cerulean love encased in amber

Работа айдола – штука интересная и, что главное для Кохаку, разнообразная. В один день ты выступаешь, в другой присутствуешь на фанвстрече, в третий снимаешься в рекламе… Так день за днём проходят месяца; для тех, кто давно привык, они рутинные, а для тех, кто только начинает – увлекательные и запоминающиеся, настоящий глоток свежего воздуха. Несомненно, иногда приходится делать странные или совсем новые и незнакомые для Оукавы вещи, но знания приходят с опытом. К чему он никак привыкнуть не может, даже спустя многие месяцы, так это к переодеваниям и фотосъёмкам. Современная одежда всегда была для него загадкой и не без причины; в конце концов, он всю жизнь только и делал, что носил одни и те же кимоно. И если с обычной повседневной он уже научился справляться (не всегда без трудностей), то наряды, которые ему приходилось надевать для работы… Сей процесс без сторонней помощи был бы долгим, мучительным и, сколько ни старайся, в любом случае бы окончился абсолютным провалом. Кохаку с содроганием от стыда вспоминает случай, когда ещё в начале его карьеры, в самый первый лайв Crazy:B, ему показалось очень хорошей идеей попробовать одеться самому. Получилось ли из этого что-то дельное? Ну, если назвать кое-как натянутую вывернутую наизнанку одежду, висящие не пойми как цепи, не застёгнутый ремень и многое другое таковым, то вполне. До концерта оставались считанные минуты, или так казалось самому Кохаку, злому и раздражённому от такой постыдной неудачи, тем более перед почти незнакомыми ему людьми, с которыми предстоит работать ещё, наверное, долгие и долгие годы; нужно было что-то делать и срочно. Благо, помочь было кому. Затуманенный бессильной злостью взор Оукавы не заметил приближения другого человека, а внутренние крики заглушили обеспокоенный голос. Лишь почувствовав прикосновение к своим плечам он понял, что вот он, его лучик спасения: ХиМЕРУ. Он лишь спрашивал, стоит ли ему помочь, и что было Кохаку ответить в этой ситуации, кроме как отчаянное «да»? Без лишних слов ХиМЕРУ приступил к делу торопливо, но при этом каким-то образом аккуратно; стараясь ничего не порвать, он переодевал остолбеневшего Оукаву, который только и мог отвести взгляд в сторону и кривить лицо, видя безобразие, которым занимались другие члены его юнита. Спустя всего пару минут все четверо уже выступали; первый лайв Кохаку хочет вспоминать ещё меньше. В следующий концерт ситуация с переодеванием повторилась. И в следующий раз, и в многие другие. Это уже стало своеобразной привычкой: в какой-то момент Кохаку начал подходить к ХиМЕРУ с молчаливой просьбой и горкой одежды, аккуратно сложенной на руках, а ХиМЕРУ так же молчаливо кивал, улыбаясь одними глазами, и брался за дело, и так повторялось раз за разом, но уже без спешки. Кому-то это могло бы показаться странным, но в этом не было ничего больше обычной помощи; ХиМЕРУ вообще во многом содействовал Оукаве, будь то в обычных жизненных ситуациях, будь то в работе. Поэтому в их «переодевашках», как это обозвал Ринне, не было ничего такого особенного. Да и сам Кохаку ничего по этому поводу не испытывал, кроме лёгкого стыда за то, что он часто не мог справиться с таким простым делом, как переодеться в очередной наряд. Благо, ХиМЕРУ никакого дискомфорта на эту тему не выказывал; а значит, что всё так, как и должно быть. Странности начались тогда, когда Кохаку стал помимо стыда за свою несамостоятельность чувствовать что-то большее; будто ему было неловко представать перед старшим в таком виде, ощущать на себе его ловкие руки, умело скользившие по изученному телу и выполнявшие заученные действия. А что уж говорить о чужом пытливом взгляде, внимательно изучавшем то, правильно ли одежда садится на тело Оукавы; он даже не смотрел ему в глаза, а Кохаку уже думал, что тот видит его насквозь. Но в этом не было ничего слишком удивительного: ХиМЕРУ всегда такой. Кохаку может практически почувствовать всё это на себе, пока едет на очередную фотосъёмку. Он косится вбок: ХиМЕРУ отстранённо смотрит в окно на пролетающий мимо городской пейзаж. Не стоит его отвлекать, да и сказать особо