Зеркало.
Каждое утро, каждый день и каждый вечер Столас смотрел на себя в зеркало. Раньше ему не нравилось. Сначала он хотел, чтобы его демонтировали, потом думал завешивать, как это делали суеверные смертные после кончины близкого.
Его на протяжении долгих лет убеждали в том, что в нем нет ничего красивого. Поэтому даже когда это было оглушительно опровергнуто, вылезти из установки все равно казалось сложным. Он только начал учиться любить себя, и теперь, поправляя инкрустированную россыпью драгоценных камней тиару, улыбался у зеркала, как когда-то давно, когда он был нетерпеливо ждущим дня рождения птенцом; радостным и счастливым...
до встречи с отцом.
– Пап, ты все? Тебя тут уже ожидает твой кавалер, – выглядывая из-за двери, позвала его Октавия.
Хоть она и была уже неплохо знакома с Блицем, но называть его бойфрендом отца язык еще не поворачивался. Поэтому, имея не скудный словарный запас, она ловко заменяла это понятие на всяких «донжуанов», «ловеласов», «воздыхателей» и «ухажеров».
– Да-да, милая, секунду, – Столас торопливо подводил глаза. Он опять слишком засиделся за туалетным столиком в своих мыслях. У него всегда было так; чем больше не хотелось идти туда, куда обязательно нужно, тем дольше собирался.
Столас встал с места, по-аристократически выпрямив осанку и поправляя органзовую мантию, ушитую созвездиями из бисера и стекляруса.
– Блять, ты решил не идти в той дурацкой шляпе!? – первое, что выдал Блиц, увидев его. Он не особо умел распинаться в комплиментах, но его реакции всегда были искренними, хоть отчасти, глупыми или даже для кого-то грубыми. Все, на что его хватило, сказать:
– Она была реально уебищной, а эта прямо вау. Ты весь вау!
Если бы не нулевая самооценка, то со своим нулевым размером на всех бирках, Столас вполне неплохо смотрелся бы на фешн-подиумах. И тот, кто придумал разносить сплетни о невзрачности принца, возможно, даже не пытался взглянуть на него вне тени жены.
– Вия уговорила меня найти тиару, которую я не надевал с ее седьмого дня рождения, – заправив за краешек ободка перо, неловко хохотнул он.
Столас не понимал, почему всем так не нравилась его шляпа. Тиара, конечно, была красивой, но вместе с красотой она приносила нехорошее. Когда он надевал ее, то всегда что-то случалось; то вино на него прольют, то плащ порвется. Тиара была на нем, когда на очередном светском вечере его впервые познакомили с будущей женой лично. Она была на нем, когда он впервые напился в хлам после дня рождения дочери, и когда в этот же вечер Стелла в первый раз по-настоящему ударила его. Ударила так, что тиара упала, и сапфирово-синий алмаз чуть покосился в креплении, норовя выпасть.
– Да! Я сказала папе, что если он не наденет ее, то я пойду в шапке, чтобы все косо смотрели на нас и осуждали за плохое воспитание, – поставив руки в боки, деловито заявила Октавия. Иногда ей доставляло удовольствие повить веревки из отца, впрочем, как и многим залюбленным единственным детям.
Блиц улыбнулся, это напомнило Луну, торгующуюся с ним за отгулы на работе, и как он, не в силах быть строже, всегда идет у нее на поводу.
Столас открыл портал; как только они прошли сквозь него, все сразу окрасилось в золотисто песчаные оттенки с редкими вкраплениями изумрудной зелени и индиговых акцентов. Вокруг расхаживали изысканно разодетые демоны, в нарядах будто бы сошедших с картин Климта и Бакста.
Зал напоминал Вавилон – место, где они нашли свое освобождение жадными меркантильными людьми, желающими заполучить Соломоновские сокровища.
Повсюду мелькали мотивы изразцов, походящих на те, что находились во дворце царя Новохудоносора. Сцена была выполнена под ворота Иштар; темно-синий занавес украшали изображения грифонов и растений. Для сервировки фуршета явно вдохновлялись Висячими Садами Семирамиды с водопадами игристых вин и нарезками, свернутыми в диковинные цветы. В конечном итоге, даже кальянная зона напоминала зиккураты; многослойные диванчики песчаного оттенка и нагромождения подушек с коврами.
Все это безумное роскошество завершал стоящий посреди зала торт в виде самой Вавилонской башни, причем в достроенном состоянии.
Без понимания контекста, для Блица это все было просто очень дорого. И то, что Столас брезгливо ковырялся в закусках, бурча себе под клюв, что не знает, что нормального взять – бес счел истинными королевскими капризами.
– Что, пап? Как всегда красиво, но совершенно нечего есть? – ухватив какой-то маринованный глаз на шпажке, спросила отца Октавия.
– Я не могу найти крысиные мини-шашлыки, а канапе из полевок кажутся не особо удачными, – ответил он, подозрительно поглядывая проткнутых дохлых мышей на кусках багетов со сливочным сыром.
«поэтому ты и не толще прокудливой ивы для приворота», – подумалось Блицу. Ему отчетливо запомнилось, как Асмодей делал Столасу такой комплимент, потому что он был особенно хитровыебанным по сравнению с остальными. Позже Столас откровенничал, что это было лучшее, что слышал за всю жизнь в свой адрес, сразу после глупого и неловкого признания Блица во взаимных чувствах.
Блиц не знал, что означает «прокудливая», но судя по тому, что слово стояло в одном предложении с «приворотом» – это явно было что-то про сильную притягательность. Если бы он так же красиво умел излагать мысли, наверное, придумал что-то еще более витиеватое, но зато теперь он мог просто поддакивать Оззи, чтобы Столас знал, что он думает о нем точно так же, но просто не может грамотно выразить.
– Единственное, в этот раз кажется все гораздо красивее, по крайней мере, нет уебищного длинного стола, я их ненавижу, – уставившись на отдельные столики, высказалась Октавия. Неприязнь к длинным столам у нее шла еще с детства. Ей частенько приходилось сидеть во главе такого с родителями на мероприятиях во дворце. Когда она сидела между ними, мать всячески пыталась через нее пнуть ногой отца под столом, унизительно заставляя его отодвигаться на самый-самый край, – может, все действительно не так уж и плохо?
– Я не знаю, совенок, дедушка просто так не делает ничего позже или раньше, если на то нет повода, – ответил Столас, проглотив парочку канапе с вяленными новорожденными крысятами.
Он мог видеть очертания будущего, составлять для других предсказания по картам и звездам, но при этом личность отца для него всегда оставалась потемками. Столас не знал, связано ли как-то такое спешное проведение бала с гибелью Астарот, и старался лишний раз не надумывать себе конспирологических теорий по поводу многоходовок Паймона.
– А почему этот бал проводится все время в разные даты? Чтобы всех бесить? – ухватывая какую-то синюю щупальцу на шпажке, спросил Блиц.
