в первую очередь. Как, ну как он притащил его в чайнике? А, точно. Не удивляться. — Уверен, он ещё горячий. Если не пролился, конечно. — Не сомневаюсь. И Кадзуха действительно достал из корзины чайник спустя каких-то пару минут, облегчённо выдыхая с радостной улыбкой. Стеклянный, чёрт его подери, чайник со слегка запаренными стенками, внутри которого, слегка переливаясь под тускловатым освещением лампы, красовалось ярко-алое каркаде. Аккуратно уложив его к вкусняшкам, Кадзуха, в качестве некой кульминации, достал из корзины парочку чашек, протягивая одну из них фамильяру. Корзина переместилась на траву и слава Архонтам; не дай боже он оттуда ещё бы и стулья со столиком достал. А он мог. — Знаешь, — Скарамучча протянул чашку в сторону Кадзхуи, замечая, как учтиво он взял чайник в руки, бросая на него молчаливый вопросительный взгляд, — с каждым днём я открываю тебя заново. Кадзуха посмотрел на него слегка нечитаемо, но во взгляде, как Скарамучче показалось, проскользнула мимолётная грусть. Слегка нахмурившиеся на секунду белоснежные брови только укрепили эту догадку. Мгновение, и вся присущая ему безмятежность вернулась обратно. Лишь ветер, как последний подтверждающий аккомпанемент, потрепал крону растущего рядом дерева с тихим свистом, срывая парочку листов. — С хорошей ведь стороны, надеюсь? — он улыбнулся уголками губ, наливая чай уже в свою чашку. Его взгляд устремился на звёздное небо; дикий ветер уже ласково перебирал распущённые и взъерошенные прядки. — И да, это, отчасти, взаимно. — Хорошей, — Скарамучча внимательно, по-кошачьи наблюдал за Кадзухой и его волосами, делая первый глоточек чая. Ой, как вкусно, рука сама потянулась к пастиле; так хотелось насладиться ею вместе с кислинкой каркаде. — И чудной, но тебя это красит. Хотя, и вопросов к тебе у меня тоже очень уж много, уверен, об этом ты прекрасно знаешь. — Ты прав. Знаю. Скорее даже чувствую, — Кадзуха тоже отпил чаю, прикрывая глаза. — Вопросы в твоём случае - совершенно нормально, проблема лишь в том, что не на все я способен ответить. Но ты в праве задать любой, причём в любое время. Я открыт тебе. Скарамучча нахмурился, цепляясь за одно единственное слово, а именно за это злосчастное «чувствую». Тяжело не думать об этом рядом с человеком, для которого ты - книга, которую он в любой момент может открыть на любом необходимом абзаце. А ещё это глупое…«Я открыт тебе»
Для Скарамуччи это звучало как: я открыт тебе настолько, насколько сам пожелаю, оставляя видимым лишь то, что захочу. Покажу лишь предназначенные твоему взору декорации, скрывая за ширмой что-то особенно важное.Открыт, да?
Тогда почему. Почему убегаешь, почему прячешься, из раза в раз подкидывая всё новые и новые вопросы? Что имел в виду Дотторе? Почему не объясняешь причину этой странной договорённости, множество деталей, которые тебе известны; почему тебя штормит от эмоции к эмоции? Что с твоим здоровьем, что с тобой, чёрт возьми, вообще было в тот злополучный день? Почему прячешься за десятками масок, не давая содрать их со своего лица, почему скрываешься за кулисами.И что за ответ, способный уничтожить.
И как же смешно, что Скарамучча не находил в себе сил задать все эти вопросы прямо, даже не зная, какие ответы действительно ожидает услышать, будто бы противясь всем своим существом. Боясь отпугнуть и так держащегося на расстоянии Кадзуху, разрушить то хрупкое нечто, что уже выстроилось между ними. Есть лишь одна единственная цель, да; то, что для него действительно имело значение и наивысшую ценность - воспоминания, и именно с ними Кадзуха был не сильно-то и связан. Задавать вопросы человеку, который альтруистично приютил его, не требуя чего-то взамен (кроме контракта без особых условий, что большая редкость), относясь к нему столь заботливо и чутко, желая помочь безвозмездно - верх, как ему казалось, неблагодарности.Он не имел права лезть в то, что от него старательно прятали, если это не связано с ним напрямую. Он такой же гость, как и все приходящие к ним за помощью чужаки.
