«Самый «гениальный» план
I Встреча с преподавательницей Эвелин. II Разбор полученных данных.
III написание отчёта для Уола. IV Личная встреча с Уолом, недовольным её информацией и мыслями.
V Продолжение работы.
VI Ещё очень много различных ходов.
VII Театральный конец.»
Почерк у неё мелкий, но понятный — даже красивый. Вот только буквы её не слушаются, и Стейси пишет то с наклоном в право, то без него напоминающими печатные символами. Роуз это раздражает и ей хочется разорвать бумагу, но она лишь разглаживает её и убирает чуть пожеванную ручку в верхний ящик тумбочки, а после рассматривает свои руки — они вновь испачканы в чернилах, что спорят с венами и чуточку тускнеют на её ладонях. Вот только ей не нужен план — всё уже давно пошло к чертям, наперекосяк и она совершенно мне знала, что делать дальше — стрелка вот-вот настигнет заветный красный треугольничек, и тогда Роза проиграет — и рассчёт ходов здесь бесполезен. Стейси рвёт бумагу — не замечает, что плачет, и превращает слова в исписанные белые клочки, что ничего не значат. Её собственный Рим рушился. Всё горело, полыхало, пылало — увлекая девушку за собой — и она сгорала, тлела среди руин своих гнилых мечт и принципов. За окном Луна текла по улицам, по крышам, робким ручейкам плескалась на светлом ламинате девичей спальни, а ветер волновал лёгкие нежные занавески — августовская ночь была красивой и хрупкой — такой, что можно было сдержать всхлип и замереть, позволяя серебряному свету осторожно коснуться белоснежной простыни и запнуться о бумажные сугробы на полу. Стейси улыбается и чувствует солёный привкус на губах, ей хочется дотронуться до лунного сияния, но она знает, что стоит ей шевельнуться вся ночная магия рассыпается, разобьется — и Роза старается даже не дышать, слыша голоса подруги и брата в коридоре. — Она будет в порядке? Ричардс, наверняка, прислоняется к двери и зарывается пальцами в свои густые волосы — ей чуточку страшно от осознания того, что она ни чем не может помочь своей маленькой подруге. Фил же внимательно смотрит на неё, ловит каждую эмоцию на её красивом личике и ждёт, что скажет такая разбирающаяся в людях Мегги — но та молчит и заставляет его волноваться. — Я не знаю, Фил, не знаю, — шатенке кажется, что всё это — второй час ночи, слезы Стейси и вопросы старшего Роуза — глупостями. Липкими, противными, терпкиии на вкус, но нет — на улицах ночного Лондона закричала птица. — Стейси… Она оказалась такой хрупкой, даже хрустальной. Когда посмотришь на неё, то кажется, что она чертовски сильная и переживёт всё. Теперь я не знаю. Можешь говорить, что угодно, но твоя сестра оказалась слишком хрупкой … Хрустальной. Её сердечку нужна была любовь, а вместо этого его разбили. И, Фил, мы ведь говорим о Стейси, что уже давно борется с кошмарами, и ей плохо от того, что он смог приручить их. Фил сжимает кулаки — глупая младшая сестричка вновь смогла найти себе приключения, вот только одна она вновь не справляется с ними. Роуз хмыкает, медленно встаёт с кровати, ступая босыми ногами, и разбивает лунную дорожку, на которой мгновенно появляется тень — в другой ситуации девушка бы долго сжимала кулачки до красных полумесяцев на ладонях, но сейчас она лишь делает шаг на балкон. Здесь она была почти на своём месте — на самом деле Роза нигде не могла быть собой, задыхалась от того, что надо жить в тени глупых выдумок — самых настоящих глупостей липких и терпких. Она тонула уже больше семи лет — её лодка перевернулась в ту грозовую ночь, что чуть не лишила жизни. Дверь протяжно скрипит, предупреждает обитательницу о названное подруге. Мегги закрывает её мягко, тихо — в такие моменты Ричардс вся обращалась в любовь и становилась той самой солнечной, всё понимающей девушкой, что скрывала в себе от посторонних злых взглядов — в руках у неё серебряный поднос с двумя милыми чашками с какао на самом обычном молоке и с упаковкой шоколадных конфет — на самом деле слишком сильной Стейси нужно было кое-что другое, но сама она никогда в этом не признается, а остальные не смогут заглянуть в глупое сердечко той пятнадцатилетней девчонки, что давно пошла на дно. — Можно? Роуз кивает и не делает шаг ни вперёд, ни назад — застывает