– Потому что это было так давно, что никто уже не помнит точный день с летоисчисления по календарной системе смертных, которая и так постоянно тогда менялась. А в нашу – ни одна из их моделей не вписывается, – уточнил Столас.
– Ваше высочество, и ты тут с дочуркой, с Блицем, – взяв Столаса за руку и поцеловав ее, сказал Оззи. Он был любителем разыгрывать разные публичные неоднозначные сцены, как было в клубе, как было перед чемпионатом, так и сейчас.
– Пап... у тебя что? Еще один ухажер? – Вия прикрыла руками клюв, пряча ехидное смущение. – Асмодей. Ну, ты даешь вообще.
– А то, блять! Твой отец та еще сногсшибательная сучка, – похлопав по ноге Столаса, ухмыльнулся Блиц, на что тот в ответ по-театральному осуждающе протянул «Блитси», а Октавия, хихикая, фукнула.
Краем глаза она заметила мать и дядю в компании других демонов. Мама не выглядела расстроенной. Напротив, она, казалось, была в одном из самых откровенных платьев, которые Вия успела рассмотреть за недолгое пребывание здесь. Она нервно затеребила фатиновые оборки на юбке платья, не вдаваясь в подробности разговоров взрослых рядом, все равно они ей были не особо интересны.
Стелла бросила резкий взгляд на Октавию. Она словно чувствовала, когда дочь начинает проявлять дурную, по ее мнению, привычку – мять платье. Вообще мама многое считала в ее поведении дурным, начиная от музыкальных вкусов и заканчивая препарацией трупиков мелкой живности на обеденном столе. Вие думалось, что мама просто строгая, пока однажды она тайком не подслушала, как отцу достается еще хлеще за «неправильное воспитание» и «потакание всем хотелкам».
– Я одного не пойму, – сказал Блиц, поглядывая на плечи Асмодея, где привычно располагался Физз, – а где главный сеятель суеты?
– Он сегодня работает, – поворачиваясь к сцене, произнес Оззи.
Физзаролли никогда бы не напросился сам на роль ведущего такого мероприятия. Знать Гоэтии не жаловала бесов на значимых ролях в снобских тусовках элиты, а тут целое персональное приглашение вести бал – это было настоящим нонсенсом. Из сильной любви к эпатажу нужно было соглашаться, что, собственно, Физз и сделал.
Разыгрывающийся небольшой оркестр умолк. На сцене появилась знакомая крошечная фигура в разноцветном костюме придворного шута:
– Дамы, господа и сущности вне данных категорий, кому нужно догнаться, морфин и клубника в эфире расположены по краям Семирамид. Каждый раз подходя к ним, вспоминайте о том, как легко смертные променяли тайные знания по архитектуре, искусству и магии на неких «господ», которых лучше не упоминать, и теперь называют эту хуйню седьмым чудом света.
Разного толка демоны, весело щебеча и порыкивая, стали подтягиваться к столу.
– Дорогуша! Иду я тут за клубничкой и кого вижу! – раздался манерный голос позади Асмодея – Привет, моя пернатая шлюшка-потаскушка!
Это был принц Стири. Он являлся еще одним любителем носить что-то ультра-мини. И если на Асмодее в данный момент было что-то гламурно-помпезное с налетом бурлеска и образов дрэг-шоу, то Стири был самим олицетворением слэй-эры в тяжелом люксе.
– Стири! Сколько сотен лет! Где тебя носило, на каких блядках? Быстро выкладывай, распутная ты давалка, – идентично леопарду манерно выставив руку, стал расспрашивать Оз.
Поклацав длинными нарощенными когтями, леопард, мурлыкнув, потянулся расцеловать греха, как это обычно делают лучшие сучки-подружки после долгой разлуки.
Ад слишком огромен, огромен настолько, что твари его населяющие в разных уголках, даже могут не догадываться о существовании друг друга, как видов. Дел у демонов такое же огромное количество, из-за чего они могут не видеть друг друга столетиями, а то и больше. Поэтому к внезапным встречам они относились с огромным трепетом и уважением.
Столас отвел Блица и Октавию чуть в сторону, чтобы не мешать демонам. У них еще будет время поболтать, уж точно, а вот принц Стири, как один раз появится, так снова и заляжет где-нибудь на закрытых вечеринках с джакузи на кольце зависти.
На расставленных по всему залу столиках загорелись сигилы, что означало заранее распределенную посадку гостей. По правую и левую руку на каждого демона полагалось по свободному месту. Они были предназначены для родственников или особо значимых персон из свиты. Стул на котором по логике должна была сидеть Стелла – достался Блицу.
– Я же говорила, что он рассадит всех именно так! – указав на свой горящий сигил, ворчала низкорослая краснокожая демоница.
Она держала за руку в велюровой перчатке другую даму, которая была на парочку голов выше нее. Это была 35-я Маркиза Мархосиас со своей женой. В свое время на нее возлагали огромные надежды. Когда она была совсем юной, ее называли настоящим вундеркиндом, жадно поглощающим и перерабатывающим тайные знания со скоростью света.
– Дорогая, можно без «я же говорила» хотя бы на пять минут, – устало ссутулившись на стуле, протянула жена маркизы.
– Ну, извините, что мои мозги всегда работают на опережение, – поднимая подол золотистого платья, чтобы усесться поудобнее, процедила та.
– Ммм... стол с двумя ботаниками. Мне как всегда очень везет, – нехотя присаживаясь, специально громко и отчетливо протянул по-царски разодетый олень.
Стол с его стороны оказался самым пустующим, а сам он создавал впечатление пассивно-агрессивного нелюдимого господина.
Неприятного оленя звали Фур-Фуром. Он был 34-м графом и обожал насылать внезапные неестественные штормы, а так же питал огромную любовь к человеческим войнам.
Граф показывал всем своим видом, как же его бесят маркиза и принц. Его злили их голоса, их манера общения, их «задротские темы», а еще он был глубоко возмущен, что через пустующий стул, рядом с ним сидит бес.
– Мои глубочайшие извинения, принц Столас, но это что? – брезгливо указав на тянущегося за напитком Блица, перебил разговор демонов Фур-Фур.
– Это мое сопровождение, – понимая, что граф хочет конфликта, коротко бросил Столас. Без оправданий, без лишних комментариев. Принц не хотел вступать в открытую конфронтацию с воинственным милордом при дочери.
– Эскорт?
– Телохранитель, – произнес Блиц, демонстрируя рукоять пистолета во внутреннем кармане пиджака, – но если так похож, могу и отсосать.
После этих слов демон-олень в омерзении скривился, стараясь дальше отодвинуться от не устраивающей его компании, но при этом пересесть еще на один стул ближе к жене Мархосиас его тоже не особо тянуло. Складывалось впечатление, что у него были какие-то проблемы со всем «женским».
Блиц подмигнул Столасу, показывая, что подыгрывает. Тот мелко улыбнулся, взяв его под столом за руку. Столас хотел дать понять Блицу, что он его очень сильно любит и это действительно лишь вынужденная мера представляться так при знати.
