Здесь разбиваются души

Его комната пахла хвоей и прохладой ранней зимы. Одеяла здесь были теплые и большие, а в матрасе хотелось растворится и никогда не просыпаться. Хотя бы потому, что раннее утро настигло её громкой тревожностью еще во сне. Сердце билось бешено, сотрясая порядок всех мыслей. Гермиона поднялась с подушки с нетвердым понимаем прошедшего вечера: её накрыла очередная волна панической атаки и Малфой дал ей какое-то сильное успокоительное, которое принимал сам, когда только получил метку пожирателя. Его комната была просторной и, на удивление, уютной. Тут стоял торшер в углу, а на письменном столе лампа. Шторы были темно-зеленого цвета. Грейнджер помнила, что среди ночи пришла к Драко сама, потому что действие зелья кончилось и ее начали мучить кошмары. Она была маленькой девочкой, которая пришла к маме, потому что поднялась температура или замучил кашель, в тот момент, когда постучала в дверь парня ближе к рассвету. Он дал ей еще одну дозу успокоительного и завернул в два одеяла. Драко Малфой был ее лекарем среди всей этой суеты и боли. И Гермионе было удивительно признавать себе, что пожиратель смерти действительно может быть таким теплым и ласковым, в то время как она — девушка, с синдромом спасателя — нуждается в его руках, как в кислороде. Ее отпустило. Она уже не чувствовала себя не в безопасности. Наоборот, эта комната казалась ей самым защищенным и правильным местом, в котором она только могла находится. Воспоминание ночи грели ее горло и щеки. Перед глазами рисовались картинки его крепких объятий, каких Грейнджер не чувствовала никогда раньше, то, с какой лаской он сплетал в замок их пальцы и целовал в макушку. Его руки гладили ее волосы, пронося по телу море успокоения, пока она засыпала под влиянием зелья. Ее ноги, переплетенные под одеялом с его. Драко Малфой был в ее воспоминаниях домом, из которого никогда бы она не ушла. Перед глазами Гермионы его серые глаза, а рукой она выводила в воздухе линии и из белых листов, которые были аккуратно сложены на столе, собирался самолетик. Она утопала в воспоминаниях и нежных чувствах, пока собирала бумажные белые самолетики. Они летали вокруг нее. Взмывали то вверх, то вниз, то рисовали легкие фигуры в воздухе, то обводили ее тело в петли. Воздух нагревался и Гермиона Грейнджер расплылась в улыбке. А новые самолеты из бумаги все добавлялись и добавлялись и на каждом появлялась надпись аккуратным подчерком. Истерика. Нежность. Грусть. Свежие укусы на плечах. Слова. Безусловная поддержка. Страх. Принятие без осуждения. Непонимание. Поцелуи в щеки. Закат. Объятия сквозь слезы и вину. Гермиона Грейнджер начала дышать спокойнее и мысли ее не путались, когда магией она собирала бумажные маленькие и большие самолетики. Ее душевное состояние приходило в норму. Пятнадцать летающих оригами резко упали на кровать, засыпав ноги девушки, когда она услышала громкий скрип двери. От неожиданности Гермиона вздрогнула и открыла глаза. Малфой стоял на пороге комнаты. В серых штанах, белой футболке, босой, но с аккуратно уложенными волосами. Подумать только, даже такая простая маггловская одежда сидела на нем более чем отлично. Гермиона почему-то виновато улыбнулась, когда поняла, что он застал ее за колдовством, которое она использовала только в самые темные моменты своей жизни. Девушке всегда казалось, что делиться с кем-то таким означает открывать душу и впускать в свою жизнь глубже. Более того, никогда раньше она не писала свои чувства на их крыльях, но именно сегодня, в утро в доме Малфоев и комнате Драко, Гермиона невольно вывела на каждом слова откровения. Она искоса поглядывала на лежащие рядом самолетики — смерть, скорбь, любовь, отчаяние, желание — было выведены на ближайших из них. Стало вдруг страшно, что Малфой не поймет правильно. — Так значит просыпаться в постели наследника одной из самых древних и богатых семей Англии для тебя темное время? — растянувшись в ехидной улыбке, спросил Драко. — Залезать в чужую голову твое самое любимое занятие? — парировала Гермиона. — Ты бы не хотела пустить меня в свою жизнь? — продолжил череду вопросов Малфой. Он медленно проходил в комнату, с каждым шагом наклонял голову все ниже, пытаясь заглянуть гриффиндорке в глаза. Она улыбалась по-кошачьи и отводила глаза. Драко сел на край кровати на значительном расстоянии от Грейнджер и взял в руки один из сделанных ею самолетиков. Его крылья слегка погнуты от того, что были прижаты другими упавшими самолетами, но на нем четко читалось слово: передозировка. Малфой почувствовал прокатившийся холод по рукам. На следующей бумажной подделки было выведено: кровь. Гермиона смотрела на Драко с опаской в глазах. Она боролась с желанием отобрать, уничтожить всю бумагу, но понимание, что уже начала делиться с ним чем-то личным и важным помогало останавливать этот порыв. На еще одном самолетике печатными буквами написано предложение: он мое спасение. — Значит самолетики? — девушка кивнула, не оторвав от парня глаз. Она смотрела на самолетик в его руках с самой чувственной и искренней надписью. До этого момента она не озвучивала эту мысль и даже не признавала её существование в своей голове. Но теперь он видел ее. — Они помогают мне понять свои эмоции и прийти в норму, — объяснила Гермиона. Девушка медленно начала складывать самолетики, разбросанные по всему одеялу, в одну кучу. Когда она дошла до последнего, который находился в руках Драко, молодой человек остановил