***
Горожане этого ждали — туристы улыбались, смеялись и покупали всевозможные виды мороженого и холодных напитков — лимонады сменялись кофе со льдом — кофе сменялся алкоголем — жители Лондона же со снисхождением поглядывали на счастливых путников и готовились в любой момент распахнуть зонтики. Стейси же зонты не любила — в отличии от своей семьи прикрывала волосы ладонями или сумкой, как получалось — смешной брелок милый зелёный динозаврик тогда касался лица, нежно щекотал виски. Роза забежала в кофейню с приветствием колокольчиков, шёпотом дождевых капель и мелодией ветра, что насвистывал легенду в стихах — бариста за стойкой не нашёл в ней ничего интересного и вернулся к двойному американо для мужчины за пятым столиком. Стейси коснулась чуть влажных тёмных прядей — темно-русые вдруг превратились в ночную Темзу — тёмные волны мило стекали по личику. Роуз собирает волосы в хвост и оставляет клетчатое пальто на вешалке — чёрная в еë руках оказывается змейкой. — Мокко с корицей и сюпрем с фисташкой. — С вас пять фунтов стерлингов и девяносто пять пенсов. Она расплачивается картой и садится у окна — туристы, раскрывая зонтики, проклинают дождь и ждут возвращения тепла — вот только Роуз знает, что уже скоро осень прогонит короткое лето и раскрасит улицы, играясь с упавшими листьями, придумывая для них танцы. Ей приносят заказ спустя пять минут — Роза держит в руках телефон и смотрит на время напротив его имени — удивляется, какого чёрта Кэрролл кому-то пишет или отвечает в такое время — Стейси любила выспаться, но и вставать рано умела и иногда хотела. Ей было тринадцать, когда она поняла — когда в следующем дне не видишь цели, не ждёшь его, то вставать рано утром становится мучением — но когда уже вечером ты чувствуешь зуд подушечек пальцев от трепета — то ты встанешь рано утром, не смотря на то, что лёг после полуночи. Роза делает глоток излюбленного кофе, а потом достаёт из кожаного рюкзака ноутбук — серебристый он ловит блики тусклых лампочек и спокойно мерцает среди почти невидимой дымки, что осторожно сплетает дождь. Капли, что касаются стекла, не смотря на карниз, медленно скатываются по нему, словно хотят что-то рассказать, но боятся — Роза чудесно понимает их. Когда еë палец касается Кали по ту сторону окна, та вздрагивает и бежит, оставляя за собой хрустальную дорожку — не может побороть страх, но знает, что превратившись в истинный хрусталь она навсегда отдаст свою красоту — и спешит поделиться ею. Стейси рассматривает нью-йорский круассан с фисташковым кремом и орехами — они напоминают золото — вот только не являются таковым — остаются лишь маленькими хрустящими кусочками — она улыбается и кусает свой сюпрем — помнит рассказы о золоте дураков — пирит часто путали с драгоценным металлом, желая обогатиться — золото становилось всеобщей мечтой, а его добыча стала самым лёгким путём к успеху — многие умирали, так и не найдя клада земли — другие же вдруг видели блеск — Солнца и сокровищ — третьи же находили пирит, золото дураков ненавидели — глупая ошибка, что накрывает эйфорией, подводя к пропасти, а после такой нужной светлой правды сталкивала неудачника в темноту — отчаяние не было лучшим другом — оно было бесконечной бездной, что дарила приют обманутым пиритом несчастных. Золото дураков — это не только пирит, но и что-то более привычное для нашей жизни. Стейси улыбается и думает, что уроки философии не прошли для неë даром, хотя она их и не любила — помнила учительницу, что лишь вздыхала, когда читала её немного наивные, противоречевшие представлениеям школы — преподавательница литературы иногда копировала её, когда она Роза говорила своё мнение о книгах. Наверное, после «Пусть танцуют белые медведи» Стейси перестала быть любимицей — слишком много непокорных мыслей было в ветренной головке, чтобы понять «великий» замысел произведения — Роуз на такое лишь привилегии губки и открывала очередной томик Брэдбери. Дождь за окном чуточку устаёт — он почти отвык от постоянной уборки Лондона, у которого тротуары по вечерам после заката ещё долго отдавали своё тепло