Вдруг раздался звон колокольчиков, что заставило всех притихнуть. Огромные двери, ведущие в зал, распахнулись, из них выкатилась темно-синяя дорожка. Громко маршируя, по ней зашагали мелкие легионные демоны; первые трое из многочисленной свиты трубили в трубы. Следующие ряды били в барабаны, а те, что шли за ними, несли знаменья с сигилом Паймона.
– Ебаный рот, сколько они это репетировали? – спросил Блиц. Он наблюдал за всем с большим интересом, потому что ему хотелось наконец увидеть причину всех психологических проблем своего парня воочию, а не только со слов.
Король Паймон въехал на гигантском увешанном драгоценностями дромадере. По правую и левую руку, гордо задрав головы, от него шагали Лабал и Абалаам – мелкие царьки, его советники и помощники.
– В этот раз еще скромненько. И организация в какой-то спешке, – лицо Столаса не отображало никакой эмоции на появление отца, они все бурлили внутри.
Принц резко стал холодным и отстраненным, как на портретах в коридорах замка. Блицу даже на секунду показалось, что он смотрит на него свысока, как и остальная знать.
Блиц мог бы распсиховаться прямо сейчас и загнаться на тему непреодолимого классового разрыва и демонстративно уйти с мероприятия. Наверное, в их период секса за книгу он бы так и поступил. Но сейчас-то он понимал, что напыщенный аристократ – это маска, не имеющая ничего общего с настоящим Столасом.
Без труда спрыгнув с верблюда, Пеймон поднялся на сцену. Физзаролли, было, хотел учтиво подать микрофон, но король небрежным жестом показал, что ему не нужно. Одним взмахом он скинул с себя тяжелый плащ, оставаясь лишь в царственном нарочито многослойном и гротескном одеянии.
Особый акцент был сделан на сильные когтистые руки в облегающих перчатках чуть выше локтей. Демон заговорил. Его голос разносился эхом по всему залу, хотя до этого казалось, что несмотря на высокие потолки, акустика тут слабовата:
– Дорогие дамы, господа и сущности, никак себя не идентифицирующие. Все мы сегодня собрались здесь, чтобы в очередной раз отметить поистине важнейшее событие для нашего рода...
Кто-то заворожено слушал, кто-то пытался скрыть зевоту, но никто не шептался.
– Слушай, он хорошо сохранился для деда. Чувствуется, что он строгий папочка…но только, как бы, дедушка? – Блиц вновь перевел взгляд со сцены на Столаса, тот постукивал когтями по пустому бокалу и, подперев рукой щеку, смотрел на отца. Ему было совсем не смешно.
По реакциям публики сразу можно было определить, кто был у Паймона в любимчиках; их бездонные демонические глаза сияли благоговением, чего совсем не наблюдалось за Столасом.
– ...Царь Соломон хотел на веки заточить нас в медном сосуде, чтобы ни мы, ни наши могучие легионы никогда не увидели ни земной свет, ни тьму родной инфернальной обители. Чтобы мы не смогли нести болезни и войны, сеять ложь, раздор и разврат, искушать магическими учениями и несметными богатствами. И так бы было, если бы не прекрасные алчные люди, которые жаждали завладеть Соломоновскими сокровищами даже без наших усилий. Они были вавилонянами. Они родились во грехе. Да здравствует город освобождения! Славься Великий Вавилон!
Демоны резко встали с мест, что у некоторых даже попадали стулья. Они подняли бокалы высоко-высоко и на разные лады стали скандировать:
– Славься город пороков!
– Славься столица Антихриста!
– Славься Великий Вавилон!
Паймон спустился со сцены под аплодисменты и сел рядом с Белиалом и Баелом. Они внимательно наблюдали за всеми и были единственными, кто не сидел по порядковым номерам.
– А теперь, дорогие гости, когда бал официально считается открытым, пришло время пропустить по бокальчику и насладиться пафосным оркестровым звучанием с ма-аленькой аристократической ноткой высокомерия, – вытянув протезы, Физз наклонился к королю за столиком, и, звякнув бубенчиками на шапке, заискивающе добавил:
– Как вы любите, Ваше Величество.
Паймон одобрительно хмыкнул и кивнул головой. Музыка заиграла.
«Да, подлизывать жопы влиятельной публике у него получалось всегда великолепно», – подумалось Блицу.
Официанты начали разносить блюда. Как только тарелка с водным хвощом оказалась перед графом Фур-фуром, его возмущению вновь не было предела – ростки зажарили в гриле так, что полосы шли вдоль, а он хотел поперек. Вечер демона определенно был испорчен.
Перед Столасом и Октавией тоже поставили блюдо – искусно засервированных свежих карамелизированных крыс.
– О, наше любимое, пап! Может, места распределили просто, чтобы было удобнее понимать, кому что нести? – удивилась Октавия, а затем, пододвинувшись ближе к отцу, полушепотом дополнила:
– И дедушка, на удивление, в неплохом расположении духа.
– Да, милая, наверное, ты права и я немного переборщил с ожиданием негатива, – мелко улыбнувшись, произнес Столас, пока не увидел, как Блиц втихаря тянется к их общей тарелке. – Дорогой, я не думаю, что есть крыс хорошая идея для тебя. Давай я позову официанта и тебе принесут все, что ты захочешь? Или, может, сходишь наберешь себе еще закусок с фуршета?
– Ой, да хуета эти твои крысы, я иногда ем вещи похожие на куски покрышек в пачке сливочного масла, дважды зажаренного во фритюре с сырной начинкой, – важно заявил бес. Было бы чем гордиться.
– Ну смотри, у тебя не два желудка все-таки, – он не хотел давить на Блица, но тот упрямо ел крысу и давился.
– Дамы, господа и сущности вне понятий пола, кто желает поднять тост? – сойдя со сцены и выискивая желающих, произнес в микрофон Физзаролли.
Все закономерно притихли. Физз, закатив глаза, тяжело вздохнул. Это было так ожидаемо; он до этого провел сотню похожих мероприятий для нечисти разного класса, рода деятельности и достатка. И тишина на тостах – уже была извечной классикой.
Физз решил действовать по-старинке. Многие не хотят сами о себе заявлять и требовать микрофон, но когда начинаешь всех обходить с расспросами, то желающих набирается целая тьма.
Бес заметил повернутую к нему сидящую вразвалочку морскую звезду – это был 69-й маркиз Декарабиа. Физз сразу подскочил, тыкнув микрофоном в щупальце:
– О, может вы, ваше сиятельство?
Он выучил как к кому обращаться по чинам, не без помощи Оззи. Самое легкое было не перепутать «Величество» и «Высочество», потому что ассоциативный ряд был уже давно закреплен групповым сексом с носителями энных статусов. В остальном уже нужно было немного шевелить мозгами и вспоминать, что «могущественный владетель» и «могущественный государь» это не одно и тоже.