нечего, разве что отметить, какая сегодня мерзкая погода, ведь с самого утра дождь льёт как из ведра. На этот раз из всех Crazy:B приглашены только они, поэтому в гримёрке необычно тихо и даже как-то пусто. Настолько тихо, что шум дождя за окном отчётливо слышно. Но Кохаку соврёт если скажет, что скучает по своим шумным союнитовцам. По правде говоря, так даже лучше, ведь сегодня ему не придётся опять быть свидетелем брачных игр двух тюленей. Спокойствие резко сменяется недоумением, когда Оукава видит то, во что ему предстоит нарядиться; он знал о том, какая тема будет у фотосъёмки, но в подробности его не посвятили. Наряд не только уж слишком вульгарный на его вкус, но в глаза с каждой секундой бросается всё больше и больше новых деталей: самые разные цепочки, кольца, ремни, прочие безделушки… У Кохаку в голове всё отчётливее раздаётся назойливый вопрос: почему пригласили именно их, а не Ринне или Ники, а то и их обоих вместо него и ХиМЕРУ? Он, ясное дело, останется без ответа, ведь кто ж знает, что у этих продюсеров КосПро в голове. Кстати говоря, о ХиМЕРУ. Он издаёт лишь кроткое «хм»; ту разновидность (коих было несколько), что означает недовольство, но терпимое, даже привычное. Кажется, что мужчине хватает всего лишь обзорного беглого взгляда чтобы понять, как это безобразие нужно надевать: навык, которым Кохаку восхищается и которому одновременно завидует. Оукава уже думает приступить к их обычной процедуре, но что-то его останавливает: то ли их полная изоляция, то ли недавние открытия, то ли ещё что-то. Возможно и всё сразу. Он бы так и топтался на месте, неуверенно глядя то в зеркало и находя в нём собственный нахмуренный взгляд, избегающий одежды у него на руках, то в какую-то стену, то на ХиМЕРУ-- А? — Что случилось, Оукава? Неужели с одеждой что-то не так? Кохаку не знает, издевается ли ХиМЕРУ над ним подобными вопросами или нет; скорее всего нет, он не такой человек. Но всё равно это звучит забавно, ведь ответ на них одинаковый: «абсолютно всё». Но он не может себе позволить так грубо ответить из уважения, поэтому быстро находится. — Нет, всё нормально. Я просто задумался, вот и стоял на месте. — Понятно. Значит, что-то не так. Как легко его раскусили. Кохаку давно пора привыкнуть к тому, как просто ХиМЕРУ может читать чужие мысли. — Ладно, в этом ты действительно прав, ХиМЕРУ-хан. На твоём лице я тоже особого удовольствия не вижу, ко-ко-ко. — Что ж, это лишь обычная работа, такая же, как и любые другие. От ХиМЕРУ требуется только идеальное её выполнение. Какой размытый ответ. Кохаку знает, что он пытается скрыть недовольство за маской безразличия и профессионализма. Оукава хорош в том, чтобы отличать правду ото лжи: когда ХиМЕРУ правда доволен, это видно по едва заметному блеску удовлетворения в глазах и слегка приподнятым уголкам губ, по более оживлённым движениям. Сейчас ничего этого нет; лишь привычный всем холод. Но он знает лучше, чем тыкать этим в него: только оттолкнёт, чего совсем не хочется. Лучше правда поскорее со всем расправиться. Безмолвно Кохаку передаёт одежду в чужие руки, и ХиМЕРУ, безусловно, знает, что делать. Парню остаётся лишь расслабиться и абстрагироваться: всё лучше, чем вновь сосредотачиваться на том, что с ним будут делать уже, кажется, в тысячный раз. Шорох слоёв ткани заглушается хаотичной мелодией дождя, переросшего в шумный, нещадно хлещущий по окну ливень, и ни у кого нет смелости сказать и слова. Всё как обычно. — Оукава, может ли ХиМЕРУ задать вопрос? Да что ж сегодня за день-то такой. — Конечно можешь, — с лёгким удивлением в голосе и растущим недоумением в голове отвечает Кохаку. ХиМЕРУ никогда не говорит лишнего во время переодевания, так что случилось в этот раз? — ХиМЕРУ, по правде говоря, всегда была интересна одна вещь, но он никак не мог подобрать момента, чтобы спросить, — начинает он издалека, не прекращая работать руками. — Откуда у тебя столько шрамов? Кохаку застывает. Ну конечно он заметил, как он мог надеяться на другое? — Ах, это-- — Если ты не хочешь отвечать, то ХиМЕРУ не заставляет. Но он правда обеспокоен. Просто они у тебя и здесь, и здесь, — перебивает