Но тогда что. Что способно его уничтожить.
Он спросит. Обязательно спросит, но не сейчас. Не в момент, когда они впервые выбрались куда-то вместе не под предлогом работы или покупок; фамильяр впился в эту идиллию лапками цепко-цепко. Вечер, который они могли разделить вместе, наблюдая за звёздами с чашечкой горячего чая и вкусностями вне четырёх стен, вне своих ролей, вне работы - самая ценная и столь необходимая ему возможность. — Почувствовал не в том плане, — Кадзуха усмехнулся; проницательно, как и всегда. — Это тяжело объяснить на уровне человеческих чувств, слов для этого никогда не хватит тем более. Давай просто сойдёмся на том, что я чувствую тебя по-особенному, хорошо? Как хозяин своего фамильяра. Думаю, ты тоже чувствуешь эту особую связь, не так ли? — он перевёл взгляд на Скарамуччу, моментально сбивая того с дыхания: нежные, словно лучики заходящего вечернего солнышка глаза, согревающие своим ласковым вниманием, пробирались в сердце. Скарамучча чувствовал. Чувствовал эту невыразимую связь прямо сейчас на своей окутанной тёплыми путами душе; словно в его сердечке пылал маленький огонёк, распаляющийся каждый раз, стоило Кадзухе просто посмотреть на него вот так… — Чувствую… — Так радует, — Кадзуха любовался, совершенно этого не скрывая, обхватывая чашку обеими ладонями; нежный смешок сорвался с его губ, стоило щекам Скарамуччи начать так показательно заливаться краской всё сильнее и сильнее с каждой секундой. — Я действительно так счастлив это слышать. Спасибо за честность. Скарамучча отвёл взгляд, прильнув к чашке с чаем, сдерживая желание пробурчать тихое: «не за что». Лёгкий освежающий ветерок трепал волосы, слегка перебирая прядки, и фамильяр уже даже не старался понять: это проделки Кадзухи, или же просто пресловутый жест природы. Но одному ему было известно точно: как же уютно, комфортно, и как спокойно. Он давно так себя не чувствовал. Каждый его день напоминал поспешный спуск по ступенькам, где из раза в раз одна из них исчезала из-под его ног вместе с этим пугающим чувством вот-вот грядущего падения. А сейчас… Сейчас ему было так хорошо, так умиротворённо. А пастила, это заваренное Кадзухой каркаде, пышные свежие булочки - самыми восхитительными вкусностями на свете.Ощущение правильности. Что так и должно было быть с самого начала без всей этой отчуждённости, этого раздражающего расстояния.
Приподняв взгляд на небо, Скарамучча принялся разглядывать созвездия, выискивая причудливые рисунки и сходства с чем-то мирским, любуясь буйством холодных, но таких красивых красок. В его голову пришла тёплая мысль: Кадзуха, наверное, думал о нём, когда смотрел на все эти застывшие цвета и оттенки? Не просто же так он привёл его сюда в этом внезапном порыве. Ну почему у него нет такого же дара, он бы, не сдержавшись, точно бы пробрался в его мысли, тихонечко-тихонечко прокрадываясь на носочках, лишь бы углядеть, найти в них себя. Интересно, как же интересно, о чём он думал прямо сейчас… Не сдержавшись, Скарамучча отложил свою чашку с чаем в сторону, откидываясь назад, удобненько улёгшись на плед. Пальто мягко объяло его, слегка щекоча воротником щёки, всё ещё отдавая любимым ароматом, который ни один ветерок не мог перебить. Лёгкая, совсем едва заметная улыбка мелькнула на губах, а тысячи огоньков мягко отражались на синих радужках, сливаясь со всем этим чудом: действительно чарующе, Скарамучча будто бы смотрел на удивительной красоты озеро. Только протяни руку, и она точно пройдёт сквозь, погружаясь в бескрайние глубины, давая ощупать каждую звёздочку… — Кадзу, — Скарамучча тихонечко подозвал, не отрывая взгляда от неба. — М? Скарамучча чувствовал, как откровения и чувства лились из него, но ему так не хотелось их