It's synth detective, jackass

К себе Ник подпускает не сразу. К себе — то есть к своему телу. То есть… в прямом смысле. К гайкам и шестерням своим. «Работает — не трогай», всё по заветам прогеров древности. Обосраться и напортачить легче легкого, особенно если руки из жопы; всё-таки Валентайн не какой-то там протектрон. Жопоруким Нейт себя не считает, но все же решает твердо — не сунется к Нику до тех пор, пока не будет уверен в собственных силах. Как-то не хочется случайно сломать напарника, а потом танцевать с бубном, надеясь на чудо, а мысленно уже паковать чемоданы и сматывать удочки из Содружества, подальше от гнева Элли. Ха, да скажи кто в школе, что ему суждено стать напарником взаправдашнего (пусть и чугунного) детектива, Нейт бы переебал тому битой. Навыки и знания успели проржаветь, покрыться толстым слоем пылюки. Проще говоря — он отупел. Всё-таки несколько лет подряд чинить оружие, изредка силовую броню и нехитрую военную технику — это не в сложной робототехнике ковыряться. А ещё Институтские чушки неплохо так продвинулись за пару веков, ведь интегральные схемы и вообще использование полупроводниковых монокристаллов до Войны только-только выползало из области теоретических исследований. Ох, какие же знатные срачи случались между парами в ТИСе, где каждый пытался козырнуть знанием матчасти о «технологии будущего» и опустить других. Поэтому что? Правильно — все встречные агрессивные болванки, что остаются более-менее целыми после перестрелок, без зазрения совести разбираются. До транзисторов и плат, внутренностями наружу. К потрошению «братьев меньших» Валентайн относится философски; иногда подсказывает, какая деталька за что должна отвечать. Нейт кивает, орудуя плазменным резаком, и мотает на ус. Таким незатейливым образом постепенно узнает о синтах: чем различаются модели, выпущенные с конвейера в разное время, какие есть модификации и подвиды. Пускай все на одну рожу, но мякотка-то разная. Через некоторое время можно сходу понять, какой утюг старый и наверняка уже снятый с производства, а какой — новенький, со всеми положенными свистоперделками. Второе поколение Институт клепает как не в себя, ведь они — расходный материал и пушечное мясо. Не чета сделанным вручную кожаным ублюдкам третьего, особенно тем, кто должен заменять похищенных. Да и Валентайну тоже — не чета. С каждым разобранным болванчиком разница сияет все ярче и ярче, пока не превращается в сверхновую. Его прототип разрабатывали с явным энтузиазмом. Даже больше того — с любовью.Уникальный он. Особенный. Единственный в своем роде. (не такой уж и единственный, как выяснится позже, но все ещё, мать вашу, уникальный) Поэтому Нейт задает вопросы, беспардонные и наглые, целый ворох вопросов о технических характеристиках. Доебывается, короче. На что получает в лоб резонный вопрос: — Зачем? Сперва хочется ответить нормально и вдумчиво. Что-то вроде: «Ты же дежуришь по ночам, а припасы и аптечку я могу брать только на себя, не опасаясь, что кто-то втихую схомячит весь паёк. Это очень удобно, поэтому мне хочется выразить свою благодарность, занимаясь твоим ремонтом». — Затем, — вместо этого брякает Нейт. И Ника это почему-то крайне веселит; он принимается методично вываливать вслух страницы и страницы обрывков технической документации с задворок жесткого диска. Практически бесполезной, если что. Хех, напугал ежа голой жопой. Нейта, который ни разу даже не задремал на лекциях по матанализу профессора Уолкера, хрена с два таким проймешь. Не отвечать же всю правду? «Я могу сколько угодно называть тебя утюгом, тостером и жестянкой, но ты у нас, Никки — венец инженерно-робототехнической мысли. Ты ведь знаешь об этом?» «Я от тебя вообще-то чуть кипятком в штаны не ссу и жуть как хочу покопаться в твоих внутренностях. Исключительно в научных целях, конечно же». А то Ник пальцем у виска покрутит и решит, что над ним издеваются. Больно уж отдает фетишистким душком, будто Нейт — на всю голову ебнутый. Так-то да, Нейтова припиздь действительно цветет и пахнет. Но нет, на этот раз без смехуёчков, он предельно серьезен. Как пленный китаец, что готов при первом удобном случае перегрызть себе вены. И чем больше узнает, тем больше убеждается — сделала Ника не рядовая команда инженеров и программистов; о нет, за