ее. Она нахмурилась, когда слизеринец встал с кровати и подошел к письменному столу. Он достал коробку с крышкой с верхней полки шкафа и поместил туда сделанный Гермионой самолетик. Грейнджер наблюдала за его действиями с непониманием. Интерес в ее сердце перевесил рассудок — когда парень уже собирался закрывать крышкой картонную коробку, гриффиндорка в три быстрых шага подошла к столу. Теперь остановила уже она его. Женские руки накрыли крышку и приподняли ее. — Он слабак, Грейнджер, что бы ты не говорила, я не поменяю своего мнения, — вдруг тихим низким голосом произнес Драко. Гермиона вновь нахмурилась и повернула на парня голову. В девушке боролись странные чувства к его словам, и она долго не могла подобрать ответа. — Гарри написал, что она снится ему каждый день… — И тебе тоже, Гермиона, — грубо прервал её Малфой. Ему не нравилось, что она оправдывала рыжего придурка, который не хотел признавать, что ему действительно нужна медицинская помощь. И в свое негодование он вкладывал всю искренность. — И миссис Уизли, и Поттеру, который был влюблен в нее по уши и не видел без нее продолжение своей жизни, — его голос почти рычал. — Каждый переживает горе по-разному, — она сделала шаг к Драко, войдя в его личное пространство, где пахло злостью и досадой. Одной рукой коснулась его груди в успокаивающем этот тайфун внутри него жесте, а второй открыла коробку. — Он слабак, потому что боится признать, что не обойдется без психиатра… Не надо, — попытался прервать девушку Драко, но три тяжёлых конверта с глухим звуком упали на деревянный стол. Гермиона достала стопку плотной бумаги, завернутую тугой веревкой. Прежде чем развязывать листы и всматриваться в рисунки, она выжидающе посмотрела на Драко несколько секунд. Не то чтобы, спрашивая разрешение, скорее просто убеждаясь, что парень ее не остановит. Несколько листов были измазаны в разводах краски, некоторые полностью заполнены серым слоем простого карандаша. Из стопки выпали несколько рисунков: один, выполненный в полной абстракции, разными оттенками красного и тяжёлого бордового цвета, второй карандашом — силуэт девушки — кривой и не чёткий, тигр с горящими жёлтым глазами в клетке и снова несколько сложенных вместе, измазанные черными полосами, листов. Грейнджер взяла их в руки и аккуратно отделила друг от друга склеившиеся углы. Конкретно эти работы, подметила девушка, специально сложили воедино, чтобы закрыть живущие в них образы и послания. Дальше скривившееся чудовище, лицо которого было зачеркнуто множество раз черной ручкой, толстым черным и серым карандашом, с длинными ногами и руками, когтями на пальцах и кошачьими ушами. Женское лицо, из глаз которой выливается кровь. Улыбка с длинными острыми клыками. Скелеты рыб. Убитая множеством стрел лошадь. Силуэт молодого парня, руки которого по локоть в кровавых подтеках, а рядом крылья с вырванными и разбросанными перьями. А следом была картина их недавнего настоящего. Маленький мальчик, сидящий за партой, который положил голову на сложенные руки. А на его щеке руна. Изображение маленькой девочки в лесу среди листьев и крови. И тоже руна. Было еще множество слов, в разных углах, на оборотах альбомных листов, разными чернилами и размером букв. Бессонница. Паранойя. Покупатель боли. Страх. Захлебнись в чертовом океане слез! Истерика. Смерть. Надежда. Любовь, которая придала. Дружба. Мечта. Падение. Самым последним рисунком в стопке было изображение Джинни Уизли. Гермиона почти даже не посмотрела на него, почувствовав, что тошнота и паника подступают к горлу. Она оставила папку на столе и повернулась к Драко. — Вот почему ты взялся помогать мне, — глядя в глаза, произнесла Грейнджер. Его взгляд заставил ее вздрогнуть. — Я не такая тварь, как ты дума… — Ты не тварь, — оборвала парня на полуслове девушка и обняла. Это действие — прижаться к его груди и передать как можно больше лучей поддержки — было необходимостью. Обнять так, чтобы он понял — она понимает и принимает его. Она не осуждает его за прошлое и не видит в нем Пожирателя смерти. Гермионе Грейнджер так много хотелось сказать ему и так сильно желалось, чтобы он почувствовал какой оттенок имеет каждый ее жест. Гриффиндорка начала гладить его по спине, щекой тереться о плечи. А Драко обнял в ответ. Робко и несмело, но соединил руки на талии и чуть прижался ближе. От Гермионы веяло самым спокойным теплом, который он только встречал в этой жизни. Гермиона очень старалась улыбаться. Так старалась отдать семье погибшей подруги как можно больше тепла и поддержки. Она чувствовала заполненную до краев чашу боли Молли, когда женщина обнимала ее крепче и дольше обычного на пороге дома. В груди у Грейнджер сжималось сердце и снова накатывали приступы паники, когда миссис Уизли взяла ладони девушки в свои и, не отпуская, провела в кухню, тихо бормоча слова о том, она скучала и как рада видеть Гермиону. Малфой заметил, что здоровье нервной системы женщины изрядно подкосило горе. Он плохо представлял, как она борется болью после потери и сына, и дочери, особенно в тот момент еще один все еще живой сын находился на грани безумия. Артур Уизли молча поприветствовал молодых людей и, тяжело дыша, зашагал в сторону комнат. У него опустились плечи и опустели глаза, лицо не выражало никаких эмоций и ярких чувств. В доме Уизли теперь стоял едкий запах скорби. Снова три чашки чая. Ягодного на этот раз, но Драко снова не притронулся к нему. Его изрядно напрягало, что каждый