на пороге и всматривается в танец холодных звёзд — Мег кажется, что в её посветлевших от лунного света глазах бушует море — и никто не смог бы спастись в этом шторме. — Я знаю, что тебе не нужно все эти слова, но, может быть, ты поговоришь, Стейси. Иногда, если озвучишь свои мысли, становится лучше. Девушка до невозможности гордо задирает подбородок и расправляет плечи. — Иногда это не то. Краешком глаза замечает смятение Ричардс — наверное, в первый раз не боится быть той самой фигурой, у которой есть только один вариант — победить. Но ей страшно — страшно потерять, оттолкнуть от себя всех, кого она любит — боится вновь остаться одна — помнит это болезненное ощущение, когда в комнате полной людей никто тебя не слышит, даже если ты срываешь голос, крича — помнит, как ей было плохо, когда некому было выслушать её. И поэтому говорит. — Что ты хочешь услышать, Мегги? — Я понятия не имею, Стейси. Никто из нас даже не догадывается, что с тобой происходит, чем ты живёшь, чем дышишь. Мы не можем понять, кто ты такая. Прошу тебя, доверься и расскажи всё. Ладони становятся влажными от волнения и до тошноты тёплыми — почти такими же, как щеки — от страха. Ей вдруг кажется, что в уголке спальни, где сидит добры большой мишка в половину её роста, прячутся Тени — они смеются над ней и ждут, когда её ход окажется неправильными — в тишине комнаты она отчётливо слышит, как чихает пистолет. Роуз не узнаёт собственный голос. — За свою жизнь я осознала лишь то, что кем бы ты не была, чтобы ты не делала, твоё прошлое всегда будет рядом с тобой. Оно будет напоминать о себе и играть с тобой, и ты, не в силах сделав что-либо, проиграешь. Да, и глупо это. Отказавшись от своего прошлого, ты в тысячу и один раз потеряла саму себя. Розе хочется сказать, что всё прозвучавшие слова — это всего лишь лихорадочный бред и горячие театральные фразы — вот только сцена уже давно сменилась на уютную комнату, а сама девушка стоит до безумия настоящая и живая, обнажая собственное сердце и мысли. Ричардс пугается самой малой части правды — слишком тяжёлой кажется ей реплика подруги, и от этой тяжести предательски дрожат руки, а во рту появляется привкус солёный — и она просто обнимает такую родную и понятную Стейси. В конце концов, кто хочет, чтобы чьи-то глупые слова перевернули уютный мирок с ног на голову — кто хочет понять, что каждый образ близких людей лишь домыслы и желания? И Роуз, заведомо зная ответ на незаданный вопрос, плачет в объятиях Мегги.***
Её утро начинается с покрасневших от ночных слез и с кофе — Стейси в первые за многое время нарушает правила, что сама уже установила, и пьёт бодрящий напиток через двадцать минут после пробуждения. Роза долго не может включить идиотскую кофемолку и чуть ли швыряет её — но во время берёт себя в руки и, не пугаясь искорок, вставляет вилку в розетку. Кофе покупает неизменно в зёрнах и неизменно немецкий с причудливым названием Эгоист. Она находит неоткрытую баночку детского молока, что купил заботливый Фил, который уже сегодня ближе к одиннадцати после полудня вернётся в дождливый Ливерпуль — никогда не берёт тетрапаки, зная, что жидкость непременно пропадёт. Девушка стучит серебряной ложечкой о белую кружку, размешивает сахар и обещает себе попробовать пить дома не только классический с каплей молока и двумя ложками сахара — как и всё до этого, она его нарушит. — Может, будешь использовать пипетку, чтобы точно не испортить напиток? — Фил улыбается ей и смеётся, запуская руки в свои кудрявые светлые волосы — Роуз лишь фыркает и рассматривает кофе, с удовлетворением замечая, что не переборщила с молоком, и напиток напоминает какао по цвету. — Я настолько похожа на перфекционистку? Старший Роуз смеётся, а девушка лишь качает головой — за окном противный моросящий дождь, а в квартире голотвый отчёт и сообщение от Уола, что просил, точнее приказывал явиться к нему до полудня — ей до невозможности не хочется выходить из дома в такую погоду — август все же вспоминает, что вот-вот наступит осень — ей до невозможности не хочется идти в место, где может быть Теодор — в офисе, в лифте, коридоре, кабинете ей будет чудится яблочный флер парфюма Кэрролла. — Нет, ты не похожа не