Морской пентакль молчал, как и весь зал, что уставился на разворачивающийся перформанс. Физзаролли не был даже уверен, что тот может говорить и двигаться, да и понимало ли это существо, где оно находится – тоже было под вопросом. Нужно было задействовать все свои навыки импровизации, чтобы выйти из странного положения.
Физз наклонился ближе к демону, и, отставляя микрофон, сделал вид, что тот ему что-то прошептал, как это делают дети, играя в куклы и представляя, что они живые.
– …Что-что? – изобразив, будто бы не до конца расслышал маркиза, Физз снова прислушался, и якобы получив ответ, нарочито задорно выдал:
– Немного стесняетесь публики? Ну, ничего страшного, ваше сиятельство!
– Он же не умеет разговаривать... – пораженно проговорил сидящий рядом за столом 66-й маркиз Кимейнес.
– Если этот чертенок-шут реально понимает его, то он уже дважды отработал сумму, что ему заплатили, – кивнула ему какая-то знатная дама-птица. Как вдруг из руки ужасно гордого своей гениальностью Физзаролли герцогиня Гремори выхватила микрофон.
– Я хочу сказать тост! Я! – она выскочила на середину зала, прямо перед сценой. Кто-то недовольно рыкнул, кто-то шептался, мол, опять она как выскочка, а кто-то отвлекся от трапезы и уже держал бокал наготове:
– Хочу пожелать вам дивного отдыха в этот исторический вечер. Давайте сегодня зарядимся позитивными энергиями из потоков высоких вибраций для будущих успешных сделок и искушений смертных. Хочу выпить этот бокал за вас всех!
Торжественный звон фужеров прокатился по всему залу. Демоны пили, закусывали и снова пили.
Наслаждающуюся секундным звездным часом Гремори, грубо отпихнул принц Гаап. Он отобрал микрофон у обиженной герцогини, и, стукнув по полу тяжелым хвостом с коронованными головами, начал свою речь. Он был очень высокого мнения о собственной персоне, поэтому, дав оценку «редкостного говна» тосту демоницы, решил собственноручно исправлять положение. Ведь кто, если не он:
– Этот тост я начну с одной известной в узких кругах, но поучительной притчи...
– Блять, это надолго, – недовольно покачав головой, произнес Физзаролли. Он знал этот тип гостей; они противные и думают, что являются главными звездами, даже если праздник посвящен не им.
Гаап говорил и говорил, пока слуги неторопливо разливали по опустошенным бокалам и рюмкам алкоголь для следующего тоста.
– ...И когда люди выпили по одному бокалу, они развеселились и запели как птицы, еще по бокалу – стали сильными как львы, выпили еще больше...Фуркас я тебе, блять, не мешаю?
Гаап злобно окинул взглядом рыцаря за столиком рядом. Тот, лыбясь, что-то ему отвечал. Без микрофона было не разобрать.
– ...Да что ты говоришь, ты меня сейчас своим пиздежом перебиваешь перед серьезными демонами!... мы потом выйдем поговорим, я запомнил все твои слова, – Гаап раздраженно рыкнул, когда рыцарь показал ему фак прямо в морду, но тост продолжил, – так вот о чем я, выпили еще больше – и головы опустились низко, как у ослов...
– Все пиздят, а его волнует лишь Фуркас, он так не любит веселых пьяниц, – наблюдая за конфликтом, цокнула Мархосиас и заправила блондинистую прядь волос за один из рожек. У кого-то уже затекали руки держать бокалы и рюмки наготове.
– ...пить вина надо ровно столько, сколько требуется для того, чтобы петь подобно птицам и работать с силой льва. Но никогда не пить больше, чтобы головы не склонялись подобно ослам!
– Ну наконец-то, – выдохнул Физз и весь зал вместе с ним, облегченно чокаясь.
Вновь заиграла музыка. Начались танцы, демоны лениво стали подтягиваться к центру. Маленькие чертята, как по команде, подбегали, хватая длинные подолы платьев, плащей и накидок демонов, чтобы никто не запутался в них.
– Октавия, ты так выросла, теперь такая статная демоница. Вы с папой безумно похожи, даже парно оделись… – указав легким жестом на платье с мантией идентичных цветов и в вышивках созвездий, сказала Мархосиас.
– Эм… спасибо? У нас вышло так случайно, – неловко ежась от комментариев в свой адрес, произнесла Вия. Как же она не любила всю эту хуйню, вот эти «так выросла» и «стала статной», хотя бы про перышки не напомнили – было бы полное бинго испанского стыда.
Ее выворачивало, как и любого адекватного подростка, от подобных комментариев. Так хотелось, чтобы взрослые просто заткнулись и продолжили дальше разговоры про работу со смертными и свои предпочтения в алтарных подношениях.
– Моего лодыря вообще никуда не вытащить, как бы я не пыталась ему доказать, что этот бал важен, – подытожила маркиза с нотой обиды в конце.
– Ой, брось, мы тоже очень долго торговались, это нормально в их возрасте, – отмахнулся Столас, забавно ухнув.
Октавия зыркнула на пустующий стул рядом с собой, видимо, там по задумке и должен был сидеть сын демоницы. Она, к слову, была не одна, кого выворачивало с таких разговорчиков:
– Какая же тут мерзкая компания, пойду выпью что покрепче, – небрежно бросив взгляд на Столаса с дочерью и Блица, прокомментировал беседу Фур-фур, а затем покосился на Мархосиас, которой жена поправляла перекрутившееся на шее бриллиантовое колье.
В этом жесте не было любви, скорее уважение. Как и должно быть в идеальном раскладе брака по расчету. Без любви, но и без всякой ненависти.
Олень поднялся с места, и словно специально наступив до хруста бисерных бусин на край мантии Столаса, поцокал прочь. Блиц сжал кулаки, и, стуча по обивке стула хвостом, неразборчиво прошипел, какое же граф уебище, пока Столас смахивал стеклянную пыль с мантии. Созвездие пегаса теперь было не полным.
– Пойду пообщаюсь с Оззи, – так же раздраженно вставая следом за Фур-фуром, сказал Столас.
В его руке с магической вспышкой появился мундштук с тлеющей сигаретой, от которой веяло приятной гвоздично-травянистой смоляной дымкой, напоминающей кретек. Столас подошел к Асмодею, скучающе потягивающему шампанское у семирамид. Они постояли вместе, о чем-то переговорились, чокнулись бокалами, выпили их одновременно залпом, и, поставив на поднос одному из официантов, пошли танцевать.
– Они пошли на душный медляк...? – переспросил Блиц, прищурившись, следя за своей птицей.
– Придворные танцы были придуманы для того, чтобы незаметно вдвоем шушукаться про то, какие все вокруг гниды, – пояснила Вия, тоже наблюдая за отцом.
– Нихуя, вот это практичное применение, – удивленно протянул Блиц. – Давай, Столс, обосрите там своих соседей по столам вдоволь, от меня передай, что я в ебло дать твоему брату не брату-оленю хочу весь вечер!
