Касавир

             Сны Касавира тревожны. Он карабкается по бесчисленным осыпающимся лестницам, ступени которых распадаются у него под ногами, и вынужден спасаться от падения в глубокую зловонную пропасть, поджидающую внизу. Он блуждает в похожем на пещеру лабиринте и тысячу раз заходит в один и тот же тупик. Он смотрит вниз на свои ноги и видит, как сквозь них прорастает трава. Корни этой травы расползаются и погребают его под собой, пока полностью не застилают взор выросшим на лице дерном.       «У меня жар, — догадывается он, когда сны повторяются трижды, — мне нужно проснуться».       Когда кошмары наконец выплевывают его, он смотрит на слабо освещенные фигуры Триады на куполе над своей кроватью. Сквозь оцепенение он начинает смутно узнавать помещение. Это главный зал городского храма. Обстановка медленно обретает плоть — он впитывает приглушенные звуки госпиталя, резкие запахи ивовой коры и мокрого ворса. Его взгляд перемещается с мягкого огня свечей в стеклянных футлярах к затемненным витражам у прохода справа. Кажется, уже поздний вечер. Он сосредотачивается на ощущениях: у него болит голова, ноют ребра при вдохе, конечности кажутся ржавыми и тяжелыми. Он полностью обнажен и прикрыт тонкой белой простыней. Этот факт, честно говоря, доставляет ему величайший дискомфорт, поскольку проходившая мимо сиделка сразу замечает, что он очнулся, а минуту спустя ликующая Кэтрин Харкенхарт без церемоний плюхается к нему кровать и щелкает пальцами в нескольких дюймах от его лица: — Проснулся наконец! Рада видеть тебя, Касавир из Тира. Судя по тому, как ты выглядел три дня назад, я подумала, что у меня уже не будет шанса высказать тебе все, что я думаю о твоей выходке с некромантом.       Касавир смотрит в ее вишневого цвета глаза и понимает, что он тоже рад, что она жива. — Ты получил удар по голове и копье в спину, и у меня есть полное право заявить, что твое упрямство, вероятно, застряло в твоем чрезвычайно толстом черепе. Теперь, когда ты, должно быть, самый молодой лейтенант во всей современной истории, а я все еще старая глупая наставница, скажи мне, дитя: стоило ли оставлять свое обучение ради армии? Чему ты там научился?       Касавир начинает говорить и захлебывается. Он пытается ей сказать, что узнал, как люди часами истекают кровью на поле боя, потому что отрезаны от своих войск. Он понял, что он трус и плачет, когда лошадь со сломанной ногой пытается встать, и слышно, как все больше и больше трескаются кости. Он научился жить в рутине, когда каждую неделю в отряде появляются новые люди и наследуют места и палатки мертвецов. Он научился видеть в каждом лугу место захоронения. Он научился быть злом и навлекать гибель на людей, которые этого не заслуживали. Он научился наносить смертельный удар нечаянно, наносить смертельный удар из милосердия и наносить смертельный удар, чтобы убить.       Он судорожно вздыхает, пытается вытереть пот и чувствует, как дрожат его пальцы.       Кэтрин наблюдает за ним и гладит по голове: — Тише. Я знаю, знаю. Многому научился, но ничему хорошему. Все кончено. — Ее голос звучит спокойно, будто она рассказывает ему сказку: — Мы в безопасности. Лускан побежден. Лорд Нашер держал наболее опытные войска в резерве. Когда основная линия нашей обороны была сметена и вражеская пехота приблизилась к стенам, мы ворвались к ним с флангов, пока маги из Башни Плащей осыпали их заклинаниями с крепостных валов. Герой Невервинтера воспользовался этим отвлекающим маневром, чтобы добраться до их командиров. Он убил Маугрима и убедил Арибет сдаться. Поскольку пехота была уничтожена, а генералы отсутствовали, все остальные их офицеры пошли на сделку о мире. Все кончено.       Касавир медленно переваривает историю. Слишком много вещей, которые ему совсем не нравятся. Он отводит глаза, чтобы скрыть предательские мысли, и Кэтрин следует за его взглядом до почерневших окон.       Она фыркает: — Лусканским псам удалось-таки поджечь несколько зданий в доках. Те хорошо загорелись, и пожар быстро распространился. Боюсь, половина города сгорела, однако все каменные здания стоят. Спальни храма тоже исчезли. Когда поправишься — можешь остаться здесь, в самом храме. Тир знает, что нам предстоит многое сделать. Но все кончено, Касавир. Наконец-то все кончено.       