сложный разговор сопровождается чаепитием и пустыми бессмысленными фразами радушия. Слишком приторно от этого становится вокруг. Поэтому пока Гермиона обменивалась прискорбными новостями последних дней, Малфой, растянувшись на стуле рядом с гриффиндоркой, рассматривал Молли. Она переживала — от каждого ее действия исходила суета и тяжелая алого цвета тревога. Их разговор был обрывистый и тонул в неловких паузах, но Драко терпеливо ждал, пока Гермиона перейдет к волнующей их теме. — Что вы знаете об ордене «Тейваз»? — через десяток минут непрерывного молчания спросила Грейнджер. Ее голос разрезал тишину на несколько частей, заставив миссис Уизли нахмуриться. Женщина подняла голову на Грейнджер, а в ее глазах читалось смешение непонимания, испуга и смятения. Но она быстро взяла себя в руки — пожала плечами, начала накладывать в чай сахар, уже не смотря на молодых людей. Ее руки сильнее сжали чашку, миссис Уизли судорожно начала помешивать чай, держать маленькую ложечку в руке с нажимом. Малфой ухмыльнулся и добавил еще один вопрос: — Что вы знаете о Дориане Гайдербере? — звон металла о кружку резко прекратился и Молли вздрогнула. Она не смотрела на слизеринца, в то время как Драко не отрывал своих серых глаз от женщины. Она медлила с ответами, старалась никак не реагировать на сказанное, но ее выдавало дыхание и действия, которые стали еще более обрывистыми и чуть дрожащими. — То же самое, что и чистокровное общество: богат, распутен и погиб вместе с женой… — дала, наконец, короткое объяснение Молли. И этот ответ позволил ей собраться с мыслями, потому что уже через несколько десятков секунд она выглядела так, словно не была до ужала напугана минутами ранее. Смотрела на сидящего напротив аристократа холодно и грубо. — Про это собрание любителей нечистокровной магии я ничего не знаю… — яростно выплюнула миссис Уизли. Ее голос уже потяжелел и наполнился чернотой, глаза забегали по лицам молодых людей, говоря о закипающем гневе. Малфой громко хмыкнул и растянулся в улыбке. Он отодвинул от себя кружку и опустился над столом, перенося вес на локти и делаясь ближе к женщине. — Вот вы и сдали себя, — вполголоса произнес парень. — Мы не говорили ничего о том, чем занималось это сборище. — Жертвоприношение на пути к получению знаний, — отчеканила Грейнджер и взглянула потемневшим взглядом на женщину. Ее глаза заискрились безразличием и гневом. Она поняла также четко, как и Малфой, что Молли есть что скрывать и она вряд ли скажет это по своей воле. — Как может быть небольшое сообщество любителей магии, как нам рассказала миссис Филин, связана с жертвоприношениями? — громко спросила Гермиона. Девушка находилась на грани. Её с той самой минуты вчерашнего дня, когда она увидела пустой кабинет психолога полный патологоанатомов, преследует чувство, что весь мир сплошной обман и придуманная кем-то иллюзия, а самое главное — ответы где-то рядом, но она не видит их. — Мир трещит по швам, миссис Уизли, если есть хоть капля правды у вас… — Орден изучал магию опытным путем! — выкрикнула женщина. Ее глаза заслезились, и она почти задохнулась от нехватки кислорода. Голос Молли был пропитан горечью. Она поднялась из-за стола и сильнее закуталась в шаль, которая до этого висела на ее локтях, стараясь прикрыть испуг и разрывающую ее душу боль. — Нас было десять. Мы практически не общались вне ордена ни до его создания, ни после развала. Гайдербер собрал нас вместе, потому что, как позже я поняла, мы все были преданы чистокровной магии в независимости от материального состояния. Сначала наша работа была исключительно теоретическая, но как-то раз Дориан сказал нам, что магию можно передавать, преобразовывать и заменять. — Удел черной магии… — грубым отстраненным голосом вставил замечание Малфой. Его взгляд налился свинцом, потому что что-то глубоко внутри знало, о чем говорит женщина. — Верно, но мы были молоды и слишком увлечены идеей узнать, на что еще способна наша магия. Сначала все было хорошо, но в какой-то момент Дориан… — миссис Уизли прервала рассказ, сжала сильнее пальцы в кулаки и прикрыла глаза. В ее душе разносился звон колоколов. Она выглядела так, словно с каждым следующим словом погружала себя все больше и больше в отчаяние. — Он начал переходить границы, а люди покидать орден. Последнее, что я помню, как несколько недель подряд Трей и Рича… Близкие друзья Дориана уговаривали его остановиться, — с трудом закончила предложение миссис Уизли и отвернулась. Уровень ее тревоги возрос в сотни раз. Гермиона не заметила, но Малфой смог разглядеть это мимолетное колебание, когда ее сознание было охвачено животным страхом и она прервала произношение имени на последнем слоге. Драко довольно растянулся в улыбке, когда увидел сожаление в жестах Молли — она слишком много сказала. — По какой причине вы ушли? — спросила Гермиона. Она допила свой чай и чуть подрагивающими руками протянула чашку женщине. Девочка молчала, пока миссис Уизли рассказывала немногие подробности прошлого, и старалась изо всех не показывать переплетения своих эмоций, которые лились по венам, меняя внутренне состояние на минус. Сейчас глаза Грейнджер были похожи на стекляшки — в них так много соленого моря, но его волны заперты прикосновением Драко к ее коленке. Тихая опора, чтобы не сорваться и закончить этот разговор, словно интеллигентные люди. — Не все были мне по душе, — с неудачной попыткой улыбнуться пожала плечами женщина. Малфой поднял на