этим стоял фанатик своего дела, гений вроде Роберта Хауса. Ведь кто-то изо всех сил старался подготовить механическое тело к носке оцифрованного человеческого разума, со всеми сопутствующими воспоминаниями и ощущениями. У Валентайна, например, есть обоняние. И как-то особых мыслей по этому поводу не возникает, пока однажды на старом рыбзаводе Ник не бурчит, что здесь «воняет так, как будто сюда последние лет пятьдесят приходили сдыхать болотники». А потом обреченно смотрит на Нейта, который застыл, пнутый под зад внезапным озарением. Выясняется, что там не просто датчики или анализатор состава воздуха, о нет. Знаете, как бывает — когда во время простуды из-за насморка нюх и вкус отбивает нахер? И ведь все равно не будешь жрать все подряд, какую-нибудь нелюбимую кашу или суп, от которых блевать тянет. Потому что, мозг, сволочь такая, все равно вытащит наружу воспоминания о вкусе и запахе при виде жрачки. Вот тут что-то похожее, если судить по сбивчивому описанию. Ник признался, что даже не задумывается об этом, а просто «чувствует». Раз в пять слабее и с возможными глюками, если запах очень редкий и специфический, но — чувствует. Наверняка сможет проникнуться всей внутренней кухней, если влезет в режим дебага, но с этим шутки плохи. А что по факту? Кто-то достаточно отбитый потратил хрен знает сколько времени, чтобы написать интерпретатор информации с датчиков в семантику, которая опиралась на «воспоминания» о запахах из личностной матрицы. И вся эта прокладка нужна только для того, чтобы прототип не просто получал сухой блок данных о летучих химических соединениях и сравнивал с такой же сухой и скучной базой, а задорно так, по-человечески всё нюхал, пусть и парфюмером ему стать не светит, но… Это все равно был пиздец. Полный. И сколько там ещё могло быть таких… решений? Да, есть в его модели и огрехи. Ясен пень, что возникали проблемы при разработке и задумки не были реализованы до конца, поэтому стояли заглушки, как в программной части, так и в аппаратной. Но какая, блядь, разница? Нейта плавит и плющит: от восхищения, от недоумения, как Ник — такой вот, какой он есть — существует, живет и думает. И — выкидывать? На помойку? Что-то здесь не вяжется. Чуть погодя, где-то спустя сотню препарированных манекенов, наступает время приводить в действие хитровыебанный многоступенчатый план. Шаг первый. Нейт понтуется своими навыками. Мол, «смотри, чо могу». Обещает, что сможет заставить очередную болваночку запеть, и даже сотню крышек на это ставит. И однажды всё-таки умудряется реактивировать раздолбанного синта, от которого осталась только верхняя половина. Песня, правда, получилась так себе: образина с торчащими из пуза кишками проводки и труб резко ожила, начала размахивать руками, бешено вертеть головой, обещая кары от Института. Периодически перемежая угрозы с припевом «That's life» Синатры. Ник впечатлился — настолько, что от неожиданности маленько перетрухнул и пристрелил беднягу от греха подальше и милосердия ради, а Нейт ещё долго гоготал как бабуин. Ну и пятьдесят крышек за (частично) выигранный спор, с учетом качества «исполнения», можно считать более чем заслуженными. Шаг второй состоял… в ненавязчивых предложениях помочь. Вот только у Нейта такта примерно как у трехногого беременного брамина — грации. То есть нихуяшеньки, и все его танцы вприсядку видно насквозь. «Что-то скрипит и заедает? А давай гляну, подкрутим и смажем, а то еще отвалится по пути, на ладан все-таки дышишь, дедуля». «Провод перегорел, говоришь? Заменить — делов-то на пять минут. У меня, какое совпадение, даже запасной с собой есть». В какой-то из мультивселенных такое, наверно, могли бы даже назвать подкатами. (господи, ну ты и конченный) И вот тут Нейт упирается в стенку. Влетает — с размаху, с разбегу и с грохотом. В стенку под названием «Ник Валентайн иногда вообще о себе не думает». «Иногда» — это где-то в девяти случаях из десяти. Ник, будь он неладен, от поползновений в свою сторону всячески отбрыкивается, отнекивается и отмазывается. И не потому что поползновения эти криповые или потому Нейт наседает слишком рьяно, что ещё можно было бы понять и принять, но нет. Просто этот кусок пластика считает, что нечего на него тратить время и силы. И вообще, «не развалился ведь до сих