– Его высочество находится в очень интересном положении, – усмехнулась Мархосиас, тоже наблюдая за разворачивающейся картиной и поднося бокал к губам.
– Вы про недавнее покушение на папу? – переспросила Вия.
– Или про танцы с пиздатым мужиком? – тоже задался вопросом Блиц, все посматривая в толпу демонов, чтобы не потерять из вида Столаса.
Маркиза задумалась, покрутив бокал в руке, будто бы подбирая выражение. Она коротко бросила:
– Ммм... про походку.
Октавия переглянулась в недоумении с Блицем и пожала плечами. Многие Гоэтии имели странную манеру общения.
...Так фальшивы и лицемерны
Так горды и высокомерны
Только ложь и сплетни за спиной…
– Как тебе компания за столом? – положив свободную руку на плечо Оззи, не вслушиваясь в лирику песни, спросил с издевкой Столас. Он выдохнул дым, когда руки Асмодея закономерно опустились ему на талию.
Это не было похоже прямо-таки на танец, больше на обжимания-переминания под ленивую живую музыку, впрочем, так танцевали и все остальные. Формат бала не позволял разгуляться в адские пляски, что устраивались на балах Сатаны или богохульных вечерах, когда пары могли увлечься танцами настолько, что на эмоциях коллективно выходили в истинные формы, снося и сжигая все на своем пути. На таких мероприятиях считалось, что если место проведения не разрушено – то вечеринка выдалась херовой.
Столас мельком заметил Стеллу, которая злобно посасывала какой-то коктейль и отшивала всех, кто предлагал ей потанцевать. Сидящий рядом Андреальфус общался с соседом по столу и изредка посматривал на Октавию с Блицем, что напрягало.
– Губернатор Форас очень вежлив и приятен, а Принц Гаап это полный пиздец. Ну, ты сам видел на тосте. Он постоянно нарушал нашу прекрасную джентльменскую компанию разными выходками за столом вместе со своими отродьями, – бросив пренебрежительный взгляд на его сыновей с перекошенными мордочками от лицезрения пятна спермы на стуле, сказал Оззи. – Мне кажется, за вашим столиком поуютнее.
Асмодею нравился эксгибиционизм на крупных мероприятиях, а так же бесить им своего соседа, зная, что головы на хвосте прекрасно видят под столом, как он периодически перекидывает ногу на ногу, демонстрируя все прелести, и как из-за этих телодвижений из него вытекает сперма. Физзи постарался перед началом бала.
– Граф Фур-фур тоже не особо приятная личность, – подметил Столас. Блиц все время тихо твердил, как руки чешутся дать тому в ебальник, чтобы поумерил свое презрение и пассивную агрессию к другим, – я конечно понимаю что у него... некоторые проблемы с призывателями и женской ипостасью, но это не повод для нападок в нашу сторону.
Столас заговорил как можно тише, чтобы граф, который находился поблизости не услышал. Тот осторожно переступал копытцами через треугольные узоры на полу – настолько панически боялся обернуться своей второй ипостасью.
...Вы поплатились за гордость и злобу
Так царь один посчитал
Но только, что дьявол держит начало
В бою за святоеПомеранц) – не знал.
Он не знал...
– А госпожа Мархосиас? Она выглядит такой хрупкой и нежной, не думаю что от нее есть какие-то проблемы, – руки Оззи огладили тонкую талию, дразня, спускаясь одной из них ниже, на что Столас перехватил эту руку, взяв в свою. Мундштук исчез, и они уже полноценно танцевали.
– Она действительно вежлива и имеет чувство такта, но лишь до момента, пока ее не начинает клинить на теме объединения сил демонов и ангелов, чтобы свергнуть всевышнего.
Оззи еще давно размышлял над идеей Мархосиас. Он понимал, что насколько она логична, настолько и не реализуема, ведь сколько демонов, существующих в вечной ненависти к ангелам, столько и ангелов с глубоко промытыми мозгами. Сохранением холодного рассудка тут и не пахло.
Рядом с ними пронеслась, звякая драгоценностями, графиня Гремори в танце с губернаторшей Хаагенти. Это она, отстегнув от руки один из браслетов солисту, попросила сыграть что-то не такое постное и фоновое. Танцы оживились, пьяным стало веселее, а еще больше тем, кто успел обдолбиться морфином; они ощущали особую легкость в теле и думали, что могут двигаться подобно лебедям.
– То есть у нас получается по одному уебку за столом. Но тебе всяко повеселее. Ты с дочкой, с Блицем. А Физзи сегодня немного не со мной, – Асмодей кивнул на сцену, где в углу, держа микрофон и планшет, стоял Физзаролли.
Оз послал ему воздушный поцелуй. И Физз, сделав вид что поймал его, закатил глаза и, кривляясь, изобразил, что сейчас потеряет сознание от попадания в самое сердце. А потом беззвучно расхохотался. И продолжил листать программу, чтобы прикинуть примерное время каждой части мероприятия и то, как плавнее подводить гостей от одной к другой.
– Моя ж красота... стоит там, трудяжка, – гордый своим чертенком, ласково протянул Асмодей.
Столас издал умилительные поухивания, ища взглядом уже свою красоту. И на удивление для себя обнаружил, что Блиц пересел на его место и, очень активно жестикулируя, беседовал о чем-то с Вией, жующей очередную крысу в карамели. Он, воровато озираясь, достал флягу из-под пиджака и подлил ей и себе чего-то явно крепче шампанского или вина. Октавия веселилась, будто бы ей показывали фокус с исчезновением, когда она подожгла напиток в бокале беса и тот опрокинул его в себя залпом, даже не моргнув.
Физз еще раз пробежался по закрепленным на планшете листам, и еле-слышно ахнул, увидев, как на них стали двигаться буквы, меняя распорядок программы.
– Что? Что за хуйня? – не понимая, что происходит и кто это вытворяет, бросил Физзаролли, оглядываясь по сторонам.
Он уловил на себе странный взгляд Короля Паймона, играющего вином в бокале, а затем заметил, что текст на бумажках вытеснил предыдущий и стал гласить: «Заявление по поводу нового статуса 36-Принца». Физз, широко раскрыв глаза, опустил микрофон. Это не предвещало ничего хорошего.
– Значит та конча на тахте в кальянной зоне твоих рук дело, – хитро подметил Столас, когда они с Оззи приблизилось к облакам пряного узорчатного дыма; здесь пахло фруктовыми углями и было тише всего, как всегда и бывает в любых курилках на мероприятиях. Демоны, развалившись на подушках, лениво потягивали трубки кальянов.
– А вот это уже точно не мое... но я знаю, чье может быть, – ища принца Ситри среди дыма и ковров, ответил Оз, – от моей киски совсем другой отпечаток.
– Блять, надо подойти к твоему месту, посмотреть и запомнить.