Очередная весна широко расправляет крылья. Время от времени Касавир останавливается и глубоко вдыхает свежий ветер, испытывая смешанное чувство стыда и облегчения. Люди как муравьи с каждым днем превращают свои районы в более пригодные для жилья. В воздухе устойчиво пахнет деревом и опилками, строительные площадки расположились на каждом углу, и, хотя повсюду еще можно увидеть зияющие пустоты и обугленные руины — город выздоравливает.       И все же Касавиру кажется, что он наблюдает в воздухе какие-то незримые линии, которые связывают невинные повседневные вещи с их жутким прошлым. Он проходит мимо каркаса нового дома и видит, как четверо женщин тянут наверх опорные балки и пилят надвое доски, а сам думает об их отцах, мужьях и сыновьях, которые остались лежать безымянными в братских могилах на севере. Он видит старьевщика, продающего старые рамы, и думает о вырезанных портретах, потому что чума и война не пощадили никого в чьей-то бедной семье.       На углу он покупает несколько желтых тюльпанов и не имеет понятия, почему вдруг ужасно захотел их купить. Их солнечные лепестки с жемчужно-белыми крапинками такие хрупкие — в лучшем случае продержатся пару дней. Касавир бережно несет цветы в храм, но у него не хватает духу оставить их в мрачном, освещенном свечами нефе, поэтому он кладет их в кувшин в своей комнате и, проснувшись, смотрит, как они приветствуют утреннее солнце. Он старается не думать о том, что они могут символизировать, когда начнут увядать и вода приобретет гнилостный запах испорченных стеблей.       Его списали как пропавшего без вести, поэтому он появляется на временном командном пункте и предоставляет отчет с записями. Он провел добрую неделю, пытаясь составить список всех, кого сумел вспомнить, посвящая хотя бы абзац их судьбе, а затем еще неделю копировал все для архива. На командном пункте ему дают пергамент с именами, и он узнает последнюю перекличку, которую отправил с посыльным тем утром. Семьдесят два имени и его собственная подпись смотрят на него с помятой страницы. Ему говорят вычеркнуть имена тех, кто погиб на его глазах, и отметить галочками тех, кто, как он знает, находится в госпитале. Его рука дрожит, будто он их убивает.       Он получает последнее жалование, качает головой, когда его спрашивают, есть ли у него оружие или доспехи из арсенала, кивает на вопрос, были ли доспехи оплачены. Взгляд писаря перемещается на священный символ на его шее и смягчается. Они обмениваются пустыми благословениями и записями Касавира. Он проводит рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение, которое его душит.       Он возвращается к тренировкам с Кэтрин и остальными. Он усердно занимается, читает и усваивает все, что требуется. Он немного старше других учеников из капитула, и его смущает, когда священники и монахи вновь обращаются с ним как с мальчишкой. Он больше не чувствует себя мальчиком. Если уж на то пошло, то он ощущает себя старым и неуместным в этой прекрасной храмовой школе, где больше озабочены экзаменами и обрядами посвящения.       Кэтрин говорит, что он должен наверстать те годы, что у него отняла чума. Она также настаивает на том, что ему необходимо пройти полное обучение, шаг за шагом, без спешки, и он соглашается, но, опять же, совершенно по другим причинам. Она считает, что как молодой, многообещающий и талантливый паладин он должен быть лучше вооружен знаниями. Он же уверен, что не заслуживает быть маяком добродетели для других, потому что подвел стольких людей, и сейчас все они покоятся в холодных могилах.       Сотни раз он прокручивал в уме ту последнюю битву и убежден, что ничего не мог сделать, кроме как дезертировать с поля боя и увести за собой роту. Их позиция приняла на себя основной удар атаки. Превосходящие силы противника, заглотившие наживку, прошли прямо сквозь них, и то, что он выжил, было простым совпадением. Он должен был погибнуть на том поле, как погиб каждый из тех семидесяти двух человек, за которыми он присматривал. Вот почему добрые слова Кэтрин не доходят до его ушей. Касавиру нужно больше учиться не потому, что он недостаточно знаком с историей или из-за того, что применяет магию интуитивно и безо всякой пользы, а потому, что ему необходимо уяснить невозможную вещь: как вести армию в бой и не относиться к солдатам как к числам на бумаге.       