пор, значит, все в порядке». Гениально. Хоть прямо сейчас в сборник цитат и афоризмов. Или эпитафией на надгробие, уместней будет. Ну вот что это за черта характера такая — значимость свою преуменьшать? Как он там себя называл, «старый бот»? И всякие Содружеские Джоны и Джейн Доу с их проблемами и хотелками автоматически шли в первую очередь. Нет, конечно, совсем ездить Валентайн на себе не давал, то есть был эдаким добром с палкой. Если кто-то зарывался или наглел — песочил по полной программе. Но тем, кому реально нужна помощь, помогал даже в ущерб себе. И это здесь, где каждый второй стремится наебать, выебать или ещё как-то изъебнуться, чтобы выжить. Что не слишком сильно отличается от мира старого, просто жести и убийств побольше. Но для Нейта это — дикость. Валентайн — дикость. Аномалия. Как живого единорога встретить. Походу, какой-то сдвиг по фазе происходит, когда не нужно спать и тело не устает. По-другому не объяснить. Ладно, он везде таскается с Нейтом. Ладно, они параллельно умудряются дела вести — напарники, всё-таки. Но когда возвращаются в Даймонд-сити и Нейт берет пару дней передыху, чтобы отлежаться, починиться и затариться, приходит потом в агентство — а Ник сидит, довольный как нажравшийся падали дикий гуль; и от вида новых папок и настроченных отчетов хочется схватиться за сердце, а ноги подкашиваются от фантомной усталости, хотя к безобразию этому отношения не имел никакого. Элли говорит, что он всегда такой был. Не щадит себя. Ну-ну, уже успел немного заметить. Карфаген, как известно, должен быть разрушен. Поэтому Нейт настойчиво об стенку долбится; взывает к логике и практичности; пытается донести, что нельзя так, взять на понт тоже пробует. Берет Валентайна измором, пока тот, наконец, не сдает осажденную крепость. Поначалу Нейт довольствуется всякой мелочью. Работы и так непочатый край, да и у Ника дырок в стратегических местах столько, что никуда особо лезть и не приходится — незачем. Только почему-то после шутки про это пришлось уворачиваться от поджопника. Шаг третий наступает, когда Нейт окончательно и бесповоротно наглеет, так как требует отвести к механику, у которого Ник обычно проходит техосмотры. Соглашается мистер «я-в-порядке-не-стоит» неожиданно покладисто — видимо, хочет все-таки доказать, что не совсем на себя хер забил. Техников оказалось аж целых два, по одному на Даймонд-сити и Добрососедство. Первого — воняющего перегаром субъекта, что держал лавку с металлоломом где-то почти под трибунами — Нейт забраковывает сразу же после короткого разговора. Валентайн только лыбится; спрашивает, а уж не его ли Нейт мамочка, чтобы запрещать общаться с мальчиками? — Я за этим обрыганом перечинивать не собираюсь, если что, — отрезает Нейт. Пусть уж лучше звучит как гиперопекающая мамаша, главное, чтобы дошло. — То что он тебе еще ничего важного не разъебал своими клешнями — чудо господне, не меньше. Удивительно, но тип из Добрососедства, мрачный, как и все местные, опущенную планку ожиданий поднимает. Даже разговориться получилось. Но за разглашение врачебной тайны приходится дать на лапу — ох и рожу тот состроил, когда допер, что у него самым наглым образом уводят клиентуру. — Не понимаю, зачем тебе эта головомойка, — ворчит в конце-концов тип, которого звали Вольфгангом или просто — Вольфом (у Нейта случается небольшой флешбэк к закусочной Труди, но это лишь совпадение). — Своих проблем мало, что ли? Нейт только усмехается. Вспоминает, как на пару с Дэрилом, который решил «подключить мелкого к работе», разбирал спизженных «Мистеров Помощников» и угнанные тачки, учился удаленно хакать терминалы. И как впервые почувствовал себя не как загнанный в угол оборвыш, а как пацан, который занимается интересным делом. Вспоминает, как вместе с Тимоти модифицировал и перепрогал протектронов для дипломной работы. Вспоминает Ника: его ухмылки и любовь орать во время драк всякую чушь, вроде «моя рожа — это последнее, что ты увидишь!». Или «а я уж подумал, что мы поладили!». И как полы тренча развеваются, делая его похожим на пугало вроде тех, что на полях шугают ворон. И понимает вдруг: ему просто очень и очень не хочется, чтобы с ходячим цветметом что-то случилось. А если вдруг случится — уж лучше иметь возможность помочь. — Да, дружище, тебе не понять.