нее голову и посмотрел пристально, нахмурившись. Сжал пальцы на бедре девушки рядом сильнее, в попытке привлечь внимание. — Мнения или методы? — голос грубый. А ледяной пепельный взгляд ловит каждое изменение мимики и красок сознания. Мысли Молли начали туманится и найти выход из кома десятка воспоминаний прошлой жизни стало сложнее. Драко с трудом различал в них отдельные эпизоды и не успел уловить мимолетно проскальзывающие в них имена. Гермиона поглядывала на слизеринца из-под ресниц, чувствуя, как страх шепчет ей на ухо о том, что это, возможно, последние слова, которые они смогли произнести в этом доме. Малфой перешел границу дозволенных вопросов. Снова, словно специально, выдал себя. — Я не хочу с вами разговаривать, — тихим, но твердым голосом, подчеркивая горящим красным каждое слово. Миссис Уизли обратила взгляд к Гермионе, и девушка прочитала в них то же, что днем ранее видела в глазах Минервы Макгонагалл. — Такие методы могут привести к ужасному, дорогая, — словно предупредила женщина и одной фразой убила двух зайцев сразу. Попросила ласково не соваться в дело, которое ей не принадлежало. Попросила ласково не водиться с Драко Малфоем. Забавно, а ведь Грейнджер весь этот год была так искренне уверенна, что семья Уизли приняла и простила слизеренцев. Но видимо, великие личные трагедии умеют вскрывать старые общие раны. Гермиона видела в ее глазах — она не ненавидела Малфоя, но принимать тоже не собиралась. А девушка свой выбор сделала. Когда впервые сплела свои руки с его когда-то давно вечером октября в библиотеке. Когда увидела тело любимой подруги. Когда её лучший друг решил отступить. Когда Малфой так сильно обнимал ее всю ночь, пока ее тело заливалось истерикой. Гермиона Грейнджер выбрала прощение. Выбрала правду. Она выбрала его. Девушка взяла его ладонь, сжимающую её ногу, в свою. Заглянула янтарными глазами в его серые, как небо над Тихим океаном в шторм. И они покинули Нору, когда-то самое родное и теплое для гриффиндорки место, в тишине, закрыв за собой дверь самостоятельно. А на душе у Гермионы было так пусто, как не было еще никогда до. Теперь она понимала точно, вокруг нее таял мир, медленно превращаясь в водяные потоки ручьев, а после испаряясь. Её мир становился другим. Привычные вещи вырывались прямо с корнями и, кажется, сгорая дотла. В душе Грейнджер все еще где-то в углу пряталась надежда, что какие-то слишком любимые ею вещи и люди останутся, но… Драко выглядел уставшим, когда они прошли в столовую его дома. Девушке вдруг невероятно сильно захотелось почувствовать его объятия. Чтобы доказать себе, что хоть что-то в этой странной реальности осталось прежним. Его объятия были её кислородом и стали привычкой за год. Теплый приглушенный свет настольной лампы. Она сидела, вытянувшись на кровати в своей комнате в башне гриффиндора с книгой и вином в бокале, которое она утащила с собой с вечеринки в гостиной слизерина. Все остальные девушки и большинство старшего курса наслаждались отдыхом в подземельях. Глаза гриффиндорки бегали по строчкам новой главы, но алкоголь в голове туманил рассудок. Она напевала под нос колыбельную мелодию и улыбалась. Чувствовала себя сегодня особенно счастливо. Шум в гостиной заставил вздрогнуть и нахмуриться. Для большой вернувшейся спать толпы было слишком тихо и рано, для трезвого — слишком шумно. Гермиона собиралась уже поднять с кровати или позвать незваного гостя, как услышала приближающиеся шаги и громкие бранные слова. Малфой ввалился в ее комнату, заставив Грейнджер растянуться в лучезарной улыбке. Он был пьян, в немного помятой снизу и расстёгнутой у ворота рубашки и джинсах. Парень подошел к кровати девушки и тяжело опустился на одеяло. — Что ты тут делаешь? — задала вопрос Грейнджер, когда Драко начал снимать обувь. — Там много людей, мне не уснуть, — тихо отозвался парень, кажется, даже не думав. Он забрался на чужую кровать с ногами и попытался лечь рядом с Гермионой. Это была уже четвертая пятница подряд, когда слизеринец приходил к ней и засыпал рядом. Первые два они еще о чем-то разговаривали пару часов, но потом Малфой начал появляться в дверях ее спальни, находясь в состоянии полудрема. Грейнджер пыталась выгнать его, но, кажется, между ними было столько прикосновений, что простой сон рядом не должен значить ничего. Поэтому уже на третью ночь она принимала Малфоя, спокойно глядя на то, как он укладывается под одеяло рядом. — Я не хочу так… — хриплым голосом произнес Драко, когда Гермиона начала двигаться на край кровати. Она нахмурилась, не поняв действий Драко. Он сел на середину кровати, притянул к себе девушку за коленку, немного разведя ноги в стороны. — Чего ты хочешь? — начала сопротивляться гриффиндорка. Внутри начало закипать раздражение и непонимание чужих мыслей. Она пыталась свести ноги вместе и вырваться, но пальцы Малфоя сжимали голую кожу слишком сильно, а глаза то и дело поднимались к лицу девушки, ошпаривая взглядом. — Перестань… — Я не собираюсь тебя трогать, Грейнджер! — почти прорычал аристократ после того, как девушка резко вытянула ногу вперед, ударив парня. — Я хочу спать, просто вот так… — он грубо развел в сторону девичьи ноги, дернул девушку на себя, заставляя лечь, и аккуратно опустился между ними. Положил голову чуть ниже груди и крепко обнял девушку, словно мягкую игрушку в детстве. Гермиона была больше, чем удивлена. Замешательство обвивало ее тело. Драко закрыл глаза и начал глубоко дышать, засыпая