Он тренируется по утрам, занимается до полудня, работает над восстановлением монастыря днем и пешком возвращается в храм после захода солнца. Почему-то сейчас продолжительный сон ему не нужен, и поэтому по ночам он читает и читает подолгу, понимая, что настало время обратиться к старым усвоенным текстам.       Прежние хроники изменили свое назначение, знакомые истории рухнули, будто горы при землетрясении, обнаружив корни того, что было опущено. Касавир бродит по этим страницам, как археолог по некрополю. Его внимание натыкается на безымянные потери, забытых людей, угасшие без следа жизни. Он пролистывает свою любимую историю и видит, что герой, которым он был так очарован в юности, прославился убийством сотен людей. Он видит упущение там, где чьи-то судьбы вплетались в сюжет, но были упомянуты лишь мимоходом.       Ему больно сознавать, что недавняя война — уже история на тусклом фоне, и нарисованный сюжет совсем неверен. Леди Арибет находится в тюрьме — в той самой, где когда-то содержался Фентик Мосс, и никто толком не знает, что с ней дальше делать. Она раскаялась, и сам Герой Невервинтера ручается за нее, настаивая на изгнании, однако судебный процесс длится уже больше года.       После работы и выполненных поручений Касавир идет в таверны, чтобы заглянуть в нетронутую кружку и послушать, что представляет собой его город. Люди говорят о предательстве леди Арибет так, будто всегда ненавидели свирепую эльфийку. Они берут кусочки из прошлого и собирают воедино в историю о надменной эльфийской женщине (конечно, используя другое слово), которая была в сговоре со своим любовником-предателем (и снова другое слово), желая разрушить город и притвориться раскаявшейся ради спасения собственной шкуры. Барды слагают песни о ее распущенности и поливают ее имя грязью традиционных куплетов. Когда кто-то выставляет публике фрагменты из записей ее дневника, хранящегося в материалах суда, эти строки сразу очерняют и формируют во мнение, будто она заслуживает позорной смерти. Ни слова, ни кулаки не могут никого убедить, и как только все видят, что Касавир — паладин, его спор заранее проигран. В глазах общественности он становится пособником и объектом ненависти как соучастник.       Постепенно армия растворяется в мирных городах и деревнях, но людей, обученных обращаться с оружием, сейчас слишком много, и не все из них являются законопослушными слугами Тира. Касавиру больно видеть висящих на виселице членов банды и замечать, что недавно они были солдатами. Теперь опасно ходить в одиночку после наступления темноты. На него нападают каждую неделю, и тот факт, что он высокий и широкоплечий мужчина с мечом, нисколько не помогает.       Касавиру нравятся его ночные прогулки. Город затихает и пахнет по-другому, уличная грязь и мрак выглядят почти волшебно. Он не возражает против того, чтобы встать на пути у каких-нибудь негодяев — лучше он, чем любой другой гражданин. Он выбирает наиболее тенистые и уединенные маршруты до храма, однако не признается в этом даже самому себе. Однажды на него нападают трое бандитов, и он единственный, кто покидает переулок той ночью. На следующий день жрецы в храме глазеют на его перебинтованное плечо, но ничего не говорят.       Кэтрин награждают медалью «Битва за Невервинтер». Она приносит ее в храм и не знает, куда положить. Они паладины — такие вещи как дома, сундуки и полки, им не принадлежат. Ей кажется неправильным отправлять награду в кузницу, и ее поведение после совместных вечерних молитв и вздохов говорит Касавиру о том, как ей стыдно. Он читает язык ее тела и понимает, что она действительно стыдится. На какое-то время он озадачен этим, пока наконец не понимает, что она просто обесценивает важность награды в его присутствии, так как считает, что он тоже заслуживает медаль. Он не знает, как начать разговор, чтобы сообщить ей, как же она ошибается на его счет. Она вернулась с войны со своей небольшой невредимой командой, и непосредственно ее руководство защитило их. Он же потерял всех, так что медаль — это последнее, чего он достоин.       