***

Все идет по пизде в Квинси. Так-то этот городишко по пизде пошел с момента, как там учинили резню; но они с Ником врезаются в Квинси с размахом и грохотом, как мелкое цунами о береговой волнорез. Их небольшой квест, подвиги Геракла, поход Аргонавтов, идёт своим чередом. Периодически случаются затыки — вроде армии бешеных роботов, которые сначала поднимают шухер по всему Содружеству, а потом конкретно так доколёбываются лично до Нейта. Приходится отвлечься. Даже перспектива пиздрячить за голозаписью аж до самого до Наханта расстраивает не особо. Эх, какие же были планы сводить Шона в океанариум, как только тот немного подрастет. А в Натике получается издалека полюбоваться на то, что ждёт впереди — Светящееся море клубится на юге, как разверзшаяся пасть преисподней; м-да, будь Пустошь живым существом, ее сердце бы точно было спрятано где-то там. В какой они жопе, до Нейта доходит не сразу. Ведь большую часть унылого бубнежа Престона он пропустил мимо ушей — за ненадобностью. Выцеплял только самое нужное для выживания, и сопливые минитменские истории в их число точно не входили. Поэтому поначалу особого значения не придает: если надо в Квинси, то топаем в Квинси. А вот Ник — другое дело, сразу как-то впадает в уныние и хмурится всю дорогу. Очень быстро доходит, прилетает звонкой оплеухой и ударом под дых — как только Нейт лицезрит на обломках эстакады строения, увешанные турелями, как рождественская елка — шарами, укрепления с баррикадами и вездесущий Стрелочий черепок. Ещё больше проникается глубиной и размерами жопы, сидя на крыше «Рэд Рокет» на окраине города и разглядывая в бинокль остальное добро: и дозорных, и систему из мостков, и общее количество наёмнической швали на квадратный метр. Уебок в силовухе тоже добавляет ситуации, то есть жопе, особую пикантность. Офигевший мозг восстанавливает удаленные файлы, и рассказ Гарви запоздало всплывает в башке. Блядь. Чтобы убедиться, какое сраное бинго им удалось выбить, требуется короткая разведка. После сверки с Пип-боем и довоенной картой, загруженной туда добрыми программистами РобКо, Нейт имеет полное право заявить на серьёзных щщах: закон Мерфи, сука, таки работает. Потому что да, бывшее здание полицейского участка Квинси стоит на территории Стрелков, пусть и на отшибе. Устроили тут Форт-Индепенденс на минималках. Жаль, но такое нахрапом не взять, только зубы обломаешь. Тут нужна тактика и отряд человек на тридцать. Потому что со Стрелками уже приходилось иметь дело; и с уродами, как минимум, стоит считаться. Это не угашенные рейдеры «Корвеги» и не супермутанты из Фанел-Холл с девизом «сила есть — ума не надо». Валентайн же всё это время мрачно разглядывает шпиль церквушки, из которой даже сюда доносится гогот — шумят так, будто там целый гарнизон засел, черти. Хозяева жизни, епт. — Пошли отсюда, — наконец произносит, немного тоскливо и… как-то смиренно, что ли? — Здесь ловить нечего, если не хотим отбыть раньше времени в мир иной. А нам пока рановато. И торопливо добавляет в неловкой попытке оправдаться: — Всё в порядке, код можно подобрать и так. Нужен только ключ к шифру. Я разберусь. «Нихуя ты не разберешься». Они оба не настолько тупые, чтобы не понимать, сколько времени на это уйдет. И что права на ошибку, скорее