перфекционистку. У данной категории в тумбочке и не рабочем столе всегда идеальный порядок. Стейси помнила то время, когда вся её жизнь была разложена по полочкам — книги в алфавитном порядке расставлены на полках, учебники стоят аккуратными стопочками, а тетради расфасованы по папкам с названием направления — помнила, как в какой-то момент ей захотелось побыть другой — и в её комнатке всегда был творческий беспорядок. — Это моя квартира, в которой я могу устраивать то, что хочется мне, а ни кому-то другому. Роза с раздражением взмахивает руками, чуть не проливая на столешницу молоко из открытой бутылочки — она осознавала, что Фил не хочет выводить её из себя, ведь он истинный аккуратно, что не смог воспитать такую же младшую сестрицу, и у нее просто расшатались нервы из-за влюблённости — именно не нужная ей любовь виновата в истериках и гневе, когда кто-то делал что-либо ни так. — Ты чего заводишься так, сестричка. Я просто привёл доказательство того, что ты не перфекционистка. Где-то в дали предупреждающе грохочет гром. — Я не просила что-то мне доказывать. То, что мне надо я знаю и так. Фил ненавидел, когда в её поведение проскальзывали эти нотки — надменный голосок, гордо вксинутый подбородок и наигранное безразличие на красивом личике — глаза Стейси темнеют, и мир в них штормит — пожалуй, ей всё же надо лучше скрывать свои подлинные эмоции. — Не веди себя так, тебе не идёт образ богатой папиной дочки. Это было фатальной ошибкой — она прикусывает нижнюю губу и разворачивается — оценивающе пробегается взглядом по брату, подмечает заплатки на рукавах пижамной кофты. — Я лучше тебя знаю, что мне подходит, а что не идёт. На минуту Фил теряется — после той ночи Стейси не показывала ему коготочки, не спорила и во многом слушалась его, что было несвойственно для неё — она дорожила им и искренне верила в нерушимые принципы семьи Роуз — и скрывала своё раздражение, стараясь свести все конфликты на нет. Вот только ей это надоело — иногда влюблённость расставляет всё по полочкам. — Ты никогда не понимала и сейчас не понимаешь, что тебе нужно. Я сделаю вид, что не услышал слов, которые ты не произнесла. Фил лучезарно улыбается и делает шаг к сестре, чтобы обнять её — вот только она вытягивает вперёд руку и предупреждающе качает головой — Стейси так и не научилась быстро оставить и прощать людей за одно мгновение. — Я точно знаю, что мне нужно, и повторю свои слова вновь, чтобы ты их услышал. У любого человека есть те самые слова-спички — и старший Роуз, то ли прекрасно зная сестру, то ли совершенно не зная её, идёт ва-банк. — Стейси, неужели вдруг стала самостоятельной? Если ты такая сильная и независимая, то почему же по любому глупому вопросу срываешься в Ливерпуль. Просишь моей помощи. Кем бы ты была без меня сейчас, а, мисс я лучше всех. Даже не думай серьёзно язвить мне, не смей так вести себя со мной. Маленькая глупая девочка, почувствовала запах богатой жизни и сразу решила вернуть ту старую себя. Ой-ой-ой. Фил ехидно улыбается и ждёт. — Ты знаешь, черт возьми, что это была не я! Это была не Стейси Роуз! Она чувствует себя дурочкой — наивной и доверчивой глупышкой, что так и не смогла найти тех, кто не обманет — не обернёт честные слова в собственный козырь. А потом что-то щёлкает — и Роза выбегает из кухни, снимает ветровку брата с крючка — тот лишь насмешливо улыбается и свысока наблюдает за ней, опирается о дверной косяк — слишком невозможным были их серьёзные ссоры. Она чувствует взгляд его светло-карих глаз на спине и не обращает внимания, хватая тяжёлую сумку с вещами Фила. Старший Роуз хмурится и делает шаг навстречу чересчур эмоцианальной сестричке. Стейси лучезарно улыбается ему, когда сумка с громким хлопком приземляется на лестничной площадке — за порогом её квартиры. — Убирайся. Они молчат и весёлый рингтон мобильного старшего Роуза звучит подтверждением её слов — слишком беззаботным, чтобы ему-им поверить. — Ты ещё попросишь прошения. Когда дверь за девушкой захлопывается с грозным, Фил всё же отвечает на звонок. Когда дверь за девушкой захлопывается с грозным хлопком, она прекрасно осознаёт, что сделала свой ход — и всё, что ей остаётся, это ожидание хода Уолтера.