на ней. Девушка осторожно коснулась одной рукой его спины и начала гладить, спускаясь к лопаткам и поднимаясь к шее. Ладонью второй руки она нежно положила на голову. Она перебирала в пальцах его мягкие светлые волосы, а ее сердце шепотом угрожало разорвать грудную клетку и остановиться, коснувшись воздуха. Слишком эмоционально в ней отзывалось каждое действие этого молодого человека. То ли всегда, то ли недавно, но одно девушка знала точно: момент — он обнимает ее так крепко, словно она единственное, чем можно дышать и прижимает к себе так, как будто верит, что она исчезнет в следующую секунду — безумнее и прекраснее любого из существующих на свете. В нем, что-то важнее физического. Гермиона ловит себя на мысли, что хочет обнимать его всегда. Глаза Драко отражали то же, что и ненастный вечер в Лондоне, когда сутки на пролет небо затянуло тяжелыми тучами и льет дождь. В его душе сейчас лил холодный дождь. От молодого аристократа пахло горечью и серной кислотой. Гермиона увидела, что Малфой немного сгорбился и плечи его опустились. Он распахнул стеклянный шкаф в кухне, достал оттуда бутылку янтарной жидкости и бокал для виски. Налил себе полный и залпом опустошил. Секунда слабости, которой он поделился с ней. Разрешил увидеть, что не железный и не пуленепробиваемый. Уже во второй раз за день Грейнджер видела — молодому парню тоже плохо. Таже невыносимо плохо, как и ей и, возможно, даже большее количество времени. Но как очаровывал её тот факт, что он все равно оставался сильнее, старался укрыть своим телом девушку от разрушения мира. Драко Малфой позволял ей быть слабее, даже когда его душа разлагалась изнутри. Этот факт неожиданно влюблял. Но вместе с тем рождал в Гермионе желание стать для него опорой тоже. Чтобы он позволил не просто наблюдать за его осколками в сердце, но и излечить их. Стать хотя бы на вечер сильнее и утопить его тело в своих объятиях. — Хочешь вина? — глухо спросил Малфой, обернувшись на подругу. Грейнджер, как завороженная, продолжила стоять и смотреть на Драко, изучать черты его побледневшего за последние дни лица. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы его вопрос эхом раздался в ее голове, и она ответила: — Да, пожалуй, не откажусь, — немного улыбнувшись, попыталась вложить в свои слова как можно больше дружеского тепла Гермиона. Ей было боязно произносить в своей голове слово «любовь», обращенное к Драко, поэтому она убеждала себя, что «дружба» — это единственное, что может дать она Малфою в данным момент в полной мере. В правильном контексте. Им далеко было до настоящей, светлой и искренней любви друг у другу, а быть сейчас рядом с ним влюбленной маленькой девочкой Грейнджер не хотелось. Драко коротко кивнул и достал из ящика ниже бутылку какого-то дорогого сухого вина. Затем бокал и, наполнив его, протянул девушке. Она несмело подошла ближе, всё еще оставаясь где-то между реальностью и собственными мыслями, и приняла напиток. Она пила небольшими глотками, пока смотрела за тем, как слизеринец садится в кресло у небольшого окна в этой же кухне и опустошает бокал за бокалом горького виски. Гермиона впервые за всё время с начала новых страшных событий в школе видела его таким — разбитым и опустошённым. Грейнджер, поддавшись порыву чувств, подошла к Малфою и, опустив свой бокал возле бутылки, стоящей на небольшом круглом столике, положила руки на мужские плечи. Драко крупно вздрогнул, но не обронил не слова, продолжив пить. А ладони девушки двинулись дальше, касаясь коже на шее и вызывая дрожь. После опустились ниже к груди. Полностью наклонившись над креслом, Гермиона нежно обняла Драко со спины. Ее голова легла на широкое плечо, а щека коснулась щеки парня. Теплое девичье дыхание оставляло яркие следы на теле молодого человека. Малфой поднял левую руку и сжал в пальцах правую ладонь Гермионы. Он позволил себе откинуть голову на спинку кресла и прикоснулся губами к светлой шее девушки. — Это больше похоже на любовь, чем ты можешь себе помыслить, — прошептал Драко, пробудив множество бабочек в груди Гермионы. Их общее непонимание, которое тянулось на протяжении всего года их близкого общения — что они испытывают друг к другу. Их общий вопрос без ответа — в каком жесте дружба переходит свою грань, превращаясь во что-то большее. Они десятки раз позволяли себя поцелуи. За последние несколько недель Малфой уже множество раз стер все имеющиеся когда-либо границы между ними. Но только в этом моменте, словно, было четкое подтверждение тому, кто они друг для друга. — Мне так нравятся твои прикосновения, что я не хочу знать чьи-то другие, — снова раздается шепот у самого уха Гермионы. Слова, которые касаются сердца, проникают глубоко в легкие, останавливая дыхание Гермионы. Чтобы после наполнить их дыханием Драко Малфоя. Парень мягко целовал ее шею, пока девушка сильнее сжимала руки вокруг его груди. Вокруг них воздух наполнялся сахаром. Тем самым, который слизеринец так не любил и даже не думал о том, что когда-то испытает на себе. — Чуть больше суток, две бутылки виски, и я принес вам целых три страницы достоверной информации, — с громким низким криком ворвался в помещение Блейз, держа над головой черную папку. Сахар растаял мгновенно, но Забини, словно, даже не заметив происходящего, размашистой походкой подошел к паре и кинул бумаги на столик. — Пьете? Правильно, и мне просто необходимы несколько бокалов, — продолжил монолог Забини. Гость вальяжно подошел к