К Столасу неслышно юркнул бес из Паймоновских слуг и шепнул, что отец хочет его на пару слов. Принц на секунду застыл на месте, в его глазах сверкнули белые зрачки, которые появлялись, лишь когда он сильно нервничал или был удивлен. Деваться было некуда; Столас уже представлял, как отец будет его отчитывать за развод и нарушение традиций, будет уговаривать прекратить процесс, сначала угрожать лишением статуса, а потом понимая, что это оставит тень и на нем – начнет подсовывать чеки с девятизначными числами, намекая заткнуться, «быть умничкой» и не расстраивать папу.
Он направился к отцовскому столу. Король, заметив приближающегося быстрым шагом сына, поднялся, зашелестев костюмом, и, указывая головой на вход к кулисам, пошел туда, даже не смотря, следует ли Столас за ним. Он в любом случае
обязан следовать.
Они оказались в потемках закулисья, где слабо пахло затхлостью грузной ткани и фанерой декораций. Физз затаился, прижимая к себе сраный планшет с магически перекроенным сценарием праздника. Он завернулся во внутреннюю часть синей кулисы, подслушивая диалог.
– Ну что? Будешь официально объявлять ты или великодушно предоставишь данную возможность самому лучшему папе? – сложив за спиной руки и покачавшись на каблуках, спросил Паймон. В его тоне чувствовалась капля издевки.
– О разводе? – с недоумением переспросил Столас, нервозно подбирая с пыльного пола край мантии и сжимая ее в руках.
Паймон отрицательно покачал головой, совершенно не довольный ответом сына.
– Тогда я совсем не понимаю о чем вы, отец, – растерялся Столас.
На самом деле он догадывался, о чем еще может идти речь, но пазл в пользу этой версии не складывался. Паймон никаким образом не мог знать о метке, он никому не рассказывал о ней, он ни на секунду не давал никому из родственников повода думать, что с ним что-то происходит.
В кармане Физза завибрировал телефон, он тихо ругнулся, выуживая его оттуда. Прикрыв бумажками свет от экрана, чтобы не спалиться, Физзаролли хватило напечатать лишь одно многозначительное слово капсом:
@Froggie: Почему ты не предупредил меня, что у вас кто-то не умеет разговаривать?! :\
@Ozzie: У меня в мыслях не было, что твой выбор падет на Декарабиа! Почему ты подошел именно к нему?
@Froggie: Я НЕ ЗНАЮ!!! ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ ОКЕЙ?????
Новые сообщения
@Ozzie: …что там происходит, лягушонок?
@Froggie: ПИЗДЕЦ.
– Не делай вид что не знаешь, мой дорогой сын. В тебе сейчас находится перерождение Астарот, – Пеймон наклонился к нему, пронзительно прошептав:
– от тебя аурой похоти за километры несет.
Столас ничего не успел сказать в ответ, как Паймон грубо вытащил его за руку на сцену, насильно ставя рядом с собой. Король начал:
– Дамы, господа и те, кто идентифицирует себя вне данных понятий, минуточку внимания!
После этих слов зазвенели колокольчики. Толпа прекратила галдеть и чирикать, все притихли. Притихли так не вовремя, потому что Блицу показалось, что урчание в его животе от гремучей смеси в виде крысы и крепкого алкоголя могли слышать все. К горлу подкатила мерзкая мешанина из переваренного сладковатого мяса, спирта и желчи. Он, практически согнувшись пополам, выскочил из зала в поисках уборной.
– Вот же-ж блять...как не вовремя, – склонившись над унитазом и вытирая рукой с подбородка блевоту, прокряхтел Блиц.
«Кто блять меня заставлял в рот тянуть это крысиное дерьмо», – подумал Блиц, чувствуя как прихватывает кишки очередным спазмом. На этот раз желающим прорваться с другой стороны.
– Вы наверное уже заметили, что на этом балу в честь освобождения из сосуда Царя Соломона мы прибываем не полным составом, – заговорил Паймон.
Демоны зашептались, кто-то отчетливо сказал, что было слышно даже со сцены: «Мы разве когда-то бывали в полном составе на балах?».
– ...Поднимем же бокалы за великую и прекрасную Астарот, которую мы вновь с нетерпением ждем в нашей семье. Посмотрите, как по ней соскучились ее легионы! – элегантно указав рукой на нескольких мелких поникших демонов в траурной одежде, стоящих в уголке, нарочито громко говорил Король, – хочу выразить огромную благодарность моему сыну – принцу Столасу, великому, сильному 36-лорду, что приложил все усилия для ее возвращения в виде реинкарнации... которая находится в нем прямо сейчас!
Почву из под ног Столаса выбило. Он ошарашено бегал глазами по залу; он видел, в каком шоке прибывала его дочь, он видел, как вытянулось в удивлении лицо Стеллы, он видел снисходительную ухмылку Андреальфуса и то, как он медленно хлопает, будто бы довольный результатом.
Тайное всегда станет явным. Паймон прекрасно знал, что Астарот погибла, и это замалчивали в самых высших кругах, чтобы не вызывать панику. Кончина не объявлялась, потому что самые главные и влиятельные в гоэтических кругах просто ожидали, что кто-то явит на свет ее перерождение. Столас испытал такую мощную волну стыда, что казалось в ней можно задохнуться и утонуть. Отец хвалил его, но притом так унижал этой похвалой.
Так унизительно, без его спроса и ведома, насильно объявили о его положении.
Столас виновато попятился назад, машинально пытаясь скрыть совершенно плоский живот руками. Публика радовалась, ликовала, смеялась и аплодировала, а он чувствовал себя грязным. Это было самое жестокое публичное унижение для него; перед всем родом, перед дочерью, перед Блицем, перед Оззи, которым он должен был сказать все первым, перед бывшей женой и ее братом, которые только рады найти новую болевую точку.
Он хотел, чтобы отец хотя бы за что-то гордился им, он большую часть жизни пытался заслужить его одобрение. И сейчас впервые его добился. Отец наконец-то был им доволен, но только это довольство было пропитано чем-то гнилостным и мерзким. От него все становилось только хуже. Страх и стыд от осознания этого факта сменились чистейшей яростью.
– А я же говорила, – сорвалось с губ маркизы Мархосиас. Она хищно прикусила клыком губу, явно кайфуя от того, что опять все поняла раньше других.
Столаса охватили обида и животная злоба за отцовский поступок. Сколько можно было об него вытирать ноги? Сколько можно использовать его в своих целях? Сколько можно публично его позорить на всеобщее обозрение? Это делала его жена, это делал сейчас его отец перед толпищами могущественных демонов.
Паймон одарил Столаса снисходительной улыбкой, после которой эхом по всему залу раздался оглушительный хлопок.
Король застыл на месте, он держался за горящую под перьями щеку. Толпа ахнула.
– Ты сейчас сделал что?... – по слогам пораженно проговорил старший демон, хватая сына за грудки и практически отрывая от пола.