сдерживать. Хотелось быть таким же открытым, как и это звёздное небо. Чистое, обнажённое во всём своём великолепии. — Ты никогда не рассказывал мне о себе. Я не знаю, что тебе нравится, не знаю, что ты любишь, а что ненавидишь, — голос Скарамучи был по-особенному расслабленным, а сердце, в противоречии, билось чуть учащённо. — Всё, что я знаю о тебе, лишь мои наблюдения, мои ощущения. Странное понимание тебя. Я знаю, как сильно ты любишь мёд, что всегда кладёшь именно две ложечки, потому что если добавить немного больше - тебе слишком сладко. Знаю, как сильно ты любишь свои идиотские пионы, но совсем не переносишь розы в любом виде, что я нахожу дурацким, — ветер внезапно засвистел, вновь проходясь по кроне растущего рядышком дерева, но уже на такой нежный манер, украшая его речь звонким шелестом листы, провоцируя ещё одну мимолётную улыбку на губах. — Знаю, как сильно не любишь гвоздику, но как любишь корицу. Как любишь персики. Знаю, как любишь книги, коллекционируешь и складируешь их, забивая ими полки, чтобы они собирали пыль годами, ведь к некоторым из них ты даже никогда не прикоснёшься. Знаю, что не любишь почти всё, что хоть немного горчит… — Скара... — Кадзуха удивлённо и тихо бросил на паузе, будто бы не в силах сказать что-то большее. — И есть столько всего, что я хотел бы узнать о тебе, заглядывая за все твои маски. Желая такой же честности, — фамильяр уже грустно бросил, прикрывая глаза; улыбка растаяла, сменяясь опустошённым выражением. — Всегда хотел узнать чуть больше о твоём даре, потому что нахожу его уникальным. Подходящим тебе. — Знаешь, — Кадзуха тоже откинулся назад, отбрасывая свою уже пустую чашку вперёд; ветер, подхватив её в воздухе, мягко уложил керамику на траву. — Я никогда не говорил, даже не намекал, но мне тяжело назвать это «даром». — Не говорил. Столько всего не говорил, хотя мог бы. — Тогда расскажу сейчас, особенно если тебе интересно, — лёгкая улыбка слышалась в голосе, Скарамучча всегда её узнает. — Я родился с ним, и когда был ребёнком, это было, скорее, моим проклятием. Я никогда не мог остаться наедине с собой, где бы ни находился: люди думали и чувствовали слишком громко, моментами даже кричали, что я прекрасно слышал, — приподняв руку, Кадзуха подхватил магией один из пролетающих мимо листков, принимаясь играться с ним ветерком в воздухе поодаль, перебирая пальцами в воздухе: порывы ветра повторяли каждое его движение. — Семейные ужины, тренировки и занятия; прогулки или же пребывание в компании молчащих людей: я слышал каждого и абсолютно всё. Это была самая настоящая какофония из обрывков фраз и ощущений, стоило мне выйти в оживлённое место. Лишь повзрослев я научился «глушить» других людей, как бы отделяя себя. Моментами я всё ещё слышу чужие… особо громкие мысли ненароком, особенно когда расслабляю внимание, но это скорее исключение, нежели правило, — отбросив листок подальше, маг усмехнулся. — Чувствовать других людей тяжело, Скарамучча. Особенно когда чувствуешь сам. — Тогда почему? — Что почему? — Занимаешься всем этим. Почему помогаешь людям, считай, безвозмездно, если даётся тебе это тяжело? Альтруизм и самопожертвование, попытки заглушить свою боль, дурацкая наивность или мазохизм? Я действительно не понимаю, — Скарамучча приподнял одну бровь, причём даже непонятно для кого, ведь Кадзуха его не видел. — Всё в разы проще, Скара. Обещание, — он слегка усмехнулся, будто бы чувствуя этот душащий фамильяра вопрос. — Обещание самому близкому для меня человеку, некое искупление. Это тяжело объяснить отдалённо.Укол ревности. Скарамучча нахмурился, стараясь держать чувства в узде.
— И знаешь…Самому близкому человеку. Человеку, которого он потерял, Скарамучча прекрасно помнил.