настенному шкафу с посудой и по-хозяйски вытащил себе бокал. Гермиона отступила от Драко и, чуть закатив глаза, улыбнулась поведению вошедшего друга. Сахар растаял, но послевкусие на языке оставалось с ней. Не было нервозности и непонимания, словно, то, как друг до друга дотрагивались Драко и Гермиона было обыденным делом. — Итак, вот, что я успел нарыть пока вы крепко спали, дорогие мои, — наполняя виски стеклянный сосуд, не останавливался мулат. Драко протянул под руки другу и свой бокал тоже, безмолвно прося налить. А Гермиона села на кресло по правую сторону от Малфоя, начала неспешно пить и параллельно, наклонившись вперед, перебирать страницы, принесенные Блейзом. — Прошу заметить, что все записи составлены от руки, — уточнил слизеринец, чуть толкнув Малфоя в плечо, чтобы тот обратил внимание. — Говори уже, — закатив глаза, глухо выдохнул молодой аристократ. — Это вместо спасибо? — улыбнулся Блейз и тут же встретился с суровым взглядом блондина. — Такая ты туча, Малфой. Дориан Гайдербер, — наконец перешел к сути Забини. — Действительно умер при очень странных обстоятельствах — то ли автокатастрофа, то ли обвал в горах, но вот его сын! Всем известно в чистокровных кругах, что Николас умер в школе, но вот в личных архивах его семьи я обнаружил заключение их личного врача, которое в то время не фигурировалось нигде в прессе. Он, как и судмедэкспертиза, говорил о том, что виной всему анафилактический шок, но лекарь был убежден, что аллерген ввели в тело мальчика внутривенно. — Он считал, что его убили… — тихо отозвалась Гермиона. — Именно. Забавно, но свои мысли он до прессы так и не донес, уехал из страны куда-то за океан. — Тогда мои догадки, что убийства идут по порядку стоящих на фотографии людей, верны. Только почему между убийством сына предводителя и следующим членом ордена прошло так много времени…. — Всего лишь война, моя милая, — ласково объяснил Блейз. — Между убийством последнего наследника семьи Гайдерберов и началом серийных убийств в школе прошла война. — Но каков мотив? — задал риторический вопрос Драко. Он поднял взгляд и поочередно посмотрел на друзей. — Что такого не чистого ты нашел по этой банде фанатиков, Блейз? — Ничего конкретного, — пожал плечами тот. — В официальных документах сказано лишь то, что они изучали чистокровную магию… — Молли сказала, что они проверяли опытным путем… — задумчиво произнесла Гермиона, делая глоток алого алкоголя. — Но что это значило? — Мы знаем еще два имени, Блейз, — не обращая внимание на девушку, обратился к другу Малфой. Он наклонился ближе к бумагам и взяв из папки перо, написал: — Трей и Рич… Ты сможешь нарыть что-нибудь на них? Уизли странно себя повела, когда упомянула их… — Трей Монтерой, — почти сразу произнес слизеринец. — О нем говорится почти во всех документах, касающихся бизнеса Гайдербера. А еще есть некий Ричард Грей — он также был не последним человеком для Дориана. Позволю себе предположить, что Рич — это мистер Грей и, скорее всего, они с Монтероем также являлись членами нашего сообщества. — Как ты всё это достал, Блейз? — вдруг воскликнула Гермиона. Она поднялась со своего места и направилась к ящику, откуда ранее Драко достал для нее вино. Ей просто жизненно необходимо было выпить еще — голова шла кругом от количества загадок. Вопросов в истории было больше, чем ответов. Картинка никак не хотела складываться к девичьей голове. — Иметь бывшего отчима, который является бывшей главой не самой законной организации в нашей стране, и еще одного отчима — тоже бывшего — работающего в министерстве по делам этих самых преступных организаций, иногда бывает полезно. — Таких подробностей я не просила, вы удивляете меня, мистер Забини, — засмеялась Грейнджер. — Не я, а моя дорогая матушка, — развел руками Забини, игриво улыбаясь. Гермиона ответила ему такой же улыбкой. Но мысли всё ещё кружились вокруг фраз миссис Уизли и информации, предоставленной Блейзом. — Одна вещь не дает мне покоя, — заговорил Малфой ровным тоном. — Уизли ответила так же, как мать Елены. У них на всех один ответ? — поднял голову на друга Драко. Блейз изогнул бровь и пожав плечами беспристрастно задал встречный вопрос: — Словно для следствия, это ты имеешь ввиду? — О чем ты? — нахмурилась Гермиона. Она покручивала в руках бокал с вином, иногда делая небольшие глотки. Мысли не отпускали каждого из них. — Я больше, чем уверен, что эта секта черных магов-ангелов скрыли труп, зарыв на чьем-нибудь заднем дворе, — холодно отозвался Малфой в ответ. Его выводила из состояния душевного равновесия вся эта ситуация. Что после стольких лет страданий, они не хотят его отпускать. Да и плевать бы он на это хотел, но они не хотят отпускать её. Они бьют сильнее по её раздробленной войной психике, а Драко ничего не может сделать. Даже собрать пазл, казалось бы, понятный как ясный день не в состоянии. Эти две истории уже были сполна переплетены красными ниточками, но в единую складываться никак не хотели. — Иначе я не знаю, как объяснить поведение этих женщин, — огрызнулся Малфой и, схватив бутылку янтарной жидкости, налил себе полный бокал. Гермиона наблюдала за его действиями, слабо воспринимая происходящее. Наблюдала, с каким спокойствием Забини забирает из рук Драко алкоголь и наполняет и свой бокал тоже. Она пила медленно, но гнев никак не хотел отступать. Казалось, что всего того, что они узнали за последние пару дней недостаточно и слишком много одновременно. Голова кипела, а