Этого разговора никогда не случается.       Леди Арибет лишают титула, поэтому вершить над ней правосудие будет обычный суд, а не лорд Нашер Алагондар. Дата суда приближается, и Касавир замечает, что песни и пьяные истории меняют свое направление. Сначала рассказывают о ее злых чарах и о том, что невинный, юный Герой Невервинтера был искушен ею, но остался верен себе. Затем появляются «а что если» и переводят слухи в дерзкие, грязные спекуляции.       Касавир надеялся, что к последнему судебному заседанию влияние и репутация зеленоглазого мага спасут леди Арибет жизнь, и порочный круг зла будет разорван, однако репутация мага весит все меньше и меньше по мере того, как сплетни откусывают от нее по куску и рисуют Героя слабым, превращая храбрость в безумие, а милосердие в банальную похоть. К тому времени, как приговор о казни Арибет через повешение приводится в исполнение и Герой Невервинтера высылается из города, Касавир пребывает в таком черном отчаянии, что не ожидает ничего хорошего ни от своей работы, ни от своей жизни. В домах, которые они строят, будут жить ужасные люди, избивающие жен и детей. Улицы, которые они расчищают, вскоре станут красными от крови и грязными от преступлений. Каждое маленькое доброе дело ослабеет и исчезнет, а каждое совершенное когда-либо зло будет распространяться и множиться. Он говорит себе, что это чувство, должно быть, сидит внутри него и рано или поздно пройдет, однако он не видит этому конца.       Он с головой уходит в тренировки, чтобы не иметь времени находиться с собственными мрачными мыслями наедине. Даже Кэтрин замечает, что с ним что-то не так, однако ее солнечная натура быстро удовлетворяется прописными истинами вроде «я устал» или «рана немного болит». Кэтрин берет паузу, чтобы подумать, а затем ее творческий ум совершает кульбит, и она советует ему влюбиться. Он смущается, поэтому она, нетерпеливо пожимая плечами, говорит, что их обеты никогда не включали в себя безбрачие. Пока его свидания будут проходить по обоюдному согласию, он не потеряет благосклонности Тира. Касавир теряет дар речи, и Кэтрин покровительственно закатывает глаза, напоминая о том, что он может даже жениться, если захочет. Конечно, предпочтительнее вступать в союз с верующим человеком, но это никогда не было железным условием.       Касавир сбегает, и ему требуется некоторое время, чтобы обдумать ее совет. Она полагает, что он озабочен нарушением норм или боязнью лишиться божественной милости, однако она вновь ошибается. Касавир не видит в том ее вины, ведь он сам полон решимости скрыть все, что зреет в его сердце, и ни один провидец не сумеет извлечь из его скорлупы все его истины. Кэтрин желает ему добра, но прежде он обязан прислушиваться к себе самому и самостоятельно решать, как поступать с советами.       Он знает, что может последовать ее рекомендации. Многие женщины дарят ему долгие взгляды и полные надежд улыбки. Нехватка мужчин после… войны толкает добрые сердца на отчаянные поиски партнера. И он не… не против этой идеи — да, у него есть кровь, которая временами течет очень быстро. Однако он против идеи использовать женщину в качестве лекарства. Если в его душе есть та пустота, то, наверное, ему будет полезно заполнить ее чьей-то заботой, нежными словами и маленькими знаками привязанности, вкус которой он иногда воображает. Но это будет несправедливо по отношению к другому человеку. Несправедливо потреблять без твердой уверенности в том, что так же будешь отдавать взамен. Если он снова может стать целостным, то обязан выздороветь самостоятельно. Если ему суждено потерпеть неудачу, он не должен утащить за собой еще одну душу. Он потерялся, хотя и жив.       Все люди вокруг — просто люди. Они полагают, что всегда были самими собой. Кажется, он единственный, в ком существуют все варианты прошлого «я», и в то же время он живет жизнями трех разных людей сразу — одолженного ребенка, послушника, полного глупых иллюзий, и солдата, который так и не вернулся с войны. Ему необходимо вырастить рядом с этими тремя другого Касавира — верного, стойкого, надежного, скучного, прямолинейного человека. Такого человека, который своим присутствием делает место безопасным. Из тех, кто принимает решения, не подвергая сомнению то, что знает сам. Человека, который делает все, что в его силах, и способен довольствоваться маленькими победами.       