Он ожидал беспомощные дерганья и упирания с его стороны, которые в конечном итоге сменятся смирением, как это работало в детстве. Но вместо этого Столас с остервенением набросился на отца. Он начал принимать черты истинной формы; глазастой, дикой, ничего не вызывающей, кроме ужаса.
– Не совершай глупостей, сын! – вырвался грозный рык Паймона, от которого полопались стекла освещающих сцену софитов. Он толкнул Столаса со сцены прямо в фонтан шампанского, примыкающего к семирамидам.
Однако что-то пошло не так; сын утянул за собой в пузырящийся алкоголь, вцепившись в рюши его костюма. Мокрые, липкие и воняющие брютом они снесли стол, недоеденные закуски взлетели в воздух, началась возня. Паймон хватал его за руки в стремлении заломать их и тем самым усмирить разбушевавшегося не на шутку ребенка. Но тот каждый раз умудрялся вывернуться и оттолкнуть отца.
Драка не выглядела эффектно или красиво, это были чисто семейные токсичные разборки с рваньем одежды, с мерзкими приемчиками и киданием друг в друга посудой. Паймон схватил Столаса когтями за перья на затылке, тот рванул головой, не жалея оставив клок оперения в кулаке, и со всей силы приложил птичью демоническую морду отца в вавилонскую башню. Столас со всей силы вжимал ее в торт и поворачивал, чтобы еще сильнее испачкать и извозить его, если не мог сделать по-настоящему больно.
Башня пала. Демоны поднялись в воздух двумя дерущимися воронами, выдирающими друг из друга клоки смоляных перьев. Вокруг завизжала знать, один из губернаторов грохнулся в обморок. Его поймала жена, а маленькие слуги-чертята тут же принялись обмахивать демона платочками.
Физз подавил нервный смешок, скорее ретируясь со сцены, понимая, что если демоны в нее влетят, то все конструкции и декорации попадают и на него тоже.
Осколки и еда разлетелись по всему залу, гигантский канделябр зашатался...
– Папа! – отчаянно крикнула Октавия, слыша за своей спиной насмешливый неразборчивый из-за шума тон матери из серии «сейчас он получит по заслугам».
Вия стояла прямо под огромными кусками древнего ртутного зеркального стекла, падающего на них.
– Принцесса, осторожнее, не стойте так! – Асмодей подхватил ее, укрывая от осколков. Вия выглянула через его плечо на мать; ее с дядей уже не было видно. Они спешно покидали зал, как и большинство других демонов, знающих, что бывает, если попасться под горячую руку двум разъяренным Гоэтиям. Столас в их глазах выглядел чистым безумцем – напасть на Паймона будучи в здравом рассудке, прекрасно понимая, что шансов перед одним из сильнейших демонов у него точно нет. Принц подписывал смертный приговор кровью из своей оторванной головы.
В борьбе они разбили окна и вылетели, как смерч из дворца. Разбив витражи, взвились в воздух, продолжая терзать друг друга когтями и бить крыльями. В небе стоял свист и гул, а так же грозный тон Паймона, распадающийся на несколько совершенно неразборчивых голосов, из которых было различимо только «Успокойся!», «Ты знаешь, что ничего мне не сделаешь», «Хватит глупостей, Столас».
Они, как комета, длинным хвостатым раскаленным шаром бурлящей магмы устремились в глубь, на дно ада.
– Ох, не советую я вам теперь посещать местный сортир, после того что там со мной было, – Блиц поправлял штаны, как ни в чем не бывало заходя в проем с покосившимися частично сорванными с петель дверями. – Сраный Иисус Христос на палке, что за хуйня тут происходила? Я что? Пропустил классическую пьяную драку на банкете?!
Везде летали черные перья. Декорации горели. Каркас кулис шатался.
– Дед с отцом сцепились, испортили всем вечер, – переминаясь с ноги на ногу и стараясь не запачкать подол платья в разбросанной по полу еде, в ступоре произнесла Октавия.
Занавес рухнул.
***
Демоны пролетели сквозь несколько колец, падая на кольцо Левиафана. Вцепившись друг в друга мертвой хваткой, они поочередно резали концами крыльев водную гладь, пока не врезались в песок одинокого острова.
– Я тебя ненавижу! Всем своим естеством ненавижу, я хочу, чтобы ты сдох, как ебаная тварь, – Столас начал медленно выходить из истинной формы, из четырех глаз текли злые слезы, они капали на рваную рану от его когтей на плече отца, смешивались с его черной, как нефть, кровью, и, превращаясь в змей, уползали прочь в талласофобное море Нун.
Это ассоциировалось с его собственным шрамом от ангельского кинжала. Пеймон не защищался, так же выйдя из формы. На Столасе он не оставил ни царапины, хоть и мог. Он смотрел на него глубоко и задумчиво, пытаясь понять, что происходит сейчас у сына в голове, и при всей своей мудрости, пронесенной сквозь тысячелетия, не находил, что ответить.
Столас хотел сломать ему кости, разбить голову об камни до кровавых соплей, как пойманной крысе, придушить, разорвать на куски, вспороть ребра, вырвать из груди демоническое сердце и раздавить его, как губку. Он хотел сделать ему так больно, что терялся в этом неконтролируемом желании. Он хотел сделать настолько много ужасных вещей, что в итоге его руки просто опустились. Как это бывает всегда, когда переполняют эмоции настолько, что, слившись в единый шум и противореча друг другу, они просто сходят на нет.
Тиара упала с его головы и покатилась по песочной глади, сапфирово-синего бриллианта в оправе не было, он окончательно выпал из нее. В песке рядом ничего не блестело, будто бы он отвалился еще раньше в каком-нибудь из адских пролетов меж колец.
Все-таки это была несчастливая тиара.
Когда он ее надевал, всегда случалось что-то плохое. И утерянный синий бриллиант уж больно сильно походил на алмаз Хоупа.
– Столас, послушай меня внимательно. Без истерики. Ты сам прекрасно понимаешь, что эмоциональными всплесками ни к чему не придешь.
После этих слов Столас осел на песок, совсем не по-королевски утирая рукавом лицо от слез и размазывая потекшую подводку.
– Все имеет свой баланс, он есть даже в хаосе ада. Если баланс нарушен, то вселенная любыми способами попытается его восполнить. – продолжил Паймон. – И то, что сейчас происходит – один из них.
Теперь Столасу стало совсем гадко. Он сгорбился, поджимая под себя ноги и укутываясь в рваную тонкую мантию. Он хотел спрятать свое тело, которое второй раз оказывается использованным в чужих интересах. Только сейчас эти интересы красиво прикрывались великой миссией восполнения ебучего баланса.
– Ты относишься к своим детям так потребительски... – презрительно произнес Столас, – они нужны тебе, только чтобы устраивать свои дела и состригать побольше душ со смертных.