пошатанная срывами на почве пережитых событий нервная система никак не хотела отпускать тревогу. Им нужен был мотив — почему происходят зверские убийства и почему в определенном порядке. Гермиона была более чем уверенна, что убийства и орден, существовавший десяток лет назад, были связаны, как минимум потому, что руна, которую изображал на телах своих жертв убийца именовалась — Тейваз. — Жертвоприношения на пути к получению… Великий Мерлин, — вскрикнула Гермиона, вздрогнув от своих же догадок. Полупустой бокал выскользнул из ее ладони и разбился вдребезги, заставив вино растечься по полу, смешиваясь с остатками стекла. Девушка потерянными большими глазами взглянула на испугавшегося от резкого сочетания звуков Забини и, переступив через осколки, судорожно зашагала к столу. Сердце забилось в разы быстрее, пуская по венам легкий озноб и заставив все внутри сжаться и затрястись. — Опытный путь и есть жертвоприношение! Они ставили опыты на живых волшебниках! — громче, чем следовало произнесла Гермиона. Ее взгляд был бешенным. Грудь наполнилась тяжестью, а к горлу подступил горьковатый привкус после сказанных слов. Это все не сочеталось с её пониманием мира, но словно было единственно правильным предположением. Единственным предположением, которое они имели. И, как назло, оно имело весомые доказательства. Красные ниточки сплетались. — Когда я говорил про труп, я не имел ввиду буквально! — закатил глаза Малфой. Он поднял ладонь вверх и, не оборачиваясь, прошептал заклинание. Бокал, наполненный вином, снова оказался на небольшом столике перед Гермионой. — Откуда ты узнала о переводе руны? — Я же взяла из библиотеки книгу, помнишь? Я прочла ее вчера ночью. К слову, именно после того, как я нашла значение руны, мне и стало плохо, — последнее она произнесла на тон тише. То ли боясь признаваться перед Блейзом, то ли боялась подтвердить в очередной раз, что прошедшая ночь действительно существовала в её жизни. И она провела её в объятиях Драко Малфоя. — То есть ты считаешь, что этот орден занимался жертвоприношениями, просто потому что Тейваз означает это… — Не совсем… Тейваз — означает война, — несмело произнесла Гермиона. — Я очень долго крутила этот перевод в голове и не могла понять, почему молодые волшебники, любящие магию, выбрали именно это значение. А потом я вспомнила о руне, которую оставляет убийца на телах жертв. Это ни одна руна, а две, — Гермиона запнулась, перебирая мысли в голове. Подбирала правильное объяснения своим, кажется, притянутым за уши догадкам. — Я покажу… — она наклонилась к столу и взяла лист пергамента, принесенный Забини. В самом низу она пером начертила два знака. — Это руна Треба, — указала пальцем на символ слева похожий на стрелку. — Славянская руна, означающая жертвоприношение. Это, — переместив палец на чернила, сложенные в изображение, больше похожее на не дорисованный наконечник стрелы. — Руна Анзус — руна знаний, руна мудреца. Она, в свою очередь, является англосаксонской руной. — Тогда причем здесь вообще Тейваз? — задал вопрос Блейз, как только Гермиона сделала паузу. Девушка подняла голову на друга и растянулась в улыбке. — Она тут просто из-за красивого названия, думаю. Тейваз и Трево одинаковы в начертании и разные в значение, потому что исходят из разных традиций. — Дориан не похож на глупого человека, — бесстрастный голос Малфоя зазвучал в тишине, заставив молодых людей разорвать зрительный контакт. — Возможно для него она и имела какое-то значение, но кто будет копаться в книжках, когда кипит кровь от предвкушения потрясающего открытия… — Это всё кажется такой глупостью и доводами, — пожав плечами сделал вывод Блейз и отпил еще немного виски из своего бокала. — Но это единственное, что у нас есть… — с нотками печали добавила Гермиона и тоже продолжила наслаждаться вином. Только Малфой больше не прикасался к напитку, в его сознание эти глупые предположения пытались выстроится в картинку, которая была бы хотя бы издали похожа на правду. Он в уме решал уравнения, состоящие из чужих слов, имен и биографий найденных ими людей. — Нам известно лишь семь участников ордена из десяти, — задумчиво, всё еще не выходя из своих мыслей, начал Драко. — Блейз, а были еще какие-то фамилии в жизни Гайдербера, которые показались тебе важными? — поинтересовался Малфой, глянув на друга. Как бы много информации им не предоставил Забини, её было чертовски мало. Лишь части, которые не складывались в единое целое, потому что не подходили друг к другу. — У Дориана было не много приятелей, — медленно, разделяя паузами слова, произнес мулат. Всё это выглядело чертовски сложно для юных волшебников. Разгадка не хотела браться в руки. Ускользала от размышлений каждого из ребят. Гермиона ощущала лишь тяжесть в груди. Она понимала логику Драко, но за круговоротом слов в голове не было видно сути. — Филлиган, — через десяток минут и опустевшего бокала выдал фамилию Забини. — Я не помню имени, но этот человек числился преподавателем его сына. По правде сказать, это единственная фамилия, кроме Монтерой и Грея, которая была в архивах. — Найди мне информацию об этом человеке, Блейз, — в ту же секунду отчеканил Малфой. Холодный голос Драко пробрался в грудь Гермионы с первых нот. Она подняла на парня глаза и встретилась с серым взглядом. Малфой выглядел решительно и строго, словно, точно знал, что они в шаге от решения задачи, в которой бесчисленное количество действий. Он, словно, точно знал, как