всего, не будет: если Винтер бункер свой строил со знанием дела, то потом его сможет разнести только прямой удар ядерной бомбы. — Ты коней-то не гони. У меня есть идея. Когда Нейт вытаскивает из рюкзака на свет божий стелс-бой — бандурину немаленькую, но ведь не знаешь заранее, когда нужно будет изображать человека-невидимку, верно? — Ник смотрит так, будто ему предложили выйти к Стрелкам с белой тряпкой и вежливо попросить вынести голозапись. То есть — как на идиота. — Сдурел? Я тебя туда не пущу, — вот оно, даже специально провоцировать не надо, уже включил свой голос недовольного дядюшки, ворчливо-обеспокоенно-раздраженный. И почему каждый раз доставляет до усрачки? Нейт фыркает, шутливо пихает Ника плечом. — Да ты не ссы, — работает не особо, поэтому приходится все же внести ясность. — Я этими штуками умею пользоваться, было дело. Проберусь ночью, как самый настоящий ниндзя, они даже не заметят. Развертывают полевой военный штаб всё в том же «Рэд Рокет». Нейт гордо нарекает свой план — охуенный и надежный как, блядь, замки «МаксЛок» — операцией «Оверлорд». Ник, прекрасно помнящий, сколько народу полегло на Омаха-бич, особого энтузиазма что-то не высказывает. Нейт этим искренне возмущен и оскорблен до глубины души: — Ник, я уж как-нибудь сам могу за свои действия отвечать. Ну и за базар тоже, всё-таки взрослый и здравомыслящий человек. — Про здравомыслящего — это ты сильно загнул, — произносит этот апгрейд протектрона с самой скорбной миной. Ещё и головой качает. Нейт ставит точку в зарождающемся споре просто — показывая средний палец. Следующие два дня занимаются тем, что ползают и шкерятся по незанятой Стрелками части Квинси, прорабатывая план и маршрут отступления — на случай, если что-то пойдет не так и начнется погоня. Потому что Валентайн наотрез отказывается одобрять авантюру, пока они всё не продумают; да и сам Нейт не особо спешит лезть без подготовки. На карте Пип-боя отмечаются заборы, завалы и тупики. Расставляется несколько стратегических мин и пара растяжек, а оставленные Стрелками — обезвреживаются. Проверяются на прочность пожарные лестницы, переулки — на наличие сквозных окон или дырок в стенах, в которые можно будет залететь на бегу и потом выбраться с другой стороны здания. По ночам следят: как организованы патрули, как и когда происходит смена на охранных постах. Так можно и (в идеале) нужно провести в разведке добрую неделю, до мельчайших подробностей запоминая расположение врага… но в реальности при всей показушной муштре, издалека напоминающей систему субординации, у Стрелков всё равно творится какой-то балаган — особенно с колокольни отслужившего своё Нейта. Наконец приходят, так сказать, к консенсусу. Попутно успев посраться раз пять и обменяться ворохом подколок, но Ник всё же удовлетворенно кивает и дает «добро». Давать-то даёт, да только всё равно волнуется; и это видно невооруженным глазом даже такому толстокожему придурку, как Нейт. Господи, Никки, ну не на войну же ты меня отправляешь, окстись. — Всё будет заебись, — отмахивается Нейт перед тем, как свинтить в ночную тишь улочек Квинси. И как-то упускает из виду, что «заебись» в зависимости от контекста и интонации может в равной степени означать как и «все хорошо», так и «все плохо».