его старший и в такт своим словам исследовательски проводит пальцами по тонким границам не таких тонких старых шрамов. Взгляд скачет от одного к другому, от третьего к четвёртому, и Кохаку не находит сил его остановить; лишь молится, чтобы он не заметил, как Оукава легко дрожит везде, где проходятся чужие длинные пальцы, то, как спирает дыхание от, казалось бы, обычных движений: когда-то давно его сестрицы обрабатывали эти же порезы, так же трогали его, но тогда это было по-другому – больно и неприятно. Нынешние свои ощущения он, пожалуй, не станет описывать в пользу собственного благоразумия. — Ты прав, я не очень хочу об этом говорить, — отвечает Кохаку, отчаянно стараясь сохранить в голосе спокойствие: выдаёт его лишь румянец, который он чувствует, но, благо, ХиМЕРУ этого не видит, ведь его внимание всё ещё приковано к бледным и не очень шрамам. — Но у меня к тебе тоже вопрос. Глупый, правда, ничего страшного же? — Что такое? О нет, теперь ХиМЕРУ вопрошающе глядит на него своими этими внимательными, пытливыми и теперь игриво посмеивающимися над увиденным зрелищем, в виде пунцовых щёк Оукавы, глазами. Кто, ради всего святого, сделал его таким умным, особенно когда не надо? — Ты ведь не считаешь их уродливыми? Ну, мы же айдолы и всё такое, нам нужно быть идеальными… Я и не надеюсь достигнуть твоего уровня в этом отношении, но шрамы ведь должны быть чем-то неприемлемым для таких, как мы, верно? По правде говоря, Кохаку этот вопрос давно беспокоит. Он выдыхал со спокойствием, когда очередной костюм был достаточно закрытым, чтобы пережитки прошлого на его коже были надёжно скрыты; и невольно нервничал, когда открывался участок кожи, на котором легко было заметить особенно большой порез. Всегда он старался заранее подготовиться, запудрить их чем-то, но волнение не отпускало. А вдруг кто-то из зрителей увидит? Что, если это распространится достаточно сильно, и-- Холодная рука ласково приподнимает его запястье, оглаживает его; чужие глаза разглядывают бледные шрамы так, словно это самая интересная и важная вещь на свете. — Ох, нет, ХиМЕРУ вовсе так не думает. Напротив, он считает их вполне привлекательными. Шрамы украшают мужчину, ведь так? Они лишь дают понять, через сколько испытаний ты прошёл, и из скольких вышел победителем. Это достойно похвалы и уважения. Мнение, несвойственное человеку, зовущего себя идеальным айдолом: не первый раз Оукава замечает подобное в нём. Кохаку чувствует лёгкое прикосновение губ к одному из самых видных порезов: нежное и едва уловимое, но ощущение чужой кожи на своей не покидает его. — ХиМЕРУ в целом считает тебя красивым. Поэтому тебе не стоит волноваться из-за подобного. Эта фирменная лёгкая ухмылка, уверенный взгляд из-под опущенных ресниц – и Оукава сражён наповал. — Так вот оно что, — выдавливает он из себя после мгновения тишины. Он бы искренне хотел, чтобы в его голове были хотя бы несвязные вопросы, но вместо них – шумящая пустота, заглушаемая стуком собственного сердца, громким, как при погоне. — Я… Я тоже так думаю. — ХиМЕРУ тебя не понял. Что ты думаешь? — играется с ним старший, видимо, понявший, что к чему. Ну а как ему не понять то, что на поверхности? Только в глупых мечтах Кохаку такое возможно. — Не придуривайся, ХиМЕРУ-хан, всё ты понял, — пытается отразить атаку Оукава – это его последняя надежда. — Нет, он правда не может понять, что ты имел ввиду. ХиМЕРУ вновь делает наступление, приближаясь и склоняясь над Кохаку, приподнимая его подбородок, дабы тот не вздумал отводить взгляд. А Оукава и не может: глаза сами цепляются за эти умные, поблёскивающие в освещённом лишь лампочками полумраке очи и ухмылку, с каждым проходящим мигом всё более смелую. Когда он ещё увидит ХиМЕРУ таким, какому невозможно не поддаться? — …Я думаю, что ты тоже красивый, ХиМЕРУ-хан. Это то, что ты хотел услышать? — Да, ведь это то, что ты хотел сказать. У них ещё много времени перед съёмкой, а ливень всё так же громыхает за окном. Пожалуй, они ещё успеют переодеться хоть десять раз, но сейчас это для них не так уж важно. Для Кохаку сейчас имеет значение лишь то, как приятно целоваться с ХиМЕРУ.