— Я действительно переживаю… Скарамучча выдохнул, моментально навострив всё своё внимание. Этот голос. Чистый, пропитанный чувствами, которые он всегда так старательно прятал. Настоящий, с нотками лёгкой горечи. Уязвимый, но именно прекрасный в этом чувственном проявлении; противоположность той безэмоциональной и пугающей версии себя, которую фамильяру довелось увидеть. Открытый, как и тогда, в тех объятиях на кухне... — Не думаю, что тот наш гость оправился, что вообще жив, — послышалась лёгкая усмешка: очередная попытка спрятать свои чувства. — Который не мог отпустить возлюбленную, гния что изнутри, что снаружи, помнишь? Трудно выразить, но я чувствую это… сердцем, — он слегка запнулся, вздыхая. — И виню себя за это. Мне ведь действительно близка его проблема; ближе, чем чья-либо другая. И я не смог помочь, будучи человеком, который понимал его боль и мучения сильнее, чем кто-либо, — Кадзуха прикрыл лицо рукой, тяжело выдыхая, — сорвавшись на чувства, зацикливаясь на своей боли. Как же эгоистично. — Кадзу, не нужно, чувства ведь… — И пожалуйста, называй меня так почаще, — Кадзуха резко перебил, добавляя очень-очень тихо. Ещё один выдох, более тяжёлый, вырвался из его груди. — Кадзу, не всем людям можно помочь, ты должен это принять. И я уверен, что ты принимаешь, но не делай эту ситуацию исключением. Ты в первую очередь человек, причём сложный, полный своих проблем. Ты ведь играешь роль наблюдателя в первую очередь, как ты любишь говорить пафосно, и бла-бла-бла, — Скарамучча так ворчливо протянул это «бла-бла-бла», что Кадзуха, не сдержавшись, усмехнулся уже по-настоящему. — Не бери на себя слишком много, пожалуйста. Повторю ещё раз: не всем людям можно помочь. Ветер пробежался по траве с характерным шелестом, а глаза обоих всё так же не отрывались от звёзд; воцарившаяся тишина не казалась грузной или неловкой, наоборот: каждый бороздил свои мысли, открывая сердце звёздному небу и лежащему рядом человеку. Даже если это совсем крошки, даже если недосказанность всё ещё разделяла их, казалось, бездонной пропастью - на душе было так тепло, Скарамучча так ярко это чувствовал. Любое откровение было бесценным. — Хоть и назвать меня человеком трудно... Спасибо. Как же важно мне было услышать это именно от тебя.Мой грех.
Скарамучча вздрогнул, чувствуя эту вязкую, приходящуюся по его мозгу в виде комочка противной слизи мысль. Обрывок фразы, которая моментально ударила по сердцу. Или же не обрывок вовсе… — А помнишь гостя, которого предал родной брат? Ты ему ещё ложкой по лбу зарядил, что было крайне невежливо. — Но эффективно, — Скарамучча прижал руку ко лбу, чувствуя лёгкую тяжесть. — Это который ещё кожу с себя сдирал почти что заживо? — тихое «угу» от Кадзухи, и он сразу же дополнил: — Конечно помню. А с ним-то что? Он был буквально одним из самых адекватных гостей среди всей вереницы придурков и идиотов. — Грубиян, — маг хмыкнул, вялым взмахом руки запуская в лицо Скарамуччи поток ветра, усмехаясь недовольному фырканью. — С ним всё хорошо, чему я несказанно рад. Мой маленький талисман с посланием попал в нужные руки, что я почувствовал на днях. Уверен, мои слова о его несправедливом изгнании и проклятии дошли до нужных людей, обеляя его репутацию; остаётся только верить, что справедливость восторжествует. Слишком уж далеко люди заходят со своими кознями… Скарамучча утвердительно замычал, соглашаясь со словами Кадзухи, сдерживая желание выдать ворчливое: «потому что примитивные идиоты», зная, что маг с ним не согласится, придерживаясь противоположных взглядов. Стоило тишине воцариться вновь, как фамильяр, прицелившись пальцем в небо, выпустил в воздух маленький заряд молнии, с особым вниманием рассматривая, как мягко она освещала высь лилово-фиолетовым цветом, прорезая собой тьму, до которой не дотягивался свет фонаря. — А касаемо того, что мне нравится и не нравится. Хах, Скарамучча, — нотки веселья проскользнули в голосе Кадзухи, заставляя фамильяра нахмуриться и приостановить своё маленькое «баловство», застывая с вытянутым в высь пальцем. — Какой ты наблюдательный и внимательный, я поражён, ты нигде не прогадал. А знаешь, что ещё я люблю всем своим сердцем? Резко поднявшись, Кадзуха посмотрел на фамильяра сверху-вниз, не сдерживая загадочной улыбки; милые морщинки собрались у глаз, а белоснежные локоны, чуть пригладившись, завивались на концах, придавая его образу больше этой милой плюшевости. Только вот едва заметный озорной блеск в глазах совершенно с ней не вязался. Протянув руку вниз, он терпеливо ожидал, когда Скарамучча ухватится за неё, чтобы, очевидно, подняться. Нахмурившись и прищурившись, фамильяр пилил хозяина взглядом, складывая руки на груди, будто бы взвешивая это безумно сложное решение: вставать или нет. Поддаваться ли на внезапную неозвученную авантюру.Хорошо, прекрасно.