– Ну да, а для чего они еще? – совершенно не пытаясь оправдываться, пожал плечами Паймон. Похоже, он искренне не видел в своих действиях ничего плохого. В своей парадигме он считал себя идеальным родителем, – ты, кстати, сейчас делаешь тоже самое, твой ребенок устраивает твои личные дела, спасает твой статус и имидж, еще не родившись. К тому же, ты сам выбрал трахаться с Асмодеем, я тебя ни под кого не подкладывал... в этот раз.
– Я не планировал это, не присваивай мне свои схемы. Это случайность.
– Плохо смотришь свою наталку, Сынок.
– Я ее ненавижу! Я ненавижу смотреть предсказания касающиеся меня! – смотреть пророчества, касаемые самого себя, без предвзятости невозможно даже демонам. После того, что звезды ему сказали, что он скоро умрет, он гадал как: суицид на почве пограничного психического состояния или все-таки наемник. Ни то, ни другое по итогу не сбылось, хоть жизнь и окунула его в оба сценария. – Это твоя вина, что Астарот погибла. Я ее прекрасно понимаю. Она просто другим способом восполняла внимание, которое так же никогда не получала от тебя, за что и погибла. При изгнании из монашки над экзорцистом витал херувим, его стрела и пронзила ее тело, когда она пыталась податься в бегство.
– Ты смотришь слишком поверхностно, – снимая с рук рваные перчатки, покачал головой Паймон. – У Астарот давно был недоброжелатель, который хотел ее уничтожить. Есть там один... словно зациклился на ней. Еще очень давно она сообщала мне о своих беспокойствах. Ей казалось, что за ней ведется слежка в мире смертных. Херувиму он дал свои стрелы, поэтому он ее и убил с первого выстрела.
– Откуда ты это все знаешь? – поворачиваясь к отцу, в замешательстве спросил Столас.
– У меня свои методы.
Свои методы. Он говорил так же. В стремлении действовать во всем не как отец Столас до безобразия походил на него, даже не осознавая.
Они молчали пару минут, пока Паймон снова не начал, задумчиво вглядываясь в левиафановскую бездну:
– Знаешь, Когда ты окунул меня лицом в торт мне было не так обидно, но вот когда ты так смачно еще и повозил в нем... меня это задело до глубины души. Меня радует, что ты можешь быть таким мстительным. Я действительно плохо тебя знаю.
– Ага, ровно так же как и остальных своих детей, – буркнул Столас, будто бы превращаясь рядом с отцом в стереотипного пубертатного подростка. Он достал портсигар, скручивая себе самокрутку.
– Сыпани и папке табачка, а? – подставил резную трубку из кости Пеймон. Столас небрежно покрошил в нее табак.
Они замолчали на минуту, закуривая. Пока Пеймон не взялся вновь продолжить разговор. Получалось плохо. Диалог не клеился. Но как иначе, когда общался с родным сыном, дай сатана, раз пять за всю демоническую вечность:
– Хорош табак, где такой берешь?
– Сорт лично выведен мной. Травы же мои обязанности, – выделил последнее слово Столас. Он очень быстро выкурил одну, не понимая почему нервоз не пропадает, как это было всегда, и начал выкуривать вторую.
– Сильно хочется курить, я знаю, мне так же хотелось, – хмыкнул Пеймон, ухмыляясь уголками клюва, вспоминая что-то из прошлого. Столас странно покосился на него, на что тот резко начал оправдываться. – Чего ты так смотришь? Все любят побаловаться со своей птичьей киской. Не всегда есть настроение ебать кого-то серьезным большим хуем.
– О папа, хватит! – пряча лицо руками, он понял, что чувствует Октавия, когда они с Блицем отпускают пошлые шуточки о сексе друг с другом. Он почувствовал себя таким маленьким на этом пустом медленно исчезающем под подкрадывающимися к ним волнами острове.
Столас такими выпадами словно компенсировал за раз все чего не мог высказать отцу за весь период своего взросления; и отрицание ради отрицания, и протест ради протеста, и пубертатную категоричность.
– Ладно-ладно, моя неженка недотрога, – похлопав по плечу сына, рассмеялся старший демон, – не буду раскрывать секреты появления на свет некоторых из вас. Но я честно прямо радуюсь за тебя, я думал все совсем будет плохо, а тут раз и с грехом сошелся. Замуж тебя тяжело будет выдать только, грех похоти же. А сошлись вы, случаем, не на почве одинаковых игрушек?
– Они не игрушки! Я не собираюсь ни за кого замуж, я еще блять даже нормально до конца не развелся! И в этом тоже твоя вина. И это тоже твоя вина, – указывая на пока еще плоский живот, возмутился Столас.
– На тебя было серьезное покушение, не возникай тут слишком сильно. Пока идет разбирательство в высоких кабинетах по этому поводу, будь благодарен своему положению. К тебе не посмеют сунуться после публичного объявления, кто бы это ни был, – выпустил из клюва дым Паймон.
Магическая дымка в небе рисовалась то миражами-оазисами, то верблюжьими караванами, несущими хлеб, драгоценности и ладан.
– Это сделала Стелла в сговоре с Андреальфусом, что тут не очевидного?! Я не знаю, кто мой обидчик? Я лично слышал, как она звонила киллеру, ее истеричный сучий голос я слышал все эти столетия, я ни с чем его не спутаю, – кинув в подползающую к ногам морскую пену еще одну докуренную самокрутку, убеждал отца Столас. Океан утащил размокший окурок в свои глубины.
– Нет-нет, это прямо надо доказать, что это сделали они в сговоре, – последовав примеру сына, король постучал трубкой, вытряхивая пепел. – Мое окружение больше интересует, откуда был взят такой арсенал ангельского оружия. Оно глубоко этим обеспокоены. Не столь твоим покушением.
Звучало цинично, но Столас был уже привыкшим, что его ни во что не ставили.
– Сотрудники I.M.P., которые лично дрались с киллером, не свидетели?
– Ты знаешь, что черти не могут давать показания в суде...
– Да-да-да, если они не являются вашей прислугой. Знаю, – договорил заученную фразу Столас, измученно вздохнув.
– Да что ты так загоняешься по этому поводу? Спихни ты на
него спиногрыза или построй дворец и найми с десяток нянек да гувернанток. И дело с концами, как было, так и не было, – Паймон поднялся, отряхиваясь от песка. Остров становился совсем маленьким для них двоих из-за прилива. Нужно было уходить. – Они вырастут и спустя сотни лет ты вообще о них не вспомнишь.
– Твои способы не рабочие, – пробормотал Столас, наблюдая за тем, как следы от их совиных лап поглощают соленые волны.
– Ты только убедись, что яйцо действительно одно, а то сюрпризы бывают, – дал странное напутствие Паймон. Он подобрал свои намокшие перчатки и тиару сына, которую чуть не смыло. Небрежно бросив ее рядом с ним, он открыл портал, растворился в нем магической чернью и со вспышкой исчез.
Столас остался совершенно один; полностью опустошенный, разбитый в бескрайней пунцово-черной морской тиши на крошечном медленно утопающем острове.