воздуху, что разность его по улицам, оставлял вместе с письмами. Стейси не знает рада ли тому, что капли успокаиваются, словно остаются с тучами, не хотят, чтобы кто-то узнал их секрет. Роза хмыкает и распутывсет наушники — Тейлор в еë плейлисте чередуется с Эйвой Макс и Lorde, сменяющейся Kesha, изредка появляется Лана — ей нравилось слушать «I can see you» и есть сюпрем — шоколад смешивался со сливочным кремом, оставаясь сладостью на языке, которую сменяла вкусная горечь орешков — она видела, как от остывающего мокко поднимался пар, а корица всё ещё оставалась рассыпанными погасшими звёздами. Посетили смеются, весело разговаривая друг с другом — влюблённые в глубине кофейни мило улыбаются друг друга — она лучезарно, а он до чёртиков собственно — а рядом на двух хохотушек шипит мужчина, что наслаждается джазовыми темами 60-х. Стейси оставляет чашечку и накидывает пальто, когда дождь за окном затихает, а солнце робко касается темно- серых облаков, мягко прося их уйти — вот только ветер приближается, горя желанием помочь Солнцу справиться с непокорными тучами, те начинают тихонько ворчать, горжя заплакать — вот только слезы не льются. Прохожие начинают стряхивать капли с тёмных зонтиков, а беззаботные дети со смехом прыгают по лужам — их родители только качают головой и достают резиновые сапожки. Роза улыбается и теряется среди спешащих горожан и задерживающихся туристов.***
— Мисс Роуз. Стейси отстукивает ритм давно разученного ей этюда, когда секретарь Уолтера пробивает еë по базе — Роза, безусловно, знала, что рано или поздно ей придётся оказаться в офисе Бьюкейтера, но не думала, что это произойдёт так быстро — в голове все ещё слышались разговоры на вокзале и живая изысканная классическая музыка Бала. — Да, я вам назначено. Блондинка лучезарно ей улыбается и достаёт бланки с ручкой — Стейси видит, как секретарь хмурится, когда смотрит на мелкий почерк детектива — у Уолтера был размашистый крупный почерк — буквы Розы же оставались маленькими мазками, черточками. Роуз отдаёт женщине заполненные листы. — Отлично, поднимитесь на три этажа, сверните направо, а потом постучитесь в пятую дверь по левой стороне. Вот, мисс Роуз, план здания с вашим маршрутом. Стейси слышит, как секретарь набирает подругу и рассказывает о том, что видела девушку Кэрролла — Роза невольно улыбается, когда думает, что теперь это почти правда. В офисе жизнь кипела — сотрудники, хватаясь за головы, петляли по этажам — девушки здесь модели — красивые, изящные и похожие друг на друга — мужчины здесь серьёзные и не выше шести фунтов и двух дюймов — не выше Уолтера. Стейси знала, что Уола можно сравнить с деспотом, протектором, который никому не даст нарушить свои правила и законы. Но и здесь было «но» — Теодор был почти два метра — значительно выше Бьюкейтера, но Кэрролл был слишком умëн, чтобы Уолтер упустил его — так ипоявлялись лазейки, способы влияния. На еë этаже не выходит ни один человек — всё немного боятся кабинета и сторонятся дверей, уступая ей место — Стейси лишь гордо приподнимает подбородок и делает шаг — двери за ней мягко закрываются, словно шепчут наставления, а потом всё растворяется в металле — голос до мурашек ледяной, мёртвый — пугает больше, чем дорогой кожаный кабинет. Роза же не отпускает подбородок. Пол в коридоре мраморный, вот только звуки здесь застывают — даже листья тонких тюльпанов на подоконниках не шепчутся, не шептаются. Стейси нежно касается их лепестков — они отзываются на его прикосновения дорогим бархатом, мкнут к ней, с испугом и отрывисто лихорадочно шепчут о том, что здесь происходит — сливки мало света. Эвелин всегда их понимала — да и одно из значений еë имени это «свет». Роза пытается услышать их и понять — разбирает лишь то, что они погрязли в этой темноте — вместе с землёй в горшках и каплях воды тьма остаётся с ними, пока их бархатные лепестки не останутся тлеть на подоконнике. Стейси знает, что еë имя означает «поднимающаяся вновь», а имя пропавшей девушки «жизненная сила, дыхание». Она сжимает потускневший бархат рыжего тюльпана и думает, что Уолтер