Когда ему исполняется двадцать два, и он отправляется на первое испытание, такой человек уже создан. Он путешествует из города в город и позволяет нуждам людей направлять его жизнь — доставка письма, выслеживание стаи волков, спор с разбойниками на большой дороге, очищение кладбища от неупокоенных мертвецов, поиск пропавшего мальчика, сопровождение старой монахини, охрана пожертвования в пути. Он бродит по стране, ходит тропами, спускается по рекам под парусом, пересекает горные хребты. Он спит под открытым небом, в палатке, в кузове фургона, в захудалой таверне, на полу маленькой лесной часовни, в доме собрата по вере.       То тут, то там ему попадаются люди, целью которых является Невервинтер, и когда появляется возможность, он отправляет наставнице письма: «живой, в таком-то месте, видел то-то, вынес такой-то урок». Он не только дерется, но и предотвращает кровопролитие. Он говорит словами, в которые верит. Он встречается с сотнями людей и пробуждает теплое понимание их повседневной жизни. Если его спрашивают, воевал ли он — он отвечает честно.       Этих разговоров он будет бояться больше всего на протяжении долгих лет. Старуха или подросток, или седовласый мужчина вдруг подойдут к нему и спросят, знал ли он их ребенка, друга или отца. Большей частью он никогда не слышал о таком человеке, но иногда они называют имя, которое ему известно, а затем спрашивают что-нибудь похуже. Что-то прямое, на что он обязан ответить так же прямо. Если ему повезет, то они зададут вопрос вроде «Он умер героем?», и тогда он сумеет это подтвердить. Все люди, погибшие там, были героями, если не в смысле мужества, то в плане мученичества.       Однако иногда его будут спрашивать «Была ли его смерть быстрой?» или «Умер ли он достойно?», и он вынужден будет ответить им «нет», потому что быстрых смертей было очень мало, а достоинства в этой долгой войне проигранных сражений не было вовсе. Он все время будет замечать эту мимолетную мысль в глазах незнакомцев, этот обвиняющий взгляд, который превратится в слегка пристыженный отголосок его собственного сознания — тогда почему ты выжил? как получилось, что они мертвы, а ты нет?       Волны великого моря человеческих бед несут его через зиму, весну, лето, осень и снова сквозь зиму. Его волнения утихают, а убеждения становятся крепче. Его вера обретает форму и придает ему уверенности в себе. Он начинает ценить красоту природы. Маленькие следы незримой истории человечества вновь очаровывают его. В эту вторую весну своего путешествия он даже чувствует, как у него в груди распускается какой-то бутон, и он начинает напевать мотив, который потом рождает слова и сопровождает его поэмой в пути.       Когда он обретает покой и мимолетное поручение посылает его в Невервинтер, он решает, что пришло время возобновить старые клятвы и передать наставнице, что он наконец обрел свой собственный путь. Он путешествует на север и входит в город с безмятежным сердцем. С грустной нежностью он минует монастырь на холме, идет по мощеным улицам, пьет чистую воду из родника на небольшой площади. Его внимание привлекает цветущая яблоня, и он созерцает ее как творение наивысшей красоты, пока призраки прошлого не заполняют всю площадь, и он понимает, что видел и этот фонтан, и эту яблоню раньше. Он поворачивается, что посмотреть на маленькую боковую улочку, ведущую к дому с крошечным садом и двумя окнами над мастерской.       Касавир закрывает глаза и принимает судьбу. Он не желает знать, выжили ли они, унесла их чума или война прогнала их прочь. Он больше не один из них. Он — паладин Тира. Священники — его отцы и матери, все служители Тиру — его братья и сестры, а Кэтрин — больше семья, чем когда-либо была у большинства людей.       Он направляется в храм, где встречает теплый прием. Однако его наставницы нигде нет. Ему вручают его собственные письма, перевязанные коричневой бечевкой — нераспечатанные. Восемь месяцев назад Кэтрин Харкенхарт отправилась на задание в Невервинтерский лес, да так и не вернулась.