поступать правильно и какие арифметические действия совершать. А Грейнджер, в свою очередь, была потеряна. Слишком много усталости и чужой скорби было на её плечах. Участь эмпата. Состояние Гарри. Ментальная раздробленность Рона. Чувства к Драко, которые уже год разрывают юную девушку на части. И, наконец, её собственное состояние души, похожее больше на сожженный дотла дом. Еще не остывшие остатки когда-то красивого особняка её внутреннего мира оставляли на груди ожоги. Не позволяли дышать размеренно. — Я также, как и ты не знаю, что делать, Грейнджер, — раздался голос Драко. Чуть более мягкий, чем ощущение, исходящее от него. Он снова наблюдал за её мыслями со стороны. Снова позволял себе читать оды, которые пишет её разбитая душа ночами, спрятавшись от посторонних глаз. Девушка постаралась улыбнуться или показать собственное недовольство непрекращающемуся поведению аристократа, но получилось выдавить из себя лишь слезы. Они вдруг скопились в уголках девичьих глаз и тонкими линиями стекли по щекам. Дышать стало совсем тяжело. Очень сильно захотелось уехать. Поддаться эгоистичному желанию больше никогда не иметь дело с бедами, которые её жизни не касаются, оставить всю эту гнусную историю на растерзание министерству, и уехать. Забрать с собой только скорбь и любовь. Гермиона уже во второй раз за всё прошедшее со дня похорон лучшей подруги время подумала, что зря вновь сунула руки в бочку, наполненную дегтем. Снова ведь руки по локоть в чужой крови и сожалении. Отвратительное чувство справедливости. И бесконечное желание спасать. — А вдруг это не наша война? — с горечью задала вопрос, который сжирал изнутри, Грейнджер. Она взглянула мягкими от алкоголя глазами на Блейза и увидела в его зрачках сожаление. — Никому из вас ведь по-настоящему это не надо, — на грани с отчаянием и извинениями произнесла Гермиона. Опустить руки хотелось также сильно, как сказать: «прости, я была так чертовски не права». Но получалось только молчать и наблюдать, как медленно маленькие слезинки падают в бокал с недопитым полусладким вином. Плакать не хотелось, но соль обжигала горечью горло сильно. — Мне тоже не нужна… — Мы в шаге от того, чтобы посадить ублюдка в Азкабан, Грейнджер, — поднявшись с кресла произнес Малфой. Слова были грубыми и четкими, как и его взгляд, которым он смотрел на девушку. Было похоже, словно, вокруг него пуленепробиваемая броня и ничто не пошатнет его решимости продолжать капаться в этой черной истории, имеющей трупный запах и ряд непростительных заклинаний. Ничто не заставит повернуть его назад, потому что его решение было чем-то большим, нежели благородный порыв спасти маленькую часть общества, имея при этом проклятую метку Пожирателя на предплечье. Это вовсе не было благородством, скорее желанием убить любую возможность этого мира пошатнуть потрескавшуюся нервную систему Гермионы Грейнджер еще больше. Это было ярким собственническим желанием. И оно горело адским пламенем в его глазах. Они думали, что были друзьями. Друзьями, у которых не было никаких намерений друг на друга, лишь терпимость и прощение за боль, которую Малфой годами вливал в женское тело, не соблюдая доз. Они были друзьями, которые в какой-то момент стали друг для друга спасательным кругом. И появились сотни взглядов и прикосновений, которые они делили на двоих и хранили глубоко под веками. Так случилось, молодые люди осознали, что потеряли нить существования и нашли в тактильных ощущениях под пальцами. Они были друзьями, но Драко не мог объяснить, почему так сильно тянет его темную душу к её запаху цвета меда и нежности. Девушка не могла подобрать правильного ответа на вопрос, когда эта привязанность стала настолько сильна и глубока, что десятки неизвестных черных ящиков в его биографии не стали помехой. Они оба продолжали называть друг друга друзьями, пока их тела обматывались сотнями ниточками. Гермиона тихо заулыбалась, а Малфою вдруг жизненно необходимо стало схватить девушку в охапку и бежать на край земли. Забини обнимал Гермиону, аккуратно сжимая её в своих руках, а Малфой в который раз за этот год приходил к выводу — в нем было так много её, что избавится от запаха волос и вкуса девичьих поцелуев парню не поможет даже заклятие забвения. Ему всегда было мало дружбы с ней. Блейз Забини и Гермиона Грейнджер являлись друзьями. Друзьями, между которыми были литры взаимного понимания и уважения. В её голове часто крутились мысли, что что-то не так, но рядом с мулом механизмы её души работали верно. Мужчина дарил ей несчитанное количество моментов, которые не давали сомневаться — ощущения настоящие. Он настраивал их благодаря долгим разговорам и нелепым шуткам, которые заставляли её улыбаться. Они чувствовали друг друга с полуслова. В них соединялось множество совпадений, которые являются сильнее чувств. Они любили друг друга без стеснения. И признавались в этом часто и твердо. Они были друзьями. И искренность мерцала в их карих глазах. Грейнджер проводила Забини, закрыв за молодым человеком парадную дверь. Девушка вернулась в столовую с сияющей на губах милой улыбкой. Она была чертовски красивой. Малфой не любил признаваться в том, что ему хотелось всегда дарить комплементы гриффиндорке, но сейчас почему-то это стало необходимостью. Подойти и легко коснуться этой потрясающей улыбки, ладонями провести по хрупкой шее, вкладывая всю имеющуюся в аристократе нежность. Так хотелось наконец признаться: — Ты нравишься мне, Грейнджер.