Скинув пальто и ухватившись за руку Кадзухи, в голове Скарамуччи моментально прорвалась плотина: мягкая, тёплая, господи, его хоть и местами мозолистая, но нежная ладонь. Какой же он сегодня падкий на идиотские чувства; ныряющий в них с головой буквально. Скарамучча даже боялся сжать её, но Кадзуха, не церемонясь, разбил этот страх сиюминутно, уверенно сжав его руку самостоятельно. Стоило фамильяру приподняться, как ветер мягко прижался к его спине, учтиво надавливая и помогая встать с наименьшими усилиями. Ну каков джентльмен. — Я так люблю вальс. Любил танцевать его в прошлом, — тёплая улыбка расплылась на губах Кадзухи, словно он погрузился в те далёкие деньки. Его пальцы аккуратно поглаживали ладонь Скарамуччи, причём так осторожно, робко. Некогда уверенная хватка преисполнилась нежности. — И я так давно мечтал станцевать его вместе с тобой. Окажешь услугу? Масляная лампа приподнялась с земли, плавно левитируя к парочке. Мягкий свет объял фигуры, освещая землю под ногами и часть окружения; ореол света на фоне спящей природы и наблюдающих звёзд. — Я отобью тебе ноги. Танцор из меня… Так себе, — Скарамучча отвёл взгляд, не в силах устоять под вниманием этих нежно-алых глаз. Не хотелось выставлять себя неуклюжим идиотом, особенно перед ним, но этот взгляд ломал любое его «нет». Позориться, так позориться: он никогда не танцевал раньше, как ему уверенно казалось. С такой огромнейшей брешью в воспоминаниях все эти мысли, вся эта уверенность звучали, откровенного говоря, глупо. — Именно поэтому у тебя есть я, — Кадзуха уложил свободную руку на талию Скарамуччи, проводя ноготками по коже через тонкую ткань рубашки, слегка притягивая его к себе; фамильяр сбился с дыхания, впиваясь в уже слегка пылающие алые омуты: их разделяли пара десятков жалких сантиметров. — Партнёр, готовый вести танец и направлять каждый твой шаг. Не стоит бояться, Скара, я не позволю тебе оступиться, не позволю упасть.Ох. Ну какой же он… удивительный.