придётся за многое ответить в этой жизни. Роза хочет постучать, когда замечает, что дверь в кабинет Бьюкейтера приоткрыта, а оттуда доносится голоса Кэрролла и самого Уола — она замирает и короткое мгновение ей кажется, что Бьюкейтер заметил еë — вот только он всё также разговаривает с Теодором. Дверь в его кабинет послушная и покорная, она не скрипит, когда шель увеличивается — Стейси может разобрать каждое слово произнесённое мужчинами. Роза прижимается к ледяной стене — та кусает еë холодом от испуга, а потом дарит приют, позволяя разгорясенному лбу капельку остыть. — Ты замечательно справляешься со своей работой, Теодор, — она не видит, что серо-голубые глаза Бьюкейтер переливаются чешуёй серебряной змеи, что манит свою жертву сладкими речами. Стейси хмурится, когда слышит в голосе Кэрролла лёгкое удивление — еë личный чеширский кот редко бывал удивлённым, чаще ко всему готовым. — Спасибо, мистер Бьюкейтер. Я стараюсь. Теодор в комнате с интересом рассматривает рисунок на позолоченной чайной ложечке, а потом вспоминает свои привычки и прямо смотрит в глаза Уолтеру — ему внезапно кажется, что он видет точно такие же глаза у кого-то другого, вот только взгляд был совершенно другим. — Теодор, я очень ценю твою помощи и твою самоотверженность. Я понимаю, что у тебя есть своя личная жизнь, которой тебе пришлось пожертвовать ради моей семьи, ради меня, — голос у Уолтера тягучий, почти нежный и обволакивающий, словно стирающий смысл слов и крадущий такое дорогое понимание, словно призванный не дать остаться в безопасности, словно зовущий на Титаник, зная о его судьбе. — Очень мало в нашем современном мире по-настоящему преданных людей, что готовы многим пожертвовать. Но, как говорила моя старшая дочь, пора заканчивать повторяться, ведь тавтология тавтологична. Стейси испуганно жмурится, когда чувствует ритм своего шумного сердца и слышит дыхание. — Ты знаешь, что я ни в коем случае не могу позволить прессе подумать, будто я забыл и не тоскую о милой невинной Эвелин, не могу прекратить поиски, подорвав этим свой авторитет. Но мы оба понимаем, что вряд-ли моя старшая дочь ещё жива. Конкуренты, бизнес, ты об этом знаешь едва ли не лучше меня, Теодор. Кэрролл морщится и сжимает кулаки до бледных костяшек — напоминание о Еë смерти болью отзывается в груди, говоря о вечном одиночестве. Вот только Теодор уже не уверен — настолько ли он одинок, что в этом мире нет больше человека, с которым он захотел бы связать судьбу. Роза же широко распахивает глаза, понимая, что и в жизни Кэрролла не всё было так гладко, как ей казалось — чувствует, как по льду белой молнией пробегает трещина. — И, конечно, ты знаешь, что есть множество людей, что до сих пор хотят осквернить меня. Используя для этого бедную Иви. Я очень рад, что ты смог помочь мне в противостояния с ними. — Я делаю то, что в моих силах. И то, что не противоречит моим принципам. Кэрролл не выдаёт своего сомнения, но отвечает чуть резко — Роуз не слышит его и проигрывает собственному дыханию. — Большего ты и не смог бы для меня сделать, Теодор. Не понимаю, почему эти люди не могут оставить в покое меня, не играть на больном месте отца, потерявшего одну из самых главных вещей в своей жизни? Эти люди жестоки, раз подбираются так близко к сердцу, но мы смогли дать им достойный. Отплатили той же монетой. Они хотели разбить сердце нам, а ты разобьешь сердце их орудию. Я, если честно, не понимаю, чем им так приглянулась эта посредственная американка, ничего интересного. Может, она одного возраста с Эвелин, поэтому еë выбрали? Не знаю. Факты в том, что она ничтожество, а ты, Теодор, превосходно справился со своей задачей. Влюблённой женщиной ведь так легко управлять! Бьюкейтер смеëтся, а Стейси не может долго прийти в себя — мгновение вдруг оказывается палачом. А потом она понимает. И черт возьми, корридор оживает — цветы кричат от боли почти счастливой и ласкавшей их девушки — ветер стучится в окно, стремясь утешить — эхо разносит еë шаги. Роза сбегает по лестнице и думает, что еë золото дураков — это поцелуй с Теодором Кэрроллом.