— Я тебя предупреждал, не возмущайся потом. С синяками ходить тебе, а не мне, — Скарамучча гордо прикрыл глаза, укладывая руку на плечо Кадзухи. Тихий ласковый смешок, доносящийся совсем рядышком, заставил его нахмуриться сильнее, а щёки чуть покраснеть. — Принимаю на себя все последствия. А теперь, пожалуйста, посмотри на меня, — Кадзуха улыбнулся уголками губ, стоило Скарамучче прислушаться и приоткрыть глаза, всё ещё слегка хмурясь. — Попробуй представить квадрат под ногами; каждый твой шажок должен проходить по его воображаемым углам. Ох, давай на практике, — Кадзуха сделал плавный шаг назад, моментально улыбаясь ярче, стоило Скарамучче сделать неуклюжий шаг в ответ. — Умница, вот так. И ещё раз, — ещё один шажок, и фамильяр, достаточно быстро поняв принцип, сделал шаг в такт. — Прекрасно, ты так быстро уловил суть, — сердце Скарамуччи билось быстрее от каждой похвалы. — А теперь давай немного ускоримся. Вслушивайся в ритм, в мой голос. Кадзуха начал напевать на манер счёта, слегка ускоряясь в движениях, плавно ведя за собой Скарамуччу, крепко держа его за талию и руку. Раз-два-три, раз-два-три, и он слегка закружил фамильяра, напевая уже более мелодично, отходя от счёта, стоило его партнёру расслабиться, влиться в динамику танца удивительно быстро… Так странно… Каждый шаг Скарамучче давался так легко: ноги будто бы сами вели его, скользя плавно и непринуждённо, чётко следуя ритму. Он чувствовал каждое движение Кадзухи, заранее предугадывая каждый его шажочек; чувствовал связь с ним, как с партнёром в этом особенном танце. Как будто тело знало, как танцевать вальс, поражая своей пластикой; будто бы он всегда умел его танцевать. Ласковое напевание, кружащаяся вместе с ними лампа, освещающая каждый шаг. Тёплая рука на талии, изредка поглаживающая его, и зрительный контакт, выходящий за грань человеческого понимания своей насыщенностью. Обилие чувств, невысказанных слов; любопытнейшие оттенки, застилающие красные и синие радужки. Зачарованные друг другом, окончательно теряя интерес к окружающему миру. Скарамучча не мог отвязаться от яркой, чуть ли не кричащей мысли: как же красиво он напевал. Но как же ветер, шелест листвы и травы мешали насладиться им сполна. Мешали чувствовать его сильнее, так непрошено вмешиваясь в эту интимную идиллию. — Кадзу… — М? — Я так хочу услышать твоё чистое пение, — Скарамучча тихо произнёс, не отрывая взгляда от уже не скрывающих удивления алых глаз. Маг понял его сразу же. — Ты ведь знаешь правило: только если позволишь, — не приостанавливая танца, Кадзуха мягко прошептал, закружив Скарамуччу вновь, а после - чуть прижав к себе. — Пожалуйста. Я так хочу тебя услышать.Я никогда не мог и не могу тебе отказать.
Тяжёлый выдох сорвался с губ Скарамуччи. Глаза блаженно прикрылись, стоило Кадзухе прошептать в его голове самое первое слово, скользя по его нутру тягуче медленно, но так сладко. Тихое, очень нежное пение ласкало его изнутри, задевая тонкие струнки сердца, пробивая на приятные мурашки. Этот тембр пьянил, проходился по его внутреннему «я» тёплым дыханием, провоцируя лёгкую негу, разливающуюся по всему телу пробирающими волнами.Знаешь...
Сколько бы я ни смотрел на звёзды, пытаясь заглушить в них нужду к тебе; сколько бы ни искал на небе сходств со всеми оттенками фиолетового, которые вижу в твоих шёлковых локонах; сколько бы я ни пытался...
Скарамучча сбился с дыхания, чувствуя, как сердце суматошно забилось, перебивая даже голос Кадзухи, отдавая в самые уши. Кадзуха лишь улыбался ему. Улыбался так по-неземному, разбивая его в пух и прах, плавя это улыбкой, словно одинокую снежинку на тёплой коже.Каждый раз, завидев тебя, я понимаю: ничто не способно передать, отобразить, даже прикоснуться к моему видению твоего совершенства...
Скарамучча выпал из реальности, резко запинаясь о ногу Кадзухи, моментально сбившись с ритма. Руки мага заботливо подхватили его, сдерживая то непрошеное обещание, действительно не давая упасть. Смех сорвался с губ Кадзухи, звонко разливаясь по полю, моментально превращая очень смущённого Скарамуччу в человеческое воплощение распушившегося от возмущения кота, вот-вот готовящегося впиться коготками в руку.Вот и ответ, пусть и неожиданный. Кадзуха действительно думал о нём, смотря на эти дурацкие звёзды...
Дурак.
Дурак-дурак-дурак.